Фортуната Фокс
Видно, дьявол тебя не изгнал. Когда Любовь, Психоз и Проклятье отличаются только названием… Нуареск. Книга первая

Глава 5.
Стащил книжки – и смотался

Не прошло и недели, как Лара удостоверилась в удачности своего выбора. Обнаружив в холодильнике лишь два продукта – початую бутылку водки да пакет кетчупа – новая соседка простодушно высмеяла продовольственную напряженку, а затем живенько ее ликвидировала. После выходных, по обыкновению проведенных дома, в Медвежьегорске, Ободочница привезла столько всякого добра! У них появилось несколько тарелок и чашек из разрисованного птичками сервиза Chori Murakami, высокие бокалы богемского стекла и множество прочих мещанских приятностей. Холодильник заполнился банками с мамиными соленьями-вареньями. Да и сама Ритка оказалась умелой кулинаркой, чтящей традиции национальной кухни.

Что ни день в их уютной избушке пахло то ухой из наловленной Риткиным отцом корюшки, то наваристой похлебкой из собранных братьями боровиков. К завтраку варились вкусные домашние яйца с яркими желтками, а если Ритка просыпалась пораньше, то и картофельные калитки могла состряпать.

Между делом Ободочница охотно рассказывала Ларе о своей семье, о жизни на ферме. О трех старших братьях и целой ораве их друзей, которых с малолетства была приучена кормить до отвала. Выросшая в тотальном одиночестве Лара слушала не без интереса. Оптимизм и жизнелюбие, мало свойственные ей самой, импонировали в других. Развлекало и то, как смешная девчонка бравировала своим богатым интимным опытом. Приоритетом этого непосредственного создания были отнюдь не красота и личностное обаяние парней. И даже не их «крутизна». Хотя все это тоже имело значение, ничто не окрыляло ее так, как новизна партнера. Потому-то Рита и пребывала в нескончаемом поиске.

– Что ж, в этом есть свой резон, – иронично комментировала ее откровения Лара. – Не зря же Сенека еще до нашей эры сказал, что новизна восхищает больше, чем величие.

Да только Риткины партнеры и сами, похоже, разделяли мнение Сенеки. Они с такой скоростью устремлялись навстречу новым приключениям, что Ободочница не всегда успевала подыскать им замену.

Вот и нынешний бойфренд куда-то запропастился. Рита сердится и немного грустит. Ведь этот Влад такой клевый, она почти влюбилась…

Очередным дождливым вечером девушки болтали за чаем в спальне Лары. Она, по привычке, устроилась на подоконнике. Курила в приоткрытую форточку, наслаждаясь терпкой смесью землистой свежести и смол сосновых со смолами «парламентскими» и жасминно-бергамотовым паром. Рядом дремала клубочком ее любимица Крэйзи, полугодовалая сиамская кошка.

Рита же устроила развал на письменном столе, смешав содержимое своей и подругиной косметичек. Выбирая, какой тушью воспользоваться – своей объемной или ее удлиняющей, – она не прекращала жаловаться на ненадежного парня. Забавно, но как бы коротка ни была очередная связь, Ритка с наивной самонадеянностью наделяла любовника несуществующими моральными обязательствами.

– Да не грузись ты так, Дорофеева! – снисходительно советовала ей Лара. – Лучше побольше заботься о себе. А к мужикам надо относиться потребительски, тогда все будет окей!

– Хотела бы я быть такой же крутой! – искренне позавидовала Рита, уже подкрашивая ресницы. Она решилась-таки опробовать тушь подруги: уж больно заманчиво золотился ее диоровский футлярчик. – И как тебе удается не влюбляться?

Лара как-то странно на нее взглянула, но ничего не ответила. На губах застыла загадочная полуулыбка.

Ритка поправила синюю в белый горошек повязку, сбрызнула фиксирующим спреем густую челку и – последний штрих – скользнула по своему козырю любимой мандариновой помадой.

– Ну все, готово! – Кокетка принялась вертляво припрыгивать перед настенным зеркалом, стараясь оценить себя со всех ракурсов.

Да, увлечение спортивной гимнастикой не прошло даром. Она в отличной форме! Пускай прикид не из бутиков, а всего лишь с блошиного рынка, зато сидит отменно. Верхняя часть голубых джинсов аппетитно обтягивает крутые бедра и выпуклую попку, а расклешенный низ удачно маскирует избыточно натренированные дуги икр. А как эротично облепил крепкие грудки и упругий пресс белый топик с сердечком из пайеток! В дискотечных лучах, как известно, все белое светится неоном, значит быть ей в центре внимания. А уж двигаться Ритка умеет так, что у всех мужиков в «Манхэттене» потекут слюнки. Этот скользкий Влад еще будет кусать локти!

– Ларчик, может, передумаешь и все-таки составишь мне компанию? – синие глаза лучились в предвкушении ночных развлечений. – Классно оттянемся, я тебе обещаю!

– А кто там сегодня, «В голове ни бум-бум малолетка, дура дурой»? – насмешливо сверкнули в ответ серые глаза. – Ты же знаешь, как я отношусь к попсятине.

– Ой, можно подумать, в ночной клуб идут только, чтоб послушать живьем Эдмунда Шклярского или Армена Григоряна! – надула губы Рита, за неделю успевшая пресытиться андеграундными вкусами соседки. – Даже имена-то еле выговоришь! И чего тебя так штырит от этих нытиков?

– Да разве может от них не штырить?! – Лара так возмутилась, что, забыв про сигарету, шлепнула ладонью по холмикам колен, и пепел разлетелся по подоконнику, батарее, столу. – «Пикник» и «Крематорий» – это же космические группы! Они сознание расширяют, балда! Они играют только вживую и такую музыку, такую… – ей жгуче хотелось выразить, какова же именно музыка любимых групп и как много она для нее значит, но возмущение мешало подобрать нужные слова. Да и вряд ли бы стало в них вникать вертлявое создание, намылившееся на попсовую дискотеку. – Их музыка такая настоящая, что реальнее самой жизни! – немного успокоившись, выдала Лара.

– Да прям уж! – Ритка, усмехнувшись, тряхнула налаченными волосами. У девушки тоже имелись собственные вкусы, и она была готова их отстаивать. – Реальная музыка, я считаю, должна быть веселенькой, заводной и хоть с каким-то понятным смыслом, – рассудила она. – Хотя бы с юмором, что ли, как у «Мальчишника», ну или у этих «Ахов-вздохов». Пойде-е-ем, ну, Лар!

– Уж лучше начну готовиться к лабораторной, – пробухтела Лара таким тоном, как если бы хотела сказать, что скорее удавится.

– В «Манхэттене», вообще-то, всегда мощная туса, можно знакомства завести перспективные… Ну да ладно, как хочешь! Грызи гранит науки. – Рита, посмеиваясь, чмокнула Лару в щеку, оставив жирный оранжевый след, который та поспешила стереть.

Последний оценивающий взгляд в зеркало: да, всё супер! Пускай Рита придет в клуб одна, но в одиночестве останется недолго. Сто пудов!!!

– А во рту чупа-чупс, а сама – дура дурой, – весело напевала Ритка, спархивая вниз по лестнице. – Ля-ля-ля-ля-ля…

Вскоре за ней захлопнулась входная дверь.

Хлопок разбудил Крэйзи. Она недовольно приподняла сонную мордочку кофейно-сливочного окраса и навострила длинные ушки с черными кончиками. Раскосые глаза полыхнули запредельным ультрамарином, но убедившись, что хозяйка на месте, вновь умиротворенно зажмурились.

Оставшись одна, Лара предпочла яркому потолочному светильнику напольную лампу с вишневым абажуром. В уютно-ягодном полумраке девушке сладостней мечталось. Средь бардака тюбиков, кисточек, футлярчиков вскоре задымилась свежая чашка чая, раскрылись конспекты и учебники. Но до того ли ей?

Руки сами потянулись к томику Ахматовой, взятому у Ясны. Только теперь, благодаря подруге, Лара, воспитанная преимущественно на «золотой» поэзии, начала более углубленно знакомиться с «серебряной». В богатейшей библиотеке Матвея Илларионовича, как ни странно, не нашлось места для таких поэтов как Ахматова, Гумилёв, Бальмонт, Белый…

«Не прихватил ли с собой их творения сбежавший дядюшка Георгий?» – почему-то подумалось Ларе.

Сейчас она вспоминала об «эфемерном» родственнике крайне редко. А вот в детстве, просматривая семейные фотоальбомы, частенько пыталась выведать у деда, куда подевался его сын от второго брака. По слухам все тех же жадных до сплетен горожан, парень исчез сразу после окончания школы, незадолго до злополучного замужества старшей сестры. И никогда больше не появлялся.

Каких только бед и злодеяний не приписывала ему здешняя молва. Одни судачили, что по вине Георгия Затворкина погибла влюбленная в него одноклассница, а ее отец якобы грозился свести счеты с молодым негодяем. Другие рассказывали, будто он, пристрастившись к карточным играм, влез в непомерные долги и был вынужден скрываться от гнева собственного родителя. На последних, еще черно-белых, фото Георгий был не старше своей теперешней племянницы. Высокий, сухощавый, скуластый юноша в школьной форме образца начала восьмидесятых, с удлиненной стрижкой по тогдашней моде. Интересный, пожалуй, даже красивый. Только какой-то мрачноватой, несовременной уже и для тех лет красотой. Выдающийся нос был, как и у самой Лары, с чуть обозначенной горбинкой. Во взгляде угадывалось что-то трагическое, окутывающее его флером романтизма. Маленькая Лара неустанно о нем фантазировала, пытаясь угадать, что за человек этот Георгий, где и как проживает свою жизнь. И почему не желает принимать участия в их с дедом жизни? Так, пару раз в году звякнет, минуток пять поболтает с ним, а ей, Ларе, даже и привет не передаст. В то время как она сгорала от любопытства хоть что-то разузнать о своем дяде, может быть, даже сильнее, чем о кровном отце. Того-то она и на фото не видела. Но дед пресекал любые разговоры на эту тему. Ильинична и тут была с ним солидарна, лишь вздыхая в ответ на расспросы о своем бывшем воспитаннике. Вот ведь старые молчальники! С годами так и неудовлетворенное любопытство стало угасать.

«Стащил книжки – и смотался», – в конце концов смирилась девушка.

В раздумьях и мечтаньях незаметно скользили поздние вечерние часы. Ларины руки машинально заплетали косы, пока глаза снова и снова перечитывали стих, зацепивший ее в «Карлсоне». И чем дольше перечитывали, тем больше казалось, что срифмованы в нем ее собственные мысли и чувства:

 
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
 

От самой поэзии Лара плавно перешла к сопровождавшим ее рецензиям критиков:

«Стихи „Четок“ – грациозны и чуть вычурны, – читала девушка. – Они переливают нежными оттенками и капризными изломами, скользя по поверхности души. Внешнее так переплетается с внутренним, что пейзаж нередко становится выражением душевного состояния. Мотивы неразделенной любви, тоски и ожидания еще не закреплены болью и отчаянием…»

Нет, еще не закреплены…

Сквозь небо, что вдруг прояснилось, почудился ей взгляд Кайрана. Предчувствие и Воспоминанье околдовали душу двойственным дурманом, в ее глубинах пробудив виденье о любви былой и вновь грядущей. О той, что не кончалась никогда. Пускай менялись лица, имена, но их сердца из Жизни в Жизнь лишь друг для друга бились. О если б только мог все это вспомнить он, как вспомнила она!..

В дверь постоялого двора стучится путник заплутавший. Ночлега для себя и для коня он просит…

Большую чашу красного вина ему протягивает юная хозяйка…

Сплетаются на чаше пальцы двух влюбленных, вмиг озаряя их чудесным узнаваньем…

– Ты никогда меня ведь не покинешь? – на зорьке утренней с надеждой вопрошает девица суженого своего. И ручкой белою густую смоль волос ласкает.

– Нет, никогда, – он уверяет. – Покуда жив, всегда мы будем вместе.

– А потом? Что ж будет с нами после этой Жизни?

– Наша любовь не прекратится никогда! Мы испокон веков друг друга любим. И суждено нам вновь и вновь друг друга обретать. Тебя найду я всюду.

– А ты узнаешь… Как же ты… меня… узнаешь???

Вопрос тревожный повторяло эхо за разом раз, но не было ответа. Возлюбленный исчез. Исчезло все.

Но что это? Вдруг странное тепло невесть откуда подступило к коже. Да даже не тепло, а настоящий жар! Со всех сторон крадутся языки огня, вздымаясь выше, полыхая ярче! Ступни босые кровоточат на камнях, что обжигают, словно пекло ада. В запястьях боль – тугие в них впились веревки. Не дернуться, не шевельнуться ей. Привязана к столбу, что в центре площади. Ту площадь городскую заполнила свирепая толпа.

Толпа неистовствует: сжечь колдунью!

Пылающее факелы в нее швыряет.

И слезы брызнули из воспаленных глаз.

Спасенья нет! Она огнем объята…

И не спастись от одержимой, адской ей любви.

Их встреча для обоих фатальной стала еще в далекие те дни.

Много веков назад.

Боль… Боль навечно их сковала.

Глава 6.
Непереносимость кошачьей шерсти

Внизу послышалась веселая суета. Шаги, шуршание пакетов, кокетливое хихиканье Ритки разбудили Лару, задремавшую прямо за письменным столом. Голова на раскрытом томике Ахматовой, ноги поджаты под себя. Очнулась вся в холодном поту, в полной прострации. Где она? Что с ней?

Крэйзи во все свои хищные ультрамариновые глазищи взирает на хозяйку с подоконника. В свете напольной лампы, что спросонок похож на кровавое марево, ее взгляд мерцает зловещей тайной. Никак и сама побывала в том дьявольском сновидении и видела все то же, что и хозяйка!

Ноги жутко затекли. Лара наконец-то догадалась их опустить.

Черт! Начались эти противные судороги…

Лара потерла глаза, машинально отхлебнула давно остывшего чаю. Переживания, только что терзавшие ее во сне, контрабандой проникли в явь: щемящая тоска, предчувствие катастрофы.

Ужасающая неизбежность роковой ошибки Судьбы.

…Летели брызги красного вина, металось оранжевое пламя, лились слезы…

Стремясь развеять последки кошмара, Лара резко тряхнула головой. Закурила.

Круглые часы, глухо тикающие над кроватью, показывали без четверти три.

– Вот что я тебе скажу, Маргарита: такой красавицей быть преступление! И зовешься, как цветок, и танцуешь лучше всех. Гибкая, как змейка… О, покажи-ка это еще разок! Вау-у-у!

Едва расслышав эти фразы, Лара поперхнулась табачным дымом. Не может быть! Это же… Его голос!

Его, его голос!!!

Пленительный. До безумия чувственный. Такой, что, услышав однажды, не спутаешь уже ни с одним другим.

– О боже, Кайран, так ты совсем меня закружишь! А-а-а… – счастливые Риткины повизгивания тонули в модной песенке, вибрирующей из динамиков магнитофона:

 
Bailando, bailando
Amigos adiós, adiós, el silencio loco…
 

Они танцевали посреди гостиной. Вернее, это были откровенные обжимания, вперемешку с акробатикой, такой же бешеной, как ритм мелодии. Поддатая, разгоряченная Ритка извивалась перед гостем как умела: то прогибалась в глубокий мостик, то приседала, едва ли не в полный шпагат.

Еще бы, такой мужчина! Статный. Ростом под метр девяносто. И красавец, и упакован что надо: толстенная золотая цепь, печатка, «Ауди»… М-м-м!!! Влад и в подметки ему не годится. Да что там Влад?! Никогда еще у нее не было столь шикарного ухажера. Как же хочется покорить его сердце!

Долгий поцелуй в губы и… белый топик всеобещающе упал к черному глянцу тупоносых туфель.

 
Sí señor, corona de cristales, ye, ye, ye
Sí señor, una emoción, ye, ye, ye!!!…
 

Далее Ритка предавалась акробатическому разврату уже топлес. Судорожно сглатывая, Кайран полюбовался ею один куплет. Дольше не выдержал – ухватил за горячую эластичную талию и привлек к себе. В ответ она лихо закинула рельефную ножку ему на бедро и повисла на шее.

И вот уже его ладони жадно мнут ее туго обтянутые джинсами ягодицы. И вот уже ее сосочки вишневыми косточками торчат под его теребящими пальцами.

– Хочу тебя, моя сладенькая, прямо сейчас, – выдохнул он, скользя влажными губами по ее шее.

– Да-а-а… да, синьор, – с блудливой улыбкой прошептала Рита. Глаза ее закатывались. Из груди вырывались нетерпеливые стоны. – О-о-о… Ох, Ларка! – вдруг вскрикнула девушка. – Хи-хи-хи! А я решила, ты уже спишь…

– А я и спала.

Медленно, точно сомнамбула, Лара спускалась по крутым скрипучим ступенькам. На ней был привычный домашний наряд: красные шерстяные гетры и объемная черная футболка, смотревшаяся платьем на маленькой фигурке. Из-под рыжины лохматистых кос с футболки выглядывала четверка любимых музыкантов. В глазах сверкали широченные зрачки. В зубах тлела наполовину выкуренная сигарета, роняя пепел прямо на пол. Ее заспанный, переполошенный и одновременно агрессивный вид невольно ужасал. То был – оголенный нерв! То была – сдерживаемая ярость вулкана!

– А-а! Так это мы тебя разбудили? Бли-и-ин! – не прекращая улыбаться, Ритка подняла с пола свой топик. Пьяно качнувшись, влезла в него. Грубоватая ткань так волнительно объяла возбужденные груди, что мурашки побежали по коже. – Ну извини, Лар! – Несмотря на прерванные удовольствия и некоторое подобие смущения, ее круглая мордашка продолжала сиять как медный грош.

Мерзкая похотливая дура!

Впервые Лара пожалела, что сделала тайну из своей влюбленности. Ритка ни за что бы не посмела перейти ей дорогу. Во-первых, догадывается, чем это может быть чревато. Во-вторых, понятия кое-какие имеет. Она же ее единственная подруга! Но что уж об этом теперь…

– Это – Ларочка, – проворковала Рита, обращаясь к своему оторопевшему гостю. – Мы с ней вместе учимся и вместе снимаем этот дом. А это, – Рита по-хозяйски помассировала его плечо, – Кайран. Мы познакомились сегодня в «Манхэттене», но виделись и раньше. В «Карлсоне». Может, и вы там друг друга видели, а?

Ответить ей никто не удосужился.

Лара лихорадочно докуривала свой бычок.

Кайран не сводил с нее изумленных глаз.

Ну надо же – внучка опального академика! Эта рыжая бесовка, эта маленькая грубиянка! Вот так сюрприз – повстречать ее здесь, в гостях у случайной ночной знакомой. Отчего же она не живет дома с дедом? По какой такой причине променяла шикарную квартиру в центре на неблагополучную, жутковатую окраину?

Едва стихло первое потрясение, взгляд его исполнился мефистофельского ликования. Но почему, скажите на милость, так сильно застучало сердце?..

– Очень приятно! – наконец вымолвил он таким тоном, каким обычно говорят «вот ты и попалась».

– Угу, – хмуро кивнула Лара.

Именно так она себя и чувствовала. Попавшейся. Застигнутой врасплох. В эту секунду она была готова убить его. Их обоих.

Кайран непроизвольно отметил, что без привычного рокерского макияжа и прочих прибамбасов эта странная девушка ничуть не утратила своего бунтарского вида. Черты ее лица сами по себе были выразительными до дерзости. Филигранного рисунка губы оставались яркими даже без помады, ресницы – даже без туши густыми и темными, что для рыжих – большая редкость.

При всем этом на умытом призрачно-бледном лице поражало почти полное отсутствие бровей – такими светлыми они оказались без подкраски. Этот нюанс, напоминающий портрет Джоконды, делал серые миндалевидные глаза совершенно бездонными. А их противоречивый мечтательно-насмешливый взгляд источал непостижимую манкость, что почему-то задевало его самолюбие. Словно после того дурацкого случая, после парочки беспардонных фраз, которыми опрометчиво удостоила его эта девушка, она уже не имела права даже чуточку ему понравиться. За это он злился на нее и… как ни странно, на себя самого тоже. Хоть в глубине души и признавал весь эксцесс нестоящим выеденного яйца.

– Давай, Ларчик, присоединяйся к нам! – весело пригласила ничего не подозревающая Ритка. – Мы тут столько вкусняшек привезли!

– Лара – это Лариса? – решил поинтересоваться Фаброилов.

– А вот и нет! – задорно ответила за нее Ритка.

– Неважно! – отрезала Лара. И тут же, обращаясь к подруге, прошипела: – Не вздумай!

– Ну почему? – искренне удивилась девушка. – Такое красивое редкое имя – Илария! Мне нравится, – сообщив это, она отправилась «освежиться».

Кайран и Лара остались наедине. К тому же в полной тишине, потому что вместе с «Байландо» кассета внезапно закончилась. Лишь зажурчавшая в ванной вода разбавляла их напряженное молчание.

Кайран деловито взялся за бутылку и штопор. Лара, докурив, машинально принялась разгружать шуршащий пакет. Чего в нем только не было, мама дорогая! Какие-то нарезки в претенциозных золотистых упаковках, розовые оливки размером со сливу, плавленые сырки, фисташки, чипсы, не консервированный, а настоящий живой ананас, здоровенная коробка конфет с изображением бокала коньяка и спелой вишни…

Полюбуйтесь-ка, как мы щедры! Наверняка завез Ритку в один из круглосуточных супермаркетов, что теперь растут в Утронске как грибы после дождя. А та, падкая на цветастый глянец и экзотику, оторвалась по полной и нахватала с полок всего подряд.

Возня с гастрономическим хаосом отвлекла Лару, позволив обрести видимость хладнокровия. Преуспел в этом и Кайран. Но вдруг, когда, с насмешливой торжественностью она водружала в центр стола три богемских фужера, он шумно чихнул. Затем еще несколько раз – часто и смачно.

Девушка исподлобья глянула на слегка сконфуженного гостя. Тут же послышалось угрожающее шипение. Еще сонная, но уже взъерошенная, точь-в-точь как хозяйка, Крэйзи «приветствовала» чужака с лестничных ступенек. Завидев кошку, Кайран нахмурился, достал из кармана рубашки носовой платок.

– Ты что, аллергик? – хмыкнула Лара, даже не пытаясь скрыть, как позабавило ее несовершенство, обнаруженное в могучем рыцаре «без страха и упрека».

– Просто не переношу кошачью шерсть, – высморкавшись, ответил он.

– Сочувствую, – лисий прищур говорил скорее об обратном.

– Давай же налью тебе вина! – поспешил сменить тему Кайран. – Только сам я не пью. За рулем. Точнее, не пью вообще. А сейчас еще и за рулем. Так что… – не найдя достойного завершения фразе, он церемонно откашлялся и протянул ей наполненный бокал.

Когда Лара принимала из его рук темно-рубиновый напиток, пальцы их соприкоснулись, прямо как в ее сне. Только вот затем не сплелись, а резко отдернулись – так больно кольнуло статическим электричеством. Такими же наэлектризованными были их встретившиеся взгляды. Что, впрочем, не помешало Ларе и дальше успешно симулировать безмятежность.

– Сочувствую дважды, – сказала она и с видом высокого ценителя вдохнула аромат вина. – Это же марочная Хванчкара! У нее замечательный фруктово-цветочный букет с оттенками горной фиалки и красной розы. – Лара сделала маленький глоточек. – А какой насыщенный малиново-ежевичный вкус с миндальным подголоском! А послевкусие! М-м-м! Длительное, терпковатое, – смаковала она.

Несмотря на бурю, клокочущую внутри, девочка превосходно владела собой. Это ее спокойствие еще сильнее задевало фаброиловское самолюбие. Но он все еще отказывался признавать почему. Собольи брови озадаченно поползли вверх.

– Ты так хорошо разбираешься в винах? – недоверчиво осведомился он, подозревая, что девчонка попросту прочла описание на этикетке.

– Да, неплохо. И в винах, и в коньяках, и в разных других напитках и яствах. А что? – взглянули на него с вызовом глаза цвета мокрого асфальта.

– Я не считаю, что глубокие познания подобного рода могут украсить девушку твоих лет, – важно выдал Фаброилов.

– Это всего лишь вопрос эрудиции, – небрежно повела плечами семнадцатилетняя девушка. – В интеллигентных семьях принято выпивать за ужином бокал хорошего вина. Ты разве не в курсе? Это способствует пищеварению и поддержанию застольной беседы. К тому же полезно для сердца, для сосудов. Особенно красненькое.

Кайрана покоробило. Да что, черт возьми, позволяет себе эта малолетка?! Как смеет читать лекцию о винах ему, уроженцу Дербента! А что за взгляды, за тон! Мало того что обломала весь кайф, так еще стоит и нагло выпендривается!

– Так, во всяком случае, утверждает мой дедушка, – невозмутимо продолжала Лара, – а его мнению я доверяю. Он эстет и истинный гурман каких мало. Он и мне привил хороший вкус, за что я ему весьма признательна. А что до моих лет, Кайран, тебя ведь, кажется, так зовут? – следующий мокроасфальтовый взгляд вспорол его до костей. – Никогда раньше не встречала такое имя. Так вот, Кайран, молодость – это недостаток, который быстро проходит. Разве ты этого еще не заметил… по себе?

Меньше чем через полгода Кайрану исполнялось двадцать восемь. Для мужчины не бог весть какая цифра, но все же он был уязвлен. Сумасшедшая растрепа вновь откровенно грубила. Ему – взрослому, образованному, успешному. Светскому льву. Любимцу женщин.

От желания, что пару минут назад так приятно волновало кровь, не осталось и следа. Его сменило незнакомое чувство без названия. Смутное, но бесконечно досадное, скалящее клыки на святое – его железобетонную уверенность в себе.

– О твоем дедушке я наслышан, Илария, тебя ведь, кажется, так зовут? – в ответ оскалились крупные белокипенные зубы. – Представь, я тоже никогда не встречал такого имени. Так вот, Илария, за то, что академик Затворкин с малолетства привил внучке вкус к винам, ему, само собой, респектище! Но вот по поводу твоего воспитания, я смотрю, он не особенно заморачивался.

Ничего не ответив, Лара принялась распечатывать коробку конфет. Кайран смерил ее пылающим взглядом. Подобное пренебрежение было настолько непривычным, что привело его в замешательство, граничащее с бешенством.

– Что ж, думаю, мне пора! – прорычал он.

– Серьезно? – не отрываясь от дела, уточнила она.

– Ага! Боюсь не вписаться в столь эрудированное, а главное – высококультурное общество, – напоследок попытался он сокрушить ее сарказмом. – Так что лучше, пожалуй, откланяюсь.

Лара вскинула на него высокомерный взгляд.

– Это и впрямь будет лучше, – нейтральным тоном сказала она. В рот отправилась вкусная конфетка с ликером.

Всем своим перекошенным видом демонстрируя сомнение в ее вменяемости, Фаброилов схватил со спинки кресла свою куртку и, скрежеща зубами, покинул дом.

Лара рассмеялась долгим бессмысленным смехом и залпом осушила свой бокал. Мило поболтали, ничего не скажешь!

– Лар, а что случилось? Где он? – Ритка вбежала в гостиную со свежевымытыми тарелками в руках. Шум воды лишил ее возможности разобрать, о чем шла речь, и теперь, хлопая жирно накрашенными ресницами, она ждала объяснений от подруги.

– Ушел, – пожала плечами Лара, с блуждающей улыбкой откупоривая банку оливок. Сегодня она не ужинала, так что вино быстро вскружило голову, разливаясь внутри приятным теплом, пробуждая аппетит и чувство юмора. Не беда, что черного. – Слушай, а ты права: хавчик первоклассный! Какая же ты прелесть, обожаю тебя! Так, а это что у нас? Белужка копчененькая! Вау! К рыбе, правда, надо бы белое вино и желательно сухое. Ну да ладно. Хочешь кусочек? – игриво принялась она угощать подружку.

– Что? – Рита звякнула тарелками о стол. Хорошенькое личико исказила дурацкая недоумевающая улыбка. – Ты шутишь, что ли?! Почему он ушел?

– Ах, Риточка, гость-то твой оказался слабоват, – отвечала Лара с уже набитым ртом. – Так испугался моей Крэйзи, убежал, аж пятки сверкали. У него, видите ли, непереносимость кошачьей шерсти обнаружилась.

– Вот блин! – подхватив с кресла свое пальтишко, Ритка опрометью бросилась в погоню за ускользающей добычей.

Ларе же оставалось только наблюдать в окно, как ее соседка, спотыкаясь, выскочила в дождливый ночной двор. Как отчаянно бросилась на шею не успевшему сесть за руль Кайрану. Как он обнимал ее, запустив руки под пальто, а возможно, и под топик.

Они поцеловались, а потом уселись в его машину и умчались прочь.

Глядя им вслед, Лара сжимала в руке Риткин фужер с такой яростью, с какой мечтала бы сдавить ее горло. Не выдержав мощного натиска, стекло лопнуло. Осколки больно порезали ладонь. Кровь брызнула из раны, смешалась с вином, полилась на пол.

Все произошедшее казалось продолжением кошмарного сна. Да и могло ли оно быть чем-то иным?