Филип Гэр
Гладкий Флэт: Исповедь разрушителя
– Конечно, помню. Отец попросил его на время операции у Рубежей. А что с ним?
– Я не знаю. Но Лишвиц Иму говорит, что у наших Ти-Лэев пропала связь с ним, и они беспокоятся. Надо бы узнать у Юда, все ли у них в порядке на Рубеже.
– Спросим, – кивнула Тоя, и спохватилась. – А Лишвиц откуда знает?
– А он постоянно у Ти-Лэев в ангаре ошивается, как только свободная минутка есть. Настраивает чего-то у них.
Про себя же мысленно Ирку добавил: а так же бухает там и водит туда самочек, благо места там много, а Ти-Лэям совершенно все равно. К Лишвицу Иму они относятся удивительно хорошо.
Тоя бросила взгляд на часы. Они и так уже сидели с Ирку слишком долго.
Ирку проследил ее взгляд, и заторопился.
– Есть еще пара проблем, о которых вы должны знать, мэм.
– Они того стоят?
– Боюсь, что да.
– Тогда валяй, – вздохнула Тоя.
– Мелкие СМИ разгоняют вброс, будто бы мы арестовали Лирса. Публиковать начали около полуночи, так что за сегодняшний день тему они раскрутят.
Тоя яростно закарябала когтями столешницу, прижав уши к голове. Ее хвост заметался из стороны в сторону.
– Вот же сволочи, – с чувством прокомментировала она. – Если к завтрашнему дню Карн Лэй не отыщет этих близняшек, нам конец.
– Да, мэм. Боюсь, что лучше дать крупным таблоидам комментарий об их пропаже уже сегодня. Это лучше, чем отрицать очевидное до тех пор, пока нас не припрут к стенке.
– Тут ты прав, – с неохотой согласилась Тоя. – Значит, сделаю объявление во второй половине дня.
– И последнее, мэм. Это касается Хранителя библиотеки, Лилы Изуба.
– А что с ней?
– Гм… Она летает по ночам.
– Летает?
– Да, мэм. Сегодня ночью ее видели множество тери. Она летала вместе с патрульными Ти-Лэями. Боюсь, газетчики обязательно напишут и про это.
Тоя побарабанила пальцами по столу.
– А на чем она летает? На метле?
– На крыльях, мэм. На своих.
– Это все, Ирку?
Черный волк замялся.
– Ирку, не тяни. Выкладывай, как есть.
Волк помедлил, собираясь с духом.
– Она ловит жителей города и пьет из них кровь. Вроде бы не убивает, правда, но боюсь это еще хуже, как бы ни звучало. Газетчики обязательно разнюхают.
Только этого нам не хватало для счастья, подумала Тоя. Свихнувшегося библиотекаря, летающего по ночам над городом и питающегося кровью его жителей. Да как вообще такое могло случиться?
– И что, никто даже не пытался ее пристрелить?
– В том-то и дело, мэм. Пули ее не берут.
Свет клином на Эйоланде сошелся, что ли? – с отчаянием и раздражением подумала Тоя. Вначале маньяк Читемо. Потом массовый убийца-психопат Алекс Багенге. Теперь вот летающий кровосос-библиотекарь.
Интересно, а если с ума сойдет она, Тоя Багенге, кем она станет?
***
На обратном пути им вновь не повезло. Начались проливные дожди. Пустыня, куда они так стремились вернуться, подобных дождей никогда не увидит, но здесь, на равнине, прилегающей к горам, они были обычным делом.
Дорог тут не существовало. Они и так передвигались медленно, успев за день отъехать от места встречи с грузовиком лишь на три сотни километров. Еще столько же оставалось до пустыни. Всего лишь один день пути, который им никто не дал.
Ниэль, во тьме грозовых облаков, сквозь раскаты грома и остроту пронзающих пространство молний, ухитрилась завести грузовик на пологую, но высокую скалу, с которой, по крайней мере, их не могло смыть ни дождем, ни вздувшимися потоками рек.
Электрические разряды то и дело ударяли в огромные валуны на поверхности скалы, между которыми стоял грузовик. Осколки камня шрапнелью барабанили по металлу, прошивали насквозь тент кузова. Ударная волна от разрядов раскачивала машину, и Флэту казалось, что они плывут по морю, а мир вокруг переступает с ноги на ногу.
Грузовик был армейского образца, с защищенным электрооборудованием. Сердце же машины, силовая установка Крейга, к электромагнитному хаосу было равнодушно.
Дважды молния ударяла в кабину. Флэту казалось, что из его глаз еще долго сыпались искры, хотя прятались они в кузове под тентом, лежа на полу среди ящиков. Он на сутки оглох, а четыре передних шины грузовика сгорели. К счастью, у них имелся полный комплект запасных.
Буря длилась неделю, и постепенно сошла на нет, вместе с дождем. Еще две недели они ждали, не двигаясь, когда спадут реки и подсохнет земля.
Погода стояла ясная и теплая. Со скалы они наблюдали, как на равнину возвращаются животные и птицы, сумевшие спастись на таких же скалах, на какой сидели сейчас они. Растительность тянулась к яркому небу и зацветала у них на глазах.
Солнце – огромный шар – по вечерам плавило горизонт красным пламенем. Иногда на его фоне они замечали гигантскую крылатую тень, парящую над равниной. Еще реже к ней добавлялись две таких же, немного меньших размеров.
Осторожный Флэт посидел бы на скале еще неделю. А лучше две. Он умел себя занять – вел путевой журнал, записывал наблюдения, рассматривал камни, ползал по траве в поисках насекомых, которых затем долго рассматривал и фотографировал. Однако Ниэль уже извелась от ничегонеделания. Ее не интересовали насекомые и камни. Она охотилась, медитировала и тренировала боевые ката. Минимум раз в день спарринговала с Флэтом. В остальное время ковырялась в грузовике. С одной стороны, их вынужденную задержку она воспринимала философски, в смысле философии воина. Но она, как хороший воин, была существом действия, а не ожидания.
Поэтому, стравив давление в шинах грузовика, они медленно двинулись в сторону дома.
Земля все еще была раскисшей, и восемь больших колес грузовика двигались по ней с трудом. То и дело приходилось пользоваться лебедками. За первый день они смогли проехать менее сотни километров, рискуя утопить машину в еще не до конца оправившихся от бури речках.
Но на следующий день дело пошло на лад, и ночевали они уже на границе с родной пустыней, где растительность сходила на нет, а земля становилась твердой и сухой, лишь изредка покрытой небольшим слоем желтого горячего песка.
Отправившись рано утром, спустя два с половиной часа они подъехали к Норам – своему дому. Огромный подземный бункер встретил их бетонной плитой гермозатвора, прикрывающего въезд в ангар.
Дом, родимый дом, подумал Флэт. Сколько времени они живут здесь с Ниэль? Сам он уже не помнил. Время ускользало от ощущения и понимания. Первые годы он пытался вести дневник. Потом понял, что это не имеет смысла. В Изнанке не существовало даже фиксированного времени в сутках. А само время постоянно куда-то исчезало, плыло. Его дневник, который он вел со всей присущей ему скрупулезностью, по истечении года при повторном прочтении напоминал бессвязный бред сумасшедшего.
В свою очередь, компьютеры исправно писали архив метеостанции, большой и мощной, полностью автономной, как и положено столь серьезному убежищу. Бесстрастнее этих компьютеров существовать не могло. Флэт лично проверил протокол работы, а Ниэль все датчики. Записи компьютера недельной давности при их изучении представлялись бредом еще большим, чем его дневник.
Флэт долго думал об этом, и пришел к выводу, что компьютеры тоже сходят с ума. Особенно когда для них не существует времени. Им с Ниэль, как живым существам, мерилом служили восход и закат солнца. Компьютеру же требовалась ясно выраженная, означающая всегда одно и то же, секунда, абсолютная и вечная. В его часе могло быть не более и не менее шестидесяти секунд. А в сутках постоянное количество часов. А само время, будучи дополнительным измерением в этой вселенной, никуда не должно исчезать.
Ни одно их перечисленных условий не соблюдалось. А потому компьютеры сходили с ума.
Он поднял рубильник управления гермозатвором, и пока тот поднимался, чтобы впустить грузовик, Флэт окинул взглядом ангар, испещренный следами от пуль, осколков и кумулятивных струй. Пол все еще хранил следы от взрывов гранат и копоть пожаров от сожжённой техники, хотя Ниэль и подремонтировала его, как могла.
После перехода в Изнанку из всей штурмовой бригады в пятьдесят два тери выжили только Флэт и Ниэль. Остальные погибли по неизвестным причинам. Ниэль, которую до перехода звали Нианой, изменилась – и физически, и психологически. Флэт при переходе не пострадал. Впрочем, ему казалось, что и он изменился тоже. Только в лучшую, как он надеялся, сторону.
Зато все их оружие осталось целым. Огромное его количество. Суи не ожидали нападения, и не успели к нему подготовиться. Не успели выставить посты охраны, и даже хоть как-то отдышаться от преследования, которое началось ещё в Эйоланде. Они успели лишь вывести семью, проживающую в этом бункере, и расстрелять ее в поле.
Флэт подозревал, что в переходе между мирами солдаты суи оставили пространственную мину, уничтожившую его штурмовую группу. Ниэль склонялась к той же мысли.
Но как бы то ни было, Флэт и Ниэль напали на отряд суи сразу же после перехода, когда гермозатвор убежища был открыт, и большая часть солдат противника находилась в ангаре.
Бомбы, гранаты и скорострельные пулеметы сделали свое дело. Техника в ангаре пылала. Большинство солдат попросту сгорели. А оставшихся, которые успели уйти вниз, в огромные пространства бункера, Флэт и Ниэль выслеживали еще почти год – неторопливо, методично, системно, отсекая их от выхода на поверхность.
Суи предпринимали отчаянные попытки вырваться. Имея внизу доступ к арсеналу и кладовым, казалось, они могли воевать вечно. Флэт и Ниэль, в свою очередь, захватили контроль над медицинским отсеком, лабораторией, мастерской и управлением электроэнергией. По воде у них оказался паритет: суи имели запас консервированной воды на пару сотен лет, а Флэт с Ниэль доступ к насосу.
Они погрузили противника во тьму и холод. Суи воевали с приборами ночного видения и тепловизорами, облаченные в комплекты зимней одежды. Проблем с батарейками они тоже не испытывали никаких.
Флэт и Ниэль испытывали трудности с боеприпасами и едой. С едой особенно серьезные. Настолько, что им пришлось использовать убитых в пищу.
Изолируя солдат суи заминированными перегородками, постепенно передвигая их все дальше и дальше, они изготавливали в мастерской маленькие бесшумные дроны-камикадзе, летучие и ползучие. Взрывчатка – то немногое, что у них имелось в избытке, так как она хранилась вне бункера, в одной из пещер склона.
Запустив рой роботов, вслушиваясь в крики и стрельбу, они и сами выходили на охоту. Сложно было привыкнуть к частым ранениям, которые затем излечивала медицинская капсула, но они смогли. У их противников же медицинской капсулы не было.
Больше всего на свете Флэт боялся, что они кого-то из суи не убьют. И тот будет скрываться в подземных коридорах, чтобы потом в одну из ночей перерезать им глотки.
Целый год безумия, спаявшего души Флэта и Ниэль, кажется, навечно. В перехлестывающий через край тяжелый бред самозабвенной любви.
Так самозабвенно Ниэль влюбилась в него еще в Эйоланде. Его тоже влекло к ней, там, в городе. Но не так, как здесь, в проклятой Богом Изнанке, где он понял – кроме нее для него не существует более никого и более ничего. И он разрушит не один мир ради нее, если вдруг придется. Разрушит методично, системно и скрупулезно, превратив в пепел, растерев его и развеяв на космическом ветру. Разрушит так, как умеет только он.
Кажется, Ниэль это нравилось.
Грузовик, на котором сейчас Ниэль въехала в ангар, уцелел в их войне с суи только потому, что стоял тогда на улице. Потом, постепенно, за годы пребывания в Изнанке, они вдвоем привели Норы – как называли местные жители бункер – в порядок.
Флэт спустился в аппаратную и посмотрел показания приборов. Бункер питался от ядерной необслуживаемой установки. Впрочем, на складе имелись заменные блоки, и он не сомневался, что Ниэль сможет отремонтировать даже ядерный реактор. Если они застрянут здесь еще лет на тысячу.
***
Солнце тронуло ее обгоревшие вибриссы, пострадавшие еще при взрыве в Чумном квартале. Они уже понемногу начали отрастать вновь, но все ещё были слишком короткими, причиняя сильный дискомфорт. Привыкнув осязать движения воздуха и тепла, подсознательно строить по ним ментальные картины пространства, сейчас она чувствовала себя ослепшей и связанной.
Она поморщилась. Пятнистый хвост раздраженно мотанул по ногам, а рука бессознательно опустилась на кобуру пистолета.
Ей хотелось кого-нибудь пристрелить. Или трахнуть. А лучше и то, и другое.
Например, провернуть все вышеперечисленное с бесстыдным красавчиком Алексом Багенге – безумным массовым убийцей и проклятием Эйоланда.
Она зарычала и направилась к мотоциклу, припаркованному на ее личной стоянке, прямо у стены главного здания. Идти пешком до больницы не хотелось – слишком уж ей требовалось сбросить возникшую изнутри злость.
Необходимость поездки в госпиталь служила еще одним источником плохого настроения. Мегаполис, которому она служила, разваливался на глазах, требуя непрерывного потока решений. От нее сейчас, возможно, зависел весь мир – а ее пытались уложить на больничную койку, пусть и всего на час.
Целый час! Она не желала его терять, категорически, до пены на зубах. Однако доктор Кей оказался непреклонен. И даже пригрозил прислать тигров из спецназа, чтобы они привезли ее силой.
На самом деле, конечно, приказывать тиграм доктор Кей не мог. Она была их наиболее вышестоящим начальством. Другой вопрос, что градус любви сотрудников к ней настолько вырос, что они вполне могли в рамках повышенной заботы о ней согласиться с мнением доктора Кея.
Утренний анализ крови показал, что в ее плазме уровень токсинов, оставшихся после употребления стимуляторов, превысил все разумные нормы. И неразумные тоже. Сейчас, по словам доктора Кея, в ее венах и артериях циркулировал яд, постепенно разрушающий мозг. Необходимо было заменить часть крови, ввести антидот и стимуляторы роста нервных клеток. Иначе она могла сойти с ума и закончить свои дни в больнице для душевнобольных сотрудников Управления.
А ведь заманчивая мысль, подумала с раздражением Тоя.
Великий Арсин, несущий свои черные воды к далекому-далекому черному океану, донес до нее свою прохладу, влажную и терпкую, напоминающую о юности – о вечерах, проведенных на его ажурных мостах и каменных набережных в компании таких же подростков. Алкоголь, наркотики и секс – вот все, что им тогда требовалось. А сейчас ей требовалось спасти город.
Мотоцикл, черный, как тьма, приземистый, с ломаными линиями обводов, ждал ее тут же, у стены. Она нечасто им пользовалась. Разве что в тех самых поездках по ночным клубам, когда её охватывала истома и жажда ласки, которую она находила затем меж огней кислотной музыки танцпола.
Она повернула ключ в замке, ощущая еле заметную вибрацию силовой установки Крейга. Бросив взгляд на приборную панель, она выкрутила рукоятку подачи энергии, даже не потрудившись надеть шлем.
Заднее колесо с визгом провернулось по брусчатке, выбросило облако дыма, намазало на камни жирный слой горячей резины, бросив болид вперед, словно пулю из ствола. Переднее колесо оторвалось от земли, мотоцикл встал свечкой, и она понеслась меж мрачных серых стен зданий Абрафо, продолжая яростно крутить ручку вниз, до самого отказа.
Ей остро хотелось наплевать на всё, вырваться на межквартальное шоссе, и промчаться по нему с одного края города на другой, меж небоскребов и трущоб, между шпилей и башен, подгоняемой полыхающим диском солнца на бесконечно синем небе Эйоланда.
С трудом, но она смогла себя сдержать.
***
Как и положено быть любой больнице, вне зависимости от того, в каком мире она находится, и какие существа в нем обитают, больница Абрафо была мрачной, приземистой, серой, с узкими окнами и толстыми каменными стенами.
Они не строили ее сами. Она досталась им еще от расы суи, которую они истребили тысячи лет назад. И на суи действовал всё тот же самый закон мрачных больниц.
Конечно, больницы стараются возводить светлыми и уютными. Иногда это даже удается. Но проходит время, и больница меняется. Десять лет, двадцать. Стерильность и белый свет создают атмосферу могильного холода. Если нет стерильности и белого света, то больница зеленеет от плесени и шуршит ковром насекомых в стенах. Но итог один, что со стерильностью, что с плесенью – здание врастает в асфальт, сжимается, плющится нависающими потолками и паутиной в углах, корежится облезшей крышей. Ремонты уже не помогают. Поначалу улыбчивый и приветливый персонал превращается в циников и алкоголиков, сменяясь поколениями.
Здание больницы Управления пережило и своих создателей, и бесконечные войны. Его подвалы еще хранили копоть пожаров и кости своих строителей. И поддерживаемая главным врачом, Кеем Багенге, стерильность и белизна стен уже не могла скрыть атмосферу боли и страха, которым пропитывается больница любая. И которая, если здание старо, как окружающий его мир, выплескивается на близлежащие улицы.
Тоя, скривившись, окинула больницу взглядом. Подстриженная трава, комнатные растения в широких окнах, слой краски на рамах которых скоро превысит их толщину. Центральная часть фасада заметно просела вниз под тяжестью каменных стен, переживших свой сгнивший фундамент. Теперь казалось, что здание сурово хмурит брови, глядя на нее с откровенной укоризной.
Она вошла в дверь, и в нос шибанул запах дезинфектанта. Безупречно белые халаты сотрудников мелькали по коридорам, залам и палатам, как в фантасмагорическом муравейнике.
– Госпожа полковник?
Она обернулась.
Молодой и высокий, для своего вида, крыс, с белой шерстью, столь же безупречной, как и его халат, быстрым шагом приближался к ней по широкому коридору, под белым же светом.
– Я провожу вас к доктору Кею, – сказал он, остановившись в двух почтительных шагах от нее.
Она кивнула, и пошла за ним, с любопытством оглядывая суету каталок и колясок, бумажных папок и планшетов, шум разговоров и увещеваний, до взаимной нераспознаваемости разбавленных объявлениями по громкой связи.
Они вошли в небольшую палату, с удивительно низким потолком, полулежачим креслом с обилием подушек по бокам и ширмой. Казалось, ширма и кресло плыли в пространстве, настолько стены и свет изгнали из себя тени и объем, превратившись в ничто.
– Тоя? – доктор Кей, уже почти полностью поседевший леопард, высохший от своего возраста так, что даже планшет в его руках казался более наполненным жизнью, улыбнулся.
Старый друг и соратник ее отца, Роя Багенге, он любил ее, словно родную дочь.
Как и она его.
Она обняла его, осторожно, чтобы не повредить его старческие кости.
– Рад тебя видеть, моя дорогая.
– И я рада вас видеть, доктор Кей. Как ваше здоровье?
– Отлично! Надеюсь остаться на своем месте еще лет двадцать. Если только этот проклятый город не развалится раньше!
Его голос звучал бодро и жизнерадостно, резко контрастируя с внешним видом старческого упадка. Двигался доктор Кей тоже на удивление шустро.
Двадцать не двадцать, подумала Тоя, но в ближайшие годы никто из его молодых коллег надеяться на место главврача точно не сможет. Впрочем, как правильно заметил доктор Кей, если только Эйоланд не развалится к чертям.
– Доктор, как вы смотрите на то, чтобы снести больницу и построить новую?
– Прекрасно смотрю! Именно в таком порядке – взорвать этот трухлявый сарай вместе с содержимым и позабыв в нем с десяток-другой нерадивых сотрудников, а потом построить новый корпус! Я готов несколько лет руководить госпиталем, состоящим только из палаток, лишь бы избавиться от этого дряхлого пережитка войны! Мне кажется, я сам старею быстрее только из-за того, что нахожусь здесь слишком долго! Это монстр съедает меня заживо, а сам готов развалиться от малейшего чиха!
Она улыбнулась, глядя на суетливого доктора. Когда он говорил про свою больницу, его седые усы трепетали, а хвост сердито хлопал его по ногам, грозя сбросить с себя белый чехол.
– Решено, – сказала она. – Как только мы предотвратим гражданскую войну, сразу же снесем больницу, переселим вас в палатки, а сами немедленно начнем строить новую.
Доктор Кей внезапно помрачнел, будто что-то вспомнил.
– Кстати, по поводу войны. Рой попросил меня связаться с ним, когда ты приедешь. У нас тут есть канал закрытой связи, которую невозможно прослушать. Наследие еще той войны, с суи. Мне кажется, у него для тебя не самые хорошие новости, уж прости за прямоту, моя милая.
Он сдвинул ширму, достал из-за кресла обычный медицинский ящик, такой же белый, как и все остальное, но с ярко-красным крестом на крышке. Раскрыв его, он вынул из него громоздкую трубку телефона, соединенную толстым витым черным проводом с содержимым внутри.
Покрутив какую-то ручку внутри ящика, он соединился с дежурным и продиктовал пароль и свой идентификационный код. Затем передал трубку Тое.
– Я запру тебя здесь на ключ и вернусь через пятнадцать минут. Жучков в этой комнате нет, я проверил перед твоим приходом. Рой снабдил меня хорошим прибором, – он похлопал по карману халата.
Он вышел, аккуратно закрыв за собой дверь. Она услышала щелчок замка.
В этот момент в трубке раздался голос ее отца, генерала Роя Багенге, полновластного главы Юда – армии города Эйоланда.
– Да, пап, это я. Здравствуй. Я в больнице у доктора Кея. Ты хотел сообщить мне нечто важное?
***
– Здравствуй, Тоя.
Голос генерал был сух и старчески надтреснут, но пронизан теплотой. Он любил свою дочь.
– Скажи, у тебя все в порядке в Управлении?
– Пока да. А почему ты спрашиваешь?
– Мне нужна поддержка твоих Ти-Лэев.
Странно, подумала Тоя. У Юда имеются и свои штурмовики. Три звена, всего девять Ти-Лэев. Точно такое же количество, как и у Абрафо. Один, правда, стоит на ремонте, но его временно заменяет штурмовик из Абрафо, которого она откомандировала в Юда вчера. Или позавчера?
– Ты собираешься воевать с другим городом, пап? Я считала, здесь нет никого в радиусе доброй тысячи километров.
Генерал помолчал, прежде чем ответить. И Тоя почувствовала липкий холодок, пробежавший по загривку.
– Помнишь, я рассказывал тебе про бункер внешних тери, который мы обнаружили?
– Да, конечно. Вы вроде бы собирались наладить с ними переговоры, насколько я помню.
– Переговоры ни к чему не привели. Теперь ясно, что они провоцировали нас, и хорошо просчитали наши действия. Мы организовали операцию по захвату бункера. Не уничтожили его сразу, а решили захватить и изучить. И потеряли всю штурмовую группу. И полностью одно звено Ти-Лэев, включая твой штурмовик, который ты нам одолжила.
– Потеряли Ти-Лэев? – поразилась Тоя. – Как такое могло произойти?
– Зенитные ракеты шахтного базирования. Бункер оказался большой военной базой под землей. Вряд ли оружие сохранялось на боевом дежурстве все это время, но кто-то смог пустить в ход складские запасы, а так же обучить внешних тери воевать и дать им прекрасное оружие из чужого мира. А мы ухитрились все это дело прохлопать ушами – уж прости меня за прямоту.
– И что они делают теперь?
– Собираются брать штурмом Эйоланд.
– Ты серьезно?!
– Как никогда. Затея бессмысленная, конечно. Однако у нас заводы за стеной, и они могут пострадать. Я хочу встретить и выжечь их всех, как только они покинут лесные массивы Рубежа. Однако на границах Рубежа сейчас неспокойно. Я могу снять с них своих Ти-Лэев, но кто-то должен их заменить.
Тоя понимала, что если отдаст отцу свои штурмовики, стабильность города на фоне происходящих событий сильно упадет. Но и игнорировать просьбу генерала она не могла. Не потому, что это был ее отец, а потому что угроза вторжения выглядела слишком реальной.
Вот только что-то они упускали. И отец, и она сама. Но что именно?
Они не успевали за шагами противника. Сейчас это стало ясно, как никогда раньше. Но что еще?
– Да, пап, конечно. Я сейчас же отправлю свои штурмовики в распоряжение Юда.
– Спасибо, дочь, – в голосе генерала она расслышала облегчение и усталость.
– Я только думаю, что мы еще пропустили, пап? О чем еще не подумали?
– О многом, Тоя. Слишком о многом. Противник, кем бы он ни был, копал под нас годами, методично выстраивая механизм вторжения. Он нас хорошо изучил. Но мы справимся, ситуация не настолько уж критична. Скажи, когда мне ожидать штурмовики?
– Я могу отдать им приказ прямо сейчас, но, возможно, Ти-Лэям понадобится техобслуживание и смена боекомплекта. Это займет до четырех часов.
– Четыре часа… Впритык. Хорошо, держи меня в курсе.
Закончив разговор с отцом, Тоя осмотрела аппарат связи. Он был ей незнаком. Однако Кей лишь покрутил ручку, чтобы дозвониться до дежурного на центральном пульте. Но что это за дежурный? И где этот пульт?
Она медленно повертела ручку. Никакой реакции. Вспомнив, что Кей вертел ее быстро, она провернула ее несколько раз снова.
Раздались гудки, и почти сразу на том конце сняли трубку.
– Пульт Генерального штаба Юда, майор Пайел Боваддин – раздался сухой мужской голос. – Слушаю вас.
– Майор, это подполковник Тоя Багенге, управление Абрафо. Скажите, у вас есть техническая возможность соединить меня с нашей диспетчерской Ти-Лэев?
– Сейчас проверю, мэм.
Пауза длилась секунд двадцать.
– Да, мэм, однако ответы будут приходить с задержкой в секунду или две. Непосредственное кодирование ваша связь не поддерживает, поэтому все будет проходить через нашу шифровальную машину.
Шифрование, это хорошо, подумала Тоя.
– Отлично. Тогда соедините меня с ними.
– Нужен ваш код доступа, мэм.
– Код доступа три-девять-четыре-один-пять-восемь.
– Принято, мэм. После гудка подтвердите личность идентификационным номером.
Тоя дождалась сигнала и чётко продиктовала требуемое:
– Восемь-шесть-три-два-орёл.
– Соединяю, подполковник Тоя Багенге.
Пульт диспетчерской откликнулся сразу. Тоя попросила связать ее напрямую с Ти-Лэями, и спустя еще несколько секунд услышала мягкий и живой до дрожи в коленках голос машины.
– Стая-1 на связи.
– Стая-1, говорит подполковник Тоя Багенге.
Последовала пауза в несколько секунд.
– Идентификация по голосу подтверждена. Вы действительно подполковник Тоя Багенге. Слушаю вас, мэм.
Ого, подумала Тоя. Идентификация по голосу – что-то новенькое.
– Доложите обстановку по городу, Стая-1.
– В целом все спокойно, за тремя исключениями. Первое – волки Ронзы закрывают свой квартал. Судя по всему, они готовятся к глухой обороне. Второе – оружейный клан Жерло, контролирующий шесть кварталов, выставил КПП и организовал патрулирование. Идет набор местных жителей в отряды самообороны, им выдают оружие. Процесс контролируют наши Барцу, они работают в связке с кланом Жерло. Барцу этих кварталов организовали совместный штаб и попросили нас приглядывать за обстановкой. Третье – в армейский квартал Юда стянуто много личного состава и техники, что для них нехарактерно. Ведут себя подозрительно, собираются в группы, много оружия.
Охренеть, мысленно прокомментировала Тоя. Армейский квартал ведет себя подозрительно, зато в поведении шести кварталов, вооружающих своих жителей, подозрительного ничего нет.
– Почему не доложили по клану Жерло?
– Ситуация по клану Жерло и подконтрольным им кварталам была включена в нашу утреннюю сводку, мэм. Скорее всего, вы ее еще не видели – судя по сигналу, вы находитесь не в Управлении. Барцу тоже отчитались по ситуации, еще вчера днем. Почему их доклад не попал в вашу вечернюю сводку, не могу знать, мэм.
Зато я могу знать, мысленно ответила штурмовику Тоя. Потому что где-то в цепочке Барцу сидит крот, и не один.
– Стая-1, вы вместе со Стаей-2 и Стаей-3 временно переходите под командование генерала Роя Багенге.
– Принято, мэм. Переходим всем составом под командование генерала Роя Багенге. Есть ли предварительная информация, какого рода задачи мы будем выполнять?
– Патрулирование Рубежей.
– В таком случае требуется уточнение – базами обслуживания будут наши, или Юда?
Тоя не знала.
– А как лучше?
– Наши. Тогда мы сможем обслуживаться и менять боекомплект, не мешая друг другу. Но это вызовет дополнительные расходы.
– Плевать на расходы. Сколько вам необходимо времени на переход?
– Два часа и сорок семь минут, мэм. Вы позволите высказать свое мнение по поводу передислокации?
– Да, говорите.
– Нас в общей сложности сейчас восемь. Одно звено неполное. Думаю, имеет смысл оставить его в Эйоланде, так как обстановка выглядит нестабильной.
– Нет. Переходите под командование генерала в полном составе.
– Так точно, мэм!
***
Доктор Кей машинально потер запястья. Они болели – его мучил артрит, несмотря на прекрасную погоду снаружи. Впрочем, он считал артрит несущественным. У любого тери всегда найдется, чему болеть. Если ничего не болит, значит тери либо мертв, либо обдолблен наркотиками.
Будучи врачом, доктор Кей верил в это утверждение безоговорочно.
Будучи врачом, доктор Кей представлял тела тери в виде механизмов, которые можно починить. Таблетками, скальпелями, протезами. Ну, или лоботомией – если остальное не помогает, а сделать чего-нибудь хочется.
Механизмы изнашивались, подлежали ремонту с возрастом все меньше и, в конце концов, попадали в крематорий. Бывало, они изнашивались не с возрастом, а вообще. Или в них заводилась не подлежащая ремонту неисправность.
Себя доктор искренне считал относительно своих функций исправным. Его ноги, с поседевшей шерстью, шустро носили своего хозяина по палатам и операционным, а опухшие от артрита руки держали скальпель так искусно, как никто из молодых коллег.
Вершиной же его мастерства была химия. Все, что связано с наркотиками и составом крови. Доктор Кей знал все о том, как и в какой пропорции смешать нужные вещества, подготовив раствор для инъекций, поставив тем самым на ноги почти любого больного.
Если механизм подлежал ремонту, доктор Кей считал, что его необходимо привести близко к новому состоянию.
И чтобы поддерживать шустрость в ногах доктора Кея, на территории больницы работала отдельная минилаборатория. Коллеги шутили, что доктор Кей даже после конца света будет бегать по развалинам Эйоланда, проклиная медсестер и оживляя трупы.
Доктор Кей, впрочем, не мог существовать за пределами больницы. Химия поддерживала в нем жизнь и ум, и если ее поток иссякнет, он умрет. Белый свет и стерильность, в которых плавала его лаборатория, держали его на этом свете – но сугубо в очерченных границах стен, за которые он никогда не сможет выйти. И новая больница станет для него просто новой тюрьмой.
Впрочем, доктора Кея такая жизнь вполне устраивала.
Доктор Кей был мастером-химиком. А потому медлил, не открывая палату с Тоей, хотя обещанные им четверть часа уже прошли.
Он не знал, как ее отремонтировать. Предполагал, но не знал точно.
Механизм Тои ремонту, кажется, уже не подлежал.
Слишком много стимуляторов отравили ее. Он мог заменить ей кровь и большую часть прочей жидкости. Но как исправить её мозг, он не знал.