Евгений Мисюрин
Варадеро не будет
Глава 3. Люди – не мыши
Моторин сидел на надувном матрасе возле ворот контейнера и смотрел на суетящегося над порогом Сиротина. Состояние было как перед первым погружением. Вроде бы всё предусмотрено, но в руках дрожь от волнения, в голове сами собой возникают пункты, которые следует не забыть, сердце колотится так, что отдаёт в ушах. И что-то ещё, что следовало сделать, но оно совершенно вылетело из головы.
Старик повернулся к физику и спросил то, что давно хотел, но забыл за ворохом свалившейся информации.
– Серафим Викторович, а чем ваша лаборатория занималась до временных разработок?
– Ох, Павел Степанович, я совсем запамятовал, – он выпрямился и залез во внутренний карман пиджака.
Порылся и достал оттуда обычную на вид батарейку несколько туалетной маркировки «АА».
– Вот! – гордо произнёс он.
Понятно, что обычный аккумулятор не вызвал бы в лице кандидата наук такой вспышки гордости, поэтому Павел взял изделие в руку, внимательно осмотрел. Хорошо бы очки, но и без них видно, что наклейка выполнена кустарно, на обычном принтере, содержит сведения об изготовителе – «ООО Грабат», вольтаж, два и три десятых, и ёмкость. Здесь глаза старика полезли на лоб, потому что либо в маркировку закралась ошибка, либо эта мелочь действительно выдаёт целый киловатт.
– Как? – только и спросил он.
– Испанская разработка. Графен. Они представили её ещё в пятнадцатом году, тогда же началась распродажа участия в проекте. Подключились, как обычно, китайцы, немцы, ну и России достался небольшой участок. Так что технологии были переданы в нашу лабораторию, ну, а мы их немного доработали под бытовые нужды. Двадцать таких батареек сейчас могут заменить обычный автомобильный аккумулятор. Опять же, время зарядки у этой игрушки всего три минуты.
– На весь киловатт?
– Абсолютно. Я, Павел Степанович, положил вам почти весь наработанный запас изделий и спецификацию к ним.
– Сколько? – голос от возбуждения хрипел.
– Триста одиннадцать штук. Больше, увы, нет.
Старик помолчал, потом с надеждой спросил:
– Как вы думаете, получится изготовить подобное в реалиях начала двадцатого века?
– Очень сомневаюсь. – Сиротин покачал головой, но в глазах его светилась гордость.
– Жаль. Можно было сконструировать полностью электрическую подлодку с неплохим запасом автономности, если бы удалось собрать хотя бы тысячу таких аккумуляторов.
– Увы, Павел Степанович, увы. Мы и так можем выдавать не больше двух единиц продукта в день. А у нас ведь ещё и заказы. Так что постарайтесь уложиться в рамки существующего. Вы опись содержимого уже прочли?
– Только просмотрел. К сожалению, на детальное изучение не хватило времени, уж больно всего много.
– Значит, первым делом её и изучите, – Сиротин потёр ладони и с азартом посмотрел на Моторина. – Ну? Готовы?
– Запускай, боярин, свою бесовскую машину, – фразой из фильма ответил старик и махнул рукой.
– Тогда я вас запираю, Павел Степанович. Не забудьте, ворот – вот он, в нижней части.
Физик подёргал примитивный металлический запор в виде поворотного засова с приваренной металлической дверной ручкой и снова посмотрел на Павла.
– И не волнуйтесь. Всё будет хорошо, и через год я вас заберу. Таймер я уже взвёл, а теперь, до свидания.
Он ещё секунду переминался с ноги на ногу, то ли не решаясь обнять старика, то ли оттягивая до последнего момент выхода из контейнера. Наконец, перешагнул порог, задвинул обе створки и со страшным скрипом завернул запор. Моторин остался один.
Павел оглядел ставший за полгода привычным контейнер, улёгся на надувной матрас, как советовал физик, и постарался выбросить из головы все мысли. Снаружи раздался лёгкий гул, понемногу повышающий тональность, тяжёлый сорокафутовик завибрировал, сначала незаметно, но всё больше набирая амплитуду, наконец, раздался звук лопнувшей автомобильной рессоры и всё мгновенно стихло.
Не было ни движения, ни звука, само время и то не ощущалось. Изменилось освещение. Тусклая лампочка под потолком вместо мягкого жёлтого сменила частоту на режущий глаза синий свет. Старик с ужасом почувствовал, что даже его вес стал иным. Теперь тело весило не меньше тонны. Даже пошевелить пальцем он теперь не мог. Веки, и те не двигались, и глаза сразу же начало безбожно щипать. А ещё через секунду Моторин понял, что он не дышит. А когда прислушался к собственным ощущениям, заметил, что и сердце не бьётся.
Жаль, что я не пережил переноса, печально подумал старик. Или уже не старик? Интересно, после смерти возраст сохраняется, или каждый получает возможность выбрать себе любой подходящий?
Павел осознал, что в теле у него ничего не болит, но и пошевелить он не может даже глазами. Более того, взгляд, так ни на чём и не сфокусированный, остался направлен в неопределённую точку пространства, охватывая лишь нечёткие образы стоящих у стены станков, задней ножки стула, лампочки над входом, и чего-то непонятного, неизвестно как висящего над порогом. Через какое-то неопределённое время Моторин понял, что это зависшая в воздухе неподвижно бумажка.
И тут всё кончилось. Раздался глухой удар, и голова старика по инерции провалилась в гулкое нутро матраса, а тело подпрыгнуло, спружинив. Листок бумаги завершил свой изломанный полёт и опустился на пол, а трубы в дальнем конце контейнера отметили окончание путешествия дружным негромким звоном.
Вновь появилось чувство тяжести, где-то снаружи послышались еле различимые звуки, лампочка вновь светила уютным жёлтым светом. Тело снова дало о себе знать лёгким прострелом в печени, ускоренным пульсом и дыханием. Глаза долго не могли проморгаться.
Живой. Моторин кое-как поднялся на четвереньки и в несколько приёмов отвернул запор на двери. Внутрь тут же ворвался свежий, пахнущий лесом, воздух, послышался оглушительный птичий крик, а в глаза ударило ослепительное летнее солнце.
Это было последнее, что запомнил старик, потому что в следующее мгновение он уже жалел, что перенёс путешествие во времени, а не умер так тихо и безболезненно по пути. Сначала скрутило сердце. Оно рвалось из груди, поднимая частоту биения до отсечки, а грудная клетка сворачивалась внутрь, стараясь удержать на месте непослушный мотор. Каждый удар отдавался молотом в голове, ушах, ногах, животе. Потом в хор включилась партия печени и Павел скрутился в другом направлении, стараясь ладонями удержать от боли рвущийся в клочья орган. Но вместе с печенью начали ныть почки, поджелудочная, о существовании которой старик до сих пор не догадывался. Затем огнём разгорелись лёгкие, а в жилы кто-то запустил вместо крови жидкий свинец.
Моторин кричал, не в силах терпеть охватившую всё тело боль, но голос тоже подвёл, связки выдавали какой-то нечеловеческий скрип. Из носа потекли сопли, из глаз слёзы, из ушей, кажется, тоже начала сочиться какая-то гадость. Старик катался по надувному матрасу, не в силах оставаться на месте хотя бы секунду, пытаясь найти положение, в котором было бы терпимо чувствовать этот ужас. Но такое положение никак не находилось. Болело всё тело, начиная от пяток, до, кажется, корней волос.
Зудели и ныли глаза, норовя выскочить из орбит. Разрывалось на куски лицо, чего вообще никогда в жизни не было. Давала о себе знать каждая мышца и каждый сустав. В животе вообще наблюдалось несколько очагов боли, она накладывалась на круговорот кишок… Моторина вырвало. Потом ещё раз. Он лежал в луже рвоты лицом, не в силах даже сдвинуться.
С этого момента в организме будто прорвало плотину. Чих, кашель, рвота, пот выносили свои отходы из измученного тела. Через минуту к ним подключились другие органы. Старик впервые с годовалого возраста обделался, причём несколько раз подряд. Если добавить к этим ощущениям обильно сочащийся сквозь поры пот, нескончаемую слюну, боль, пронзающую при каждом малейшем движении, да и без такового…
Сколько продолжалась эта мука, старик не знал. Кричать он уже не мог, оставалось лишь скрипеть зубами. Но предатели зубы от такой нагрузки повылетали в первую же минуту, а может час. А может вообще вечность. Сколько времени он терпел это состояние, Моторин не представлял. Мысли в голове возникали обрывками и пропадали до того, как он успевал их полностью понять.
Наконец, не вынеся муки, Павел Степанович потерял сознание.
Очнулся Моторин от невыносимого голода и жажды. Но как только открыл глаза, в нос ударила жуткая вонь. Павел одним прыжком вылетел из контейнера, с гулким стуком распахнув по пути тяжёлую створку, и его тут же скрутил приступ рвоты.
Ещё бы, печально подумал старик. Меня же несло изо всех технологических отверстий. Надо бы помыться. Там где-то была пара пятилитровок с водой. В этот момент в ушах послышался плеск недалёкого ручья. Стоп! Зачем пятилитровки? Это же начало двадцатого века. Экология. Вода чистая. Лучше всего будет вымыться в ручье. Моторин мгновенно сбросил стоящую колом изгаженную одежду и голышом рванул в сторону воды.
Бежалось легко, как раньше. Наверное, местный воздух оказал своё целительное воздействие, но Павел пробежал двести метров по редкому лесу за какие-то секунды. Наконец, впереди блеснул в лунном свете поток, и Моторин с размаха бросился в воду. На лету мелькнула мысль, что он может попасть на корягу, удариться головой о камень, но через мгновение тело погрузилось в нирвану обжигающе холодной воды.
Смыть с себя грязь и нечистоты, почувствовать, наконец, чистую воду всеми порами отмытого тела, лечь, расслабиться, и ощутить приливающую к мышцам силу. Какое блаженство. Старик пролежал в потоке не меньше получаса, выставив наружу только лицо. Наконец, поднялся, с удовлетворением отметил, что все неприятные ощущения, мучившие его неизвестно какое, но невероятно долгое, время, бесследно прошли, и легко, пружинящим шагом, вышел на берег. Оставался ещё один момент. Выстирать одежду, вымыть надувной матрас и провести приборку в контейнере.
К утру всё было сделано, одежда развешена сушиться, матрас приколот за резиновые проушины веточками, чтобы не сдуло ветром. Сам же хронопутешественник нашёл в свете восходящего солнца десяток сухих дубовых веток, развёл небольшой костёр и теперь варил в походном котелке макароны по-флотски с консервированной тушёнкой. На душе было легко.
Макароны кончились внезапно. Казалось бы, вот только что взял алюминиевую ложку и начал есть, как заметил, что скребёт уже по донышку. И не сказать, что голод полностью утолил. Моторин подхватил котелок и рванул в сторону ручья. Из второй банки следовало сварить шулюм. А пока нехитрая еда будет готовиться, определить свои координаты. Теоретически они должны примерно равняться тридцати девяти градусам северной широты и около ста двадцати одного градуса восточной долготы. Точно, с минутами, всё записано в ноутбуке, и когда старик вычислит точное место попадания, останется только спускаться на юго-восток, к людям. К нашим, русским людям.
В начале прошлого века, как ни странно, над планетой не кружилось ни одного спутника, так что навигатор ничем помочь бы не смог. Оставалось вычислять по старинке, но Моторин был к этому готов. Секстан установлен строго горизонтально, место выхода солнца заботливо отмечено чертой на земле, солнечные часы, а точнее, ветка, торчащая вертикально вверх, на всякий случай воткнута в грунт. Выходит, не далее, как завтра, широта будет более или менее определена. Ну, а ночью, по звёздам, можно будет высчитать и долготу.
Хорошо, что точно известна дата и время появления. Часы заранее выверены, а значит, можно не сомневаться, что солнце встало ровно в шесть часов, двадцать минут.
Следующие два дня и две ночи Павел Степанович посвятил измерениям координат, а последующие за ними три – проверке и перепроверке. Измерения, таблицы, карты звёздного неба, расчёты, и снова, измерения, таблицы, карты, расчёты… По всему выходило, что либо приборы врут, либо Земля за сотню лет изменила не только свой наклон, но и положение в пространстве, либо он попал немного не туда. Ну, как немного… Вместо юго-востока Азии звёзды уверенно показывали Северную Америку. Правда, тоже юго-восток. Где-то в районе штата Теннесси, если верить заложенным в ноутбук картам.
Только убедившись, что находится совсем не там, куда направлялся, Павел Степанович Моторин позволил себе отвлечься. Следовало хорошенько обдумать ситуацию и решить, что же делать дальше. Так что старик заварил себе любимого чая из ромашки, шиповника и кипрея, сел за ставший привычным рабочий стол, и впервые за последние дни бездумно посмотрел куда-то вперёд, ни на чём особенно не фокусируясь.
Но тут же напрягся. В контейнере явно был кто-то ещё. Прямо на Моторина с листа полированной нержавейки смотрел смутно знакомый молодой человек. Чёрные, чуть вьющиеся короткие волосы, лёгкая небритость, тёмной вуалью закрывающая широкие скулы и квадратный подбородок… Где-то он уже видел это лицо. В памяти возник запах хозяйственного мыла и пасты ГОИ, звук бритвы, скользящей по кожаному ремню… Точно. Это лицо он видел множество раз в зеркале, когда брился перед утренними построениями. Всё-таки получилось!
Только сейчас старик… хотя какой уже старик? Снова молодой человек! Так вот, только сейчас Пашка Моторин сообразил, что давно уже у него ничего не болит, сквозь пустые дёсны, как в детстве, пробиваются новые крепкие зубы, а глаза видят настолько чётко, что он легко может сосчитать количество лапок у сидящей в двух метрах от него мухи. Ручей, вспомнил Моторин. Мне по звуку казалось, что он метрах в десяти, а бежать пришлось не меньше двухсот. Значит, и слух пришёл в норму.
– Ну, спасибо тебе, Сиротин, – со счастливой улыбкой сказал бывший старик.
Глава 4. Голь на выдумку хитра
Следующую неделю Павел Степанович в основном ел. Точнее, не ел, а Жрал. Вот так, с большой буквы. Организм в процессе преобразования сжёг не только все жировые запасы, но и изрядно подточил мышечную массу, и так невеликую у бывшего старика.
Глядя в лист полированной нержавейки, заменявшей зеркало, Моторин теперь видел, как он сам утверждал, «дистрофана». Вес упал до сорока одного кило, рёбра, таз, и ключицы торчали так, что можно было изучать анатомию, основным элементом ног были узловатые коленки, непропорционально большие по сравнению с тощими бёдрами и голенями, и огромные, широкие лапы. Для восполнения массы организм просил пищи. Постоянно.
Так что день начинался с дежурного бутерброда с тушёнкой. После первого завтрака Моторин бежал заниматься. Теперь, в молодом состоянии, даже остаток мышц выполнял силовые упражнения лучше, чем в прошлом, старом виде. Но вот растяжка пропала напрочь.
Поэтому Пашка хватал пару камней килограммов по пять и нёсся с ними по пересечённой лесной местности десять километров. Затем полноценная тренировка на растяжку и работу всех групп мышц по очереди, водные процедуры в холодном ручье, и наконец, долгожданный второй, плотный, завтрак.
Первым из кулинарного марафона выбыл хлеб. Банально заплесневел. Из десяти взятых с собой буханок удалось съесть только шесть. Остальные пропитались сине-зелёными грибами и стали пригодны только для добычи пенициллина. Выкидывать их Павел не стал, но и травиться пропавшим продуктом тоже не решился.
Следующей с дистанции сошла вермишель. Моторин раньше не представлял, что можно за неделю умять десять кило макарон. Раньше, в пожилом возрасте, этого количества вполне хватило бы как минимум на полгода. А тут, бухнул в котелок, тушёнки намешал, глядишь, и нет ничего. А сам, как и не ел.
Кстати, тушёнка тоже приелась. Всё чаще в своих фантазиях вновь молодой Пашка видел исходящий соком жареный кусок мяса. Небольшой, килограмма на три. Или на пять.
Так что неудивительно, что, заметив при очередной пробежке оленя, первые мысли его были на тему шашлыка.
Моторин нёсся по лесу, легко огибая огромные, в три обхвата дубы. Затем бросил камни и рывком разогнался, толкнулся стопой о комель на высоте метра, прыжок, схватился за ветку, та даже не шевельнулась под его массой, раскачался, бросок, приземлился на ствол, присед в полёте, снова прыжок, и вот он уже стоит на толстой развилке метрах в трёх над землёй. Эдакий лесной паркур.
А под деревом удивлённо глядит на прыгуна коричневый в белых пятнах, лопоухий безрогий олень. Жуёт себе что-то, поводя в стороны бурым, ноздреватым носом. Моргнул пару раз чёрными пышными ресницами, тряхнул головой, и унёсся в чащу. И прибить-то его нечем.
Сначала Моторин собирался сделать для охоты копьё. Даже нашёл подходящую палку, целый день кидал её в цель, нарабатывая меткость. Но уверенное поражение можно было обеспечить не далее, чем на пятнадцати метрах. Ходовые испытания показали, что настолько беспечные звери в лесу не водились. Зато из копья получились отличные дрова для костра.
Следующей задумкой был лук. А что? Оружие, можно сказать, проверенное веками. Вот только для него пришлось долго искать подходящую древесину. А когда можжевеловая ветка почти в человеческий рост, наконец, нашлась, оказалось, что её ещё надо пару дней сушить, причём, в тени, не под прямыми солнечными лучами, вырезать, кипятить, сгибать, шлифовать… А ещё стрелы. Найти прямые ветки подходящей длины и толщины не получилось, и Пашка просто привязал к десятку подходящих метровых веточек груз, повесил их вертикально сушиться над углями. Через пару часов боезапас был пригоден к доработке.
Проще всего оказалось с тетивой. В контейнере хранилась толстая леска, двухмиллиметровка. Неизвестно, на какую рыбу рассчитывал Сиротин, но килограммов двести леска держала легко. А сплетённая вчетверо, она дала отличную тетиву.
Наконечники легко получились из обрезков пустых банок, с перьями среди деревьев тоже не было проблем. Всё бы хорошо, если бы Моторин умел пользоваться тем, что создал. Как он ни старался, дальше, чем на двадцать метров стрелы в цель не летели. Точнее, попадания были, но либо в край мишени, либо неглубоко. Попытка добыть таким образом вожделенного оленя удачи не принесла. Первая стрела легла точно, куда целился – в бок, туда, где предположительно находилось сердце будущего шашлыка. Но, не пройдя глубоко в тушу, стрела только легко подранила животное. Как и следовало ожидать, жертва одним прыжком унеслась в чащу. Вторая стрела, спешно пущенная вдогонку, лишь насмешливо скользнула по крупу.
Целый день провёл Моторин в лесу впустую и вынес оттуда только понимание того, что способ охоты следует сменить. Всю следующую тренировку он выдумывал варианты добычи дикого мяса.
Помогли солёные крекеры, пачка которых лежала среди продуктов и успешно подъедалась хронопутешественником. Они и стали приманкой. А леска, та самая, толстая, пошла на силок.
Недалеко от места, где впервые встретился в лесу олень, рос подходящий дуб. Подходящий, потому что в нескольких сантиметрах от земли у него из ствола торчал обломок сучка. Туда и пошла леска.
Итак, пяток крекеров на покров из прелых листьев и редкой тонкой травы, вокруг него на тоненьких веточках в тридцати сантиметрах над землёй широкая петля из лески. Если не знать, то с трёх шагов незаметно. Дальше леска через сучок поднимается к ветвям дуба, где и сидит непосредственно охотник.
Перед этим Моторин тщательно вымылся, ополоснулся отваром местных трав, и теперь надеялся, что человеком от него не пахнет. Выбрал удобное место, свесил ноги, откинулся на ствол и положил на колени бывший лук с привязанным к нему концом лески.
Ждал почти до вечера. Уже на закате, привлечённые запахом соли, к приманке подошли трое. Самец с маленькими, в две веточки, рожками, и с ним пара самок. Мужик, как и положено, полез пробовать первым. Еле сдерживая дыхание, Пашка дождался, пока рогатый сунет морду в петлю, после чего выдернул дрожащей рукой из ветки нож, и прыгнул, сжимая лук в руке.
Леска, привязанная к середине лука, послушно затянула петлю на передней части морды копытного. Самки в испуге синхронно прыснули в стороны, прячась за деревьями, а самец попытался поднять голову, но законы физики были против. Зацепленная за сучок леска неумолимо волокла его по земле, сдирая шкуру с оленьей морды и оголяя бледно-розовые кости черепа.
Душераздирающее зрелище. Моторин приземлился рядом с добычей и без промедления вонзил в неё нож. Клинок вошёл глубоко, на зависть любой стреле. Туша пару раз дёрнулась, и затихла. Всё. Добыча. Охота удалась.
Пашка вскочил на ноги и в порыве радости сплясал вокруг мёртвого оленя какую-то невероятную в своей дикости джигу. Затем связал добыче задние ноги, подвесил головой вниз на ближайший сук и начал свежевать.
Мясо кончилось ещё через четыре дня. Что такое двенадцать кило парной оленины для молодого, вечно голодного организма? Правильно, несколько порций хорошего бифштекса. Так что вскоре свежатина была успешно доедена, а на смену ей пришли мысли.
Сидеть здесь Моторину целый год. А значит, нужно пережить зиму. Сейчас, когда ночи тёплые, он успешно ночует в металлическом контейнере. Но в Теннесси зимой стоят морозы. И тогда для зимовщика остаётся два выхода. Либо строить свой дом, либо идти к людям.
Из книги о Томе Сойере Пашка помнил, что прийти в городок той поры, чтобы наняться на работу с предоставлением жилья, считалось нормальным. Например, пойти в помощники к кузнецу. Да хоть и за скотом ухаживать, он готов на любую работу. Правда, в книге описывался городок на реке Миссури, но какая, в принципе, разница? Кроме того, Моторин очень надеялся, что Штаты начала двадцатого века в большой степени состояли из эмигрантов первой волны, а значит, человек, говорящий по-английски с его чудовищным акцентом, не будет тут же принят за шпиона.
Вопрос, когда к ним идти, к людям. Сейчас, в преддверье лета, не очень-то и хотелось. Начинается интересная пора, когда можно и на рыбалочку с охотой сходить, да и вообще, адаптироваться. Но, вместе с тем, если выйти к людям поздно, то можно не найти подходящего рабочего места.
А ещё, пришла ему в голову неожиданная, но очень смелая мысль, можно поискать, например, золото. И тогда приехать в город не нищим в поисках работы, а небедным старателем. Идея намыть в песке золотишка возникла, когда он увидел характерный блеск на дне ручья, утром, во время водных процедур. Правда, Моторин никогда не слышал, чтобы в штате Теннесси добывали жёлтый металл в промышленных масштабах. Но зато было известно, что разовые самородки небольшого размера появляются иногда в самых неожиданных местах. Даже в излазанных вдоль и поперёк кавказских горных реках.
Два дня он делил своё время между промывкой возможного золотого песка и сиденьем на ветке дуба в ожидании следующей порции оленины. К сожалению, не удалось ни первое, ни второе. Да, самородок нашёлся, но всего один, весом ровно двадцать три грамма, если верить электронным весам. Как ни нырял старатель, как ни разгребал речную гальку, заветного блеска больше не было. Да и песок на излучине не принёс ни крупинки благородного металла. Единственной полезной находкой оказалось множество кусков гематита, судя по блеску, очень богатого. Так что, если Моторин решит заняться сталеварением, у него под рукой окажется великолепная железная руда.
Хитрые олени, похоже, догадались, что бесплатные крекеры бывают только в силках, и старались больше не встречаться с Пашкой. Пару раз он видел их уши, торчащие над кустами, иногда мелькала за толстым стволом вожделенная пятнистая оленья задница, но в ловушку копытные категорически не шли. От отчаяния Павел даже возобновил охоту с луком, но, растеряв за один день все стрелы, бросил это занятие. Две унёс в своём теле на редкость живучий олень, а три сломала семья кабанов, просто прогулявшись по ним. Стрелять в этих монстров Моторин даже не пытался.
Одно время хронопутешественник был близок к тому, чтобы распотрошить оружейный сейф в контейнере. Надо заметить, что Павел Степанович старался использовать заброшенные вместе с ним в прошлое ресурсы очень бережно. Ведь понятно же, что после неудачного опыта Сиротин обязательно постарается отправить его ещё раз, уже в нужное место. И если при возвращении окажется, что Моторин почём зря растрынкал весь боезапас, то может возникнуть конфликт. Опять же, из оружия присутствовали два автомата, АК пятьдесят восьмого года выпуска, «Ксюха» АКСУ, и винтовка Мосина, которая на поверку оказалась совсем почти годной, но тронутой коррозией, и с половиной приклада. Патронов в общей сложности не набиралось и трёх сотен, если сложить все калибры. Не очень вдохновляющий арсенал. Хорошо, хоть был какой-никакой ЗИП.
Оставалось мастерить самострел из подручных материалов. На эту мысль Моторина натолкнула опись. В ней указывалось немалое количество цилиндрических ниодимовых магнитов. В сочетании с графеновыми аккумуляторами они могли дать неплохой результат.
Первое, что сделал хронопутешественник, это собрал из цилиндров шток, насадил на него тугую немагнитную пружину и подобрал подходящего диаметра трубку. Потом намотал на трубку сорок витков толстого медного провода и подключил аккумулятор. И тут же получил удар в живот такой силы, что долго не мог продохнуть. Катушка пуляла магниты с приемлемой скоростью. Стрелять, конечно, таким образом было нельзя. Разве что, взводить…
Подходящая дубовая ветка нашлась легко. Два часа работы, и готово ложе, в казённой части которого закреплена катушка. Пружина надета на магнитный шток, конец закрыт сточенными до нужного диаметра двумя десятирублёвыми монетами. Собран простейший спусковой механизм на обычной пружинной защёлке. Батарея подсоединена, нажатие кнопки, шток, преодолевая сопротивление пружины, движется назад, и казённая часть дубового ложа с треском отламывается.
Электромагнит получился очень сильный, но, похоже, дерево для такой конструкции совсем не годится. Пришлось использовать бронзу. Сталь нельзя – магнитная. Бронзы в контейнере не нашлось, но зато были медь и олово. А также набор из десяти разнокалиберных графитовых тиглей. Закоротить на графит пару батареек – дело нескольких минут. Дольше медную проволоку на мелкие кусочки кромсал. Чуть не начал плавку, когда вспомнил, что стоило сначала продумать конструкцию целиком и подготовить модель под отливку. Так что включил ноутбук и уселся за автокад.
На следующий день электромагнитный самострел был готов. Хороший, двадцатизарядный, с полированным закрытым направляющим каналом. Сначала Пашка хотел использовать для болтов магазин от «Ксюхи», но не сложилось. Либо заряды норовили выскочить в направляющий жёлоб все разом, либо застревали, и тогда случалась осечка. Так что пружина пошла модели Калашникова, а вот обойму мастер придумал свою, в один ряд.
Боёк на обратном ходу сдвигал назад тонкую алюминиевую планку, в образовавшуюся щель поднимался один болт, после чего планка, соскочив, становилась на место. Таким образом вопрос с осечками был решён. Единственное, что не устраивало самородного оружейника, это выскакивающий в лицо магнитный шток. Пришлось мастерить какой-никакой приклад.
В результате, самострел получился на десять сантиметров короче «Ксюхи», зато на полкило легче, если без заряда. Боеприпасом к нему служили деревянные десятисантиметровые стрелки с бронзовыми наконечниками. Пашка долго возился с их конструкцией, решал, как приделать оперение, чтобы стабилизировать полёт, но так и не смог преодолеть проблему застревания перьев в обойме. В итоге плюнул, и на токарном станке проделал в стрелках винтовые прорези. Получилось неплохо.
Первую стрелу он потерял сразу же. Выстрелил в дуб с двадцати метров и не смог вынуть полностью ушедший в дерево боеприпас. Пришлось у следующих делать круче угол заточки наконечника. Но это даже к лучшему, больше останавливающее воздействие.
Дальность полёта болта удалось вычислить очень примерно. Больше пятисот метров. Найти заряд так и не получилось. Зато убойная сила оказалась не меньше, чем у пресловутого «Пустынного орла». Первый же выстрел с ветки вниз пробил тушку несчастного животного насквозь. Ну и что, что это был барсук, всё равно болт на полметра ушёл в землю. В результате переточек угла наконечника методом проб и ошибок, следующий снаряд впечатал матёрого кабана рылом в землю. И это при условии, что болт потом пришлось выковыривать из свиного мозга.
А главное – мясо! Теперь Моторин не волновался. Стрелять из пулевого, или в этом случае из «болтового» оружия у него получалось куда точнее, чем из лука. Главное – аккумуляторы заряжать. А то одного хватало всего на полсотни болтов. Но конструктор не унывал. Надо будет – он и водяное колесо в ручей опустит, и генератор к нему приладит. Зато теперь, глядя в зеркало, Павел видел уже не жертву анорексии, а мускулистого молодого человека.
