© Шушманов Е.Л., 2023
© «Пробел-2000», 2023
Любовь… Так и хочется, перефразируя A.C. Пушкина, произнести:
Как много в этом звуке
для сердца милого слилось,
как много в нём отозвалось…
Сборник стихов, который вы держите в руках, посвящён именно этому чувству – ЛЮБВИ.
Любовь многогранна и безгранична. Существует любовь между мужчиной и женщиной, матерью и ребенком, любовь к родителям, к природе и многому другому… И всё это есть ЛЮБОВЬ…
Однако, не пытаясь объять необъятное, поговорим здесь и сегодня о любви к женщине, о том, когда однажды наступает момент и весь мир сосредотачивается только на одном единственном человеке и он, этот человек, начинает казаться нам самим совершенством, которому нет предела. И вот тогда мы теряем голову и начинаем жить и дышать этим чувством – ЛЮБОВЬЮ.
Для каждого любовь – это своё. Она то возносит нас до небес, то кидает в бездонную пропасть. Для кого-то это волшебное неземное чувство, которое согревает, а для кого-то невыносимая пытка, которая испепеляет…
А может быть, любовь – это просто плод фантазии, призрак, который бродит среди людей?
Любовь нельзя воспринимать как вечную данность, потому что отпущенное нам время так скоротечно. Ценить любовь нужно здесь и сейчас, любить надо сегодня и всегда. Любите и будьте любимыми…
Стихи рождаются во сне…
Нет, не стихи, скорее строчка,
как набухающая почка,
дрожа проклюнется во мне.
Потом ещё, потом другая,
спешат строфу свою сложить,
дышать и чувствовать, и жить,
чудесно рифму подбирая.
Ночная сень – стихов рожденье,
когда лишь сердца слышен звук,
и птица-слово пьёт из рук
нектар сладчайший вдохновенья.
И не дождавшись до утра,
средь ночи словно будит кто-то,
души окончена работа,
бумага жадно ждёт пера…
Любовь, как звук ночной капели,
что не даёт всю ночь заснуть,
сон избегает ночь в постели,
боясь глаза свои сомкнуть.
Сметает чувство, как лавина,
всё, что противится ему,
оно не терпит середины
и шансов не даёт уму.
В капели – тайна и призванье
ночами душу теребить,
ведь в каждой капле ждёт признанье
тому, кого готов любить.
Пусть чувства любящих повинны,
стать вдруг похожим на глупца,
но так любви капели дивны,
как любопытный взгляд птенца.
Влюблённым море по колено,
безумным океан – не путь,
они бросают вызов тлену,
судьбу пытаясь обмануть.
И пусть глупы, и пусть наивны,
мечтой живущие сердца,
о них капель слагает гимны
во славу жизни и Творца.
Должны сходиться параллели,
когда в любви всей жизни суть…
Любовь, как звук ночной капели
влюблённым не даёт заснуть…
Двоих сложить в одно, в итоге – трое,
ведёт подсчёт вселенский калькулятор,
конечных жизней вечный генератор,
не оставляя шансов для покоя.
Галактики, не перестав вращаться,
притягивают судьбы, как магниты,
чтоб человеки не были забыты,
друг в друга заставляют их влюбляться.
Мечтать, страдать, сомненьями терзаться,
ночей не спать, не закрывая двери,
во встречу предназначенную верить
и, наконец, с любовью повстречаться.
Почувствовать, как сердце гулко бьётся
желанием навек с желанным слиться,
в любви, как во Вселенной раствориться,
поверив в то, что жизнь не оборвётся.
Крик детский снова вечность потревожит,
заставив звёзды радостью светиться,
чтоб через годы кто-то мог влюбиться
и на кого-то снова быть похожим…
Влюблённый – слеп, он глух и глуп,
он голос разума не слышит,
живёт томленьем жадных губ
и только верой в чудо дышит.
Влюблённый – глуп, он слеп и глух,
он слышит только муки сердца,
они его терзают слух,
как нарастающее скерцо[1].
Влюблённый – глух, он глуп и слеп,
страсть от любви не отличает
и до чего же он нелеп,
когда в иллюзиях блуждает.
Влюблённый – нем, болтлив, смешон,
когда стихи о чувствах пишет,
не прячет глаз под капюшон,
пусть видят все, пусть все услышат.
Влюблённый болен, как чумой,
к нему опасно приближаться,
безумен он и сам не свой,
готов с судьбой своей сражаться.
Влюблённым быть – нелёгкий труд:
порывист, щедр и безрассуден,
он сам себе палач и суд,
людской молве он неподсуден.
Влюблённый – свет несёт в веках,
свет чувств надеждой окрылённых,
ведь мир стоит на трёх китах:
любви, надежде и влюбленных…
Любовь – не город, не страна,
любовь – вселенная Вселенной
и как Вселенная она –
смысл мирозданья сокровенный.
Который век все мудрецы,
её вопросами пытают,
но разве могут ли скопцы,
сказать того, чего не знают.
Какой же может быть секрет,
который Богом вложен в сердце
тому, кто чувствами согрет
и приоткрыл для счастья дверцу.
Любовь боится сквозняка,
открыта дверь – окно закрыто,
и от любого знатока
должна быть тайна сердца скрыта.
Так для чего пытаться знать?
Не проще просто быть смиренным,
любовь любовью называть
как часть…
Нет, всё-таки – Вселенной…
Все знатоки, которых чтите,
Зачем? – не смогут объяснить,
летящий атом по орбите,
не в силах бег остановить.
Зачем он долго и упрямо
своей орбитой дорожит
и не летит стрелою прямо,
а вечность целую кружит.
Зачем ему во тьме Вселенной
пытаться хаос обуздать
и став, подобно праху, тленным
живую плоть собой создать?
Живя надеждой и движеньем,
создать молекулу с другим,
взаимным полем притяженья
и быть единому двоим.
Да, чтоб однажды, на рассвете,
сведя вращение к нулю,
сказать, впервые на планете,
библейской Еве: «Я люблю!..»
Мужских забав менталитет
то пахнет порохом, то кровью,
когда других занятий нет,
простят банальность мне – любовью.
Ах, этот запах неземной,
как пахнет на запястье кожа,
а взгляд, осанка, жест рукой,
на танцы бальные похожи.
Внезапность встреч и реверанс,
волнует так же, как атака
и бьётся сердце в резонанс
со страстью пылкой у вояки.
Из-под ресниц лукавый взгляд,
мужчин преследует повсюду,
и абрис бёдер, и наряд,
подобны упоенью чудом.
Необъясним любви приход,
когда в душе она проснётся,
так, что замедлит время ход,
а сердце с ритма вдруг собьётся.
Любовь не может дать аванс,
ей нужен он – неповторимый…
Есть у мужчин один лишь шанс
менталитетно быть любимым…
Есть женщины для чувств и вдохновенья,
есть женщины для опыта страстей,
а есть, как в жизни, горечь пораженья,
из-за не взятых штурмом крепостей.
Есть женщины для славы и почёта,
которых в свет приятно выводить,
пытаясь в счастье избежать цейтнота,
чтоб статус социальный подтвердить.
Есть женщины с улыбкою мадонны,
с раскованной походкой от бедра,
жаль, что они желанны лишь сезонно,
как в Новый год на ёлке мишура.
А есть и те, которым просто скучно,
и надо тело телом заполнять,
таким, увы, название созвучно,
как слово с окончанием на «ять».
Есть те, что никогда в беде не бросят
и до конца своей любви верны,
которые её сквозь жизнь проносят,
избрав судьбу единственной жены…
Безрассудно свято верить в вечность
и желанных женщин не желать,
есть резон простить себе беспечность,
чтоб не тлеть уныло, а пылать.
Да, бывает, на прямой нарвёшься
или же удар пропустишь в бровь,
кровь смахнёшь и жизни улыбнёшься,
ведь любовь без боли – не любовь.
Жить и не любить желанных женщин…
Для чего тогда на свете жить?
Быть таким же, как скупой процентщик,
лишь своим доходом дорожить?
Нет победы без преодоленья
собственного страха и тревог,
всё, что вызывает восхищенье
у души – лишь смутных чувств ожог.
Кратка жизнь, но вряд ли шанс длиннее,
миг желанный снова повторить,
счастье в этой жизни – лотерея,
приз, которым может одарить.
Ведь гласит недаром поговорка,
жизнь, она, не поле перейти,
скорость не сбавляй, спускаясь с горки,
помни цель – желанную найти.
Тщетно пусть бунтует безупречность,
кодекс заставляя свой зубрить…
Надоело глупо верить в вечность
и желанных женщин не любить…
О, женский род, твоя праматерь – Ева,
пускай ему простится естество,
в котором от рабынь до королевы
живёт в лукавом взгляде колдовство.
За этот взгляд приносят в жертву Трою,
идут на смерть за тридевять земель,
отчаянно рискуют головою,
чтоб взгляд найти, пьянящий словно хмель.
Стараются взять горные вершины,
судьбу и смерть стремятся победить
и, невзирая на свои морщины,
в желанную ловушку угодить.
Пылает взгляд кокетливым пожаром,
но если не по нраву – обожжёт,
кто думает, что взгляд даётся даром,
тот сам себе самозабвенно лжёт.
Таким в награду ревность с чувством гнева,
когда другой похитит женский взгляд…
О, женщины – потомки вечной Евы,
за вас глаза о чувствах говорят…
В твоих глазах искрится первый снег,
дрожат ресницы веткою еловой,
в них – Новый год, веселье, радость, смех
и шар зеркальный светится лилово.
В твоих глазах живут твои мечты,
иных миров загадки и безбрежность,
в них от забот устав и суеты,
таится нерастраченная нежность.
В твоих глазах загадки бытия,
сплелись незримо в них зима и лето,
свои секреты от других тая,
ждёшь от судьбы своей на них ответа.
В твоих глазах – сияние огня
и фейерверков сказочная сила…
В твоих глазах нет одного – меня…
Как видно, места в них мне не хватило…
На судьбу свою долго не злятся,
без любимой тоскуя украдкой,
ведь под утро глаза её снятся
и, как ласковой кошки, повадки.
Из мелодий забытых и дивных
ночь играет душе парафраз,
в диалогах с собой неизбывных,
не смыкает бессонница глаз.
Память с прошлым нещадно воюет,
с тем, что в сердце лукаво живёт,
то ли сердце надеждой бунтует,
то ли ревность уснуть не даёт.
Почему любят тех, кто с другими,
а кто рядом, с той просто живут
жизнь чужую, по сути, чужими
и восторгов щенячьих не ждут.
Говорят, будто всё заменимо,
будто можно прожить не любя…
Почему же так помнят любимых,
память прошлым своим теребя?..
Воспоминаний пёстрый рой
смеётся грустно надо мной,
над тем, чем я не дорожил,
над временем, что я прожил.
Над чувством первым одиноким,
над чувством светлым и далёким…
Воспоминаний грустный смех
ложится холодно, как снег.
Метёт позёмка лиц и встреч,
тепло которых не сберечь,
бегут, как кадры из кино,
а в них одно, а в них одно:
ты рядом – руку протянуть,
твоих волос восторг вдохнуть,
в губах неловких задохнуться
и, засыпая, не проснуться.
Твои глаза, как чудный сон,
как жаль закончится и он,
проснусь, и снова пёстрый рой
смеётся грустно надо мной.
Ложится холодно, как снег,
воспоминаний грустный смех,
и ходит рядом пустота
на лапах чёрного кота…
О боли безответных чувств не зная,
он женщину однажды полюбил,
в надежде, что войдёт в ворота рая,
которые он чувством отворил.
Весь мир из шара превратился в точку,
в себе боль расставания храня,
вдруг, словно кто-то остриём заточки,
сразил его, надеждою маня.
Любовь, как смерть является внезапно,
ведь каждая любовь, как первый снег,
её нельзя построить поэтапно,
в итоге напросившись на ночлег.
Любви, как чуду, молятся блаженно,
когда душа и тело заодно,
скрывая вожделение смиренно,
мечтая не о том, что суждено.
Но время лишь бессмертным победимо,
оно уходит, как вода в песок,
и если не судьба, чтоб быть любимым,
то время не пойдёт наискосок.
Казалось бы, пора поставить точку,
собрать все чувства прежние в кулак,
но в сердце у него сидит заточка,
которую не вытащить никак…
У неё, как и водится, было их двое:
муж гражданский и верный наивный «лопух»,
он учился когда-то давно с нею в школе,
и с тех пор полюбил, и душой не потух.
По заслугам и рангу были розданы роли,
каждый дело своё от неё получил:
спал с ней муж, иногда уезжал на гастроли,
а «лопух» эсэмэски и розы дарил.
Он до дома её каждый день провожал,
поцелуем у двери беспокоить не смея,
он её, как богиню свою, обожал,
и надежду быть вместе, наивно лелея.
Он писал ей стихи, он ночами не спал,
он дышал её запахом близкого тела,
для него её голос, как арфа звучал,
а душа, по-щенячьи и радостно, пела.
Но однажды, под утро, он умер нежданно,
не успев в своей школьной признаться любви…
Кто-то ей позвонил, она нежилась в ванной,
и сказал: «Будет сын – как меня назови…»
А глаза у неё голубые
и никто не поспорит со мной,
что они удивлённо хмельные,
как подснежники ранней весной,
что они, словно небо в апреле,
словно день сотворенья седьмой,
в них душа забывает о теле
и в восторге молчит, как немой.
А глаза у неё голубые,
так, что блекнет небес лазурит,
и сокровища меркнут любые,
и манят они, словно магнит.
Этот цвет затмевает наряды
встречных модниц, мужчин бередит
и смущает лукавостью взгляда
так, что вслед восхищённый глядит.
Там, в глазах, тихо плещется море,
в обрамленьи ресниц-берегов,
тонут в нём и напасти, и горе,
забываются козни врагов.
В этом море резвятся дельфины,
плавником разрезая волну,
и уходят с мечтой на глубины…
Да и я в этом море тону…
А глаза у неё голубые,
будто тайну в них море хранит…
Жаль, что эти глаза не родные,
как надежды бессрочный транзит…
Как хочется любить и быть любимым,
чтоб в счастье раствориться без остатка
и не искать в любимых недостатков,
и чувствами гореть неугасимо.
Ждать каждый вечер, словно дня рожденья,
смотреть в глаза напротив не украдкой,
застыв вдвоём над детскою кроваткой,
и не бороться с силой притяженья.
Как хочется бессмертным быть и вечным,
чтоб в сердце счастье музыкой звучало
и через край его переполняло,
и радостью делиться с каждым встречным.
Оставить в прошлом оды пустословью,
переписать лист жизни без помарок,
принять судьбы достойнейший подарок,
который называется любовью…
Порхаешь от счастья, летаешь, как птица,
грозы не боишься и любишь взахлёб,
и веришь наивно – с тобой не случится
с изменою встреча – безумья озноб.
Покуда ты в воздухе, словно приманка,
для выстрела в спину, так стоит ли ждать?
Как больно душе будет падать подранком,
пока не научится с болью летать.
Пока ты летаешь – лети, наслаждайся,
не надо иллюзий судьбе обещать,
и даже, когда предают – улыбайся,
пока не научишься подлость прощать.
И высохнут слёзы, собьётся дыханье,
и воздуха в лёгких не будет хватать,
язык заклейми свой обетом молчанья,
пока не научишься болью дышать.
И снимется прошлое, будто рубанком,
и душу захочется местью убить…
Ты с прошлым своим не вступай в перебранку,
пока не научишься снова любить…
Любовь живёт всегда на небе…
Так утверждают знатоки,
но ведь никто из них там не был
и не кормил любовь с руки.
И бороздят по свету байки,
что на земле любовь – чужак,
летают, как над свалкой, чайки,
и не отвадить их никак.
Эх, дурачьё… Любовь не ловят,
она приходит, как весна,
пусть дилетанты пустословят,
что будто суть лишь им ясна.
Любовь – не лайки в интернете
и не признанья впопыхах,
не память о безумном лете,
о пылких чувствах на словах.
Не верь всезнайкам и экспертам,
авторитетным знатокам,
любовь не может быть десертом,
к зависшим в небе облакам.
Любовь – вокруг, везде и рядом,
не в небесах – здесь на земле,
с ней надо встретиться лишь взглядом
и быть в единственном числе…
Упаси меня, Боже, от раннего брака,
от соблазна промчаться по первому льду,
не сгуби меня водкой и смертью от рака,
и чернилами боли не пиши на роду.
Не ряди скоморохом в чужие одежды,
мне противно угодничать – словно краду,
не задуй, не отвергни лампаду надежды
и чернилами лжи не пиши на роду.
Не лиши благородства меня и отваги,
если я, вдруг случайно, в беду попаду,
дай без дрожи мне встретиться с лезвием шпаги
и чернилами страха не пиши на роду.
Если смерть ниспошлёшь – так в объятьях любимой,
не на койке больничной в поту и бреду,
умереть, как и жить, дай взаправду, не мнимо,
и чернилами скорби не пиши на роду.
Пусть однажды Земля по-другому завертится,
вопреки астрономам, с желаньем в ладу,
дай возможность с любимою женщиной встретиться
и чернилами страсти напиши на роду.
Не сгуби зимней стужей и лютым ненастьем,
закали меня жаром житейских горнил,
напиши на судьбе мне чернилами счастья…
Неужели не хватит на счастье чернил?
Любовь – алтарь и нет в ней блуда,
и козней нет в ней для души,
казалось бы, что ниоткуда
она взялась, сказав: «Дыши!..»
И сделав вдох, ты понимаешь,
что этот воздух только твой,
что ты живёшь, пока вдыхаешь
пьянящий запах роковой.
И пьёшь взахлёб, теряя разум,
пытаясь жажду утолить,
напиток грёз, до дна и разом,
стремясь ни капли не пролить.
Мгновеньям счастья нет предела
и нет пределов для мечты,
но чтоб любовь судьбой владела,
должны быть помыслы чисты.
В любовь поверив, словно в чудо,
судьбу свою смелей верши,
ведь в том, что истинно – нет блуда
и нет подвоха для души…
Нет ничего вкуснее страсти,
когда она приходит вновь,
как карта долгожданной масти,
как туз с названием – Любовь.
Надеясь выиграть сраженье,
чтоб счастья разгадать секрет,
ждём от судьбы вознагражденья,
как дети сладких ждут конфет.
Не замечая в них горчинки,
вкусить медовый вкус спеша,
берём задорого на рынке
то, что не стоит и гроша.
Кто на распутье, семафоря,
свой путь никак не обретёт,
тому испить придётся горя,
как забродивший пьяный мёд.
А время, сняв симптом запоя,
излечит каждого из нас,
блаженным наградив покоем,
без романтических прикрас…
Как вдохновляет песня соловья,
так чувство это чарами тревожит,
хотя любовь у каждого своя,
но в главном – на одну Любовь похожа.
Любовь сравнить, я мог бы со свечой,
которая горит и дни, и ночи,
та, от которой сердцу горячо,
а описать в стихах – не хватит строчек.
Любовь легко сравнится с кораблём,
который держит курс, сквозь шторм и рифы,
и на котором все плывут вдвоём
с любимой, как герои древних мифов.
Любовь похожа на девятый вал,
который налетит, когда не ждали,
и тот, кто у штурвала не стоял,
сейчас поймёт меня, увы, едва ли.
А отчего, любовь бы не сравнить
с гипюром кружевным цветущей вишни,
благоговейно голову склонить
пред красотой, дарованной Всевышним.
Душе не лжёт и в выборе вольна́,
нет у любви расценок и тарифов,
и не смотря на то, что тайн полна,
любовь не прячут за секретность грифов.
Сравню любовь со смыслом бытия,
и даже если в чём-то заблуждаюсь,
она – вершина, кончик острия
всех помыслов, которыми стараюсь.
Дверь вздохнёт и холод впустит,
как замёрзшую собаку,
та, пугаясь полумрака,
хвост испугано опустит.
По прихожей бегать станет
не разувшись, не раздевшись,
но уже чуть-чуть согревшись,
влажным носом воздух втянет.
Пахнет в доме чем-то вкусным,
что не выразить словами,
из духовки пирогами,
начинёнными капустой.
А ещё уютным светом
прикроватного торшера
и шампанским из фужеров,
словно ягодами летом.
Накрахмаленной постелью,
с пряным запахом жасмина,
и дровами у камина,
утомлёнными метелью.
Пахнет радостью от встречи,
нетерпеньем губ и рук,
заглушившим сердца стук
и лишившим дара речи.
На плите томится ужин,
за окном лютует ветер…
Хорошо, когда на свете
кто-то есть, кому ты нужен…
Подарю тебе я утренний рассвет,
принесу в ладонях звёзд далёких свет
и осенней ночью, темноту кроя,
вспыхнет, словно пламя, песня соловья.
Подарю тебе я сказочный корвет,
только ждать придётся много-много лет,
но, пройдя сквозь бури, через сто морей,
алый парус вспыхнет в комнате твоей.
Подарю тебе я самый чудный сон,
мартовской капели расплескаю звон,
подарю тебе я всё, что есть вокруг,
ты мне самый лучший, самый близкий друг.
Ты одна умеешь всё без слов понять,
быть моей надеждой, верить мне и ждать.
Не затронет время нас своей рукой,
милая, останься навсегда такой…
Есть много правд и много мнений,
но всё же истина одна,
в том, что любовь – душа смятений,
и что не каждому дана.
Стремленье быть непобедимым,
поспорить, как юнец с судьбой,
покуда страсть огнём незримым
жжёт шею жилкой голубой…
А тот, кто совести боится,
и тот, кто истине не рад:
тот хочет страстью насладиться,
ломая стены всех преград.
И может убедить другого
и даже убедить себя
в том, что случилось – нет дурного,
что признавался, не любя.
Себя купая в море ложном,
приняв за море мелкий пруд,
считает прошлое ничтожным,
меняя истину на блуд.
Всё было случаем слепого…
А со случайности – что взять?
Без намерения благого,
сегодня с прошлым не разнять.
Есть кто-то – «за», а кто-то – «против»,
но всё же истина одна:
она сидит с тобой напротив,
так не ищи её у дна…
Неповторим вкус каждого мгновенья
из прошлых неоконченных стихов,
которые писались вдохновеньем,
смешав рецепт варенья и духов.
В них был не только запах, но и вкусы,
как будто жил в них демон «Живанши»[2],
в себя вобрав запреты и искусы,
которые томились для души.
Одно от грусти чуточку горчило,
а может быть, лишь показалось мне,
другое чувства так переперчила,
что губы до сих пор мои в огне.
Стихотворенье третье вдруг вздохнуло
воспоминаньем наших первых встреч,
и прошлое невольно всколыхнуло,
то, что двоим не удалось сберечь.
Четвёртый стих был терпок ностальгией,
наполненный безмерностью гордынь,
а пятый, как и все за ним другие,
был полон обожания святынь.
Я сладким джемом наполнял креманку,
но сладости почти не ощущал,
так, будто вновь закончил перебранку,
с той, что стихи от счастья посвящал.
Слипались губы, от соблазна млея,
я будто снова рядом был с тобой
и жилку целовал твою на шее,
что пульсом билась змейкой голубой.
Закончились стихи, как воскресенье,
но бесконечен чувств к тебе запас…
На всякий случай, баночку варенья
для нашей встречи всё-таки припас…