Широкая лавка, на которой мирно почивал небесный ангел, сошедший со смертного одра, качалась в такт стариковского, убаюкивающего дыхания. Одна деревянная ножка лавки, облитая вареньем, была основательно обгрызанна голодной мышью. Обожравшись сладкой древесины, мышь, валялась рядом в сладостном сне, скрестив лапки и откинув в сторону хвост. Хвост находился в опасной близости от укороченной мышиным пиршеством, лавочной ноги, которая при каждом нежном вздохе старого младенца, стуча об пол, подходила все ближе и ближе к хвосту разомлевшей от счастья мыши.
Сухая и сморщенная Горошина, устав цепляться за последние секунды свой жизни, рухнула вниз. Одна из широченных и мохнатых ноздрей Сливового носа – приняла ее в свое лоно с распростертыми объятиями. Закупорив наглухо и застряв в растительности одного из двух жерл вулкана, расположенного в носу мирно почивающего старичка, Горошина замерла.
Сморщенный огурец в образе небесного разваливающегося ангела, ничего не поняв сквозь райский сон, лишь почесал тоненьким пальчиком нос. Горошина, перекрыв один из путей выхода воздуха из богатырской груди, расплющенной на лавке, создала ситуацию, вследствие которой храп усилился. Керосиновая лампа запрыгала на столе сильнее и находилась уже совсем на его краю.