Евгений Николаевич Бузни
Зивелеос. Книга вторая. Поляна Лысой горы
– А что говорят учёные? – вежливо спросил президент, делая у себя в блокноте какую-то пометку.
– Пока ничего утешительного. А Зивелеос расширяет сферу своего влияния. Сначала создал детскую республику, а в минувшую пятницу предложил создать что-то наподобие нового государства СССР со своими специфическими правами.
В этом месте американский переводчик запутался, переведя СССР сокращённо как Союз Советских Социалистических республик, но русский переводчик, извинившись, тут же поправил, сообщив, что Зивелеос специально внёс такую чехарду в понимание известной всему миру аббревиатуры, чтобы люди думали о Советском Союзе, когда речь идёт на самом деле о стране социальной справедливости работников.
Слушая внимательно пояснения, президент вдруг попросил уточнить одно обстоятельство:
– Если этот Зивелеос специально взял аббревиатуру бывшего Советского Союза с целью привлечения к себе простых людей, то значит ли это, что простым людям России по-прежнему хочется вернуться в Советский Союз? Значит ли это, что им не нравится сегодняшний строй?
Вопрос поставил премьера в тупик, но требовалось что-то говорить и он начал уклончиво. В этом отношении, то есть в умении обходить острые вопросы непрямыми ответами, он был дипломат.
– В любой политической системе есть приверженцы того или иного курса. На заре советской власти пожилая интеллигенция, воспитанная при царе, не любила большевиков. В советское время были люди, покидавшие СССР, их называли диссидентами. После перехода России к капитализму отдельные люди, прикормленные советской властью, наверное, с ностальгией вспоминают те времена.
Президенту хотелось поразглагольствовать, и потому он опять задал не очень приятный для премьера вопрос:
– Вы сказали, что ностальгией страдают прикормленные советской властью, но разве сегодня в парламенте и других государственных руководящих структурах не стоят те же люди, кто командовал страной в советское время?
Премьер был удивлён постановкой вопроса президентом. Естественно, ему – главе крупнейшего и сильнейшего капиталистического государства докладывали во всех подробностях, кто и как приходил к власти в России, так что, задавая такие вопросы, его интересовало не истинное положение вещей, о котором он был хорошо осведомлён, а мнение собеседника.
Премьер быстро прокручивал в голове варианты ответов и не нашёл ничего лучше, чем сказать:
– У меня такое ощущение, что я говорю не с президентом Соединённых Штатов Америки, а с журналистами оппозиционной газеты. Вы заготовили свои вопросы заранее или они у вас появляются спонтанно? Разумеется, я не был бедным человеком в стране советов, если вы на это намекаете, но и ностальгией о прошлых днях не страдаю.
Выпад премьера выглядел грубовато. Переводчик даже скривился, думая, как потактичнее перевести некорректный вопрос. Но президент был настроен благодушно и, улыбнувшись, спокойно ответил:
– Я думал, что у нас дружеская беседа и хотел понять ваше собственное отношение к тому, что происходит в стране.
– А что у нас происходит? Всё нормально. Весь народ занят бизнесом, и ему это нравится. Но Зивелеос мутит воду и грабит честных предпринимателей.
Переводчик, слушая премьера, не уловил, как именно охарактеризовал глава правительства предпринимателей, как частных или как честных. В английском языке это совершенно разные по звучанию слова, а в русском легко перепутать, поэтому переводчик позволил себе переспросить у премьера:
– Извините, вы сказали, что он грабит частных или честных предпринимателей? Я не понял.
– И тех и других, – невозмутимо ответил премьер, но, подумав, добавил, обращаясь к переводчику: – Вы только правильно объясните, что частный предприниматель может быть и честным, так же как и честный предприниматель может быть частным. А Зивелеос грабит тех, у кого больше денег. Государство вынуждено компенсировать потери пострадавших бизнесменов. Но вечно так продолжаться не может.
– Вы что-то придумали? Может быть, нужна наша помощь? – осторожно спросил президент.
– Да, есть идея, для осуществления которой мы бы хотели заручиться вашей поддержкой.
Говоря эти слова, премьер подумал, что дружеский настрой беседы, когда можно говорить «ты» как-то ушёл, так что приходится выдерживать официальность.
– Что за идея? – насторожился президент.
– Хочу сначала ещё раз подчеркнуть сугубую конфиденциальность информации, которую я хочу сообщить. Надеюсь, вы, господин президент, это понимаете?
– Безусловно, – сказал президент и даже поднял правую ладонь, словно давая клятву. – Я весь во внимании.
– Дело в том, что учёные не нашли способа борьбы с Зивелеосом. Правда, перед нашей сегодняшней встречей я получил информацию, что есть какой-то неожиданный вариант, который попытаются осуществить в ближайшие часы. Но, если и это не получится, то наши силовики предлагают пойти на крайнюю меру и ликвидировать научный центр, который управляет Зивелеосом.
– Вы хотите сказать, что они предлагают взорвать Лысую Гору или что-то другое?
– Вы правильно сказали – взорвать. И потому я приехал к вам с такой информацией. Если это случится, будет большой шум. Мне нужна твоя поддержка. – Премьер снова перешёл на дружеский тон. Уму непостижимо, каким образом переводчик мог передавать эти нюансы русского языка. – Если мы не ликвидируем Зивелеоса, он натворит много бед во всём мире.
– А как же с наукой? – спросил президент. – Ведь это гениальное открытие, которое может изменить мир. Учёные нас не похвалят за такое решение.
– А что они скажут, когда мир взорвётся манифестациями и разбоями? Вы знаете, что у нас творится в Оренбурге? Там никто не работает, все требуют равноправия, социальной справедливости. Кто им её даст? Но требуют же. Вы хотите, что бы то же произошло в Америке?
Президент этого не хотел, но Урал так далеко от Американского континента, что события в этом регионе казались почти нереальными и совершенно невероятными для США.
Президент повернулся к своему советнику, отхлёбывавшему глоток виски из бокала. Они переговаривались некоторое время, затем президент опять обратился к премьеру:
– Я всё-таки хотел бы вас повременить с ликвидацией центра. Мы думаем, что сможем дать учёному Наукину такое предложение сотрудничества, от которого он не сможет отказаться, и тогда он и Зивелеос оставят в покое вашу страну.
– Вы шутите, господин президент, – воскликнул премьер, едва дождавшись окончания перевода. – Это наше открытие, и оно должно работать на нас в первую очередь.
– Но вы его хотите ликвидировать, не так ли?
– Так-то оно так, – согласился премьер, сообразив, что допустил промашку, – но вы не знаете Зивелеоса. Это русский человек, и он никогда не согласится работать на другую страну. – В голосе премьера почувствовалась даже гордость за своего соотечественника, хотя именно его он собирался устранять физически и навечно.
– Но мы же не только ему, но и вам заплатим, – сказал вежливым тоном делового человека президент и улыбнулся.
Здесь у переводчика опять возникла проблема со словом «вам». Если учесть дружескую тональность слов президента, можно было бы перевести «заплатим тебе». В этом случае лучше было бы сказать «лично вам», тогда бы перевод был однозначным. Однако президент был до мозга костей дипломат и не мог так уж прямо сказать, что за большого учёного готов дать большую взятку самому премьеру, потому и выразился обтекаемо. Однако, подумал переводчик, это лишь один из вариантов хода мыслей президента. Могло же быть и так, что президент имел в виду платить деньги не премьеру лично, а всей стране. Но это читать о таких мыслях долго, а в голове переводчика они пронеслись быстрее молнии, и он остановился на обтекаемом варианте «заплатим вам», заставив тем самым теперь премьера на мгновение задуматься над тем, кого имел в виду под словом «вам» президент Америкаских штатов. Премьер прекрасно помнил, как хорошо вознаградила Америка президента России за успешный развал американского конкурента, но не забывал ни на минуту и того факта, что пока не собирается уходить из политики на пенсию, а даже наоборот мечтает подняться выше, а потеря учёного в пользу Америки может плохо сыграть на его имидж во время избирательной кампании, так что решил понять под словом «вам» всю страну и ответил столь же вежливо и, как показалось ему, дипломатично:
– Нет, учёными мы торговать не будем. Не имеем морального права.
– А какой смысл упираться? – спросил президент, идя ва-банк. – Тысячи ваших научных голов уже сами приехали в нашу страну и работают на нашу промышленность. Одним учёным больше, одним меньше.
– Нет, – отчеканил премьер. – В этом случае меня никто не поймёт и сбросят с коня власти, как паршивую овцу.
– Ну, если так, – сказал президент усталым голосом, – тогда делайте с ним что хотите. Мы вас поддержим. Нам ваша головная боль не нужна.
______________________________
В конференц-зале академии наук весь вторник велись какие-то приготовления: сцену настелили новыми досками, менялось освещение, над самой сценой повесили красивый подвесной потолок. Откуда-то наехали рабочие, все суетились, бегали, торопились. Сотрудники академии ничего не понимали. Даже президент академии, проходя мимо зала, удивлённо остановился, недовольно задав вопрос шедшему навстречу заместителю по хозяйственной части:
– Фёдор Кузьмич, что тут происходит? У нас завтра здесь важное заседание с утра, а вы тут какой-то содом устроили. Кто давал команду?
– Не беспокойтесь, Сергей Сергеевич, – заискивающим голосом сказал зам. по хоз. части, что сокращённо звучало бы ЗПХЧ. – Я беру всю ответственность на себя. К утру всё будет в полном ажуре. Сцену не узнаете. Ведь это не рядовое совещание. Я решил постараться.
Президент академии был очень занят: торопился подготовить приветственную речь Наукину, обзвонить важные персоны, с которыми необходимо было поговорить лично, и все его теребили, не зная как себя завтра вести, только поэтому он не стал задерживаться в коридоре, чтобы спросить, с каких это пор ЗПХЧ сам принимает решения и берёт ответственность на себя. Не спросил, махнул рукой и пошёл. На следующий день, придя на заседание в уже заполненный до отказа академиками и журналистами зал, он действительно не узнал сверкающей огнями ламп сцены, и, проходя за стол президиума, недовольно процедил сквозь зубы:
– Мы что, кинозвёзды или о науке собираемся говорить? После заседания этот ЗПХЧ получит у меня взбучку. Я его научу, как брать на себя ответственность. И кто ему наряды подписывал на всё это дело?
Пропускавший шефа к столу первый зам. тихо ответил:
– Мы на это не потратили ни копейки. Это спонсоры постарались. А помогал им технически наш Мстительский.
– Хорошо, потом разберёмся, – пробурчал Сергеев.
Зал сидел в ожидании. Оживлённые разговоры обрывались на полуслове, застывая на губах. В президиуме оставалось два свободных места.
Президент академии посмотрел на огромные старинные часы, висевшие на боковой стене зала. Большая красивая стрелка, правда, называющаяся маленькой, в сравнении с её старшей сестрой, застыла на цифре одиннадцать, утверждая, что именно этот час сейчас важен, а большая её напарница уже приблизилась к двенадцати, говоря, безусловно, о том, что важный час начала заседания вот-вот наступит. И в этот момент, когда Сергеев уж не знал, с чего начинать заседание в отсутствие обещавшего приехать Наукина, почти с самого последнего ряда, за которым копошилась толпа нерассевшихся журналистов, поднялся человек с длинной белой седой бородой и громко сказал:
– Сергей Сергеевич, по вашему беспокойному взгляду догадываюсь, что вы ищете меня и волнуетесь, что я опоздаю. Так я уже давно здесь.
Президент академии вскочил со своего места с криком:
– Батюшка вы наш, Тарас Евлампиевич! Так что же вы там сидите? Вот где ваше место – в центре. Уж вы уважьте нас, проходите на сцену, – и с этими словами хозяин конференции буквально выскочил из-за стола, опрокидывая стул, и устремился к лестнице со сцены, показывая стоявшим плотной стеной военным, чтобы те сделали проход для шедшего из конца зала учёному.
– Как же это мы вас пропустили и не встретили? – спрашивал он на ходу. – Ах, боже мой, какой пассаж! – и, добравшись, наконец, до своего коллеги, прошедшего сквозь цепь военных людей с офицерскими погонами, он обнял коллегу, приговаривая: – А ведь встреть тебя на улице, пожалуй, не узнал бы с такой бородой. И как же ты постарел, – воскликнул он. – Если не ошибаюсь, ты лет на пять меня моложе, а выглядишь… Извини, конечно, но идём, идём, люди ждут тебя.
Как только они оба поднялись на сцену, кто-то хлопнул в ладоши, и весь зал, словно ожидал команду, дружно взорвался аплодисментами. Наукин смущённо поднял обе руки над головой, потом развёл их в стороны, говоря:
– Зачем же так? Я же не артист какой.
– Артист, ты артист в науке, дорогой, – ответил весело Сергеев, – садись рядом со мной и скажи, где твой ассистент. Ты не можешь не показать нам его.
– Покажу, конечно. Сейчас он войдёт, – пообещал Наукин, поправил маленький наушник, вставленный в левое, ухо и тут же негромко позвал: – Николай, заходи, пожалуйста.
Дверь зала открылась, и в неё вошёл всем хорошо знакомый по фотографиям и телевизионным недавно снятым фильмам человек в ботинках на толстых платформах, кожаном костюме, шляпе, с широкими усами, тёмными очками и широким воротником, напоминающим ларингофон.
Наукин поддерживал телефонную связь не только с Самолётовым, но и с центром управления поляны Лысой Горы. Там за пультом сидели Маша и поднявшаяся с постели Таня. Они внимательно наблюдали за всем через видеокамеры, вмонтированные в шляпу Николая. Машина, на которой приехал Наукин, стояла неподалеку от чёрного хода в здание академии. Именно через него прошёл к залу никем не замеченным Наукин, прекрасно знавший расположение помещений академии, в которой он трудился без малого тридцать лет. А в зал конференций не составляло труда войти по удостоверению, которого, естественно, у него никто не отбирал. И он не был единственным бородатым академиком. На водительском кресле автомобиля, снабжённого системой защиты, аналогичной той, что была у Николая, но не поднимавшей машину в воздух, сидел дядя Лёша, готовый в любой момент броситься на помощь своим товарищам. Но пока всё шло по плану, и можно было даже почитать газетку, слушая то, что происходило в зале. А там всё внимание было приковано к Зивелеосу.
– Николай Степанович, мы и вас просим пройти в президиум, – проговорил, обрадованный появлением Зивелеоса, президент академии. – Вот и место для вас приготовили.
Зал опять заполнился шквалом аплодисментов, но Наукин поднял правую руку, призывая к тишине:
– Друзья мои, у меня к вам большая просьба. Пусть пока Николай Степанович остаётся у дверей. Мне бы хотелось сначала по просьбе Сергея Сергеевича немного рассказать вам о своём открытии, а потом попросить моего ассистента и в какой-то степени соавтора Николая Степановича продемонстрировать на практике то, что я изложу в теории. Тогда-то он и предстанет перед вами на сцене. А пока, я думаю, ему удобнее будет слушать нас стоя, если, конечно, вы не будете возражать.
Было бы странно, если бы кто-то возразил человеку, ради которого все собрались, отложив в сторону свои самые наисрочнейшие дела. И тогда слово взял председательствующий президент академии:
– Уважаемые коллеги, господа журналисты и гости нашего коллоквиума. Я открываю наше сегодняшнее необычное заседание словами благодарности к дорогому моему другу Тарасу Евлампиевичу, который, не смотря на многие сложности, связанные с его открытием, согласился приехать к нам и рассказать о своём, не побоюсь этого слова, гениальном открытии. Это, повторяю, гениальное открытие хотя бы уже потому, что мы его до сих пор никак не можем разгадать. Если кому-то не нравится, куда направлены усилия такого замечательного учёного, то я хочу заметить, что то или иное направление науки зависит в первую очередь от того, как относится государство к самой науке, каково социальное устройство этого государства и целый ряд других социальных и экономических факторов.
Но я не стану долго говорить об этом дискуссионном вопросе, не буду рассказывать о Тарасе Евлампиевиче, с которым работал и знаком половину своей сознательной жизни и которого многие из вас тоже прекрасно знают. Мы собрались сегодня слушать не меня, а Наукина. Попросим же его приступить к своему сообщению, ожидаемому нами с превеликим нетерпением.
Наукин поднялся.
– Прежде всего, хочу заявить, что мы не грабители, как представляют нас некоторые средства информации. Мы экспроприируем деньги у тех, кто их добыл нечестным путём. Часть этих сумм мы тратим на науку, остальное отдаём бедным. То есть мы осуществляем то, что должно делать государство. Теперь обратите внимание на то, что государство, оказывается, возвращает ограбленным, как говорят, олигархам их потери в полном объёме. Вот и получается, что государство оплачивает нашу науку и помогает бедным, только происходит это опять-таки за счёт всех налогоплательщиков, а не тех, кто грабил народ.
Тарас Евлампиевич провёл рукой по бороде и обвёл глазами зал, продолжая говорить мягким голосом:
– Это я изложил в качестве преамбулы. Теперь перейду к тому, что я придумал. Вы знаете, что я работал по теме магнетизма земли в институте энергетических исследований. Я вижу, что в первом ряду сидит мой бывший коллега по этой теме Никита Семёнович Мстительский. Мы начинали мою идею вместе, но потом разошлись в некоторых принципиальных вопросах, и я стал работать самостоятельно. Приятно, что здесь собрались специалисты, которым будет понятно с полуслова то, о чём я буду рассказывать. Однако мне бы хотелось сначала в нескольких словах изобразить перспективу моего открытия. Представьте себе, что на дорогах не будет никаких аварий, если снабдить каждую машину моей системой защиты. Автомобили в случае сталкивания друг с другом будут разлетаться, как разлетаются одноимённые заряды, но не будут разбиваться. Более того, в них невозможно будет попасть несанкционированно. Только владелец, имеющий ключ с кодом, сможет в неё попасть. Я не говорю уже о том, что транспорт этот можно будет сделать летающим и практически безопасным. У меня просто не хватило пока времени для того, чтобы позволить моему автомобилю летать. А безопасность его я уже обеспечил.
Наукин остановился на минутку и улыбнулся, видя восторженные глаза сидящих в зале. Даже глаза военных, пришедших в зал для обеспечения порядка, округлились в удивлении.
– Я уверен, – добавил он, – что каждому из вас хотелось бы обладать таким индивидуальным транспортом. И это уже не фантастика, а реальность, которую я надеюсь продемонстрировать вам сегодня.
В зале стояла мёртвая тишина. Все боялись пропустить хоть слово учёного. И он говорил:
– Я назвал только одну область применения моего открытия. Добавлю к этому, что моей системой можно обеспечивать абсолютную защиту квартир, магазинов, складов и любого объекта от непрошеных гостей, не используя при этом многочисленные и хитроумные замки с придумыванием бесчисленных кодов. Можно создавать индивидуальную защиту каждому человеку, какую имеют сегодня Зивелеос и Соелевиз, в чём многие успели убедиться. Мы сможем избежать насилия, а это приведёт к реальной всеобщей демократии, когда никто никого не сможет заставлять что-то делать. Всё будет решаться всеобщим согласием. Вы понимаете, что это полная перестройка мира, пусть даже и далёкая?
Президент академии не удержался и вскричал в стоявший перед ним на столе микрофон:
– Я же говорил – это гений!
Наукин опять погладил свою бороду и поднял указательный палец вверх:
– Но… Здесь есть одно но, Сергей Сергеевич. Причём важное. Эта система защиты не может быть абсолютно независимой, пока, по крайней мере. Защитная система – это сгусток энергии, то есть спрессованное энергетическое поле, которое подаётся из управляемого источника. Позвольте мне показать это в виде упрощённой схемы.
Наукин вышел из-за стола, подошёл к большой белой доске, укреплённой на задней стене сцены и, взяв цветной фломастер, начал чертить по доске, поясняя:
– Сначала мне хотелось использовать магнитное поле земли, которое я изучал много лет. Но надо сказать, что оно сильно ослабло за миллионы лет и незаметно для нас, но продолжает слабеть. Тогда меня заинтересовали околоземные излучения и, в частности…
Докладчик приостановился, словно не решаясь говорить ли самую суть его открытия, вздохнул и произнёс:
– Полярное сияние. Да, здесь в Москве мы его не видим, как не видим в дневное время на северном полюсе, но оно, выражаясь терминологически, работает постоянно. Я подумал, нельзя ли сконцентрировать энергию этого мощного сияния по принципу собирания солнечных лучей через лупу. Этот принцип фокусирования солнца хорошо известен даже детям. С помощью простой линзы или кривого осколка стекла мы можем даже устроить пожар, а в лесах он по этому принципу сам возникает, когда линзой служат брошенные в траву бутылки. Итак, я беру нечто вроде линзы, через которую фокусирую энергию полярного сияния на свой приёмник.
Тарас Евлампиевич начертил символическое полярное сияние, от него провёл лучи к линзе и, продолжая чертить, говорил:
– От приёмника энергия поступает в систему усилителей и определённым образом трансформируется на микрочипы, которые и создают вокруг себя невидимое, но чрезвычайно мощное энергетическое поле. Поскольку схема действует независимо от времени года и погодных условий, мы и придумали имя Зивелеос, по первым двум буквам времён года: зима, весна, лето, осень. Дальше уже дело техники. Деталей много разных, я рассказал только общий принцип, а теперь мы с Николаем Степановичем можем показать действие этой энергии. Прошу, Николай, подлететь к нам на сцену для всеобщего обозрения.
Все головы в зале повернулись к двери, у которой стоял Зивелеос. Он поднялся в воздух почти до потолка, лёг, как птица параллельно полу и полетел к сцене. Опустившись, стал рядом с Наукиным.
Из зала раздался вопрос:
– Тарас Евлампиевич, а если Зивелеос захочет сесть, например, за стол президиума рядом с вами, как он это сделает, если окружён всё время полем?
Наукин отошёл от Николая к столу и взялся за стул, чтобы сесть. Взгляд его был направлен на спрашивавшего человека, который сидел недалеко от бывшего коллеги Мстительского. Скользнув взглядом и по нему, Тарас Евлампиевич заметил в руках членкора какой-то предмет, напоминающий пульт дистанционного управления телевизором. Чувство беспокойства едва коснулось его и заставило говорить, не отрывая глаз от Мстительского:
– Попробую ответить вам…
В это мгновение он услышал за спиной шум и по реакции охнувшего зала понял, что что-то произошло. Оглянувшись, увидел, как Зивелеос бешено вращается на одном месте. Подняв непроизвольно левую руку, на которой были часы, учёный краем глаза автоматически заметил на вмонтированном в браслет маленьком компасе столь же бешенное вращение стрелки. В долю секунды Наукин понял, что произошло, и он тихо прохрипел:
– Маша, отключи Колю!, – а затем крикнул в голос, увидев, что Николай упал, как подкошенный: – скорую, немедленно!
Дверь конференц-зала распахнулась, и в неё ворвалось несколько человек в камуфляжной форме, за ними вошёл генерал Дотошкин.
Наукин уже был рядом с Николаем. Выхватив у него из-за пояса трубку, он направил её на приближающихся омоновцев и неожиданно ровным спокойным голосом твёрдо не прокричал, а сказал:
– Стоять! Убью каждого, кто приблизится к сцене.
Дотошкин потянулся к своему пистолету. Но тут поднялся со стула президент академии и со словами «Вы не смеете, генерал. Вы гарантировали безопасность учёного» покинул своё место, встав впереди Наукина. Зал загудел возмущением. Многие вскочили со своих мест. Кто-то бросился к генералу. Омоновцы, видя сложность ситуации, стали рядом с генералом. Военные, стоявшие в охране перед сценой, не знали, что делать – то ли удерживать людей от сцены, то ли идти на помощь омоновцам, которых с криками негодования готовы были растерзать учёные.
Генерал, растерявшись, стал объяснять шумевшим и совершенно неуправляемым учёным, что он не собирался никого убивать, что он хочет отвезти Зивелеоса в больницу, чтобы ему срочно оказали помощь.
Кто-то прокричал, что Зивелеоса можно отправить на машине генерала, но только вместе с Наукиным и другими учёными. С этим начали многие соглашаться. Но Наукин, стоял, выставив вперёд трубку, и продолжал требовать врачей скорой помощи непосредственно на сцену.
Тарас Евлампиевич хорошо понимал, что блефует. Ему было известно, и никому больше, что трубка в его руке не может выстрелить, ибо работала она только при включённой системе защиты, которую Маша отключила. Но даже если бы кто-то мог такое предположить, никто не решился бы идти напролом навстречу дулу, которое может выстрелить по принципу «и не заряженное ружье раз в жизни стреляет».
То, что случилось, Наукин осознал мгновенно. В голове его сошлись вместе картины сидящего в зале бывшего коллеги Мстительского с пультом дистанционного управления в руке, вращающийся на одном месте Николай и крутящаяся стрелка компаса. Всё это слилось в единственно правильное понимание – на сцене создали мощное магнитное поле, в которое попал Николай, и он закрутился, как магнитная стрелка, не находящая своего полюса. От внезапного быстрого вращения кровь потеряла ориентацию в теле и особенно в головном мозге и, может, по этой причине остановилась работа сердца.
Наукин не был врачом. Он не знал, что нужно делать в таких случаях. Но тут из центра зала по проходу, отчаянно расталкивая всех локтями и прорвав кордон офицеров, к самой сцене приблизилась женщина в строгом чёрном костюме и больших роговых очках.
– Я врач, – говорила она, упрямо прорываясь вперёд, – пропустите, я спасу его.
Наукин не мог отказать, он поверил. Женщина склонилась над телом Николая, упала на грудь головой, прислушалась, быстро расстегнула молнию комбинезона, раскрыла грудь парня и начала массировать область сердца, затем прижалась губами к губам Николая и стала делать искусственное дыхание. _____________________________
Таня и Маша с наушниками на головах сидели у пульта управления, наблюдая глазами видеокамер Николая за всей ситуацией в зале заседаний. Когда он взлетел над аудиторией и потом остановился на сцене, Маша сказала, отодвинув микрофон от своих губ:
– Ах, Танюша, ты даже не представляешь, как я тебе завидую. Такой у тебя жених! Посмотри, как все на него восхищённо смотрят. Но ты не беспокойся. Я очень за тебя рада. И за него.
– Не отвлекайся, – смутившись, ответила Таня.
В это время Тарасу Евлампиевичу задали вопрос из зала. Видеокамера показала, как Наукин отправился на своё место за столом президиума.
– Интересно, – сказала тихо Таня, – как он ответит.
И вдруг изображение на экранах рванулось, всё закрутилось и превратилось в сплошную непонятную полосу. Девушки услышали хриплый голос Тараса Евлампиевича:
– Маша, отключи Колю!
Кнопка отключения тут же была нажата, но Тани уже рядом не было. Она вставила ноги в стоявшие наготове на всякий случай ботинки, схватила пояс с трубкой, надела на голову с распущенными волосами шляпу, нажала на пульте кнопку своей защиты и, оттолкнув невидимой волной выходную дверь, вылетела наружу. Вдогонку ей едва успели донестись слова Маши:
– Таня, ты же в ночной рубашке.
Но влюблённая в Николая красавица, не представлявшая себе жизни без него, уже летела. Она была москвичка и отлично знала, где располагалось здание Академии наук, в котором проходило заседание. Зал можно было узнать издали по огромным окнам, отличавшим его от других помещений. Таня неслась с огромной скоростью, которая не так заметна на большой высоте, поэтому ей казалось, что минуты тянутся часами. Сверху она успела заметить подъехавшую к зданию академии машину скорой помощи, из которой выскакивали врачи в белых халатах. Но их Тане показалось слишком много. Успела заметить и то, что под неуклюже сидящими белыми халатами на ногах санитаров были военные ботинки. Всё увиденное отразилось в мозгу автоматически и практически не имело для неё теперь значения. Она влетела в зал, расплескав брызги стёкол по всему полу и на головы толпящихся учёных и журналистов.
Её появление произвело на всех, находившихся в зале, такое впечатление, которое трудно сравнить даже с шоковым состоянием. Представьте себе летящую по воздуху девушку, освещённую ещё утренним солнцем, когда длинные волосы не спадают вниз с головы, а парят вместе с телом, окутывая его и едва лишь прикрывая те места, что обычно скрывают от посторонних глаз, но были бы видны в данном случае, просвечиваясь под тонкой нежной материей ночного платья, если бы не эти длинные волосы. Кто мог ожидать такое явление над своей головой? Верующим в чудеса впору было бы перекреститься и помянуть всевышнего.
Девушка была прекрасна в своём полёте, но Татьяна не думала об этом. Делая круг по залу, чтобы сориентироваться, она крикнула громко:
– Я Соелевиз… жена Зивелеоса. Всем отойти от сцены!
И в то же мгновение она услыхала голос Тараса Евлампиевича:
– Таня, остановись! Не залетай на сцену!
Приказ был выполнен немедленно. Она училась музыке и умела быстро реагировать на любые изменения тональности и всякого рода ошибки. Это спасло её. Татьяна резко опустилась на пол у самой сцены. Оказавшиеся рядом люди отшатнулись и упали на сидения, образовав свободный круг, в центре которого стояла очаровательная фея, но с гневными глазами.
– Отойди от сцены ещё на шаг, – потребовал Наукин.
Татьяна повиновалась, сдвинув своим шагом и тех, кто стоял поблизости.
Женщина, делавшая всё, чтобы привести в чувство Николая, облегчённо вздохнула и помогла Зивелеосу приподнять голову. Он смотрел на мир непонимающим взглядом.
В зал быстро входили, направляясь к сцене, санитары с носилками. Но перед ними стояла, приводя в смущение своим видом странная, почти обнажённая девушка в шляпе и с наушниками на голове, из-под которых рассыпались длинные красивые волосы, и с широким поясом на ночном платье. На руках и ногах её были видны повязки. Поражал решительный взгляд девушки. За санитарами следом шёл полковник Скориков. Да, он успел уже надеть погоны полковника, которые теперь были скрыты таким же белым, как у санитаров, халатом.
Скориков и санитары, то есть переодетые солдаты ОМОНа, не видели Соелевиз, хоть и слышали о ней. Но представить себе, что вот эта девчушка в ночной комбинации с перевязанными руками и ногами и есть всемогущая подруга Зивелеоса они даже в страшном сне не могли, поэтому, ни о чём не думая, кроме приказа взять Зивелеоса, пока он бессилен, и отнести в машину, они решили просто оттолкнуть препятствие, как пушинку. Но так можно было только хотеть.
