Евгений Щепетнов
Монах. Шанти
У крыльца трактира стояла карета без опознавательных знаков – ни гербов, ни эмблемы тайной стражи. Темно-серая, почти черная: занавешенное окно, масляный фонарь – чтобы видно было, кого задавили по дороге в контору. Впрочем, давить сейчас некого, улицы мрачны и пусты. Небо, вечером звездное, затянуло облаками, и накрапывал мелкий дождик, будто небеса плакали по тем, кого увозят в страшной карете.
Шанти задумалась, усаживаясь в карете на жесткую деревянную скамью в подозрительных темных потеках: сколько людей прошло через эту повозку? Сколько лишились надежды, усаживаясь на окровавленные скамьи? Впрочем, скорее всего, они и сидеть-то не могли после знакомства с дубинками стражей. Эти дубинки – короткие, темного крепкого дерева с кольцами по всей длине – стражники держали в руках, готовые пустить их в ход при первом намеке на неповиновение. Но Шанти не давала никакого повода своим конвоирам воспользоваться оружием. Она уселась в карету, с двух сторон пристроились дюжие стражники, на скамейку напротив уселись два агента в штатском, и, как только дверцы захлопнулись, карета дернулась и понеслась по мостовой, колесами высекая искры из булыжников. Остальные стражники, верхом на лошадях, скакали рядом.
Шанти вдруг вспомнилось, как ездили они с Андреем. Карета, а вокруг нее охрана, вооруженная ружьями и пистолетами, – опасались налета драконов. Она слегка улыбнулась, чем вызвала недоуменные взгляды конвоиров – никто не улыбался в этой карете, пропахшей кровью и нечистотами. Не то место, чтобы веселиться.
Ехать пришлось недолго. Трактир располагался в центральном районе города, вернее, рядом с центральным районом, управление стражи – возле городской площади, как и тюрьма, эшафот-алтарь и Круг, на который выпускали арестованных боголюбов, точнее, всех, кого в них записали. Этими «боголюбами» могли быть и мелкие воришки, и бродяги, и всякая шваль, которую нахватали возле входа в город, на Привратной площади, среди нищих. Где теперь набрать столько настоящих, идейных боголюбов, когда их изводили десятками лет? Те, что не боялись показывать свои убеждения, вымерли, как крысы, которые съели отравленную приманку, остальные научились прятаться и попадались редко, в основном по доносу.
Доносили по большей части родственники – жена, которая хотела освободиться от постылого мужа, муж, который хотел освободиться от жены, благодарные дети, внуки, заждавшиеся смерти своего богатого или не очень родителя. Достаточно написать донос, и через несколько часов несчастный уже хрипит на кресте, рассказывая о своих прегрешениях перед исчадиями, императором и законом. А то, что такие прегрешения найдутся, – это стопроцентно. В пыточной тайной стражи рассказывали все – что было и больше всего чего не было. Работали настоящие мастера своего дела, влюбленные в свое ремесло. Невиновных не обнаруживалось.
Возле входа в управление тайной стражи стояли четверо стражников, внимательно оглядевших Шанти. Они сжимали в руках копья с листовидными наконечниками, а когда мимо проходили агенты в штатском, вытянулись, встав «смирно», – эти два человека в гражданском явно имели приличный вес в иерархии стражи.
Длинный темный коридор привел к входу в подвал, возле которого тоже стояли стражники – двое. Один из них взял здоровенную связку ключей, фонарь и повел Шанти вниз, по чисто выметенным ступенькам, к рядам клеток, в которых угадывались силуэты людей, лежащих на полу. Впрочем, присутствие в клетках обитателей можно было определить и по запаху, а еще – по храпу, который несся со всех сторон. На взгляд Шанти, узников было несколько десятков.
Ей отвели отдельную клетку – маленькую, на четверых. В ней никого, кроме нее, не было, стояли деревянные топчаны, что для темниц вообще-то невероятная роскошь. Узникам положено валяться на полу, в полусгнившей соломе, среди кучи копошащихся насекомых. А не попадайся! Темница – это тебе не комната в лучшей гостинице, с начищенной медной ванной и морем горячей воды!
Решетчатая дверь, громыхнув, закрылась за спиной «балронской шпионки», и тюремщик медленно пошел назад, на пост, унося фонарь, последний лучик света в этом царстве тьмы и отчаяния.
Шанти осмотрела клетку и, заметив копошащихся на полу и стенах насекомых, сморщила нос – она ненавидела насекомых, как и все женщины. Нет, сделать ей они ничего не могли, кроме как забраться в одежду и поселиться там до первой стирки, но чего хорошего в предоставлении приюта мерзким жалящим тварям, питающимся кровью и плотью несчастных заключенных?
Шанти думала секунд пять, потом стала решительно раздеваться догола. Раздевшись, зажала одежду в руках или вернее, лапах. Она успела обратиться в дракона, правда, не полноразмерного – камера тесновата, нужен простор. Потом драконица отошла к решетке, завела за спину лапу с узлом и выдохнула поток пламени, стараясь не попасть в деревянные топчаны – в самом деле, не на полу же сидеть?
Синее пламя выжгло полчища насекомых, лишь краешком опалив вожделенный топчан, прожарило стены, на которые твари успели забраться повыше, чтобы веселее было запрыгивать на обитателя камеры. Раскаленным воздухом уничтожило и тех насекомых, что поджидали добычу на лежанке. Через минуту уничтожение полчищ тараканов, вшей, блох и всякой такой нечисти было закончено.
Шанти вздохнула: если бы так легко было решить все проблемы!
Она выдула из пасти струю воздуха, сметая обугленные трупики нечисти, и стала одеваться-обуваться, с тем чтобы прилечь и немного вздремнуть – пожить-то подольше хочется, а сон продляет жизнь дракона. Раньше чем через час после рассвета ее все равно не поднимут: в самом деле, начальник тайной стражи не дурак же, чтобы дневать и ночевать в этом мерзком здании? Скорее всего, сейчас он сладко спит, лелея мечты о том, как будет искоренять свой народ и наживаться на грабежах и взятках.
В воздухе стоял дым от спаленных тварей, и драконице пришлось привыкать к этой вони. Впрочем, воняло ничуть не хуже, чем вообще в этой темнице, которую проветривали не позднее чем лет пятьдесят назад.
Драконица улеглась на топчан, вытянула ноги, заложила за голову руки и закрыла глаза. Мешок с вещами и деньгами у нее отобрали, но Шанти не беспокоилась – никуда не денутся. Найдет. Если все получится, как она задумала, все будет чики-пуки. Смешное выражение – Андрей так иногда говорил в приступе веселья. Объяснить, что оно означает, он отказывался, но по смыслу и так понятно – все будет хорошо. Все будет хорошо! Ведь хуже быть уже не может – в этом Шанти уверена на сто процентов.
– Паленым воняет! Ты чего, масло пролил, что ли? Закоптилось все, как в печи! Что тут случилось? – Агент стражи недовольно посмотрел на тюремщика, растерянно пожимавшего плечами, и озабоченно заглянул в клетку: – Эй, шпионка, жива? Потом с тобой разберусь, Гирс, узнаю, чего тут творите! Шпионка, на выход!
Шанти потянулась и, встав со своей лежанки, вышла в коридор. Стражники обступили ее – двое спереди, двое сзади, – и процессия двинулась вперед. Тюремщик семенил замыкающим, агент возглавлял шествие.
Драконица усмехнулась – ведут как опасную преступницу! И с чего вдруг? Потом нахмурилась – не результат ли утренней встречи в лесу? Ну, что есть, то есть, теперь не изменить. Да и какая разница? Пока все идет как задумано.
Подняться пришлось на два этажа. Кабинет начальника тайной стражи располагался на третьем этаже, за дверью темного дерева, покрытого лаком. Таблички, указывающей, что за дверью работает один их самых могущественнейших людей империи, не было: чужие тут не ходят, а те, кому положено, и так знают, где сидит этот человек, способный щелчком пальцев отправить на казнь даже родовитого дворянина. Конечно, если тот не принадлежит к некоему кругу тех, кто на самом деле управляет страной, и не находится под покровительством исчадий.
Выше исчадий нет никого. Что такое тайная стража? Подслушать, подсмотреть, собрать информацию, захватить преступника. А вот судьба его – жить ему или умереть и как умереть – уже в руках исчадий. Однако есть одно обстоятельство – начальник стражи решает, имеется ли в действиях предполагаемого преступника состав преступления или это так, пустой донос.
Если человек сумеет заинтересовать такого важного чиновника – например, крупным пожертвованием в фонд погибших агентов, – может оказаться так, что преступления никакого и не было! И тогда исчадий извещать не нужно. Зачем зря беспокоить таких важных господ? У них и без пустопорожней болтовни дел хватает.
Главный тайный стражник сидел за столом. Ничем не примечательный мужчина лет сорока с небольшим, никакой печати порока на лице, никаких примет, указывающих на то, что он питается младенцами и любит купаться в крови жертв. Не купался он в крови жертв и не ел младенцев, хотя крови, которую пролила тайная стража, хватило бы на хорошее озеро.
Мужчина с интересом посмотрел на вошедшую девушку, молча проводил ее взглядом, когда она шла к тяжелому креслу перед его столом, и так же молча посмотрел в ее зеленые глаза, в которых, как ему показалось, плескались золотые искры. А еще стражника удивило непоколебимое спокойствие девицы, как будто она каждый день оказывается в застенках тайной стражи и совершенно ничего не боится. Более того, ситуация ее немного смешит!
– Вы кто? Шпионка? Зачем вы тут? Мне сказали, что у вас есть предложение. Какое?
– А вы кто? – спокойно осведомилась девица, оглядываясь по сторонам, будто была не в кабинете начальника стражи, а в особняке, куда ее пригласили на бал.
– Я?! – опешил мужчина. – Мое имя Зорген Иснак, дворянин восьмого ранга, начальник тайной стражи. Вы кто?
– Скажите, вы женаты? – внезапно спросила рыжая девица.
– Вы наглеете! – нахмурился Зорген. – Если вы хотите сотрудничать с нами, это дурное начало сотрудничества.
– Извините! – ничуть не смутилась шпионка. – Мне очень нужно знать ответы на некоторые вопросы. После того как вы мне ответите, я отвечу на ваши вопросы – честно и откровенно, клянусь! Я не спрошу ничего такого, что составляет государственную тайну! Только невинные вопросы о личной жизни. Больше ничего. Заключим соглашение? Я служащая тайной стражи Балрона и могу быть очень полезна тайной страже Славии. Так что, поговорим?
– Хм… – Мужчина слегка улыбнулся. – Я умею различать, когда мне врут!..
«Эмпат? – подумала Шанти. – Почему и нет? Андрей же умеет».
– …И когда почувствую, что врете, вы пострадаете. Шереж, Эрг, оставьте нас одних!
– Господин Иснак, как же так, опасно! – Стражник укоризненно покачал головой. – Я не могу оставить вас наедине с этой девкой!
– Я ценю твою верность, Шереж, – холодно ответил вельможа, – но ты что, считаешь, я не смогу справиться с женщиной, да еще и привязанной к креслу, привинченному к полу? Низко же ты ценишь своего господина!
– Извините, господин! – Стражник низко поклонился и, сделав шаг назад, повернулся и вышел в коридор. За ним второй стражник, и двое собеседников остались наедине.
– Вы первый человек за последнее время, который вызвал у меня интерес, – ухмыльнулся Зорген. – Горю желанием узнать, что за птичка попала в мои сети! Жаль будет, если придется попортить вашу внешность… таких красивых женщин не бывает в природе, вы уникальны!
– Спасибо, – серьезно кивнула Шанти, – я старалась. Итак: вы женаты?
– Нет, – усмехнулся мужчина. – Хотите стать моей женой?
– Нет, – мотнула головой драконица. – Дети есть?
– Нет.
– Любовница есть?
– Предпочитаю не иметь постоянных любовниц, лучше всего служанки. Или платные женщины.
– Живете один?
– С прислугой, конечно. – Вельможа забавлялся, но глаза его внимательно смотрели на Шанти, будто сквозь прицел арбалета.
– Вы часто видите императора?
– Часто, – нахмурился начальник тайной стражи. – Вы же говорили, что не коснетесь государственной тайны…
– А что такого – видите и видите, – пожала плечами Шанти. – У вас есть секретарь, который ведает вашими делами, встречами?
– Секретаря нет – мой заместитель, Хастер Шур, исполняет обязанности секретаря.
– Где он сейчас?
– В соседней комнате. Дерну вот этот шнур, и он придет. Дернуть? – Зорген усмехнулся и глубоко вздохнул. Развлечение стало ему наскучивать.
– Опишите его внешность, этого Хастера.
– Сорок лет, тонкий, ухоженный… небольшие усики. Брюнет, глаза карие, кожа светлая, почти белая – не бывает на воздухе. Ну что еще… а! Родинка слева, над верхней губой. Слушайте, достаточно. Теперь моя очередь. Мне надоело. Пора переходить к делу. Итак, первый вопрос: как ваше имя?
– Шанти.
– Шанти, Шанти… что-то знакомое… Зачем вы здесь?
– Чтобы занять ваше место. – Драконица вздохнула, дернула руками, и ремни, притягивавшие ее руки к подлокотникам кресла, треснули и порвались, как гнилые нитки. То же самое произошло с двумя ремнями через грудь и живот, а затем – с ножными ремнями.
Зорген вначале онемел, глядя, как драконица освобождается от пут, потом взревел:
– Ко мне! Охрана!
Дверь распахнулась, впуская четырех охранников с обнаженными мечами. Они набросились на Шанти, пытаясь сбить с ног, нанося удары плоской стороной меча – удары сыпались один за другим, но не остановили драконицу. Она сделала два шага и легко, ладошкой ударила начальника тайной стражи в висок. Зорген отлетел к стене, ударился затылком об пол и замер неподвижно. Затем настал черед стражников.
Шанти буквально взорвалась движениями – стражники разлетелись в стороны, как детские игрушки, отброшенные капризничающим мальчишкой. Двое так и остались лежать со сломанными шеями, еще двое сумели встать и снова пошли в атаку. Шанти отметила их упорство и верность долгу (у одного рука торчала под прямым углом, сломанная могучим ударом драконицы) и короткими точными ударами разбила головы обоим, не обращая внимания на их попытки изрубить шпионку короткими и, вероятно, очень острыми мечами.
Через две минуты с начала поединка все было закончено. Начальник стражи лежал у стены за столом, стражники – справа и слева от стола, в виде трупов.
Шанти подошла к входной двери, заперла ее на задвижку и вернулась к Зоргену. Наклонилась и стала его раздевать, складывая вещи на стол. Раздев догола, внимательно, до мельчайших подробностей изучила тело мужчины. Разделась сама, замерцала, меняя облик, и через несколько секунд на месте красотки стоял Зорген, очень похожий на оригинал – даже мать этого человека не смогла бы распознать подмену.
Зорген-оригинал внезапно очнулся, открыл глаза и с усилием спросил:
– Что такое?! Что со мной?
– Уже ничего, – с некоторым сожалением ответила Шанти и легким движением свернула ему голову. Шея мужчины треснула, как сухая ветка, он дернулся и застыл – теперь навсегда.
Шанти несколько раз повторила фразу: «Что такое?! Что со мной?» – добиваясь стопроцентного совпадения голосов. Наконец ей это удалось – голос Зоргена был довольно чистым и бесцветным, без каких-то особенностей, акцента или пришепетывания, так что копировать его нетрудно.
Драконица несколько раз перешла из состояния дракона в облик Зоргена, запоминая, как тот выглядел, и добиваясь, чтобы облик стражника впечатался в ее память. После десятого раза она уже легко становилась Зоргеном, за долю секунды, не нужно было вспоминать морщинки и родимые пятна. Драконы запоминают навсегда, если постараются, конечно.
Перейдя в облик дракона, Шанти взяла со стола одежду начальника стражи, спрятала ее за спиной… и вдруг остановилась. Нет, нужно было не так – она стащила в кучу тела телохранителей, сверху положила их начальника и уже тогда принялась уничтожать следы преступления.
Человеческие тела неплохо горят – Шанти видела это, когда армия драконов налетела на завод. Те люди, на которых попадала струя драконьего пламени, горели как свечки, превращаясь в обугленные скелеты. Температура горения драконьего «топлива» была очень высока.
Вот и сейчас язык голубого пламени окутал трупы стражников таким жарким покровом, что они вспыхнули, как дрова, заполнив комнату удушливой вонью и черным дымом.
Шанти жгла трупы, пока они не обуглились до костей, а в комнате нечем стало дышать. Тогда драконица превратилась в Зоргена, быстро натянула на себя его одежду, отодвинула задвижку и выскочила в коридор, упав под ноги изумленным и обеспокоенным стражникам, сбежавшимся на запах и дым, просачивающиеся из кабинета начальника. Стучать они боялись – Зорген не любил, когда кто-то лез не в свое дело.
– Колдовство! Злое колдовство! – прохрипел лже-Зорген, тяжело дыша и прикрывая глаза (Шанти и вправду было не очень хорошо – надышалась дыма). – Шур здесь? Отвези меня домой! Скорее! Мне надо помыться и отлежаться… Шпионка-колдунья покончила с собой, я чудом спасся… но на сегодня мне хватит работать. Она хотела убить меня ценой своей жизни! Загорелась как костер! Саган уберег меня!
– Будет сделано! – с готовностью кивнул заместитель. – Подать карету господина Зоргена! Вы сами дойдете или вас отнести?
– Сам! – кивнула Шанти и медленно, цепляясь за стену, поднялась на ноги. – Отведите меня к карете, глаза слезятся, плохо вижу…
Глава 2
– Он открыл глаза! Открыл! – Девушка, почти девчонка, сорвалась с места, подбежала к женщине лет сорока, с усталым добрым лицом, и, схватив ее за руку, поволокла в комнату к больному.
Женщина возмущенно фыркнула и покачала головой:
– Ну открыл, и что? Стоило меня ради этого отрывать от варки похлебки? Вот сейчас твой отец придет из лавки – голодный, злой, как лесной амрок, и задаст нам всем! И твой высохший деревянный человечек нас не защитит!
– Мам, он не деревянный! Не говори про него так! Он хороший, я знаю!
Девушка наклонилась над лежанкой в углу комнаты и внимательно посмотрела в глаза мужчины:
– Ты меня видишь? Слышишь? Как тебя зовут? Кто ты?
Мужчина не отвечал. Он бессмысленно таращился в потолок зелеными глазами и молчал – худой как скелет, обтянутый кожей. Его глаза ввалились в глазницы и смотрели оттуда, как два волчьих глаза из темной норы. Белая кожа незнакомца была покрыта шрамами – за полтора месяца, что он лежал в доме Гирсе, раны мужчины зажили. Даже страшный пролом на голове – рваный, открывающий кости черепа, треснувшие от удара.
Когда раненого привезли домой, позвали лекарку. Та с сомнением покачала головой и сказала, что этому человеку давно следовало умереть. Почему он жив, непонятно. Чудо. В жизни случается много странного, недоступного разуму людей, посему нужно оставить этого бедолагу на волю богов и дать ему умереть. Или выжить, самому опять же, если будет на то воля богов.
На волю богов полагайся, а нож храни за пазухой – говорил здешний народ. Потому лекарка соорудила снадобья на первое время, дала травок на будущее – научила заваривать траву непоседливую Беату – и удалилась, получив два полновесных серебреника.
Отец был очень недоволен незапланированной тратой. Ворчал – чтобы заработать два серебреника, ему нужно торговать целый день, да еще чтобы односельчане вдруг заимели в своих кошелях деньги, которые отнесут в его лавку.
А денег у людей не было. В основном расплачивались за товар натурой – шкурами. Эти шкуры лавочник Урхард Гирсе потом отвозил в город и сдавал перекупщику, получая за них деньги. На деньги закупалось все, что нужно селянам, и… круг замыкался. И так почти два десятка лет. Урхард построил свою лавку двадцать лет назад, в небольшой деревеньке под названием Темный Лог. Тогда там был всего десяток домов. Его отговаривали от глупого шага. Ну что можно заработать в этом глухом углу? Но он решился и вложил все свои деньги в постройку дома и в торговлю.
Как ни странно, дело пошло. Селяне сносили ему шкуры – здешние края славились замечательным мехом усков, темным, с серебряной искрой. Купцы сюда побаивались ездить – слишком много нечисти, поэтому охотникам приходилось ездить в город самим, сдавать рухлядь почти за бесценок, рискуя быть обманутыми, опоенными, ограбленными по дороге в город. Теперь они ничем не рисковали, пусть даже за шкуры Урхард давал немного меньше, чем перекупщики в городе. Но это и понятно: ему же тоже надо на что-то жить.
Через два года после того, как новоиспеченный купец обосновался в глуши, он женился на девушке из простой семьи, того же клана, к которому принадлежал и сам. Он внезапно влюбился как мальчишка, и, как ни странно, девушка, красивая, добропорядочная и спокойная, ответила ему взаимностью, переехав из большого селения в маленькую деревню, в дом Урхарда Гирсе.
Впрочем, в Темном Логе за эти годы настроили домов, и маленькой эту деревню можно было назвать только условно: семьдесят дворов, появилась своя лекарка, к которой ходили со всей округи, появился даже свой храм – бога Леса.
Деревенские охотно молились этому богу, рассчитывая на то, что Лес будет к ним благосклонен, – вся их жизнь проходила в лесу, в глухомани. Орехи, мясо, шкуры, мед, древесина – захочет Лес дать их человеку, будет тот сыт, обут, одет и весел, не захочет – в одном из походов в рассерженный Лес упадет на голову нечестивцу сухое дерево, и кончится его долгая или недолгая жизнь.
Все в руках богов, и у всех людей они разные. У моряков – свои боги, у пахарей – свои. Такова жизнь.
Через год после свадьбы Урхарда и Аданы родилась дочка Беата. Маленький, вопливый комок плоти, который стал для Урхарда главным сокровищем на свете, не считая жены, конечно. Дочери он позволял все – хулиганить, бить посуду, лазить где угодно, и, когда жена пыталась остановить девочку, запрещал наказывать это маленькое чудовище.
Как ни странно, Беата выросла разумной, хорошей девочкой, несмотря на полное отсутствие воспитания, то есть порки ремешком. Девочка не отказывала в помощи матери, отцу, работала, как и они, помогала в лавке, училась – отец научил ее грамоте, покупал ей книги, ужасно дорогие, но такие интересные! В них описывались иные миры, путешествия, красивая любовь и низкое предательство.
Когда девушка увидела возле дороги человека в странной одежде, в крови, израненного, у нее екнуло сердце, и Беата решила: это судьба. Это – он!
Родители придерживались совершенно другого мнения, но, так как отказа девочка ни в чем не знала, чужака оставили в доме. Тем более что пока что он не представлял никакой опасности – раненый и бессильный.
Втайне родители Беаты надеялись, что он тихо и спокойно помрет – нет человека, нет проблемы. Кто он такой и зачем тут оказался? Чего от него ожидать? А пока пусть девочка поухаживает за ним, почему и нет? Чего портить ей настроение? Больше детей у семьи Гирсе не было. Не дали боги. Нет, парочка старалась, очень старалась… ходили по лекарям, даже к городским ходили, к знахарям-колдунам. Но… все лекари говорили, что у Аданы все нормально со здоровьем. Вот только словами лекарей ребенка не зачнешь, так что ни брата, ни сестры у Беаты так и не появилось.
Впрочем, Урхард и Адана не теряли надежды и при каждой возможности пытались исправить эту несправедливость. Безуспешно. Скорее Беата обрадует их внуком, чем у них что-то получится, решили Гирсе.
Кстати, это была еще одна причина, по которой родителям девушки не хотелось, чтобы незнакомый мужчина находился в доме. В семнадцать лет рано еще думать о том, чтобы родить, особенно если на горизонте ни одного достойного кандидата в мужья, только деревенские увальни, ловкие в лесу и в бою и совершенно тупые, когда дело касается образованной девушки из хорошей семьи. При Беате парни почему-то впадали в ступор, мямлили, несли какую-то ерунду, создавая впечатление полуидиотов. Она над ними подсмеивалась, и скоро оказалось, что рядом с шустрой, острой на язык девушкой нет ни одного претендента на ее любовь. Хорошо это или плохо? Беата считала, что хорошо, родители в выводах дочери сомневались. Но не настаивали. Придет время, и… чего «и» – они не знали, но искренне верили, что боги не пустят дело на самотек и как-то исправят ситуацию. Иначе пошли бы они, эти боги!..
Урхард не отличался набожностью, как и его жена, хотя подношения богу торговли делал. Как, впрочем, и богу путешественников – куда без этого, ведь большая часть жизни Урхарда проходила в дороге. А на ней множество опасностей и приключений – от раненого медведя-шатуна до слизника или черного вопера, иногда вылезающего из Леса и пытающегося попить человеческой крови.
В последние годы нечисти становилось все больше и больше. Говорили, что в старые времена нечистой силы в Лесу было совсем мало или даже не было вообще. Но уже много лет леса заполонила пакость, взявшаяся непонятно откуда, – все эти гады, поджидавшие путника и мечтающие лишить его частей тела, крови, а то и самой жизни.
Урхард заметил, что последние пять лет твари сделались очень агрессивными и количество их увеличилось в несколько раз. Он сам уже раз пять дрался с залетным визгуном, перепугавшим лошадей так, что те понесли и чуть не развалили фургон. Хорошо хоть, что твари в этой местности были небольшими. Поговаривали, что ближе к югу они вырастали раза в два крупнее. И в который раз Урхард благодарил судьбу, что живут они на севере, а не на юге, где зимой, говорят, даже не выпадает снег. Урхард там не бывал, но оснований не верить книгам у него не было, как и рассказам купцов, с которыми постоянно встречался в городском трактире.
– Ну почему он не отвечает?! – с ноткой отчаяния в голосе снова спросила Беата, и Адана укоризненно покачала головой:
– Дочка, он может и вообще ничего не ответить! Никогда! Ты видела рану на его голове? Ты видела его сломанные руки и ноги? Он может превратиться в овощ, ведь всем известно – человек думает головой! А раз голова разбита, значит, думать он сейчас не может. Может, вообще никогда не будет думать. Дала б ты ему умереть, чего мучаешь? Тихо, тихо – пусть живет! Я-то чего? Ну что так разволновалась?
– Уыыыааа… – неожиданно явственно сказал мужчина. – Ииииааа!
– Глянь-ка, и вправду оживел! – хмыкнула Адана. – Эй, парень, тебя как звать? Откуда ты?
– Ээээуууу… – беспомощно прогудел мужчина и облизнул губы.
Беата схватила ковшик с отваром травы, поднесла к губам больного, и в его рот полилась тонкая струйка. Мужчина стал глотать, захлебнулся, закашлялся, покраснел. Девушка вытерла его губы тряпочкой, утерла ему лоб, покрывшийся испариной, и посмотрела на мать – исподлобья, колюче, как лесной гессрер на свою жертву.
– Выживет он! Ты же видишь – пьет, кашляет, уже и глаза открыл, разговаривать стал. Не говори больше про то, что он должен умереть!
– Да я чего… пусть живет, я же сказала! Дочка, поосторожнее с ним… может, он из разбойников? Может…
– Может, он гессрер-перевертыш, ага! Мамочка, ну что ты все ерунду говоришь? Иди лучше готовь, папку встречай. Я сейчас помогу тебе, только закончу с ним…
Адана недовольно поджала губы, но ничего не сказала. Повернулась и скоро уже гремела кастрюлями на кухне, вымещая на них свое раздражение.
Беата улыбнулась и снова склонилась над больным:
– Надо покушать! Давай-ка я тебе бульончик сделала! Попей! Ага, вот так, так…
Мужчина глотал теплую, пахучую жидкость, полуприкрыв глаза, когда Беата остановилась – бульон закончился, – что-то попытался сказать, прохрипел, приподнял худую руку, но попытка снова закончилась неудачей. У больного из уголка глаза показалась большая, чистая слеза и покатилась по щеке к подушке, испачканной каплями бульона, пролитыми Беатой по неосторожности.
– Ничего-ничего, ты скоро будешь сильным, большим – как и был! Вон у тебя какие крепкие кости, и зарастает на тебе все быстро! А то, что сил сейчас нет… так что же такого? Болезнь есть болезнь! Ты знаешь, мне никогда не нравилось быть лекаркой, а когда я за тобой поухаживала, решила – наверное, все-таки буду лечить людей. Тебя ведь вылечила… ну не совсем пока вылечила, но вылечу! Отвар я хорошо делаю, ухаживать за больным умею. Ты, может, хочешь кое-чего? Ты не стесняйся, я тебе горшочек подам…
– Ыууу… – простонал мужчина и сморщил нос, глядя на Беату. – Аууууыыы…
– Стесняешься, глупенький! – поняла девушка. – Да я тебя видела во всех видах! Ты чего?! Да и неинтересны мне твои причиндалы, я твоя лекарка, и все тут! Сейчас я тебе подам горшочек, оботру тебя, а потом снова поговорим, хорошо? Ну, давай-ка!
– Ну вот, видишь, как хорошо? И ты чистенький, и постелька чистая. Ты, если что, говори мне, когда захочешь. Не можешь – старайся говорить! Сегодня лекарка в лавку приходила, так вот, она сказала, что после сильного удара по голове человек может не только сознание потерять, но и разучиться говорить! Но со временем все налаживается… почти всегда. Сегодня я тебе голову помою. Ты такой красивый, такой мужественный, а голова немытая. Так нельзя! У тебя красивые волосы, темные. У наших у всех светлые волосы, а ты темный! Ты из дальних краев? Когда окрепнешь, расскажешь мне, откуда ты пришел и что с тобой случилось. Здесь так скучно, так нудно – парни все здоровенные и тупые как на подбор. Одно развлечение – посмотреть, как они в последний день седмицы единоборствуют. Хотела бы я быть парнем! Вы сильные, вам все можно. А мы, женщины, только рожать и дома сидеть, ждать своих мужей. Ну не обидно ли? Я бы путешествовала, дралась с другими кланами, убивала нечисть! Ты боишься нечисти? Да нет, такой, как ты, не может бояться нечисти, потому что ты герой! А я боюсь, если честно. Особенно гессрера-перевертыша. Он оборачивается человеком, напускает морок, и ты видишь в нем того, кого любишь, кого хотел бы увидеть. И тогда он к тебе приближается и высасывает жизнь. Вот!
Беата помолчала и посмотрела в лицо мужчины. Тот внимательно слушал, повернув голову и глядя на девушку колдовскими зелеными глазами. Потом моргнул пару раз и, чуть улыбнувшись, сказал:
– Уыыааа! Уууэээ…
– Так. Надо за тебя браться как следует, – хмыкнула Беата. – Сколько можно мычать? Лекарка сказала, что ты мог забыть язык совсем и тебя нужно учить, как ребенка. Буду учить. Прямо сейчас!
Девушка встала, прошла мимо постели, остановилась:
– Я стою! Хм… мое имя Беата. Я – Беата! Беата! Ну-ка, повтори!
– Эууээээ… – послушно промычал мужчина, и Беата хихикнула:
– Не эуэээ, а Беата! Повтори!
– Эуээээ…
– Хи-хи… Беата!
– Буээээа…
– Ну вот! А говорил – не можешь! Молодец!
– Вот, молодец! Сам уже ешь! Мама, смотри, он сам ест!
– Осторожнее. Много не давай. Папа говорит, он может умереть, если сразу дать много.
– Ну что же я, дура, что ли? Я понемножку накладываю. Ну как ты? Как себя чувствуешь?
– Хорошо… – Голос мужчины был хриплым, каким-то деревянным. Но это и понятно – от завываний, с помощью которых он изъяснялся, до членораздельной речи прошло всего две недели.
Мужчина действительно очень быстро восстанавливался. Он уже мог есть сам – полусидя, держал ложку – только как-то смешно, в кулаке, пальцы у него работали плохо, неловко, не желали держать предметы, даже самые легкие.
