Евгений Михайлович Беркович
Еврейская Старина. №2/2019

В Янги-Базаре каждый день хоронили людей, особенно высокая смертность была среди эвакуированных детей и стариков. Они умирали не только от малярии, но еще и от голода.

Женя устроилась грузчицей на мелькомбинат, и это спасло ее и детей от голодной смерти. Иногда мука просеивалась из надорванных мешков и какие-то её горстки удавалось собрать и донести до дома, пряча ее в потаенных местах. Изредка попадало на стол семьи и так необходимое детям молоко, о мясном можно было только мечтать, спасало еще и то, что в этом южном крае росли фрукты, но и они стоили дорого, но всё же иногда удавалось полакомиться и ими.

Каждый новый день оправдывал надежды тех, кто получал весточку с фронта, долгожданное письмо от любимого мужа, отца, сына, брата, и приносил безутешное горе тем, кто получал похоронки. Все письма, полученные Женей в Харькове от мужа, написанные в самом начале войны, пропали в дороге в той сумочке, что осталась в первом товарняке. Их переписка долго не возобновлялась, никто из них не знал о судьбе, выпавшей на долю каждого. Они искали друг друга и, в конце концов, нашли. Настал праздник и для Жени, начали приходить письма с фронта, но вскоре переписка снова прервалась, и Женю начала одолевать тревога, все ее мысли были о любимом супруге, а он в это время доблестно воевал, как и подавляющее большинство его соотечественников. В Сталинградской битве муж Жени был очень тяжело ранен, и это было уже второе его ранение, и он надолго попал в госпиталь. Но Женя тогда об этом ничего знала.

23 августа 1943 года Харьков был во второй раз освобожден от фашистов. Это радостное известие вызвало среди эвакуированных харьковчан споры. Одни хотели тут же сорваться и любой ценой добираться до родного Харькова, другие были склонны подождать еще. Жене не терпелось вернуться домой, она только об этом и думала, но с детьми сразу же двинуться в путь не решилась. Надо сказать, что они покинули Янги-Базар раньше многих их соседей из числа эвакуированных. Обратная дорога тоже оказалась нелегкой. Многих не покидало чувство радости, надежды на скорое свидание со своим домом, но оно смешивалось с отягощающим чувством неизвестности. Ведь точно никто не знал, какие последствия нанес ураган фашистского варварства. Никто еще не терял надежды на то, что остались в живых их родные и близкие, их друзья, оставшиеся в родном городе, несмотря на то, что уже было известно об уничтожении еврейского населения Харькова. У людей еще теплились надежды на встречу с родными, оставшимися в оккупированном городе.

В начале 1944 года Женя с сыновьями вернулась в Харьков. Они пришли на свою улицу и увидели руины своего разбомбленного дома. С трудом удалось им на первое время устроиться в бараке. А позже Женя, преодолев всевозможные препоны, получила десятиметровую комнату в двухэтажном деревянном доме, в которой они прожили ещё двадцать лет.

В 1945-м вернулся с фронта Иосиф, муж Жени, отец семейства. Он, награжденный орденами и медалями, дошел до Берлина, был дважды ранен, второй раз очень тяжело, пуля попала в голову, но всего несколько миллиметров оказались спасительными и позволили сохранить ему жизнь. А после пребывания в госпитале он снова вернулся на фронт. Его простреленную пилотку Женя перешила сыну. И Миша с гордостью носил её в годы своего раннего детства. Ни у кого из мальчишек в их дворе не было такой.

В «роковые, сороковые» каждое мгновение могло стать судьбоносным в жизни любого, оказался ли он волей судьбы на фронте либо в оккупации или по дороге в тыл, да и в самом тылу. Все находились между жизнью и смертью. Зачастую всё решали считанные минуты.

Знаете, почему рассказанная мною история завершилась счастливо? Потому что эту семью вела по жизни сама судьба да еще самоотверженность еврейской матери, настоящей «а идише мамэ»…

Из 2-го письма Бориса мне:

«Люба! На одном дыхании прочитал Ваш замечательный рассказ об эвакуации мамы Михаила. Спасибо за полученное волнение. В моих воспоминаниях присутствует лишь одна история, эмоционально сопоставимая с Вашей.

22 июня, ровно в 4 часа…

К этому дню Виктору, родному брату моей покойной матери, уже исполнилось 16 лет, хотя выглядел он старше: высок, широк в плечах. На призывном пункте он сказал, что ему 18 лет. Документов никто не потребовал – никто не стал разбираться в такой момент, когда страна в опасности…

Определили Витю в подразделение диверсантов. Лагерь по подготовке диверсантов находился где-то возле Москвы. В лагере новобранцев учили обращаться с оружием,

свертывать парашюты как будто после прыжка, но самих прыжков не было. Первый тренировочный прыжок, он же боевой, Виктор совершил уже при десантировании в тыл врага. Преодолев страх, юноша благополучно приземлился и свернул парашют…

Отряд состоял всего из нескольких бойцов, одним из которых по фатальному совпадению был Глеб – парень из его же, Виктора, дома, что в Москве на улице Чехова. Начали выполнять боевое задание, но уже через несколько дней немцы обнаружили их, окружили и загнали в неглубокое, большое и холодное болото. Простояв всю ночь по грудь в жиже, у наших диверсантов начались разногласия. Командир отряда приказывал не трогаться с места, а Глеб с другим бойцом решили пробиться через вражеский заслон. Немцы до утра постреливали и светили прожекторами, но в болото не лезли. Утром Глеб с товарищем стали выбираться из болота. Сначала было тихо, но потом раздались выстрелы, после которых снова все смолкло.

Простояв в болоте остаток дня, измученные, голодные, грязные, они под вечер стали осторожно выползать на твердую землю. Немцев нигде не было. Зато у края болота лежали тела погибших товарищей, их спасителей. Лица их были обезображены жуткими ранами от ударов штыков…

Много повидал Виктор за годы войны, но судьба хранила его, и он вернулся домой даже без единого ранения. А вот дома…

Много лет каждый раз, выходя из подъезда во двор, он внимательно осматривался, чтобы избежать невыносимо тяжкой встречи с матерью Глеба. «Почему Глеб погиб, а ты жив?»

Кем только не был Витя после той страшной войны: и часовых дел мастером, и механиком, и певцом, и завхозом в институте им. Курчатова. Пел в хоре Пятницкого, в Московской Оперетте. Даже ездил на гастроли за рубеж, но это уже в 60-ых…»

Продолжение моего ответа на 1-е письмо Бориса

За всё судьбу благодарю (былое и думы)

«Вернемся к событиям шестидесятых. Расскажу и о моем поступлении в ХГУ – в Харьковский университет в 1965 году.

Я увлеклась математикой лет с 13-ти, посещала математический кружок в университете, участвовала в олимпиадах, и неоднократно была призером, были грамоты. Потом, в 1962 году, когда я переходила в 9-й класс, в каждом районе Харькова открылись математические классы, и я перешла в такой класс в другую школу. А с 1-го сентября 1963 г. все 6 математических классов города, класс физиков и класс радиофизиков из разных школ объединили вместе. Так открылась в Харькове по инициативе профессоров ХГУ, члена-корреспондента Академии Наук УССР, Н. И. Ахиезера и академика Академии Наук СССР, В. А. Марченко, физико-математическая школа (теперь это физ-мат лицей) по примеру школы Колмогорова в Москве. Учиться в ней было нелегко, были регулярные отсевы; на следующий год, из 6-ти математических классов образовалось 5.

Мне было очень интересно там учиться, в результате я получила серебряную медаль (одна четверка по черчению). Учителя советовали поступать на механико-математический факультет университета.

В марте 1965 г. в ХПИ (политехническом институте) проводилась олимпиада по физике среди одиннадцатиклассников, будущих выпускников школ Харькова. Один ученик нашей школы и я разделили 1-ое место на этой олимпиаде. Вскоре пришел в школу представитель ХПИ познакомиться с победителями олимпиады и агитировать нас поступать на инженерно-физический факультет. Одного победителя он нашел, а меня не «нашел». Об этом мне рассказал учитель физики, преподававший физику в соседнем классе, но знавший меня. Я его поняла правильно, было ясно, что этот товарищ пришел в разведку, национальность парня ему подходила, а мой «5-ый пункт» никак нет. Однако я туда и не собиралась поступать, просто пошла на олимпиаду, чтобы проверить свои силы. В городе было хорошо известно об антисемитизме заведующего кафедрой физики ХПИ. На вступительном экзамене по физике почти всем евреям ставили двойки из года в год.

А ведь очень престижный инженерно-физический факультет ХПИ был образован благодаря талантливейшему еврею, профессору Фертику Саулу Марковичу, Лауреату Государственной премии Украины, выдающемуся ученому в области техники и электрофизики высоких напряжений. Там же преподавал математику очень известный профессор Израиль Маркович Глазман. А вот набирать студентов евреев не желали.

Документы я подала в университет на мех-мат, где обычно конкурс был небольшой, бывали даже недоборы и последующие отсевы после 1-го семестра. Но в 1965г. поступали, в основном, родившиеся в 1947 году – году, в котором рождаемость резко возросла. Вот и обозначился конкурс приблизительно 4 человека на место. А на следующий, 1966 год, в Ваш год поступления, был конкурс в 2 раза больший из-за двойного выпуска. Тогда и начали проявляться антисемитские тенденции среди некоторых экзаменаторов. Возможно, это исходило сверху, но ведь не все преподаватели проявили себя на этом «поприще», в другой аудитории принимали экзамены объективно. Мне не повезло, я попала к тем, кто старался выполнять соответствующие указания, либо сам проявлял инициативу.

Решила я абсолютно всё на письменном экзамене, но оценки не были вывешены, а только повесили списки получивших «2». На устном я получила 3 задачи повышенной сложности.

Довольно быстро решив и несколько раз их проверив, я стала прислушиваться к вопросам, которые задавали другим абитуриентам. До меня опрашивали человек 5—6. Мы, медалисты нашей школы, пошли в первых рядах. Мой одноклассник, тоже, как и я медалист с «5-м пунктом», отвечал до меня. Я слышу, у него спрашивают о признаке делимости на 11. В программе средней школы именно этот признак не изучают. В нашей физ-мат школе были занятия по дисциплинам 1-го курса университета и много дополнительных усложненных тем по элементарной математике. Но те, кто спланировали этих «умненьких еврейчиков» посадить в лужу, хорошо к этому подготовились; по всей видимости, узнали, какие темы всё же мы не изучали. Мой друг был озадачен и сказал, что в программе школы этого нет. Тогда ему предложили выбор: если он не отвечает на этот дополнительный вопрос, то ему ставят «4», а если сам догадается, то получит «5», но если же берется ответить и не ответит, то получит «2». Он согласился не отвечать и получил «4». А ведь медалистам (и мы на это очень надеялись) нужно было получить две пятерки, и тогда зачисляли уже без прохождения экзамена по физике и сочинения. Я подумала, что сейчас этот вопрос предложат и мне. Соответственно, начала записывать на черновике несколько трехзначных чисел, делящихся на 11. И ко мне пришла идея. Другой экзаменатор увидел, что я что-то пишу и оставив очередного абитуриента подошел ко мне. Казалось, что он доброжелателен ко мне. Увидев, что я на правильном пути, он спросил меня о моем предположении и подтвердил, что мыслю верно, но при этом сказал: «А вы докажите необходимое и достаточное условие Вашего утверждения». Я снова начала думать, вскоре подошла моя очередь, он мельком просмотрел мои решения 3-х задач из билета, после чего заявил – «Ну, где же Ваше доказательство признака делимости на 11?». Я попросила дать мне время, он согласился, я вернулась на место, и – о эврика! Я записала формулу десятичного разложения целого числа. Благодаря этому разложению легко показала, что суммы цифр через один равны. Доказала верность этого утверждения в обе стороны, т.е. доказала как необходимое, так и достаточное условие.

Все это было выслушано им в доверительной манере. Он долго думал, какой бы мне еще вопросик подбросить. И вдруг о доказательстве необходимого условия спрашивает: «Так это необходимое условие?», говорю – «Да». Еще раз спрашивает – «Необходимое?».

Я растерялась, ведь мне казалось, что он расположен ко мне и хочет просто меня подправить, а оказалось, он хотел меня просто сбить. И в результате я сказала – «Достаточное», а он мне в ответ: «Нет. Это необходимое». Я ответила: «Так я же Вам два раза так и сказала». Его слова были: «Да, но Вы ведь не уверены»

После этого, не дав мне его оспорить, моментально вписывает мне «4», хватает мою письменную работу с другого угла стола, не глядя вписывает и туда «4». Всё же я осмелилась спросить: «А за что там 4?». Не отвечая на мой вопрос, он тут же вызывает следующего абитуриента. Я вылетаю из аудитории в ужасном состоянии. Помню всё, как будто это было только что. Я ведь сама в СССР 20 лет преподавала математику в ВУЗах и каждый год принимала вступительные, но в моей практике ни разу не было, чтобы я сразу не выставила оценку при проверке письменного экзамена.

Что можно тут еще сказать? Но всё же добавлю. Пока я сидела и готовилась, видела как мой экзаменатор показал коллеге 5 пальцев, когда тому лепетал некто с желательной национальностью. Этот парень получил пятерку, но его отчислили после 1-го семестра, так как он не смог сдать ни одного экзамена.

Вообще, тема вступительных очень болезненна для многих наших соплеменников. Среди моих друзей и знакомых немало пострадавших. Мне приходилось сталкиваться и читать неоднократно о гораздо более тяжелых ситуациях, чем моя…

Дальше пришлось сдавать физику и сочинение, и снова – две четверки. В результате мой балл оказался полупроходным. Лишний балл за медаль ввели только в 1966 г. Правда, в правилах для поступающих было оговорено: «при прочих равных условиях преимущество отдается:

1) имеющим 2 года рабочего стажа,

2) медалистам,

3) победителям олимпиад»

Два из трех этих условий были у меня выполнены, но, увы, на дневное отделение я не поступила, мне предложили – вечернее. Что делать, когда делать было нечего.

Я посещала в те периоды, когда оставалась без работы, на 1-м и 2-м курсе и дневное, и вечернее отделения, получала пятерки, но меня не переводили на дневное. А работы были у меня такие – лаборант, ученица слесаря, слесарь-сборщик и т.п., потом закрыли цех, где я трудилась, и я снова осталась без работы.

Долго пришлось искать новую подходящую работу. Мы, все ученики математических классов нашей школы, обучались и проходили практику по программированию.

Нам выдали свидетельства о присвоении квалификации программистов-вычислителей, а эта специальность тогда была очень востребована. Но меня нигде не хотели принимать на работу. Везде, куда бы я не пришла, мне отказывали, причем зачастую начальники-евреи говорили, что взяли бы меня, но я всё равно не пройду через отдел кадров. Я настолько не верила в удачу, что никак не могла заставить себя продолжать оббивать пороги в поисках работы. Но моя мама, мой самый лучший друг, мне настоятельно говорила: «Иди, ищи работу, под лежачий камень вода не течет». И я всё же нашла в себе силы и снова начала искать, хотя была уверена, что всё равно это обречено на провал, полагала благодаря своему опыту, что без «блата» никакую дверь не прошибёшь.

Но вдруг неожиданно мне подфартило, меня приняли на работу в отдел АСУП научно-исследовательского института. А произошло это так: пришла я в один институт, где требовались программисты, объявление висело на центральной улице очень долго.

В коридоре института уже сидела девушка, тоже студентка вечернего мех-мата, но на пару курсов выше. Мы разговорились, я рассказала ей о своей проблеме. Она зашла в кабинет первой и вышла радостная, ее взяли, ведь она не была еврейкой. Потом зашла я, начальник оказался еврей, и он мне «любезно» отказал. Выхожу из его кабинета, смотрю – эта девушка сидит в коридоре. Оказывается, она ждала меня. Мы вышли на улицу, она мне и говорит: «Знаешь, мне обещали еще в одном месте, и я должна сейчас туда пойти и сказать, что уже устроилась на работу. Хочешь, пойдём со мной, может быть тебя возьмут на это место»

Я была крайне удивлена, и в тоже время обрадована, хотя особых иллюзий не испытывала. Что меня поразило и обрадовало: есть еще на свете такие добропорядочные люди, готовые посодействовать малознакомой еврейке. На этот раз наконец-то мне повезло. Начальник, решавший вопрос принятия на работу в отдел, не был евреем, и меня приняли на должность техника.

Вскоре, по окончании 3-го курса, мне предложили перевод на дневное отделение. Но я отказалась, так как с самого начала моей работы в НИИ, пообщавшись с сотрудниками, прекрасно поняла, что должна очень ценить свою удачу, что после окончания дневного отделения устроиться на такую работу мне будет также сложно. Вот я и решила доучиваться на вечернем отделении.

Однако одно предназначенное судьбой событие предопределяет другое и так продолжается эта цепочка. С годами начинаешь понимать: не стоит сетовать на судьбу, надо её благодарить.

Всё что произошло ранее повлияло на мою дальнейшую судьбу. Однажды вечером после занятий в университете я познакомилась с человеком, ставшим моим избранником. Учась на дневном отделении, очень вероятно я могла бы его не встретить. И я счастлива, что судьба подарила мне эту встречу. Она послужила началом нашей дружбы, любви и определила все последующие вехи нашей жизни: брак, рождение наших детей, наша жизнь в СССР и новая, совсем иная жизнь в Израиле, где мы продолжили преподавательскую и научную деятельность.

Невольно вспоминаются слова Евгения Долматовского из песни:

«Представить страшно мне теперь,

что я не ту открыл бы дверь,

другой бы улицей прошел,

тебя не встретил, не нашел»

Глава XII (VI)

Абрамские

Ветви моей родословной – Абрамским посвящена глава VI части 2, [2]. Эта новая глава продолжает историю моих родных Абрамских и породнившихся с ними семей.

Григорий Наумович Абрамский

Я много раз слышала о том, что мой прадед, Григорий Наумович (Гершон-Аншель Нухимович) Абрамский, прожил долгую жизнь и скончался в возрасте 87 лет. А вот когда и где это произошло, не знаю. Ранее я считала, опираясь на традиции, что мой дядя Григорий, 1909 г.р. (брат моего отца) получил свое имя от его деда Гершона (отца матери), так как мой отец старше Григория и получил имя от его деда по мужской линии.

Но теперь, когда найдены архивные документы о прадеде, родившемся в 1838 г. никак не получается, что он мог умереть до 1909 г. В 1909 г. ему был 71 год, 87 лет ему могло исполниться только в 1925—1926 г.

Значит, дядя получил имя не в честь своего деда Гершона-Аншеля Абрамского, а от его прадеда Абрама-Герша Шмульевича Зайцева. Подробнее о недавно обнаруженной ветви моей родословной – Зайцевых – написано в следующей, XIII главе.

Несколько лет назад я получила фотографии предков и родных моего отца, Шаргородских и Абрамских, от моей племянницы Ларисы Кройтор. На оборотной стороне фотографии дедушки Ф. Л. Шарогородского был написан адрес: «Щепкина (бывшая Елисаветинская) 13, квартира 8, Абрамский». Фамилия без инициалов и без названия города. Но такая улица находится в Одессе. В [17] – («Прогулки по Одессе…») я нашла, что в Одессе улицу Елисаветинскую переименовали в улицу Щепкина в 1921г. Кстати, сейчас она снова Елисаветинская. Раз так написано, то адрес был записан, по-видимому, кем-то из Шаргородских – дедушкой, бабушкой или их дочерью Белой вскоре после переименования улицы. В Одессе действительно жили наши родственники Абрамские, я обратилась к моему троюродному брату Леониду Абрамскому. Он рассказал, что он и его родители начали жить в Одессе только в 1946г., но у его бабушки, Любови Марковны Либерман-Абрамской, в Одессе жили два брата. Возможно, у них временно находились дедушка и бабушка Леонида, Яков Григорьевич, брат моей бабушки, и его жена Любовь Марковна Абрамские. Нельзя исключать, что всё же сам прадед с женой (или без нее) мог в те годы, пребывая временно в Одессе, вести переписку со своей любимой дочерью, моей бабушкой; а значит, он тогда еще был жив. К великому сожалению, не сохранились архивные записи по Каховке и теперь уже не у кого спрашивать, вот и приходится пользоваться не документальными, а косвенными сведениями.

Юлий Наумович Абрамский

Ранее я писала в части 2, главе VI [2] о родном брате моего прадеда Юлие Наумовиче (Юделе Нухимовиче) Абрамском. Найденный новый материал о нем проясняет некоторые события его жизни.

1) Из книги В. Н. Кумока «Вспомнить поименно» [18]:

«…полиция 24.11.1884 случайно обнаружила на квартире политического поднадзорного Степана Романенко „сходку“, в которой (при отсутствии самого Романенко) участвовали Абрам Бердичевский, а также Юдель Наумович Абрамский (*), Либа Ицковна Гирш, студент Исаак Абрамович Хмельницкий, дочь и сын домохозяина Розалия и Израиль Рамм. Ничего предосудительного не обнаружили, но почему-то сильно возбудились и начали дознание, причём Абрама 28 декабря посадили в тюрьму. Начальство из губернии одёрнуло чересчур ретивых, и его 5 января освободили.»

(*) «В некрологе, опубликованном мелитопольской газетой (ЮР No152 24.07.1913), значится: „Умер учитель Юлий Наумович Абрамский. Просветитель и благотворитель, старожил“. Он числился в мелитопольских списках подозрительных лиц, начиная с доноса К. Милашевича (1883) и до дела „Искорки“ (1903). Отец репрессированного при советской власти А. Ю. Абрамского»

2) Из [19] – «Обзор полицейских дознаний»

«Херсонское губернское жандармское управление, 1895 г.

1.Произведено дознание по поводу распространения в с. Татаровке Елизаветградского уезда ложных слухов.

Виновные не обнаружены.

2.В виду полученных сведений о том, что у проживающего в Херсоне санитарного врача Петра Филиппова Кудрявцева и учительницы Хавы Израилевой Вайнер постоянно собираются сомнительные в политическом отношении личности и устроена конспиративная квартира, у названных лиц произведены обыски, по которым обнаружена переписка, давшая повод предполагать существование в Херсоне тайного противоправительственного кружка, к которому кроме Кудрявцева и Вайнер, БУДТО БЫ (выделено мной – Л.Г.) принадлежали:

Саратовская мещанка, акушерка-фельдшерица Юлия Васильева Анисимова, 27 лет, мещанин Гродненской губернии, частный учитель Юдель Нухимович Абрамский, 37 лет, и личный почетный гражданин Александр Дмитриев Цюрупа. Дознанием, однако не добыто по сему достаточных данных. Независимо сего, произведено сорок семь дознаний по делам о преступлениях, предусмотренных ст.246—248 Улож. о нак.»

О некоторых потомках Якова Григорьевича Абрамского

Завершаю очерк о ветви моей родословной – Абрамских с благодарностью моему троюродному брату Леониду Израилевичу Абрамскому – хранителю семейного архива Абрамских, Либерман, Сорокиных и породнившихся с ними семей. Леонид Израилевич Абрамский – внук Якова Григорьевича Абрамского, родного брата моей бабушки, Надежды Григорьевны Абрамской. У Якова Григорьевича (Эли-Гешеля Гершоновича-Аншелевича) Абрамского и его жены Любови Марковны (Мордехаевны) Либерман-Абрамской было четверо детей: сын – Израиль, дочери – Сарра (Сарра-Бася), Бэлла и Эсфирь.

Леонид Абрамский

Леонид Израилевич Абрамский родился 21 августа 1935 года в Херсоне в семье Израиля Яковлевича (Эли-Гешелевича) Абрамского и Софьи (Спринцы) Исааковны Сорокиной-Абрамской. Недавно я услышала от общих родственников воспоминания об их семье. Семья Изи и Сони была очень гостеприимной, готовой в любой момент помочь родным и друзьям, в их доме царила атмосфера любви и уважения друг к другу. Мама Лёни была очень преданной женой и матерью, идеальной хозяйкой, в доме у них всё сияло, всегда был накрыт стол для любимых мужа и сына, для гостей, нередко появлявшихся в доме Абрамских. Вот в такой семье посчастливилось родиться и расти мальчику Лёне.

Семья Абрамских. Софья Исааковна Сорокина-Абрамская, сын Леонид, Израиль Яковлевич Абрамский, 1940 г., Херсон

Но счастливое довоенное детство Лёни прервалось 22 июня 1941 года. Он с мамой, бабушкой Любой, матерью его отца, тетей и двоюродным братом эвакуировались в Астрахань. Память Леонида всю жизнь хранит незабываемые события эвакуации в Астрахань зимой 1941г., ему тогда было 6 лет.

Поезда стояли по нескольку суток, пропуская эшелоны с солдатами, идущими на фронт. На станции Баскунчак семье пришлось ждать пересадки на другой товарняк двое суток. Были очень сильные морозы, он замерз до основания. И больше всего ему запомнилось, как мама всё время согревала его.

Все тяготы войны их семья ощутила в полной мере, холод, голод, переселения – всё это выпало и на их долю. Когда гитлеровская армия начала приближаться к Сталинграду, снова началась эвакуация семей из Астрахани, для семьи Абрамских – уже вторая – в Северный Казахстан, в город Гурьев, а затем в Новобогатинск.

Семья Абрамских переселялась и после войны, так как деятельность главы семьи, добрейшего человека, Израиля Яковлевича Абрамского, была направлена на строительство зданий железнодорожных станций и прокладку новых железных дорог.

В 1946-м году семья Абрамских поселилась в Одессе. Отрочество, юность и значительная часть жизни Леонида прошли в городе Одессе – как поется в песне – жемчужине у моря.

Там он успешно окончил школу, затем в 1958 году Одесский политехнический институт, получил диплом инженера. В Одессе повстречал свою любовь, в 1958 году женился, создал крепкую семью с любимой девушкой Алисой Дороженко.

По окончанию института получил направление в Батуми, где работал инженером по монтажу теплоэнергетического оборудования. В 1960-м году семья вернулась в Одессу, там в том же году родился их сын Саша.

В Одессе его трудовая деятельность в сфере создания металлоконструкций и оборудования на промышленных предприятиях проходила в организации «Промтехмонтаж». Затем он продолжал работать в другой организации «Стальконструкция», там его деятельность продолжалась в области монтажа каркасов промышленных зданий из металлоконструкций и железобетона.

Леонид Абрамский с женой Алисой Дороженко, Одесса, 1958г.

Последние 17 лет перед эмиграцией Леонид Израилевич Абрамский работал на заводе Радиально-сверлильных станков, где был очень востребованным сотрудником. Он руководил и непосредственно участвовал в работах по изготовлению нестандартного оборудования и монтажа промышленного оборудования цехов.

Жена Леонида – Алиса Дороженко (1938—2014), выпускница Одесского института морского флота, работала в НИИ «Черноморпроект» старшим инженером все годы до эмиграции в США.

Сын Александр (1960—2009) тоже был инженером, он, как и его отец окончил Одесский политехнический институт и по окончанию института работал на том же заводе.

В Сан-Франциско Александр Абрамский занимался финансовой деятельностью.

Да будет память об Израиле Абрамском, Софии Абрамской, Алисе Дороженко и Александре Абрамском благословенна.

В 1989г. семья Абрамских эмигрировала в США и поселилась в Сан-Франциско, Леонид живет там и сейчас. В Сан-Франциско он продолжил свою трудовую деятельность. Но он не только американец, он еще и настоящий одессит. У Леонида Израилевича не исчезают любовь к музыке, путешествиям, и, конечно же, чувство юмора.

О семье и потомках Бэллы Абрамской – Трахтенберг

Слева направо: Леонид Абрамский, Бэлла Абрамская-Трахтенберг, сын Бэллы, Олег Наумович Трахтенберг, жена Олега – Валентина Григорьевна Цветнова, Одесса, 1981г.

Благодаря публикации [2] (глава VI – Абрамские) меня нашел живущий в Одессе, Александр Александрович Цветнов, внук моего троюродного брата Олега Наумовича Трахтенберга – сына Бэллы Яковлевны Абрамской. Олег Наумович Трахтенберг (1937—2004) был на ответственной работе в колхозе Посмитного, его супруга Валентина Григорьевна Цветнова заведовала сетью санаториев на Большом Фонтане. У них было 3 сына: Александр, Виталий и Николай. К сожалению, Александр и Николай уже ушли из жизни. Виталий живет в Одессе, имеет дочь.

О себе Александр Александрович Цветнов тоже немного рассказал. У него есть сестра Анастасия, сам он морской офицер, ходит в загранплавания, закончил высшую мореходку (ОНМА), работает электромехаником, женат, имеет сына.

Двоюродная сестра моего отца Бэлла Яковлевна (Эли-Гешелевна) Абрамская-Трахтенберг и ее муж Наум Ильич Трахтенберг похоронены на Таировском кладбище в Одессе.

Олег Наумович Трахтенберг и Валентина Григорьевнна Цветнова ушли из жизни в Ашдоде в 2004 г.

Да будет благословенна память о них.

Родственники или однофамильцы

В части 2, главе VIII [2] несколько строк посвящено роду Абрамских, представителем которого был известный историк Шимон Абрамский, живший в Лондоне. Его прапрадедом был Шимон-Шмарьягу Абрамский. Я писала: «В посемейные списки г. Мосты 1858 г. внесены несколько семей Абрамских, связанных между собой родством. Главой одной из этих семей был Шимель (Шимон) Зелманович Абрамский, 1805—06 г.р., у которого был сын Мовша-Гирш, 1831—32 г.р.

Сопоставим имена по соответствующим поколениям этих двух родов Абрамских:

1) Абрамские из Белостока: Залман, его сын – Шимон-Шмарьягу, 1790 г.р., сыновья Шимона-Шмарьягу – Цви (Гирш), Моше-Аарон, Мордехай-Залман

2) Абрамские из г. Мосты Гродненской губ.: Зелман, его сын – Шимель (Шимон), около 1805г.р., сын Шимеля – Мовша-Гирш, около 1831 г.р.

Из этого сравнения имен можно предположить, что Залман – родоначальник ветви Абрамских из Белостока и Зелман – родоначальник ветви Абрамских из Мостов – могли быть достаточно близкими родственниками, в частности – двоюродными братьями. Если еще учесть, что родоначальником нашего рода был Мордехай Абрамский из Мостов, который был в родстве с Зелманом, отцом Шимеля, то такое поразительное сходство имен из поколения в поколение и один и тот же регион проживания усиливают гипотезу о родстве этих двух семейств Абрамских».

В книге Йогева Бат-Ами «Они были простыми людьми» [20] дополнительно к мужской части семейства Абрамских указаны и женщины из родословной Шимона-Шмарьягу Залмановича. Жену Шимона-Шмарьягу звали Сара, были у него еще две дочери, Лея и Шифра. Лея была замужем за Иегудой Рубинштейном, а мужем Шифры был Арье-Лейб Дамовский. В книге представлены все потомки Леи и Шифрры, построено генеалогическое древо, книга изобилует рассказами о жизни родственных семей в диаспоре и в Эрец-Исраэль, фотографиями многих представителей указанных семейств. Первой включена в книгу фотография XIX века жены Шимона-Шмарьягу, Сары Абрамской, дошедшая до потомков.

Автор посвятил несколько строк Шимону-Шмарьягу Залмановичу, лесопромышленнику. В те времена евреи, занимающиеся этим видом деятельности, жили в местах, где росли густые леса на берегах больших рек, по которым шел сплав леса. Семья Абрамских обитала в деревне Дашковцы Гродненской губернии, расположенной на берегу Немана. Более подробную родословную Абрамских по линии Шимона-Шмарьягу можно также найти на сайте «GENI»