Федор Буслаев
Погодин как профессор
При этом невольно возникает передо мною одна сцена, самая торжественная в нашей студенческой жизни.
Наконец мы выдержали выпускной экзамен. Человек из 15-ти моих товарищей некоторые оказались замечательно даровиты: иные и теперь действуют на разных поприщах общественной, служебной и литературной деятельности.
По обычаю – профессора собрались в факультетском заседании для решения, кого из нас удостоить звания кандидата, а мы – студенты оставались в одной из аудиторий.
В томительном ожидании время тянется невыносимо долго, но тут. кроме того, произошло действительно какое-то особенное, небывалое замедление. Словом, мы ждали так долго, как этого никогда не бывало в подобных обстоятельствах.
Но вот наконец призывают нас в заседание. Широким полукругом около стола сидят профессора факультета – между ними Каченовский, Давыдов, Шевырев, Крюков – и все хранят какое-то торжественное молчание, как-то особенно, как-то странно нас оглядывают.
Нам стало холодно и жутко, потому что многие из нас хорошо знали свои недочеты в баллах на степень кандидата.
Тяжелое молчание прервал Михаил Петрович; встал, приблизился к нам и со свойственною ему дружески грубою прямотою объявил нам, что факультет был поставлен в крайнее затруднение при оценке наших успехов, так как у многих из нас недостает кандидатских баллов, что иные имеют из разных предметов по двойке, что наконец – вообще все мы лентяи (и надобно было слышать, с какою добродушною грубостью сказано было это слово, и странно – оно нас ободрило, окрылило наши надежды), но во внимание к нашим дарованиям, и особенно к тому, что каждый из нас с любовью и успехом занимался тем или другим из предметов преподавания – таких-то и таких-то факультет удостаивает степени кандидата.
После мне никогда не случалось вспоминать об этой сцене с Михаилом Петровичем и узнать от него самого, как велико было его участие в решении нашей судьбы на выпускном экзамене, но тогда, я хорошо это помню, все мы, студенты, разом почувствовали, что участие его было не малое. По крайней мере, не подлежало для нас сомнению, что Михаил Петрович больше всех других профессоров радовался, что факультет оказал нам свое снисхождение.
