Алексей Юша
Вмурованные
– Кто это, дорогая?
– Просто бывший коллега. Кстати, он очень спешит, – бросила Жаклин.
За спинами парочки Винс заметил человека, который передал ему послание от Мишель. Мужчина стоял в окружении разношерстной разрастающейся толпы. Откровенные взгляды пожирали его: красотки кокетливо смеялись, выставляя напоказ белоснежные улыбки и глубокие декольте, мужчины с интересом прислушивались к его словам. Он же, в свою очередь, оказавшись в центре внимания, вел себя наигранно неловко. Мужчина не испытывал стеснения, нет, Винс прекрасно разбирался в таких вещах, но что еще может притянуть развратную публику, как не напускная скромность?
Поймав взгляд журналиста, Жаклин обернулась назад.
– Так вот зачем ты здесь, – она засмеялась. – Если ты хочешь взять интервью, то придется встать в очередь.
– О чем ты? – спросил Винс.
– Этот человек – режиссер спектакля.
Любимец публики заметил Винса и, слегка наклонив голову в его сторону, приподнял бокал. Служитель искусства, он же посланник медиума, возможно, именно такое сочетание способно создавать в голове автора драмы, что будут жить веками и увлекать умы ценителей.
На клочке бумаги было указано время и место свидания. Теперь он знал, что поздним вечером в восточной части города путь к решению загадки сократится на один шаг, а значит, появится надежда. Если статья удастся, то он получит долгожданное признание, и тогда избалованная публика устремит внимание в его сторону, путь к славе очистится от терновых зарослей, и интерес к писательству вновь вернется к нему.
Винс вышел на улицу. Темные тучи сгустились над крышами небоскребов и спешащими людьми, а легкий дождь окрасил тротуары пятнистыми узорами. Прохладный ветер приподнял воротник пальто, и он почувствовал легкий озноб. До долгожданной встречи оставалось несколько часов, чтобы не терять времени, он поймал такси и направился в редакцию. Капельки дождя падали на стекло машины, пробуждая воспоминания о тех далеких днях, когда он еще не был один. Автомобили, закрытые двери, уличные столбы – мир, проносящийся по ту сторону окна, наполненный людьми и запахом бензина. Сколько раз его угнетала мысль о том, что он пишет на потребу этому городу, развлекая публику грязными скандалами: многие герои его статей испытывали к нему ненависть, основная часть читателей никогда не знала его имени, он был для них продажным шутом, выносящим на всеобщее обозрение всю мерзость мегаполиса. Они воспринимали его таким и не желали видеть ничего другого, и эта мысль поедала его. Он верил, что в нем живет прекрасный драматург или сценарист, но статьи о грязи позволяют быстро заработать без особых творческих усилий, свободное время он тратил на алкоголь и бордели, а изменить что-то в своей жизни мешал страх. Что, если спектакль по написанному им сценарию провалится? Что, если любовный роман, напечатанный на старой машинке, будет высмеян? Что тогда? С позором вернуться на страницы желтых газет и закрепить за собой клеймо неудачника? Оставался один выход, преподнести статью о пропавшем кутюрье красиво: рассказать о Мишель, вскользь упомянуть о тайных агентах, что помогают журналистам, заинтриговать читателя историей о каком-нибудь закрытом обществе, которое можно будет придумать и привлечь себе в помощники. Один день газетной славы, и он сможет выступить творцом художественного произведения, не стыдясь дурной репутации.
***
Сигаретный дым пропитал офис редактора подобно сладкому яду, даже стены здесь источали запах никотиновых смол. Сколько он выкуривал за день: три, четыре пачки? Еще у порога Винс обратил внимание на желтые пальцы закоренелого курильщика Жака, посылающего проклятия всему, что существует в мире.
– Сраные бюрократы! Опять повысили налоги! Привет, Винсент, – редактор швырнул на стол кипу бумаг.
– Что-то снова не так? – спросил он.
– Господи! Да все не так, – Жак закурил. – Начиная хотя бы с того, что уровни продаж падают, как… как…
– Можешь не продолжать, я тебя понял.
– Тебе дать полотенце? Ты совсем мокрый. Впрочем, подожди, – редактор огляделся по сторонам, – у меня нет полотенца, а знаешь почему?
– Интересно, – солгал Винс.
– Потому что никто не хочет работать, а когда никто не хочет работать, то почему-то денег становится меньше, а когда денег становится меньше, я не могу позволить купить себе даже чертово полотенце, даже сигареты! Они все обленились, мне нужна сенсация или хотя бы хорошо изложенная средняя история. А они приносят мне всякое дерьмо и хотят, чтобы я платил за это! Конечно, к тебе это не относится, скандал в Сорбонне выше всяких похвал, и не думай, что я веду этот разговор, чтобы задержать твой гонорар. Пожалуйста, возьми его, – он достал из кармана тонкую пачку банкнот и положил их на стол.
– Я… давно хотел спросить тебя, Жак, – начал Винс.
– Слушаю, – хриплый кашель вырвался из его уст.
– Ведь ты не всегда был таким, я имею в виду, что ты не всегда курил как в последний раз и ненавидел все вокруг.
– Что с тобой случилось? Не пугай меня, с каких это пор ты заинтересовался, каким я был?
– Пытаюсь разобраться в том, что постоянно отторгал от себя.
– Ты становишься сентиментален – это плохо. Но… – Жак откинулся на спинку кресла. – Я никогда не думал, что мне зададут подобный вопрос. Знаешь, ты застал меня врасплох.
– В этом и заключается вся прелесть, если бы ты заранее знал, что я собираюсь спросить, то был бы не искренен.
– Разочарование, – редактор оборвал его на полуслове. – Я просто разочаровался в этом мире. С первых дней рождения мы все что-то ищем, сначала это грудь матери, потом силы, помогающие встать на ноги, а затем мы принимаемся за поиски ответов на вопросы. Извечные вопросы. – К удивлению Винса, грусть отразилась в глазах собеседника, и он направил взор к дождливому окну и утопающему бульвару за ним. – Но вскоре я осознал, что искать ответы бесполезно, кто-то или что-то скрывает от нас правду, и мы довольствуемся жалкими подачками Всевышнего, словно бездомные псы, которым хозяин кафе выкидывает объедки, чтобы почувствовать себя благородным. – Редактор закрыл лицо рукой и с горечью промолвил: – Это разговор ни о чем, Винсент. Можешь идти. Возвращайся к шлюхе и бутылке – так будет лучше всем.
– Я вернусь через два дня… с готовой статьей.
– С готовой статьей, – задумчиво повторил Жак.
***
Почему она выбрала именно это место? Старые дома были давно покинуты людьми, которых заменили крысы и насекомые, некогда оживленный вокзал превратился в затхлое убежище бродяг, что греют онемевшие пальцы над кострами, тлеющими в железных бочках. В пустынных залах торговых складов уже много лет преданным работником оставался ветер, посягнувший на самые скрытые уголки одиноких зданий.
Под нарастающим дождем Винс пробирался через груды кирпичей, которые лежали на разбитых дорогах, ливневые воды, смешанные с отходами, омывали его ботинки, потерянные взгляды нищих и угрожающий шепот нагнетали на душе еще больший мрак, нежели темные тучи над городом. В свете отдаленных костров он разглядел перекресток, где на пересечении грунтовых дорог стоял сгоревший трейлер, если верить клочку бумаги, полученному в опере, здесь необходимо свернуть налево. Наконец, обойдя стороной накиданные наспех трубы и перевернутую кабину грузового крана, Винс вышел к одноэтажному бараку. Пустые оконные и дверные проемы встретили его безмятежным молчанием. Это здание было мертвым, как и все вокруг.
Он зашел внутрь. Осыпавшаяся штукатурка захрустела под ногами, а голые бетонные стены отразили эхо щелчка газовой зажигалки. Мишель. Девушка расположилась на деревянном подоконнике, за ее спиной открывался вид на ветхий вокзал, объятый кострами нищих, свет зажигалки на миг осветил ее прекрасное лицо и мокрые волосы. Она сделала затяжку дамской сигаретой и заговорила в шуме вечернего дождя:
– Вы искали меня.
– Да, я рад познакомится с вами, – сказал он.
– Вас интересует Клод Вирто, – тихо произнесла она, и капельки дождя забарабанили сильнее.
– Я много слышал о ваших способностях. Говорят, что вы общаетесь с мертвыми.
– Вы думаете, что он мертв?
– Я не исключаю этого варианта.
– Ну что ж, – Мишель спрятала зажигалку в карман пальто, – мне тяжело разобраться с этим, исчезновение Вирто не является банальной историей. Говорят, что порой, когда человека одолевает тягостная тоска и он впадает в глубокое уныние, его пальцы сами тянутся к стенам, и тогда руки проходят сквозь каменную кладку, словно через мягкое масло. И он попадает в Запределье – бесконечно темную комнату с медленно вращающимся деревянным кругом из голых досок.
– Я не понимаю вас, – Винс с изумлением изучал ее силуэт.
– Тоска приводит нас туда.
– Если я правильно вас понимаю, то внутри стен заключен некий мир, куда можно попасть в состоянии глубокой депрессии?
– Именно так.
– И вы хотите сказать, что Клод Вирто попал туда?
– Вирто – это человек искусства, находящийся в вечном поиске и страдающий от этого. Наркотики, которые он принимал, только обострили его переживания, – сказала Мишель.
– Его можно вытащить оттуда?
– Боюсь, что это невозможно.
– Но что мешает?
– Племя каннибалов.
– Простите? – удивился Винс.
– Вокруг деревянного круга обитают люди, когда на доски попадает человек, десятки рук тянутся к нему, срывают кожу и разрывают на кусочки.
– Но как я напишу об этом в статье? Я считал, что вы поможете мне, а в итоге я получаю фантастическую историю. Вы только послушайте себя! – сказал журналист. – И как, по-вашему, откуда оно взялось, это племя каннибалов? Как оно попало в стены?
– На этот вопрос нет ответа. Никто не знает, откуда они пришли и кто они, – из темноты девушка посмотрела в глаза Винса. – Можете мне не верить, но, к сожалению, и вы близки к этому, ваша печаль хочет привести вас в Запределье. Не поддавайтесь ей, ищите выходы.
– Моя печаль. Что вы знаете о ней? – горько произнес Винс и покинул бетонный барак. Пускай она остается наедине со своими мертвецами и безумными рассказами.
Возвращение оказалось не настолько неприятным, как поиск, он не обращал внимания на непогоду и взгляды бродяг. Странная теория Мишель, конечно, заслуживает того, чтобы войти в статью, но это всего лишь гипотеза, которой можно посвятить пару строк.
Полночь осталась позади несколько минут назад, но он не мог спать. Сначала он думал о бутылке виски, которая успокоит его воспаленное разочарование, но иллюзия, подаренная алкоголем, коротка и болезненна. Затем он решил отправиться в близлежащий бордель, но остановил себя мыслью о затратах, что несут подобные визиты, а жить в долг он не любил. Что же оставалось? Лежать в постели, понимая свое бессилие? Статья не будет написана, он и полиция остановились у мифической черты перед запрещающим знаком «Стоп!». С каждой минутой, проведенной в темноте, он ощущал давление тоски и пустынной неопределенности, что приходили к нему, ложились рядом и заключали в крепкие объятия. Эта мука могла длиться до тех пор, пока не наступит рассвет.