Евгений Ильичев
Славушка и соляной камень
– Славушка! – позвала она слабым голосом. – Братец, ты где?
– Выходи, Мареська! – тихо ответил Славушка, камень диковинный за пазуху пряча. – Прогнал я волка.
Мареська осторожно выползла из-под коряги, на ноги встала и на Славушку глядит.
– Что тут произошло? Я вся холодная, ноги дрожат.
– Ты со страху во тьму провалилась. И не мудрено – чуть нас волк тот не сожрал.
Мареся поглядела на брата недоверчиво.
– А ты как живой остался? Как волка-то прогнал?
Подбоченился Славушка, приосанился да заявил деловито:
– Не девичьего ума дело, как воин ворогов бьет. Побил да прогнал. Какая разница, как именно?
– И действительно… – прошептала Мареся и заплакала.
Бросился к сестрице Славушка, обнял ее, родную, и к груди прижал.
– Ну все, все… Ушел волк. Не скоро еще раны залижет.
Славушка успокаивал сестрицу, а та еще пуще рыдала. Только сейчас они оба поняли, что на волосок от гибели верной были. И если бы не камень тот волшебный, если бы не сова та странная, быть бы им обоим сегодня волчьей пищей.
***
– И зачем ты это сделала? – сурово спросил сову хранитель Гофрин.
Сидели они неподалеку от места сражения, на полянке. Собрал себя из вороньей стаи Гофрин да глядел сейчас с укором на сову непослушную.
– Сердце дрогнуло, – опустила пернатую голову сова, понимая, что ослушалась прямого приказа колдуна. – Сожрала бы она их. Не смогла я на то смотреть.
– Курица ты облезлая! – в сердцах ругнулся хранитель. – На то и расчет был. Не в камне он силу должен был открыть свою, а в себе самом. Не мечом острым размахивать, а чистой силой управлять. Тут и любовь была к сестрице, и опасность. Представляешь, какую силу он мог сегодня получить? Какой стражник из него бы вышел, представляешь?
– А если бы не смог? Вы и сами видели, он в страхе потерялся! Так и волчица уже бросилась на него! – рискнула возразить колдуну сова. – И погиб бы он зазря. И сестрица его…
– Значит, не такая в нем сила течет, какую ты узрела, – уже спокойнее ответил Гофрин.
– Но без силы камнем владеть ни у кого не получится. Раз уж он меч наколдовал, стало быть, есть в нем дух Рода!
– Есть, есть – буркнул колдун, – да не та эта сила, что нам требуется.
Сова опять притихла. Опустила голову, лапки свои поджала и ждала вердикта. Не простит ей Гофрин своевольства.
– Ладно, – сурово сказал Гофрин, – вижу я в нем потенциал. Будешь его наставницей. Учи его всему, что сама ведаешь. Теперь уже через камень учи. Как сила проявится, так и будет человек ее открывать отныне. Не того я ждал от паренька. Все ты испортила.
– Покорно слушаюсь, хранитель, – ответила сова, даже не рассчитывая на столь легкий для нее исход.
– А ты не радуйся раньше времени! – Гофрин, очевидно, о наказании и не думал забывать. – Быть тебе совой, покуда парня не обучишь. Запрещаю в обличии девичьем объявляться на людях. Никто и никогда не увидит тебя женщиной, ведунья. И будет так, покуда парень этот не взалкает правды о себе узнать. И будет так, покуда не научится землю родную беречь. И будет так, покуда не обучишь его. А ослушаешься, – тут хранитель сверкнул недобрым взглядом, – никогда не вернешь облик человечий.
Гофрин говорил так, заклятие на ведунью накладывая. Обволоклась сова синим пламенем, поднялась на три аршина вверх и замерла в воздухе, не в силах пошевелиться. Трижды превращалась она в девушку прекрасную и трижды обратно совиное обличье принимала. На третий раз осталась она совою белой да в изнеможении пала под ноги колдуну великому.
Когда в себя пришла, того уже и не было поблизости, только лес густой да тьма непроглядная. Отряхнулась сова, встала, головой завертела.
«А вы куда?» – мысленно потянулась Маланья к Гофрину.
«Врата без присмотра, ведунья. Обратно я, на север. Обучи мальчишку. Год даю тебе на то, чтобы азы он познал ведунства. Вернусь – еще пуще экзаменовать буду. А выдержит, определю его в стражники обучаться».
«Неужто в град гиперборейцев парня пустите?» – изумилась Маланья.
Ничего на то Гофрин не ответил. Ушел колдун. Не чувствовала Маланья его присутствия, да и морок рассеялся. Светлее все вокруг стало, красками заиграли листья. Птицы защебетали – видать, обсуждали диво дивное, что в лесу их приключилось. И так ведунье вдруг радостно на душе стало. Совье обличие, конечно, тяготило, но то, что она поперек себя не пошла да парня выручить смогла, душу ей грело и радовало. Слава Роду за все!
Сова потянулась, расправила крылья белые и взмыла ввысь. Нужно было Славушку отыскать да путь к дому указать. Единственный вопрос, терзавший сейчас Маланью, был в том, как ей в совьем обличии Славушку уму-разуму учить? Это она с Гофрином могла разговаривать, понимал колдун клекот совиный. А простой человек в ее уханье и клекоте ничего не разберет. Да уж, задачка из задач.
Глава 6
Дети шли уже больше часа. Сперва продирались сквозь бурелом чащобы непроглядной, а после вышли на еле заметную тропинку, невесть кем вытоптанную. Славушка шел уверенно, словно точно знал, куда идти нужно. В лесу, к слову, стало заметно светлее. Развеялась хмарь, туман, что по оврагам стелился, словно легким ветерком разметало. Сквозь густые кроны деревьев вековых пробивались веселые лучики солнца, глаз детям радуя.
Вышли к развилке. Мальчик замешкался на секунду, озираясь по сторонам, деловито на солнце поглядел, затем каждую из тропок оценивающим взглядом окинул и уверенно выбрал левую.
– Туда нам, – сказал Славушка, потянув сестрицу за руку.
– А тебе почем знать? – замерла на развилке Мареся. Руку свою отняла и на Славушку хитрым прищуром посмотрела. – Ты, братец, темнишь. Чувствую, недоговариваешь что-то.
Ну и как ей, девке глупой, объяснить то, чего Славушка и сам не понимал? В такое никто же не поверит.
– Просто знаю, и все. Учил меня дед Филарет по солнцу направления искать, – соврал Славушка. – Заплутали мы, потому как морок в лесу был. Ни солнца, ни звезд, лишь туман да темень. Как тут оглядеться? А сейчас я точно знаю, что туда нам нужно.
Соврал Славушка не в том, что писарь его учил. Дед Филарет и правда отроку глупому объяснить пытался, как по солнцу путь-дорогу отыскать, да только его тогда эти хитрости мало интересовали. Он Филарета вполуха слушал, лишь изредка головой кивая: мол, все ясно, все понятно. Сам же в мыслях своих утопал. О мече, о латах кожаных мечтал. Грезилось Славушке, будто на коне он вороном несется на ворога лютого да после сечи доброй героем становится. Часы, проведенные с писарем, Славушке пуще редьки горькой были. Каждую секунду считал он до того момента, как сможет вернуться обратно в крепость, забраться у себя на задах под телегу с сеном, запалить лучину или свечу и продолжить сказки в книге заморской читать. Чего только в тех сказках не было: и рыцари в сияющих доспехах, и кони верные, и сражения лихие… Всё Славушка себя на месте тех героев представлял. Книгу он ту всё у того же писаря одолжил. Ну, как одолжил? Взял без спроса, когда дед Филарет, по обыкновению своему, прямо посреди урока задремал. Читать же мальчика учил пришлый толмач из дружины княжеской. Полгода тогда дружина стояла в крепости, ждали нападения северных финнов. Не дождались, оставили с десяток воинов покрепче да восвояси ускакали. Они-то ушли, а Славушка после того окончательно с призванием определился – быть ему ратником.
Так вот, соврал Славушка сестрице в другом. На самом деле дороги он не знал. Просто заприметил, что на пути у них та самая белая сова вертится все время. То на ветке ее заметит в десятке шагов от себя, то в полете. И постоянно сова на глаза попадалась именно в тех местах, где выбирать направление приходилось. Она словно вела Славушку через лес. Вот и сейчас, на развилке этой, углядел он свою спасительницу саженях в двадцати левее, оттого и решил, что идти следует именно туда. Нутром чуял, что ничего плохого сова эта им не желает. Наоборот, вела его сова, ей-богу вела.
Но Мареське этого говорить Славушка не желал, не хотелось ему перед сестрицей глупым неумехой выглядеть. А так, коли выйдут к людям, братец в глазах Мареськи станет самым важным, самым умным и самым смелым. Вон, какого волка голыми руками заборол! Само собой, о камне волшебном Славушка тоже решил умолчать. Сестрица хоть и была ему дороже всех на свете, да все ж девичью натуру не исправить.
«Разболтает, – думал он, – как есть разболтает все отцу. С девицами язык нужно за зубами держать, особливо с такими смышлеными, как Мареська».
Мареся поглядела на брата с сомнением, но все же пошла по той тропке, которую Славушка указал. Внутри у девочки все так и свербело от любопытства. Она помолчала немного, а после опять за расспросы принялась:
– И все-таки, братец, как ты с той волчицей совладал?
– А с чего ты взяла, что это волчица была? – попытался улизнуть от ответа Славушка.
Ему хотелось приумножить свой подвиг: одно дело волка матерого себе в победы приписать, а другое – слабую волчицу. Девки – они завсегда слабее парней. Хоть в людском, хоть в волчьем мире.
– То волк был, – уверенно добавил он, – уж я-то успел разглядеть.
– Ага, волк, – развеселилась Мареся, – такой волк, что аж сосцы молочные во все стороны торчали. Когда она меня до полусмерти напугала, я разглядеть успела. Волчица то была, только что ощенившаяся. И от того, кстати, еще свирепее, нежели самый грозный волк.
Хитра Мареся была. Вмиг раскусила, чего Славушка добивался своей маленькой брехней.
– Ты, коли хочешь большим героем прослыть, говори всем, что волчицу заборол. Любой охотник такую битву выше оценит. А если по честному, помалкивай лучше. Тебе, мелюзге тщедушной, все одно никто не поверит. И от вопроса не увиливай, мне зубы не пытайся заговорить. Не мог ты волчицу один извести, скрываешь ты от меня что-то. И я, братец, все одно узнаю, что именно. Глаз с тебя не спущу, так и знай!
Ничего Славушка сестрице не ответил. Шагал себе по тропинке, насупившись. Понял, что права она. Никто не поверит, что он волчицу сам, своею удалью победил. Хотя, положа руку на сердце, так оно и было. Но если все рассказывать, придется объяснять, что это за камень у него за пазухой, откуда он взялся и как работает. А того Славушка еще и сам не ведал. Сова та явно не простой была, раз камень прямо из воздуха вытянуть смогла. Да и о свойствах этого самого камешка нужно было еще поразмыслить. Взять его в укромное местечко да начать испытывать. Кто знает, возможно, это чудо не только меч может наворожить, хотя для воина доброго уже и того было бы предостаточно.
И такие перед Славушкой вдруг перспективы открылись, что от восторга он забывать начал, как дышать. Это с таким-то мечом он среди всех известных удальцов в крепости самым лихим будет. Нужно будет лишь потренироваться малость, и уж тогда-то он этому паскуднику Ермолке все бока намнет. Век тот помнить будет, как Мареську и других слабых обижать.
Так и шли они по тропке, пока не поредел лес. Вот уже и к обрыву песчаному вышли, а внизу обрыва того увидели реку. Тут уж Славушка знакомые места угадал – Волынь перед ними протекала. Стало быть, по течению нужно держаться и выйдешь аккурат к лугу, что перед крепостью. А там и до дома отчего рукой подать.
Смело Славушка на крутой склон обрыва ступил и уже руку сестрице подал, чтобы помочь спуститься, как с клекотом и визгом на них налетел белый вихрь из пуха и перьев. Отроку пришлось аж к самой земле пригнуться. Невесть откуда взявшись, белая сова выглядела до крайности встревоженной. Она била Славушку крыльями, цепкими лапками в грудь толкала и отчаянно клекотала. Вокруг поднимались клубы пыли и пуха.
– Вот это невидаль! – всплеснула руками Мареся, отходя в лес и наблюдая всю эту картину.
– Да отцепись ты, проклятая! – кричал Славушка, пытаясь отбиться от настырной совы.
– Не пускает она тебя к реке, похоже, – словно между делом сказала Мареся, кидая в рот пригоршню морошки. Когда только нарвать успела?
– Сам вижу, что не пускает, – сдался Славушка и поднялся обратно, ухватившись за корень.
Уже наверху он злобно на сову поглядел и спросил, словно ответа ждал от птицы:
– Ну, чего ты яришься, глупая?
Сова же уселась на край обрыва, крылья свои огромные распластала и на детей пошла. При этом она злобно шипела и клекотала остреньким язычком. Сказать, что дети были удивлены такому поведению птицы – не сказать ничего. Они и сову-то живую в жизни видали только мельком, а чтобы вот так, вблизи, такую огромную, да еще и злую – впервые.
– Давай-ка ее послушаем, – предложила Мареся брату. Птица тут же на нее внимание обратила, голову неестественно на бок свернула, словно разглядеть хотела, да и в один присест взмыла девочке на плечо. Уселась аккуратно, по плечу худому коготками потопталась и на Славушку умными глазами глядит.
У того глаза на лоб полезли от такого поведения птицы дикой. Посмотрел на ошалевшую Мареську – сестрица выглядела не лучшим образом. Не испугалась, нет, но стояла с видом обескураженным, опасливо на птицу глазами косясь.
– Она тебя словно поняла, – прошептал Славушка. – Видимо, и впрямь ховаться в лесу нам надо.
Тут же птица головой закивала и подтвердила догадку бодрым клекотом. Делать нечего, зашли обратно в лес, спрятались за деревьями так, чтобы реку было видно, и стали ждать. А сова так и осталась сидеть на плече Мареськином.
– А вот ты скажи мне, братец, – шепотом спросила девочка, хитро прищурившись и глядя на брата, – ты же словно и не подивился птице редкой. Так на нее прикрикнул, будто знакомцы вы давнишние. Не она ли нас из лесу вывела?
– Вот еще я птицу слушать буду! – буркнул Славушка и тут же получил за слова свои в ухо клювом. – Ай! Чего цапаешься?
Сестрица насмешливо засмеялась над взвизгнувшим мальчиком.
– Ну, судя по всему, ручная она, – сказала Мареся. – Может, все-таки расскажешь, как вы с ней дружбу свели?
Тут сова голову вжала и, тихо зашипев, вперилась взглядом в излучину реки, что из их наблюдательного пункта хорошо видна была.
– Тише, – шикнул на сестру Славушка и тоже пригнулся.
Минуты две ничего видно не было. А после дети увидели, как по излучине Волыни крадется кто-то. Не идет, а именно что крадется. К самому берегу пригибаясь, поминутно оглядываясь, шли вдоль берега два человека в странных одеждах. Шкуры на них были, унты меховые, шапки с висячими до локтей ушами. За спиной – луки короткие, а в поясах ножи кривые поблескивали на солнце.
– Не наши это! – шепнула Мареся.
– Сам вижу, что не наши. Ты финнов когда-нибудь видела?
Мареся головой покачала. Откуда ей было знать, как выглядят представители враждебных кочевых племен с севера.
– Они это…
– А тебе почем знать? Мы с ними уже, почитай, лет пять не сталкивались, да и война-то далеко на западе протекает. Чего им тут делать?
– А то, что наш отец эту крепость здесь не просто так держать взялся. На север он их не пущает. Им там, на севере, словно медом намазано. О том промеж собой воины наши толмачили, а я подслушивал.
– Наши стражники только трепаться горазды, – шепнула Мареся. – Никто из них в настоящей битве не бывал – всех бывалых отец давно отослал в дружину князя. Им-то откуда ведомо, как финны выглядят?
– А по этим не видно, что не местные они? Всех местных мы в лицо знаем. А эти, вона, странные какие. И луки у них, и ножи.
– Так охотники, может?
– Ага, как же, охотники – и без добычи. Говорю тебе, лазутчики это финские. И чего эти «охотнички» хоронятся да тайком вдоль границы шлепают, коль им скрывать нечего?
На этот вопрос у Мареси аргумента не нашлось. Стали ждать, что дальше будет. Лазутчики тем временем с детьми поравнялись. Первый руку поднял и в кулак сжал – совсем так, как дед Филарет делал. Тот, что за первым шел, остановился, встал на колено, достал свой короткий лук и стрелу на тетиву положил. Сидит, на излучину смотрит пристально, словно погоню за собой ждет. А первый стал странные жесты изображать. Повернулся к реке лицом, к детям спиной, развел широко ноги, руками машет. То одна рука вверх, то другая. Славушка взглянул через реку и увидел на противоположном берегу странное. Безлюдный, на первый взгляд, лес вдруг ходуном заходил. Вышли из леса на том берегу другие люди – человек десять. Одеты они были так же чудно, в меха да шапки (и это летом-то!). Один из пришлых догола разделся, взял что-то в руки и пошел вверх по течению. Мальчик пригляделся и понял, что тащит этот человек за собой веревку. Отошел он саженей на тридцать вверх по течению и в воду полез. Волынь в этом месте глубокая была, полноводная. Течение у нее не сильным было, пловца аккурат к берегу возле лазутчиков и прибило. Те помогли ему выбраться на илистый берег и взяли у того веревку.
И только тут до Славушки дошло, чем лазутчики занимаются. Они переправу наводят! Там наводят, где наши-то и не ждут нападения. Слишком уж коварным течение в Волыни было, не каждый конь осилит, а воин в доспехах да мехах и вовсе потонет. Что же, им всем с голым задом переплывать? Сейчас поднимутся лазутчики в лес, веревку ту к дереву приладят, и начнется вторжение.
– Мареська, – еле слышно шепнул сестре Славушка, – бери сову и бегом через пролесок к крепости. Донеси отцу о том, что видела, и сюда их веди! Скажи, финны переправу наводят уже.
– А ты? – Мареська с тревогой на брата поглядела.
– Не бойся за меня, я юркий. Погляжу, сколько их, да следом за тобой пойду. Они раньше утра следующего не будут нападать. С ходу да без отдыха кто воевать станет?
На том и порешили. Мареська братца в лоб поцеловала, рукой своей горячей щеку его погладила да и припустила по тропинке. Сова же покинула плечо девочки и перед ней полетела – дорогу, стало быть, короткую показывать будет. Никак поняла, о чем сговорились дети.
Славушка же принялся ждать. Как он и предполагал, веревку, что пловец с другого берега доставил, лазутчики привязали к стволу крепкой осины. Пока враг по лесу шастал да веревку вязал, мальчик лежал ни жив, ни мертв. Будь разведчик хоть немного сметливее, проверил бы ближайшие кусты да Славушку и обнаружил бы. Но лазутчик был уверен, что они на этом берегу одни, и лишнюю предосторожность соблюдать не стал. Видимо, до прихода сюда детей финны уже все тут оглядели, под каждый куст заглянули и никакой для себя угрозы не обнаружили. Славушка же остался незамеченным.
По своей наивности паренек предполагал, что вороги так и будут по веревке один за другим перебираться, но финны оказались смекалистей. К первой веревке на той стороне реки вороги приделали деревянный чурбачок с веревкой потоньше. Ту веревку один из ворогов на эту сторону вместе со стрелой пустил, и теперь люди на Славушкином берегу могли подтягивать этот чурбачок. После всех приготовлений он по канату скользил, словно челнок. А на чурбачке были крючья, к которым вражеский отряд прикреплял тюки с вещами, амуницией и продовольствием. Спустя время все было готово к переправе, и первые тюки неспешно начали свое движение. Убедившись, что вся конструкция работает исправно, финны начали действовать уже быстрее.
Славушка же усердно считал, сколько тюков будет переправлено на этот берег. Таким способом он рассчитывал оценить приблизительную численность отряда финнов. Самым ужасным оказалось то, что тюков было настолько много, что мальчик сбился со счету на втором десятке. Но по всему выходило, что не менее тридцати штук. И наверняка каждый из них предназначался не одному воину, а сразу двум-трем. Особенно Славушку поразило количество колчанов со стрелами. Этот отряд, а точнее, небольшое войско, вероятнее всего, затеяло настоящий штурм их крепости. А то и осаду.
Опасения Славушки насчет численности вражеского отряда подтвердились в самом скором времени. Когда начало темнеть, на противоположный берег высыпало не менее трех десятков человек. Они быстро спустились к реке, подвязали к деревянному челноку какую-то веревку и выволокли из леса здоровенный плот. Тяжелый тот плот был, финны его вдесятером еле волокли. Дотащили они плот до берега да в воду его бросили. Веревку от челнока привязали к плоту и стали грузиться на него сами. Укладывались странно – все бочком, бочком друг к другу. Видать, так их больше на плоту помещалось. Славушка насчитал двадцать человек, и еще столько же воинов продолжали суетиться на том берегу. А сколько их там, в лесу еще оставалось, мальчик так и не понял.
Трое же на этом берегу схватилась за веревку потоньше, ту, что была к деревянному челноку привязана, поднатужились и начали тянуть плот к своему берегу.
«Действовать нужно!» – решил Славушка и на ходу придумал дерзкий план. Бесшумной тенью подкрался он к тому дереву, где основная веревка была привязана. Удумал мальчик эту веревку перерезать аккурат в тот момент, как плот до середины Волыни доплывет. Да только не учел он один момент – веревка та оказалась слишком толстой. Не веревка – канат целый.
«И чем же я ее перережу? И узел не распутать, больно хитро сплетен, без навыка только хуже запутать можно».
Славушка огляделся. Вокруг, кроме палок да листьев, ничего подходящего не было. Можно было бы камнем острым перебить канат, да только этот вариант был не самым лучшим. Во-первых, единственное место, где камнем разжиться можно, – берег реки, а его уже вражина занимает. А во-вторых, даже будь у Славушки камень, стук о дерево его с головой бы выдал. И не убежать, не скрыться от вражеских лазутчиков после. Все знали, что финны в лесу как у себя дома ориентируются. Вмиг они мальчика нагнали бы да как единственного свидетеля их коварства и порешили.
Времени на раздумья оставалось мало, плот уже почти полпути проделал. Еще немного – и за середину реки перевалит. Правда, от тяжести он сильно замедлился. Тяжело пыхтели внизу лазутчики, подтягивая его, кряхтели, сопели, упирались. Но все одно – рано или поздно плот они подтянут. И станет их на этом берегу уже не трое, а две дюжины почти, и все при оружии.
«Думай, думай, башка ты безмозглая! – ругал самого себя Славушка. – Нет у тебя никакого камня, чтобы канат перебить. Думай же! Хотя… – тут мальчика осенило. – Как это нет камня?»
Тут же он руку за пазуху сунул, нащупал теплый от тела камень и вытащил его наружу. Эка невидаль! Камень тот, оказывается, еще и светится. В первый раз Славушка того не приметил, сейчас же, была б ночь густая, можно было бы при этом свете легко книжку читать. Удобная штука! Только как это сейчас помочь может? Чудно было бы, если бы сейчас из камня опять меч вспыхнул, как в тот раз. Только не знал Славушка, как этот камень работает. Может, слова какие-то волшебные сказать нужно? Да вроде как тогда он ничего такого не говорил, камень тогда сам по себе в меч превратился.
Мальчик отчетливо помнил, что камень ему сова сбросила. Он, дурень, грешным делом решил, что им получится в волка швырнуть, хоть как его отвлечь. Вспомнил он и о том, как посетовал тогда сове: мол, лучше бы ты меч мне сбросила.
«Значит, – решил Славушка, – дело не в словах волшебных, а в том, чего ты сам пожелаешь. Ладно, проверим».
Мальчик вытянул руку с камнем вперед, зажмурился и изо всех сил представил огромный полыхающий меч. Открыл один глаз. Нет меча. Просто камень. Да – не простой булыжник. Да – светится странно. Но все одно, от этого света никакого проку не было. Зажмурился еще раз, представил меч поменьше. Во всех красках представил – обоюдоострый, с долом, зазубринки у гарды. Рукоять, навершие, даже плетение хитрое на рукояти вообразил. Открыл глаза, а там… нет, не меч, но малюсенький кинжал. Даже не кинжал, а стилет, причем, судя по всему, не настоящий, а игрушечный. Лезвие – чуть больше четырех пальцев руки Славушкиной.
«Вот те на! – подумал отрок. – Да я такой саблей даже чирей у себя на заднице не вскрою. Неужто нельзя было нормальное оружие подать?»
Но делать было нечего. Взглянул Славушка на реку и ахнул мысленно – плот уже середину миновал. Действовать нужно было тем, что дали, и без того этакой-то зубочисткой полдня пилить придется. Приготовился мальчик к долгой и кропотливой работе: такой пилочкой канат перерезать – это еще постараться нужно. Даст Род, только у самого берега он оборвется, когда поздно будет. Но только Славушка поднес свое игрушечное оружие к канату, только до волокон его дотронулся, как произошло нечто из ряда вон выходящее. Он-то рассчитывал, что пилить канат таким оружием придется долго и упорно, да еще и усилия прилагать неимоверные. Навалился он на канат всем телом… да и провалился сквозь него. И не только сквозь канат провалился – он еще и сквозь толстый ствол осины проскочил. Только и успел рукою за ветки схватиться, чтобы прямо на голову лазутчикам не грохнуться. Испугался очень Славушка, что выдаст себя. Да и что в таком-то деле плевом промахнется, не ожидал. А ведь как есть промахнулся! И как такое вообще могло с ним произойти?
Троица внизу его так и не заметила, финны были увлечены работой тяжелой. Шутка ли, такую махину через реку перетащить, да еще и с людьми.
Воротился Славушка к осине. Глядь, а веревка на месте и кора на дереве даже не поцарапана.
«И вот как, скажите на милость, можно было тут промахнуться? – недоумевал мальчик. – Я же четко видел, куда ножичком этим тыкаю!»
И только он это подумал, как раздался странный звук. Дерево перед ним как-то странно волокнами своими взвизгнуло, а затем под напряжением каната сползло в овраг с диким треском. Прямо на головы троим лазутчикам.
Финны с чужого берега увидели странную картину: ни с того ни с сего дерево, к которому канат крепился, рухнуло прямо на головы бурлакам. А в образовавшемся проеме стоит мальчик, в руках ножичек игрушечный держит. Глазюки свои выпучил, глядит ошарашенно и видит, как утягивает тяжеленный плот за собой эту огромную осину в воду. А вместе с нею – и троих финнов. И все без памяти – видать, лихо стволом осиновым по голове получили. Почуяв неладное, люди на плоту в воду начали сваливаться да своим ходом, как были, в шапках, шубах, сапогах к берегу Славушкину поплыли. Только их головы и видно было в сумерках. Орут все, на иноземном ругаются, стало быть.
Перевел мальчик взгляд на другой берег, а там суматоха. Кричат все, за другой конец каната хватаются, пытаются плот опустевший подтянуть. Да только течением его так сильно унесло, что ничего у них не выходит. Славушка даже сосчитать успел, сколько их там было, но еще человек тридцать, не меньше.
Ох, и обрадовался отрок такому финалу! Никак не ожидал он от клинка своего такой прыти. И совсем, глупый, прятаться не спешил. А зря. Не заметил он, как на том берегу из лесу вышел старик высокий с посохом. Злобно тот старик поглядел на Славушку, да как начнет что-то себе под нос бормотать. Эх, поздно он того старца заприметил.
Как тут свело виски у Славушки, как закрутило его! Из глаз искры посыпались, затем зрение пропало. Голова кругом шла, в ушах шумело, как во время проливного дождя. Никак тот старик колдуном был! Да только что Славушке с этой догадки-то? Уже поздно. После драки, как говорится, руками не машут. Так плохо ему стало, что перегнулся он через пенек осиновый да и рухнул прямо на берег галечный, чудом лишь руки-ноги не переломал. Да если бы и сломал, не почуял бы боли за той, что в висках его сейчас билась. Еле успел Славушка камень свой вновь за пазуху убрать. Ничего не понимая, встать попытался, да только ноги его уже не слушались, они у мальчика будто свинцом налились. Единственное, что он успел сделать, так это упасть так, чтобы видно ему было, что там на берегу вниз по течению творится. А там, мокрые и злые, уже финны из воды выползали – те, кто выплыть смог из речки Волыни. Вылезли они, руками машут, пальцами в сторону Славушки показывают, ругаются. Дождались везунчики последних выплывших и сурово двинулись стенкой на паренька.
А боль у него в висках все не прекращалась, а, напротив, с каждой секундой все сильнее становилась. Последнее, что Славушка успел увидеть перед тем, как во тьму спасительную провалиться, это как один из финнов – тот, что первым на него шел – из-за пояса нож кривой достал и хищно ухмыльнулся. И всего ничего до Славушки ему идти осталось…
«Успеть бы в туман обморочный упасть, – подумал мальчик, – прежде чем меня резать начнут».
