Евгений Николаевич Бузни
Литературное досье Николая Островского
А вечером того же дня, не получив сена, отряд кавказцев окружил ревком, арестовал всех, даже уборщицу и конюха. Изредка награждая нагайками, повели на Подольский вокзал и заперли в товарный вагон. В саду ревкома стоял кавказский патруль. Плохо пришлось бы ревкомовцам, если бы не энергичное вмешательство военкомдива, товарища Крохмаль. После ультиматума латыша всех выпустили».
Это сопоставление действительных, документально зафиксированных событий с эпизодами романа показывает, что писатель сумел удивительно точно отразить жизнь на страницах своей книги. Но для большей убедительности начинающий писатель стремился порой к точности абсолютной. Только с этой целью, описывая гражданскую войну, он безошибочно указывает номера армейских частей, на самом деле принимавших участие в том или ином сражении, фамилии реальных советских и польских командиров, точные даты начала операций, места дислокаций и т.п. Но именно эта безошибочность в описании событий одиннадцатилетней давности (Островский работал над первой частью романа в 1931 году, а гражданская война шла в 1920 году) навела меня на мысль о том, что шестнадцатилетний красноармеец Островский, если бы и принимал участие во всех описываемых в книге событиях, то всё равно, будучи простым солдатом, не мог знать всех дат наступлений, номеров частей и прочее.
Особенно поразило меня и окончательно развеяло все сомнения наличие в рукописи двух приказов реввоенсовета, хоть и не вошедших в опубликованную книгу, но записанных в рукописи с указанием на одном номера приказа, соответствующего нумерации приказов РВСР того периода. Меня заинтересовало, где могли быть опубликованы приказ номер 358 /сек 89/ пол. II п. И второй приказ, отрывок из которого Островский дал в рукописи без указания номера документа.
Обратился к мемориальной библиотеке Островского в Московском музее писателя. Ничего подходящего не обнаружил. Зато в фондах музея нашёлся небольшой список книг, некогда изъятых почему-то из библиотеки писателя. В числе нескольких книг о гражданской войне в этом списке оказалась и книга Н.Е. Какурина «Война с белополяками» 1928 года издания. Эта маленькая книжица, найденная мной в Исторической библиотеке, ничем не помогла, зато попутно в картотеке я обнаружил книгу с тем же названием, но выпущенную в 1925 году, и авторами её оказались тот же Н.Е. Какурин и В.А. Меликов. В отличие от первой книжечки это оказался объёмный капитальный труд о гражданской войне.
Сопоставление страниц этой книги со страницами восьмой главы первой части романа «Как закалялась сталь» привело к подлинному открытию. Приведу эти сопоставления. Для удобства читателя книгу Какурина и Меликова «Война с белополяками» буду называть коротко «книга Какурина». Страницы восьмой главы романа Островского «Как закалялась сталь» буду цитировать по сс «Н.Островского», М., «Молодая гвардия», 1989 г., т.I. Строки полного, частичного или смыслового совпадения в книгах Какурина и Островского буду выделять почёркиванием.
Историк Какурин подготовку к главным событиям на Юго-западном фронте так описывает на стр. 113-114 своей книги:
«Опасаясь нежелательного для будущих операций конной армии привлечения внимания противника к Уманскому району, Командюз указал командарму XIY, чтобы 45 стр. Дивизия не выдвигалась севернее района, указанного им в приказе…
Конная армия заканчивала свой свыше чем 1000-километр. Переход.
… Следуя на Украину, армия уже 30 апреля вступила в район действий банд Махно, причём дивизиям были поставлены задачи уничтожения встречающихся банд.
… Переправившись через р. Днепр в районе Екатеринослава, конная армия к 25 мая начала подходить в район Умани.
18 мая 4-ая и 6-ая кав. дивизии этой армии находились уже в районе ст. Фундуклеевка, 11 кав. дивизия была в Елисаветграде, 14-ая кав. дивизия достигла с. Федосеевка (20 кил. Юго-западнее Елисаветграда). Армии оставалось сделать ещё 200 километров до линии своего развёртывания, при чём этот путь она должна была пройти в 6 дней, чтобы начать свои операции 27 мая. Боевой состав этой армии определялся в 16.700 сабель при 284 пулемётах…»
А вот как описывает те же события Островский в начале восьмой главы на стр. 163:
«С далёкого Северного Кавказа беспримерным в военной истории походом перебрасывались на Украину закалённые в боях дивизии 1-й Конной армии. Четвёртая, шестая, одиннадцатая и четырнадцатая кавалерийские дивизии подходили одна за другой к району Умани, группируясь в тылу нашего фронта и по пути к решающим боям сметая с дороги махновские банды. Шестнадцать с половиной тысяч сабель, шестнадцать с половиной тысяч опалённых степным зноем бойцов.
Всё внимание высшего красного командования и командования юго-западным фронтом было привлечено к тому, чтобы этот подготавливаемый решающий удар не был предупреждён пилсудчиками…
В узенькие полоски телеграфных лент отстукивали "морзянки" шифрованные приказы: "Не дать привлечь внимание поляков к группировке Конной армии».
В книге Какурина на стр. 156 мы читаем:
«Главный удар конной армии обрушивается… на 3 кав. бригаду генерала Савицкого… Но сопротивление этой бригады может быть продолжительным и на её плечах красная конница прорывается далее по направлению к м. Ружин… 1-й кав. дивизии Корницкого приказано следовать по пятам за конной армией и ударить ей в тыл под Казатином.
Таким образом Польский фронт на Украине был фактически прорван первой конной армией на стыке VI и III польских армий к концу дня 5 июня».
У Островского в романе этот факт записан на стр. 170 следующим образом:
«Пятого июня 1920 года после нескольких коротких ожесточённых схваток 1-я Конная армия Будённого прорвала польский фронт на стыке 3-й и 4-й (должно быть 6-й. Это техническая ошибка либо переписчиков, либо при перепечатке, когда вместо римской VI написали арабское 4. Прим. моё) польских армий, разгромив заграждавшую ей дорогу кавалерийскую бригаду Савицкого, двинулась по направлению Ружин…
По пятам 1-й Конной бросилась кавалерийская дивизия генерала Корницкого. Ей было приказано ударить в тыл 1-й Конной армии, которая, по мнению польского командования, должна была устремиться на важнейший стратегический пункт тыла поляков – Казатин».
Затем чуть дальше на стр. 157 книги Какурина читаем:
«Оценивая отход полков на Бердичев, как панический, получив сведения от пленных о том, что в Житомтре находится штаб армии (на самом же деле там даже был штаб фронта) и имея сведения о первых признаках эвакуации Киева, командарм конной в течение 7 и 8 июня решил захватить важные железнодорожные узлы и административные центры Житомир, Бердичев. Выполнение этой задачи возлагалось на 4 и 11 кав. дивизии. Первая должна была выступить с утра 7 июня, произвести налёт на Житомир».
У Островского на стр. 170 видим почти дословное переложение этого текста:
«Получив от пленных сведения о том, что в Житомире находится штаб армии – на самом деле там был даже штаб фронта, командарм Конной решил захватить важные железнодорожные узлы и административные центры – Житомир и Бердичев. Седьмого июня на рассвете на Житомир уже мчалась четвёртая кавалерийская дивизия».
Здесь Островским лишь два последних предложения Какурина заменены одним более экспрессивным и литературным, после чего идёт рассказ об участии Корчагина в сражении, когда он скакал в одном из эскадронов правофланговым на месте погибшего Кулебяко. Затем в романе даётся эпизод освобождения заключённых из тюрьмы.
Но у Какурина тоже говорится об этом на стр. 157:
«Житомир был захвачен после небольшого сопротивления местного гарнизона в 18 часов 7 июня…
(Кстати, интересно, как эта небольшая информация преобразилась под творческим пером писателя:
«Развернулись веером у Житомира, не осаживая горячих коней, заискрились на солнце серебряным блеском сабель.
Быстро-быстро бежала под ногами земля. И большой город с садами спешил навстречу дивизии. Проскочили первые сады, ворвались в центр, и страшное, жуткое, как смерть, «даёшь!» потрясло воздух.
Ошеломлённые поляки почти не оказывали сопротивления. Местный гарнизон был раздавлен», стр. 171)
… причём, кроме некоторого количества военного имущества и трофеев, захваченных на путях, несравненно более ценной добычей для дивизии явилось освобождение 5000 наших военнопленных и 2000 военных политработников, томившихся в местной тюрьме».
Островский на стр. 172 рассказывает, как красноармейцы врываются в тюрьму, освобождают заключённых и как какая-то женщина бросается к Павлу с объятиями. Дальше идут следующие строки:
«Дороже всех трофеев, дороже победы было для бойцов дивизии освобождение пяти тысяч семидесяти одного большевика, загнанных белополяками в каменные коробки и ожидавших расстрела или виселицы, и двух тысяч политработников Красной Армии. Для семи тысяч революционеров беспросветная ночь стала сразу ярким солнцем горячего июньского дня».
Совпадения очевидны. Не ясно только, почему Островский увеличил на 71 число освобождённых большевиков.
У Какурина после процитированных ранее строк сразу следует:
«Бердичев сопротивлялся более упорно: в самом городе завязался горячий уличный бой, в результате которого противник был выбит из города, станция железных дорог захвачена и подвергнута разрушению, взорван артиллерийский склад противника с одним миллионом снарядов».
Островский после описания освобождения тюрьмы предлагает рассказ Самуила Лехера о казни Вали Брузжак, о котором мы уже говорили, вводит эпизод гибели шепетовского комсомольца Миши Левчукова, сражавшегося вместе с Серёжей Брузжаком в ударной группе Голикова, о которой тоже есть информация у Какурина, и только после этого на стр. 178 Островский рассказывает о взятии Бердичева:
«Одиннадцатая дивизия, направленная на захват Бердичева, встретила в городе ожесточённое сопротивление белополяков.
На улицах завязался кровавый бой. Преграждая дорогу коннице, строчили пулемёты. Но город был взят, и остатки разбитых польских войск бежали. На вокзале захватили поездные составы. Но самым страшным ударом для поляков был взрыв миллиона орудийных снарядов – огневой базы польского фронта».
Заимствование фактов не вызывает сомнений. А через пару десятков строк, посвящённых ощущениям Корчагина и ещё одной атаке со страшным "Даёшь!", в романе на стр. 179 описывается взятие Новоград-Волынского:
«Утром 27 июня, переправившись в конном строю через реку Случ, будённовцы ворвались в Новоград-Волынский, преследуя поляков по направлению местечка Корец. В это же время сорок пятая дивизия Якира перешла реку Случ у Нового Мирополя, а кавалерийская бригада Котовского бросилась на местечко Любар».
Почти дословно то же самое читаем у Какурина на стр. 176:
«Конная армия в день 27 июня имела крупный успех: её главные силы утром 27 июня переправились через р. Случ и овладели г. Новоград-Волынском и начали преследование противника в направлении на Корец, в то время как 45 стр. Дивизия форсировала р. Случ на участке Урля Нов. Мирополь, направив кавалерийскую бригаду Котовского на м. Любар».
И, наконец, заключительная часть восьмой главы – ранение Павла Корчагина, то самое ранение, которое становится первопричиной всех последующих бед Корчагина, но не Островского, как полагали многие.
Мне жаль огорчать тех, кто свято верил в подлинность описанных писателем событий, они и были таковыми, но не всегда с Островским. Сам Островский, скорее всего, был ранен, если был, в другом месте и при других обстоятельствах. Ведь в той же книге Какурина мы читаем всего лишь одну фразу:"19 августа в районе Львова убили Летунова", но именно она позволила Островскому написать на стр. 180:
«19 августа в районе Львова Павел потерял в бою фуражку. Он остановил лошадь, но впереди уже срезались эскадроны с польскими цепями. Меж кустов лощинника летел Демидов. Промчался вниз к реке, находу крича:
– Начдива убили!
Павел вздрогнул. Погиб Летунов, героический его начдив, беззаветной смелости товарищ. Дикая ярость охватила Павла».
Далее идут строки о том, как Павел врезается в гущу схватки и взрывом его выбрасывает из седла.
Но тут есть одна важная деталь. Фамилия начдива в книге Какурина ошибочно напечатана через букву «е», тогда как правильно его фамилия была Литунов, то есть через букву «и». Эта ошибка пошла и в книгу Островского. Кроме того, в то время Литунов Фёдор Михайлович был временно исполняющим обязанности делами начальника 4-й кавалерийской дивизии, и о гибели его С. Орловский так писал в своей книге «Дневник конармейца» на стр. 93:
«21 августа. Получено печальное известие, что в бою под Львовом убит начдив 4 т. Литунов Фёдор Михайлович. Отдавая приказание по дивизии, он был сражён пулей противника. Его временно сменил комбриг 2 Тюленев, которому приказано сдать дивизию бывшему начдиву 6 т. Тимошенко».
Кстати, чуть дальше в этой книге Орловский пишет:
«Наши потери у Львова громадны. Особенно велики потери от аэропланов, эскадрильи которых с утра до вечера бомбили части и их обозы».
Будь Островский очевидцем этих событий, то при его памяти и пунктуальности в отражении фактов вряд ли бы он забыл упомянуть аэропланы.
Внимательный читатель романа Островского, конечно, обратил внимание на упоминание писателем фамилии Голикова и сразу задался вопросом – а не тот ли это Голиков, что известен нам по имени Аркадий Гайдар и который тоже воевал в гражданскую войну примерно в тех же местах и может даже в то же время? Но приходится отвечать, что нет, не тот. Голикова Островский упоминает лишь однажды и весьма конкретно обозначив его, так что ошибиться невозможно.
На стр. 177 он пишет:
«В то время, когда четвёртая кавалерийская дивизия взяла Житомир, в районе села Окуниново форсировала реку Днепр 20-я бригада 7-й стрелковой дивизии, входящая в состав ударной группы товарища Голикова.
Группе, состоявшей из двадцать пятой стрелковой дивизии и Башкирской кавалерийской бригады, было приказано, переправившись через Днепр, перерезать железную дорогу Киев-Коростень у станции Ирша».
Все эти данные и фамилия Голикова взяты из той же книги Какурина, где на стр. 162 мы видим:
«Ударная группа Голикова должна была переправиться через Днепр на участке между устьями рр. Припять и Тетерев. К исходу 3 июня в районе переправы Печки… сосредоточились из ударной группы Голикова 73 стр. Бригада 25 стр. Дивизии и Башкирская кав. бригада, которые и начали переправу через р. Днепр 4 июня…
6 июня на правом берегу Днепра действовали уже 2 бригады 25 стр. Дивизии (73 и 75) и Башкирская кав. бригада, а 20 стр. бригада (7 стр. дивизии) дожидалась своей очереди для переправы в районе с. Окуниново…»
Сопоставление чётко всё показывает. Что же касается Аркадия Петровича Гайдара-Голикова, то, во-первых, в тот период он был лишь командиром роты и не мог в свои шестнадцать лет подняться до командира ударной группы, объединяющей несколько дивизий. Во-вторых, неизвестно точно мог ли он оказаться в какой-то момент под Киевом, когда командовал ротой на Кавказе. Ну, и, в третьих, что самое простое, это достоверно известно, что ударной группой командовал на самом деле Александр Григорьевич Голиков, на восемь лет старше своего знаменитого однофамильца, бывший поручик русской армии, а затем прославленный командир Красной Армии.
Особый интерес представляют записанные в рукописи, но не попавшие в опубликованный вариант романа два приказа, взятые Островским из книги Какурина. Доказать это было весьма просто после того, как удалось разобраться что это за приказы.
Первый приказ № 358 /сек. 89/ пол. II п. От 23 мая 1920 г. И часть из второго приказа № 231 от 17 июля 1920 г. Переписаны из книги необычайно точно с соблюдением всей орфографии, синтаксиса и формы. Так все номера частей даны римскими цифрами, как и у Какурина, пункты приказа записаны так же в подбор без красных строк. В этой пунктуальности переписывания и нашлось основное доказательство.
В первом приказе № 358 у Какурина в книге каждый номер пункта отделялся круглой скобкой, но после шестого пункта скобку пропустили, видимо, при наборе в типографии. А так как пункты приказа шли один за другим, то пятый пункт слился с шестым и выглядел в книге довольно неясно:
«5) Разграничительные линии, указанные в директиве моей №348/сек21 пол. 6. Ввиду возможности настоящей директивы распоряжения по ней командирам отдать шифром, как боевые задачи, касающейся непосредственно армии, а в отношении соседей самой краткой ориентировки».
Точно так же непонятно было записано и в рукописи Островского. При сопоставлении текстов настоящего приказа, имеющегося в Центральном государственном архиве советской армии, с текстами книги Какурина обнаружились и другие мелкие расхождения. Все они попали и в рукопись Островского, что окончательно подтвердило использование этой книги при работе Островского над романом «Как закалялась сталь».
Более того, при сопоставлении текста второго приказа с текстом копии того же приказа, имеющегося в Фонде ЦГАСА /Ф 4, оп 3, ед. хр. 59, стр. 474/, обнаружены незначительные расхождения в отдельных словах, знаках препинания. Так например, третий пункт копии приказа в ЦГАСА записан так (подчёркнуты расхождения):
«3. Твёрдо напоминать командному и комиссарскому составу его ответственность за строжайшее исполнение настоящего приказа.
Рабоче-крестьянская страна любит свою Красную Армию. Она гордится ею. Она требует, чтобы на знамени её не было ни единого пятна».
Этот же пункт у Какурина и Островского записан несколько иначе:
«3/ Твердо напомнить командарму и комиссарскому составу его ответственность за строжайшее исполнение сего приказа.
Рабоче-крестьянская страна любит свою Красную армию. Она гордится ею. Она требует, чтобы на знамени её не было ни одного пятна».
Последний абзац приказа в изложении Какурина попал и в опубликованный вариант романа /стр. 177/. Мною же даны полные тексты приказов из рукописи в примечаниях к первому тому цитируемого собрания сочинений Островского.
Убедившись окончательно в том, что восьмая глава первой части романа писалась по фактическому материалу, изложенному в книге Какурина, я пошёл к Г.М. Алексеевой, которая, как нам известно, писала под диктовку писателя с шестой по девятую главы первой части романа «Как закалялась сталь», и, изложив ей свои доводы, я попросил вспомнить, как она переписывала приказы из книги и как вообще писалась восьмая глава. Меня интересовала чисто техническая сторона творческого процесса. Ведь писатель в 1931 году не мог читать книг своими глазами, но мог с чьей-то помощью отбирать нужный материал, что-то отбрасывая, что-то оставляя и переделывая.
Галина Мартыновна, к сожалению, стала отрицать всякую вероятность того, что она переписывала хоть одно слово откуда-то, утверждая, что всё писала под диктовку Николая и что никакой книги Какурина не помнит. Ею даже было высказано сомнение – её ли почерком записаны тексты приказов. Тогда мне пришлось попросить Галину Мартыновну написать несколько предложений из приказа под мою диктовку на листке бумаги. Она охотно согласилась. И, не смотря на то, что тогда прошло ровно шестьдесят лет с момента записи романа её рукой, и что зрение уже пожилой женщины заставило её носить очки с толстыми стёклами, не смотря на всё это, почерк её, как мы убедились, почти не изменился. Запись того дня не оставила ни малейшего сомнения в том, что восьмая глава, в том числе и неопубликованные приказы, как впрочем и некоторые другие главы, написаны рукой Алексеевой.
Записав на магнитофон всю нашу беседу, мы отправились ещё к одному «добровольному секретарю» – жене Островского, Раисе Порфирьевне. Беседа с нею также фиксировалась магнитофонной записью. И здесь нам также не удалось ничего узнать, так как Раиса Порфирьевна утверждала, что к восьмой главе она не имела никакого отношения, как работал Островский с Алексеевой, она не знает, поскольку всё время бывала на работе, а книгу Какурина не помнит.
Тогда я вновь обратился к фондам Московского музея Островского и взял на этот раз неопубликованные воспоминания Г.М. Алексеевой. Оказалось, что ещё в 1939 году, то есть всего через три года после смерти писателя, она писала в своих воспоминаниях о том, как работала с Островским (правда, копия этого текста не подписана, а оригинал ещё предстоит найти) буквально следующее:
«Из вспомогательной литературы была единственная книга «Война с белополяками», из которой было взято для исторической точности несколько военных приказов и общая стратегия на фронте».
В другой копии более обширных воспоминаний, написанных Алексеевой в 1951 году и теперь уже заверенных её подписью, отмеченный факт снова утверждается, но несколько иначе:
«Позднее, начав регулярно работать с Островским, я убедилась, что у него действительно не было никакой вспомогательной литературы, если не считать добытый неведомо где сборник «Война с белополяками»; эта книга служила ему справочником, когда он диктовал восьмую главу о героическое прорыве частями Красной Армии польского Фронта».
Однако эти воспоминания просматривались Раисой Порфирьевной Островской, и к словам Алексеевой «добытый неведомо где сборник» «Война с белополяками» Раиса Порфирьевна делает карандашную сноску и поясняет:
«Для Алексеевой «неизвестно где». На самом деле я его купила в 1929 г. в Сочи».
Вот и стало ясно почти всё. Когда я прочитал Алексеевой её собственные воспоминания, она очень удивилась, но согласилась, что книга такая могла быть и, возможно, она сама не переписывала из неё, а кто-то другой выписывал, а уж потом переписывала она.
Р.П. Островская, услышав о воспоминаниях Алексеевой и приписке к ней, тоже сразу согласилась, что такое могло быть и, сетуя на память, тем не менее, весьма категорично сказала, что к Островскому, когда он работал над первой частью романа, в Мёртвый переулок приходили только И.П. Феденёв и М.З. Финкельштейн, но что Феденёв помогал лишь организационно, т.е. ходил по редакциям и издательствам, и даже распределял гонорары между наследниками после смерти Островского, а Финкельштейн помогал непосредственно в работе над книгой, т.е. мог читать страницы из «Войны с белополяками», советовать что-то и т.д.
Учитывая эти слова Р.И.Островской, интересно узнать, почему среди почерков «добровольных секретарей» Островского нет почерка Финкельштейна, или он есть, но не опознан.
Из разговора с директором Сочинского музея Н.А. Островского Л.П. Зюмченко выяснилось, что в их мемориальной библиотеке есть книга Н.В. Какурина и В.А. Меликова «Война с белополяками», которую они считали полученной от адъютанта К.Е. Ворошилова в 1935 г и потому рассматривали её только с точки зрения использования её писателем в работе над романом «Рождённые бурей». Наши исследования и тот факт, что в обнаруженной в Сочи книге отмечены карандашом именно те страницы и абзацы, которые были использованы Островским в работе над романом «Как закалялась сталь», позволяют утверждать, что данная работа является лишь началом к раскрытию сложного творческого процесса Н.А. Островского в работе над романом «Как закалялась сталь». Видимо, предстоят ещё находки литературных источников, а, может, и не только литературных, которые использовал писатель в своей работе в целях максимально точного отображения окружавшей его жизни.
Не весь фактический материал, предложенный Островским в рукописи, сохранили редакторы в опубликованном материале, но и то, что попало, отличалось, как мы видим, жизненной правдой, переработанной в художественную форму. И создавалась эта правда скрупулёзно, кирпичик за кирпичиком, что и позволило Островскому говорить, что «В книге дана правда без всяких отклонений». Это главное стремление писателя – отразить правду жизни – он сохранял и после выхода романа, когда по нему, советуясь с автором, стали писать постановки, готовить экранизации фильмов. Но это уже другой разговор.
