Евгений Павлович Молостов
Даль весенняя
Нечаянное знакомство С В.Я. Дворжецким
3 августа – день рождения известного актера театра и кино Вацлава Яновича Дворжецкого.
Много фильмов с его участием видел я за свою жизнь. Восхищался его талантом. И не чаял, что посчастливится мне познакомиться с ним.
В 1989 году в фойе Нижегородской телестудии я впервые увидел его – выше среднего роста, с ухоженной бородой. Он оживленно беседовал с какими-то должностными лицами. Я в восторге затеребил Юрия Михайловича Прохорова, диктора областного радио, с которым разговаривал: «Мне необходимо сейчас же познакомиться с Дворжецким! Иначе я больше его не встречу!» И был крайне удивлен, когда узнал, что Вацлав Янович живет не в Москве, как я думал, а у нас в Нижнем. Юрий Михайлович пообещал узнать его адрес. Через неделю я послал Вацлаву Яновичу письмо, в котором было и небольшое стихотворение.
Через полгода получил от него фотографию, на которой он написал: «Дорогой Евгений Павлович! Опять перечитал ваше письмо и стихи. Хороший вы человек. Я в людях разбираюсь! Жизнь научила. Очень вы мне симпатичны! Я был бы рад с вами встретиться».
28 июля 1990 года после полудня я был в гостях у Вацлава Яновича Дворжецкого. Но прежде чем поехать, я ему позвонил, предупредил, что приеду не ранее чем часа через полтора. Когда вошел к нему в квартиру, он недовольно произнес: «Чего же вы так долго ехали? Я специально приготовил обед, рыбки пожарил, а она уже остыла!» Я ему ответил: «Я же вас предупреждал, что дорога дальняя». Стол, действительно, был уже накрыт. На одной тарелке нарезанная колбаса, на другой сыр, на третьей лимон (к чаю). В двух чашечках мед, на сковородке рыба (уже остывшая), хлеб и еще чего-то. На середине стола стоял графинчик с наливкой.
В то время ему было без одного месяца 80 лет. Он производил впечатление бодрого и крепкого не по годам человека. Жена Вацлава Яновича была в отъезде, он дома был один. Пригласил меня к столу. От выпивки я отказался. А он после двух выпитых рюмочек разоткровенничался. Заговорил о старшем сыне Владиславе, который умер очень рано, прослезился. Сказал: «Он был талантливым артистом, далеко бы пошел». О младшем сыне Евгении произнес: «Это огонь, с ним ничего не случится!» Я попросил его, чтобы он разрешил мне позвонить моей супруге, осведомить ее, что я нахожусь у Дворжецкого. Вацлав Янович, услышав ее звонкий голос, отнял у меня трубочку и долго разговаривал с ней. После разговора спросил: «Это у тебя такая молодая жена?» И добавил: «Голосок, как у ангела!» Покряхтел. Затем, погладив свою густую седую бороду, серьезно произнес: «А я постарел, никакого больше интереса в жизни не нахожу. Все немило, все постыло! Вот сыграю две последние роли – Патриарха всея Руси и Отшельника и уйду куда-нибудь в леса или в горы. Отшельником хочу умереть, чтобы никто не видел, где и когда»… Попросил меня почитать стихи. Я начал:
Верю в силу души, в жар большого огня.
Пусть мой путь и суров, и тернист.
Пусть билета партийного нет у меня,
Я в душе – коммунист.
Увидев его удивленное лицо, я прекратил читать. «Вы верите в коммунистические идеалы?» – спросил он (после от него узнал, что он отбывал 15 лет в лагерях). Я ответил: «Воспитан на них». – «Ну, это все наносное и на вас не похоже. А вообще-то каждый вправе жить, как хочет. И также выражать в стихах свои мысли». Я стал читать другое стихотворение:
Я перед сном, ложась в постель, молюсь.
Что нагрешил, все замолить пытаюсь.
Я с каждым днем, как с жизнью, расстаюсь,
А утром будто заново рождаюсь.
На сердце ни тревоги, ни забот.
Гляжу – не нагляжусь на эту землю.
И пенье птиц, и розовый восход,
Как Божий дар, восторженно приемлю.
Только закончил читать, он мне сказал: «Природа, любовь, душа. Вот здесь – это вы! И не отходите от себя!»
Позднее я, с разрешения Дворжецкого, это стихотворение посвятил ему, опубликовав его в многотиражной газете завода имени Орджоникидзе.
Минуту спустя он прочитал монолог из какой-то своей роли. Дальше начал рассказывать, как любит рыбачить. Признался: «Самый лучший отдых для меня – рыбалка. Никакие юга не нужны. Однажды заехал из Кстово в колхоз “Мокринский”. Там есть маленький пруд. Как-то я там вытащил щучку да несколько карасей. В следующий раз приехал, а там объявление: “Рыбу из пруда ловить категорически запрещается”. Я развернулся и уехал! А надо бы зайти к председателю, сказать, мол, я только посижу с удочкой на бережку, для души, а если попадется какая рыбка, я вам ее принесу – кушайте на здоровье сами!» Я сказал Дворжецкому: «Давайте, я напишу этому председателю, что вы артист, каких мало в России. Может, он усовестится и разрешит!»
– «Да ну его, этого председателя». Он подвинул ко мне чашку с чаем. Сказал: «Не хотите вина, давайте еще чайку попьем. Чай высшего сорта». Вздохнул глубоко. Опять вернулся к разговору, что скоро закинет котомку за плечи и уйдет отшельничать. Я ему сказал, что у него богатая впечатлениями жизнь, надо бы обо всем написать! «А у меня есть кой-чего, – ответил он. – По радио передавали».
Чай был слишком горячий. Вацлав Янович принес два блюдечка, и мы стали из них пить. Я посмотрел на Дворжецкого, представил себе его отшельником, и мне стало очень жаль его. Сказал ему: «Вам все равно надо пожить в гуще людей. Вы так бодро выглядите. Вот уж послабее станете, тогда можно будет покинуть родные пенаты». Дворжецкий с усмешкой проговорил: «Когда я ослабну, какой из меня отшельник получится! Тогда я не дойду ни до какого леса, ни до каких гор. Вы моложе меня, у вас есть интерес развлечься с женщинами». Я хотел сменить тему разговора, но Вацлав Янович вновь усмехнулся и рассказал случай: «Недавно мы снимали фильм в Киеве. После съемок я ехал в автобусе и обратил внимание, что на меня одна женщина смотрит и смотрит. Я вышел. И она за мной. Подошла поближе и умоляюще произнесла: “Батюшка, благословите меня, пожалуйста!” Я сразу нашелся – благословил. Ну и пусть. Надо же было сделать ее душе облегчение». Тут же заговорил о судьбе, о Боге, о болезнях. Достал откуда-то книжку и дал мне прочитать цитату. Я без очков не смог рассмотреть буквы. Дворжецкий сказал: «Дайте-ка я сам!» И без очков прочитал: «Человеческое тело – домик Богом данный, его нужно ремонтировать. Бог создал мир, травы лечебные, и пренебрегать этим нельзя. Святая блаженная Матрона Московская». Для восьмидесятилетнего возраста зрение тогда было у него отличное.
Вторая встреча с В.Я. Дворжецким у меня произошла года через два.
Прочитал объявление: «В областной библиотеке для слепых, на улице Варварской, дом 8, состоится встреча известного артиста России В.Я. Дворжецкого со зрителями» – и пошел. Вацлав Янович сидел за столом, недалеко от входной двери. Я заметил во взгляде актера лишь едва уловимую реакцию на мое приветствие.
«Почему он на этот раз холодно отнесся ко мне? Может, обиделся на что?» – этот вопрос я задал вслух своему приятелю, а сидящие рядом молодые девушки ответили: «Он же не видит!» – «Как?» Я встал и быстрым шагом подошел к столу, за которым сидел Дворжецкий.
«Вацлав Янович, вы меня узнаете?» – «Голос вроде бы знакомый. А кто это?» – «Евгений Молостов». – «Евгений Павлович, дорогой мой, присаживайтесь сюда!» Он указал на стул. Я присел. Он обеими руками наощупь взял мою правую руку, крепко пожал ее. Затем потрогал плечи. Тихо с улыбкой проговорил: «Помните, я собирался уйти в леса или в горы? Теперь из меня отшельника не получится. Ослеп я». – «А что говорят врачи?» – «Тут врачи бессильны», – промолвил он в ответ.
Писатель Константин Проймин открыл встречу. Вацлав Янович встал и начал подробно рассказывать про свою жизнь и работу в кино и театре. Смотрел в зал, запросто общаясь с публикой. Ничуть не было заметно, что он не видит. Через час встреча закончилась, и мы тепло распрощались. Девушки с обеих сторон подхватили слепого Вацлава Яновича и потихоньку повели его домой.
1 апреля 1993 года В.Я. Дворжецкого не стало.
Из краткого выступления на встрече памяти Владимира Автономова В Кстовской центральной библиотеке
Владимир Михайлович Автономов – поэт советского времени, бывший коммунист. И потому у него в стихах о родине и о людях видно неравнодушие к людским судьбам. Например, вот в этом стихотворении он говорит:
«На людях, ну а чаще в одиночку,
Как песни полюбившийся мотив,
Я бормочу корниловскую строчку:
“Секретари райкома и актив”.
Я оттого, как запевала в роте,
Ее с таким пристрастием твержу,
Что сам когда-то был на партработе
И это свято в памяти держу.
Да разве можно сердцу позабыть их,
Друзей тех лет, что были как родня.
Что разбираться в людях и событьях
Учили по-партийному меня!
И школили, и поправляли часто,
Отечески порою пожурив.
К моей судьбе они всегда причастны –
Секретари райкома и актив».
Это был, наверное, в Нижегородском крае единственный поэт, который вел трезвый образ жизни. Сам не пил и к другим, особенно к молодым поэтам, относился строго по этому поводу. Я это видел однажды, когда случайно оказался в 1970 году на семинаре молодых писателей на Бору, на Моховых горах. И молодые поэты слушались его. Были попытки сбегать в магазин за вином и втихаря выпить, но его голос: «Если будет кто замечен в пьянке, тот незамедлительно вылетит с семинара к чертовой матери» останавливал бедолагу.
Запомнился еще один эпизод. Я видел Автономова в Доме архитектора на площади Минина, напротив памятника Чкалову. Там решался вопрос о приеме поэта Виктора Кирилловича Кумакшева в члены Союза писателей. Его тогда там не приняли. Не хватило одного голоса «за». Помню, Владимир Михайлович Автономов тогда рассказал случай, как однажды принимали в члены Союза писателей другого какого-то нижегородского поэта.
Дело происходило примерно так. Приходит в Союз писателей один поэт. Там сидят несколько человек, заочно обсуждают поэта, претендующего в члены Союза писателей. Поэт, который был старше, ввел в курс события вошедшего писателя. Сказал: «Я предложил поэта, допустим, Ивана Ивановича, чтобы его приняли в Союз писателей. А этот товарищ против (он назвал фамилию поэта среднего возраста), говорит, что такие стихи, какие он пишет, может написать любой десятиклассник. А этот (рассказчик назвал фамилию другого поэта) тоже сказал, что его еще рано принимать в члены Союза писателей. И этот (он показал на третьего) тоже против.
И тут вошедший поэт сказал: «Дорогие друзья, вы, очевидно, плохо читали или совсем не читали стихотворения Ивана Ивановича. У него прекраснейшие стихи. Его обязательно надо принять в члены Союза писателей. Тем более что он работает на высоком посту. Поэт, который говорил, что такие стихи, какие пишет Иван Иванович, может написать любой десятиклассник, сразу вспыхнул и возбужденно произнес: «Я не сказал, что у него плохие стихи, наоборот, говорю, что они у него хорошие». Второй: «Я тоже говорю, что он прекрасный поэт». Третий: «А я, как всегда, только “за”». И Ивана Ивановича тогда приняли в члены Союза писателей.
«Вот так у нас порой принимают в Союз писателей», – сказал в заключение Владимир Автономов.
Прошло уже много лет, а я снова и снова перечитываю его стихи. И вспоминаю его как порядочного человека и замечательного поэта.
Воспоминания о Владимире Васильевиче Половинкине
Поэта Владимира Васильевича Половинкина я знал с конца 60-х годов прошлого века. Ходил к нему со своими стихами в ГИИВТ (Институт инженеров водного транспорта), где он работал преподавателем. У него в том институте учился мой друг – молодой поэт Геннадий Ларионов. Геннадий часто мне рассказывал о Владимире Васильевиче и его стихах. От него я узнал, что в Кремле у Вечного огня на граните были только что вычеканены стихи В. Половинкина в честь погибших воинов:
«Товарищи, помните жизнь отстоявших.
Они сберегли нам и солнце, и радость.
За честь, за свободу, за Родину павших
Навеки считайте идущими рядом».
Владимир Половинкин был близок мне еще и тем, что в 1971 году я окончил в Нижнем Новгороде заочную среднюю общеобразовательную школу, где его жена Людмила Алексеевна вела русский язык и литературу.
Однажды, не помню по какому случаю, я оказался у него на квартире. В мое присутствие ему тогда позвонил Александр Богданов, композитор. Он сказал, что написал музыку на его стихи. Я был рад за него, не зная о том, что через много лет А. Богданов напишет музыку и на мои стихи.
В то советское время лозунг был: «Человек человеку – друг, товарищ и брат». Мы воспитывались по этим лозунгам. И на стихах поэтов того времени. Умели радоваться чужим успехам.
Сейчас у нас в стране другое время. И я не представляю Владимира Половинкина капиталистическим, буржуазным поэтом. Он выразитель советской эпохи, русского народного духа. Он более полвека отдал русской поэзии, писал стихи об участниках войны, о победе над фашизмом, об урожае, о мирных людях труда.
Я с гордостью вспоминаю те далекие годы. Пусть трудные, но манящие своими грандиозными планами. Это были годы великих свершений. Тогда человека приучали к труду с молодых лет, чтобы он знал цену жизни.
Мне нравится стихотворение поэта о парнях-студентах, которые ходили подрабатывать в угольную гавань, грузить уголь, чтобы потом с девушками сходить в кино и купить им мороженое.
Нравятся стихи Владимира Половинкина о человеческой дружбе, доброте и любви, о матушке Волге и о самой жизни. Они просты и доходчивы.
Владимир Васильевич большой и интересный поэт. Приведу здесь его стихотворение, написанное им в 1967 году, которое меня очень тронуло:
«Шел поздней ночью улицей знакомой.
Увидел дом, где прожил много лет.
Горел в моем окошке у балкона
Настольной лампы притененный свет.
И кто-то встал, размял устало плечи
И посмотрел в раздумии туда,
Где между крыш всплывала каждый вечер
Трепещущая синяя звезда.
Моя звезда!.. Как часто был когда-то
В уснувшем мире с ней наедине.
И с болью вдруг почувствовал утрату:
Она все так же светит, но не мне».
Максим Горький как-то сказал: «После смерти человека остаются его дела». У Владимира Половинкина вся жизнь была наполнена творчеством. Его стихи будут жить долго.
Краткое выступление о поэте Борисе Селезневе в честь его 50-летия в Кстовской центральной библиотеке им. А.С. Пушкина
В 1996 году в Канавино в Доме книги я купил маленький сборник стихов. Там новых поэтических книг было много всяких – и больших, и маленьких. Я долго их просматривал и выбрал эту. Название ее было: «Листья». Автор – Борис Селезнев. Мне этот поэт в то время не был знаком. Стихи его мне сразу понравились. В них не было зауми. Они просты, доходчивы и интересны. И оригинальны, как и должны быть у хорошего настоящего поэта. В то время я готовил к изданию первую книжечку своих стихотворений. Виктор Кириллович Кумакшев, наш нижегородский поэт, предложил мне типографию, которая находилась в храме Александра Невского. В то время Борис Анатольевич работал там редактором газеты «Православное слово». Когда я услышал фамилию Селезнев, я очень удивился. Получилось так, как будто я специально купил эту книгу, чтобы ближе познакомиться с автором. И я действительно тогда познакомился с ним. Впоследствии в газете «Православное слово» он напечатал несколько моих зарисовок и стихотворений. В его редакции тогда работала молодая, активная и тоже очень интересная поэтесса Татьяна Панченко. Я познакомился и с ней. Затем я с ними и с их друзьями летом 2001 года ездил в город Вязники Владимирской области на родину известного поэта-песенника Алексея Ивановича Фатьянова. Между прочим, вязниковцы очень любят и свой город, и своего поэта-земляка и справляют каждое лето в день города праздник песни. Приезжают поэты, творческие коллективы и из других городов. Когда мы там были, городу исполнялось 223 года.
Летом 2002 года я ездил с Борисом Анатольевичем Селезневым и с его друзьями на родину Сергея Есенина. И в Вязниках, и на родине Сергея Александровича, в селе Константиново Рязанской области, Борису Селезневу, как члену Союза писателей Нижнего Новгорода, предоставляли слово для выступления. Он там читал стихи. Читал стихи и автор этих строк. После моего чтения ко мне подошел один незнакомый товарищ и попросил меня, чтобы я прочитал стихотворение «Сыплет ночь на луга»… Когда я спросил его: «Вы тоже из Нижнего Новгорода?», он ответил, что живет в Рязани, а работает в газете «Рязанская правда». Я и мои товарищи были удивлены, что он знает мои стихи.
Я благодарен Борису Анатольевичу за то, что он в 2002 году опубликовал мои стихотворения в приложении к литературно-художественному православному альманаху «Вертикаль». Название той книги – «Арина», в честь няни великого нашего русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.
Года три-четыре тому назад мы ездили той же компанией к одному поэту из Нижнего Новгорода, с которым Борис Селезнев когда-то учился в Литературном институте в Москве. Фамилию того поэта я забыл, но встречу ту хорошо помню. Она прошла очень интересно. Мы там читали стихи. Записывали их на магнитофон. Мне врезался в память эпизод из той встречи. Когда я прочитал одно из своих стихотворений, кто-то внес в него поправку. Борис Анатольевич, видимо, заметив смущение на моем лице, сказал: «Что тебя поправили, не обижайся, потому что это чепуха». И привел пример: «После редактирования прозаического произведения “Царь-рыба” известного нашего российского писателя Виктора Астафьева, оно было испещрено поправками, но все равно осталось шедевром».
С Борисом Анатольевичем у нас были и другие встречи. На одной читали стихи из альманаха «Арина». На другой записывали свои стихи на магнитофонную ленту.
В моем представлении Борис Селезнев был и остается одним из интереснейших поэтов Нижегородского края. Я приведу здесь одно только небольшое стихотворение, и оно о многом скажет, какой перед нами поэт Борис Селезнев.
«О Русь! Опять на волоске
Над бездной человек.
Жилище строил на песке
Наш неразумный век.
Жилище было, а теперь
Распад, развал, беда.
И вышибло окно, и дверь,
И стены в никуда.
И все дрожит под лунной згой,
И плач детей во мгле.
И человек опять изгой
На собственной земле».
На встрече с прошлым
В Доме ученых состоялся поэтический вечер, приуроченный к 100-летию со дня рождения Бориса Ефремовича Пильника. Он взбудоражил меня.
Здесь я встретился, можно сказать, с прошлым. Во-первых, организаторы умышленно назначили встречу на четверг, потому что Борис Ефремович именно в этот день недели собирал свою поэтическую секцию. Во-вторых, одним из первых на этом празднике поэзии выступил заместитель директора Дома ученых Дмитрий Никифорович Горбуля. Он рассказал, как в 1967 г., 4 марта, администрация завода «Орбита» пригласила Бориса Ефремовича выступить в красном уголке перед любителями поэзии с чтением своих стихов. И он, Дмитрий Никифорович, тогда молодой инженер-конструктор, активный участник художественной самодеятельности завода, впервые увидел поэта, познакомился с ним.
В 1967 г. и я работал на этом заводе слесарем. Неоднократно печатал свои стихи в многотиражной заводской газете «За прогресс». Заместитель редактора этой газеты Альбина Волгина меня тоже пригласила на ту встречу. Вот что она написала об этом вечере на литературной странице газеты «За прогресс» 25 марта того года:
«Шел четвертый день весны. И, может быть, поэтому с новой силой потянулись сердца нашей молодежи к стихам.
В субботу в небольшом уютном зале за чашкой кофе собрались лишь истинные любители поэзии, молодые рабочие, инженеры нашего предприятия. Они принесли с собой свежие стихи. В руках у многих были томики стихов любимых поэтов. Участники поэтического огонька увлеченно читали свои стихи, стихи поэтов-классиков, полюбившиеся им.
С интересом слушали присутствующие выступления В. Костерина, О. Шабаевой, Евг. Молостова, Н. Горбули, Н. Коненковой, А. Весницкого, Д. Горбули. А Дима Горбуля не только прекрасно прочел одно из малоизвестных стихотворений А.С. Пушкина, но и исполнил несколько украинских песен.
С краткой характеристикой стихов и рядом методических советов выступил приглашенный на вечер старейший поэт города – Б.Е. Пильник. Разговор о поэзии затянулся, только в двенадцатом часу участники вечера разошлись.
Четвертый день весны открыл нам новые стихи, новые имена, которым мы и предоставляем сегодня нашу литературную страничку. И, кто знает, может, этот вечер даст начало новым ручейкам, которые вольются в большую, идущую из глубины веков, могучую реку поэзии».
Тогда целая литературная страница была занята нашими стихами. Моих напечатано там четыре. Приведу здесь несколько строк из одного.
Из глубины веков, издалека
Течет она – поэзии река.
Я знаю, к ней дорога нелегка;
Жизнь проживешь – покажется – века.
Ведь в сущности поэт живет пока,
Но он умрет – останется строка…
В 1974 году, 16 апреля, в зрительном зале Дома ученых состоялся весенний турнир молодых поэтов, в котором довелось читать стихи и мне. На пригласительном билете, который у меня сохранился до сих пор как новенький, написано: «Каждый желающий принять участие в непосредственной борьбе, должен подготовить к дню конкурса два стихотворения, не более 50 строк каждое, на заданные темы: «Мой город», «О творчестве».
Я здесь приведу по несколько строк из этих стихотворений.
Первое:
Небес синеют пологи
Величественно молодо.
И я, как сын поволжской стороны,
Горжусь: мне любы-дороги
Черты родного города
И памятники русской старины.
И второе:
…Но как раскрыть мне тайну строк,
Взамен принять какие муки,
Чтоб, наконец, постичь я смог
Их заколдованные звуки…
Меня тогда наградили афишей, подписанной Пильником, Кумакшевым, Бараховичем и другими мэтрами.
Эта афиша висела 18 сентября сего года (2003 г.) в зале Дома ученых с другими реликвиями, связанными с памятью интереснейшего нижегородского поэта Бориса Ефремовича Пильника.
