Шёл мокрый снег, и нет дорог, лишь тропки, идущие так, будто вы пьяны, снег на ветвях налип, как гроздья хлопка, приветом из далёкой Ферганы.
Там нет сейчас зимы и волглой стужи, дымится в казанах душистый плов, а здесь у нас, то снег идёт, то лужи, и истощён запас цензурных слов.
Там пьют, как это требует сценарий, из расписных пиал зелёный чай, а кто-то из небесных канцелярий у нас сезоны спутал невзначай.
Не верится, что может быть такое, как климат искажает широту, в такой зиме теперь сильнее вдвое, вкус плова ощущается во рту.
Зима капризней престарелой дамы, для всех её желания – закон, но нет грустней в природе мелодрамы, когда в морозе сник тестостерон.
Зима должна быть всё-таки зимою, а дождь со снегом – это не зима, ведь невозможно жизнью жить двойною, сводя народ причудами с ума.
Пускай мороз ударит настоящий, узорами рисуя на окне и хлопком с неба снег пойдёт хрустящий, который и не снился Фергане…
Февраль
Февраль лукавый
Февраль лукавый… Солнце, как из меди, блестит монетой брошенною вверх, сугробы, словно белые медведи, линяют, вяло сбрасывая мех.
Бранит ворона дворничиху смачно, с нагретых солнцем крыш всё потекло, и небо бесконечностью прозрачно, как вымытое начисто стекло.
И стынут облака в бездонной сини, как воробьев драчливых лёгкий пух, и хочется лететь по небу с ними, чтоб с высоты захватывало дух.
Струится тёплый воздух от проталин, дрожит, пугая самого себя, но сел февраль ещё в чужие сани, весну ночным морозом теребя.
А всё равно пора уже поверить в то, что весна с надеждой заодно и хочется любви себя доверить, и нараспашку отворить окно…
Сугроб
Расщедрился к исходу дней февраль, теплом внезапным ублажил природу и, как искусный прирождённый враль, поверил сам в весеннюю погоду.
Сугроб осел, уменьшился на треть, как будто воздух выдохнул из лёгких, водою талой собираясь петь, что для осипших дело не из лёгких.
Нет, не набрать ему былую стать, не сохранить в себе мороза силу, увы, старик юнцом не может стать, как бы об этом тело ни просило.
Ведь чья-то радость может быть бедой, для тех, кто предан был суровой стуже: тот может стать лишь талою водой, а для другого он теперь не нужен.
Жизнь не вернуть, в нём нет нужды весне, зря клялся он зиме в любви до гроба, но стал в итоге, как в кошмарном сне, скупой слезой февральского сугроба…
Облака
Облака, как хлопковые кипы, ветер не спеша уносит вдаль… и летят они, наверно, к Кипру, где лазурь морская, как эмаль, на упавшем с неба медальоне, там, где волны лижут языком от безделья гладкие ладони и мурлычут ласковым котом. Парус яхты, словно оригами, солнцем сквозь материю слепит, а песок горячий под ногами золотом расплавленным кипит. Здесь покой не повод для каприза, а ценить всё то, что есть пока, без любви несчастной и без кризов, душу выводить из тупика. Жизнь порой похожа на бульдога или ствол холодный у виска… Здесь, в покое, путь короче к Богу для святого и еретика. А в Москве бормочет слякоть всхлипом, непонятно: март или февраль… Облака, как хлопковые кипы, ветер не спеша уносит вдаль…
Март
Март
Оттаяла земля и на пригорках чуть тёплый воздух призраком струится, покрылся снег брильянтовою коркой, кристаллами каратными искрится.
На крышах воробьи, как дуэлянты, за дам и право первой ночи бьются, и пух на них висит, как аксельбанты, пока они с любимой не сольются.
Не только ночью, но и днём свирепо, утробно воют блудные коты, ведь им весной не кажется нелепым не миновать сердечной маеты.
На горке детвора вовсю резвится, катая зиму на прощанье в санках, тепло пришло, водою снег сочится, и сброшены ненужные ушанки.
Ликует небо синевой бездонной, в которой нет начала и конца, играя бликом на стекле оконном, зовёт домой пугливого скворца.
На ветках спорят бойкие синицы, как долго им тепло придётся ждать… Душе весной так хочется влюбиться и счастье, как весну, не отпускать…
Март. Признаки весны
Зима порядком надоела, пора весенних ждать щедрот, и мощь сугробов ослабела: с них ручейки бегут, как пот.
Орёт азартно кот при встрече с таким же мартовским котом, и есть в нём что-то человечье, в его желании земном.
И вот сейчас, а не когда-то, улыбки свет не сходит с лиц, я слышу звонкое стаккато, вовсю щебечущих синиц.
Теперь я точно не замёрзну: повсюду признаки весны, и дятел, азбукою Морзе, читает мне стихи с сосны.
Как не поверить в воздух гулкий, там на опушке, на лыжне, когда случайно на прогулке косуля улыбнётся мне…
Дырка без баранки (московские хроники 2020)
Сегодня снег сошёл в который раз, что выпал ночью робко накануне, вновь день в холодных сумерках погряз, как па́тина скрывает блеск латуни.
Тосклив февраль, таким он не бывал, и сам не знает, как могло случиться, что он когда-то вьюгой завывал, а ныне в феврале гнездятся птицы.
Так будто бы решился календарь повергнуть зиму в состоянье шока, похоже, март – мятежник и бунтарь, решил на трон подняться раньше срока.
Народ не ропщет, только жаль и зря коньки пылятся в доме, лыжи, санки… Как может март быть после января, ведь быть не может дырка без баранки?..
Весна
Капельной поступью весна всю ночь под окнами бродила, душе измученной без сна о чувствах что-то говорила.
Играл капели клавесин, сосульки падали монистом, луна, как спелый апельсин, манила коркой золотистой.
В бездонных лужицах на льду вода испуганно дрожала… Зима в своём ночном бреду весну, как первенца, рожала.
Ещё раз о весне
И вновь весна, как сновиденье, в котором сердцем ты не стар, а в теле смутное волненье, и даже слышен звук фанфар.
Под эту музыку капели и пенье радостное птах, опять царит смятенье в теле, да так, что звон стоит в ушах.
Который год одно и то же, весна колдует и манит, и пробегает дрожь по коже, когда душа к душе летит.
А может быть и впрямь влюбиться, да так, как будто в первый раз и в этом чувстве раствориться, весенний выполнив наказ…
Луна
Стынет луна в замороженной луже, словно глазунья в сковороде, взятая в плен уходящею стужей, плавает в чёрной, как уголь, воде.
Будто на бархате чёрном уложен, ярко блестя, золотой луидор, и возлежа чуть устало на ложе, ловит от подданных преданный взор.
Цельсием сутки строго расколоты, в полдень – ручьи, ночью – всё под стеклом, глядя на это небесное золото, хочется март испытать на излом.
Хочется сделать шаг опрометчиво, в лучшее веря, себя испытать, лёд превращая в фату подвенечную, лужу с луной, как судьбу, испугать.
Хрустнет ледок… нет, чудес не бывает, вмиг всё покроется грязной водой… Как хорошо, что луна не узнает, что на неё наступили ногой…
Апрель
Апрель
Весна… Опять теплом манит апрель, забыть пытаясь козни зимней стужи, в ручье корабль бумажный сел на мель, совсем чуть-чуть не доплывя до лужи.
А в луже там, пиратами морей, гуляют вездесущие вороны, смывая с лапок холод февралей и стерегут плывущих, как горгоны.
Почти растаял пухлый снеговик, что кем-то слеплен был в начале марта, он под ведром заржавленным поник, и нет в нём новогоднего азарта.
На взгорках, где проталины дрожа испуганной весной, тепло струится, как будто шепчут что-то, ворожа, что заставляет душу ввысь стремиться.
А в небе синь глазами не испить, ведь взор постичь не может бесконечность, и могут лишь ручьи поторопить понять себя и жизни скоротечность.
Стучит по подоконникам капель, сугробы тают и повсюду лужи… Весна… Опять теплом манит апрель, забыть пытаясь козни зимней стужи…
Весенний стих
Когда проснётся лист в набухшей почке, туман зелёный скроет чёрный лес, так, будто стих рождается из строчки, чтоб удивиться чуду из чудес.
Увидев в солнце родственную душу, на взгорке одуванчик расцветёт, и шмель сердитый, разомлев на плюше, весне свой стих любимый пропоёт.
Затем сирень вскипит ажурной пеной, дурманя своим запахом сердца, мир удивив душистой мизансценой, призвав в свой стих искусного чтеца.
Есть у весны чтецы для пробужденья от зимней спячки, ночью сон прерви, услышишь как, отбросив все сомненья, стихи поют о чувствах соловьи.
Поют любви и жизни аллилуйю, которым никаких препятствий нет: весна сметёт их, чувствами бунтуя, чтоб вечной жизни обнажить секрет…
Шашлык
Ветерок потянул аппетитно, жарят дачники первый шашлык, просыпается зов первобытный, приглашая народ на пикник.
В синем небе застыло раздолье, над мангалами вьётся дымок, прибавляет в размерах застолье, собирая, как нити, в клубок.
Молотки развлекаются стуком, им в поддержку – «Любэ» и Кобзон, и звучит в этом море из звуков, вперемешку, и рок, и шансон.
Словно праздник свобод и амнистий: в честь весны накрывают столы, жгут в кострах прошлогодние листья, белой известью красят стволы.
Пахнут прелые листья грибами, закрывают испуганный снег, что лежит кое-где под кустами, обретая последний ночлег.
Мать-и-мачеха, словно мимоза, превратилась в пушистый комок, и в набухшие почки берёза щедро гонит по веткам свой сок.
Каждый год в это время – всё то же, те же запахи новой весны, так ведь быть по-другому не может, лету зимние чувства тесны…
Просыпается зов первобытный, от которого каждый отвык, ждёт ответ на вопрос любопытный: не пора ли к столу, на шашлык?..
Май
Май
Чудит теплом и озорует май, так, что его сравнить с июлем можно, как будто бы пришёл на землю рай, и в это не поверить телом сложно.
Спать не дают ночные соловьи, своих любовных песен менестрели, спешат пропеть признания в любви, так, чтобы чувства, как сирень, кипели.
Сирень кипит, восторгами дыша, салютом, победив зиму в сраженьи, мир одурманить запахом спеша, чтоб он поверил снова в пробужденье.
Смакуют ноздри сладкий аромат, кусты сирени сплошь покрыты пеной, в ней каждый миг весне поверить рад, своей надежде зыбкой и смятенной,
что разгадаешь вечности секрет, среди щемящих чувств и словоблудий… Не говори своим надеждам – «нет», май – это время, чтоб мечтать о чуде…
