Евгений Константинович Новиков
Пусть посмотрит в глаза Припять
Екатерина оглядела дремлющих Стасика, Богдана и Ромку. С нежностью погладила сына по некогда пышным, а теперь под полубокс остриженным волосам.
– Да это я им реланиум дала: пусть подремлют в дороге, – вновь заговорила медсестра. – Уж очень беспокойные вечером были… Он у меня бедовый, Стаська-то. В прошлом году на льду упал, руку сломал. Другие падают и ничего. А этот руку сломал. Правую. Кому горе, а ему в радость – уроки делать не надо. Вот. А вчера и вовсе что придумал – с соседскими ребятишками проник через оцепление к станции и почти вплотную к реактору подошёл! Хорошо милиция их там поймала, а то уж не знаю, что бы и было… Вчера мужа в Киев отправила, сегодня сына везу…
Екатерина промокнула платком глаза, сдерживая слёзы.
– Прямо к реактору?! – изумлённо ахнул Володя. – Так там же у завала сотни рентген! Как же пацанов туда-то подпустили?
– А вот не знаешь, как ребятня умеет сквозь игольное ушко пролазить? – вздохнула медсестра. – Своих-то, небось, деток нет ещё?
«РАФ» вылетел на Заводскую улицу и свернул на объездную. Володя до предела утопил педаль газа. Стрелка спидометра поползла к сотне.
– Время – бэры! – продолжил разговор Климчук. – Надо было респираторы захватить. Да как же нету-то?! Жена у меня в Минске и сын Алежка. Полтора годика уже. Я сам, как химико-технологический закончил, на сверхсрочную пошёл. Прописку столичную получил и квартиру однокомнатную. А вчера нас, значит, подняли по тревоге – и сюда всю дивизию, японский керосин! Теперь, вот меряю рентгены с радами!
Володя сердито хлопнул правой рукой по лежавшей на соседнем кресле свинцовой коробке радиометра. «РАФик» тут же подпрыгнул на ухабе. Климчук одумался и схватился за баранку обеими руками. Стасик щёлкнул зубами во сне. Богдан и Ромка стукнулись бритыми головами, но не проснулись.
– Да тише ты езжай, бульбаш усатый! – недовольно загудела Екатерина.
– Не картошку, чай, везешь!
Старлей обиженно крутанул рукой чёрные роскошные усы:
– Чем быстрее покинем зону поражения, тем лучше! Красивые у вас тут места! Лесостепь, сосны, озёра, реки! А рыбалка, небось, какая была!.. Поверить не могу, что 20 тысяч лет сюда человеку путь заказан!
Климчук увидел в зеркало, как полная Екатерина смертельно побледнела, охнула и схватилась за сердце. Он мысленно отругал себя за несдержанный язык.
– Период полураспада урана и плутония 24 тысячи лет, – виновато сказал Володя. – В далёком будущем наши потомки откопают Припять, как Помпеи.
Не говоря ни слова, медсестра потянулась к аптечке. В салоне неприятно запахло валерьянкой.
Зелёный «РАФик» мягко притормозил на развилке трёх дорог. Климчук развернулся на водительском кресле. Сочувственно посмотрел на полную светловолосую Екатерину. Перевёл взгляд на сопящих во сне мальчишек. Протянул руку к аптечке.
– Накапай-ка и мне чуток, – тяжело переведя дыхание, попросил старлей…
… «Ракета» пронзительно завыла сиреной, лихо развернувшись на «тарелке» Яновского затона. Местные жители называли озеро «стариком» – в незапамятные времена здесь проходило старое русло древней как Киевская Русь реки Припять. Наверное, при князе Владимире здесь были непроходимые, густые леса, по которым бродили дикие свирепые вепри; на болотах и топях водились непуганые человеком утки и цапли, а в многочисленных реках Полесья, притоках великого Днепра, били хвостами по воде огромные сомы и щуки, которых некому было ловить.
А потом русло Припяти сместилось на север, и некогда полноводная старица превратилась в узкую, заросшую камышом протоку. В 70-е годы ХХ века, вскоре после основания посёлка Припять, землесосные снаряды соединили протоку с рекой, и коричневые воды древней Припяти щедро наполнили искусственно углублённый затон. Будущий город получил в свои владения великолепный песчаный пляж, порт и речной вокзал. В порту три огромных крана разгружали баржи со стройматериалами для атомной станции, к дебаркадеру то и дело причаливали теплоходы и суда на подводных крыльях, в «тарелке» затона летом плескались многочисленные купальщики, и безлюдная прежде окраина посёлка быстро превратилась в любимое место отдыха обитателей стремительно растущего атомограда.
В 80-е возле речного вокзала построили кафе «Припять», где продавалось превкусное, лучшее в мире мягкое мороженое. Рядом с кафе поставили три автомата газированной воды и типичную для всех советских городов жёлтую бочку с квасом. Квас был настоящим: из хлеба, дрожжей и сахара, стоил 3 копейки за стакан, был холодным даже в жару, поэтому газировка из автоматов особой популярностью не пользовалась. У крана вечной бочки с квасом сидела вечная презлющая бабка. Годы шли, а бабка и бочка были времени не подвластны. Каждое лето бабка исправно принимала медяки и, ругаясь на чём свет стоит, размахивала руками, отгоняя нахальных ос и не менее нахальных мальчишек, лезущих без очереди к стойке с бидончиками и кувшинами. Мальчишек бабка недолюбливала, ос боялась, а квас и вовсе ненавидела за дешевизну, поскольку в прежние годы прибыльно торговала разбавленным водой невкусным бочковым пивом. Но с пивом, при Михаиле Сергеевиче, начались проблемы…
Сегодня же, несмотря на воскресный день, никакой бабки не было, и пустая бочка, запертая на замок, в одиночестве дремала под жаркими лучами весеннего солнца. Зато автоматы с газировкой работали. И, какое диво, в мойке каждого стояло по стакану! Такое бывает редко: как правило, стаканы бесследно исчезали каждую ночь – местные любители сочетать рыбалку с алкоголем были людьми культурными и не могли себе позволить пить портвейн из горлышка бутылки.
Лёха слегка прижал перевёрнутый стаканчик, и мойка послушно обдала гранёное стекло фонтанчиком воды.
– Тебе с каким сиропом? – Лёха не без иронии посмотрел на Санька. – С лимонным, грушевым или апельсиновым?
Это была местная шутка. Советские автоматы имели три кнопки под различный сироп, но, как правило, выбор был ограничен лишь двумя вариантами – с сиропом за 3 копейки, или без сиропа за одну. Иногда сироп заканчивался раньше воды, и тогда бестолковый автомат нахально лил в стакан чистую газировку, а государство богатело на 2 копейки.
– Мне «с каким есть», – Сашка нетерпеливо покатал кроссовкой камушек. – Давай быстрее пей – «Ракета» уйдёт.
– Так ведь эта «Ракета» из Мозыря пришла, – без особого энтузиазма сообщил Лёха, – они же вечно битком. Давай подождём наш «Метеор» и займём лучшие места в первом салоне!
Сашка идею одобрил, и, выпив по стакану газировки, ребята побежали в кассу речного вокзала.
– Два билета на «Ракету» до Киева! – гаркнул Санёк в окошко кассы.
– Чего ты орёшь с утра пораньше?! – мрачно поинтересовалась полная кассирша, которую хотелось назвать «тёткой». – Девять девяносто.
Сашка протянул кассирше красную купюру, проводив её печальным взглядом – советская «десятка» это, знаете ли, деньги!
Он помахал перед носом Лёхи синими билетами:
– С тебя 4 рубля 95 копеек!
– С какой такой стати! – возмущенно рявкнул Лёшка. – Четыре сорок пять!
– Лёх, ты дурак?! – невежливо поинтересовался Сашка.
– Считать научись, баран! – упорствовал Лёха. – Два билета стоят девять девяносто. 90 копеек пополам это 45. Плюс ещё 4 рубля. Значит четыре сорок пять.
– Дак ты к этим 45 копейкам ещё четыре рубля с полтинником добавь, математик! – заорал Сашка на весь вокзал.
– Спекулянт!
– Двоечник!
Обмениваясь тумаками, ребята вышли на улицу. Продолжая яростно спорить, спустились по длинной, в четыре пролёта лестнице на пристань.
Битком набитая людьми «Ракета» отчалила от дебаркадера, протяжно загудела сиреной и, быстро набирая скорость, перешла в крылатый режим.
Мощные волны закачали синий дебаркадер, и через несколько минут наступила тишина. На причале не было ни души. Пустовала и набережная, и пляж на другой стороне «тарелки». Чистейший припятский песок ослепительно сиял белизной на солнце. Начинало припекать.
Сашка вытер рукавом рубашки пот со лба и вновь пустился объяснять другу-второгоднику несложную арифметику.
– Да понял я уже! – досадливо сдался Лёха. – В Киеве деньги отдам!
Сашка поднял руку:
– Тихо!
Порыв ветра донёс до ребят тревожный женский голос: «… складывается неблагоприятная радиационная обстановка. Партийными и советскими органами, воинскими частями принимаются необходимые меры. Однако, с целью обеспечения полной безопасности людей, и, в первую очередь, детей, возникает необходимость провести…»
Огромный вертолёт поднялся над деревьями и, напрочь заглушая шумом винта все прочие звуки, низко пролетел над «тарелкой» затона. Крылатая машина пошла на посадку на песчаное плато, поднимая вокруг себя целые вихри радиоактивного песка.
Ребята всматривались в маленькие фигурки людей, суетившихся с лопатами возле севшего вертолёта. Люди стали сгребать песок в некое подобие больших мешков. Командовал процессом человек в синем мундире. Неугомонный генерал Антошкин выполнял задание Правительственной комиссии, с подачи академика Легасова решившей забросать сотнями тонн речного песка жерло горящего реактора.
Глупая и вредная затея! В результате этих действий сильно возрастет активность воздуха. Все экипажи Антошкина, вместе с переоблучённым генералом, окажутся в 6-й клинике Москвы. Тонны радионуклидов загрязнят местность вокруг площадки станции, посыпятся на Припять и достигнут Чернобыля. Но академик выбирал между плохим и худшим: если грядущие майские ливни обрушат потоки воды на открытый раскалённый реактор, последствия будет трудно предугадать! Легасов не знал, что ядерного топлива в реакторе почти нет. Как нет там и цепной реакции. Нужно было просто позволить графиту спокойно догореть и начинать работы по дезактивации и захоронению 4-го энергоблока. Возможно, именно эта трагическая ошибка подтолкнёт маститого учёного к самоубийству. Он уйдёт из жизни в Москве два года спустя, во вторую годовщину катастрофы…
– Что это они делают? – Сашка недоумённо щурил глаза.
– Готов поспорить, реактор будут засыпать песком с вертолётов, – догадался сообразительный Лёха, – пожар песком тушить хорошо! Погнали на лодочную станцию, позырим, как это будет!
И ребята пойдут. А от лодочной станции Яновского «старика» до площадки АЭС менее двух километров. И гамма-лучи, хоть и очень ослабленные расстоянием, будут напрямую обстреливать глупых мальчишек…
… Санёк уютно расположился на горячей от солнечных лучей перевёрнутой дюралевой лодке. Не без труда стащил синие румынские «Томисы» – ещё осенью кроссовки были в самый раз, а теперь уже жмут. Закатал до колен джинсы и босыми ногами прошёлся по мелководью.
– Холодновата ещё водичка, – поморщился Сашка, – особо не покупаешься.
– Надо было на Семиходский Старик идти, – равнодушно констатировал закалённый Лёха, – там вода теплее.
Сашкин друг уже успел отойти от берега на несколько метров и погрузиться в воду по грудь. Впрочем, он тут же зябко передёрнул плечами и быстро побрёл назад по илистому дну затона.
– Только труселя зря намочил! – сердито сказал Лёха, выбираясь на берег.
– Апрель не июнь!
Он подхватил свои джинсы и спрятался за лежащем на боку большим четырехвёсельным яликом. Снаружи была видна только патлатая голова.
– Девчонки идут! – дурным голосом заорал Сашка.
Лёха и ухом не повёл: ребячьи пляжные шутки он знал наизусть. Санёк разочарованно отвернулся.
– Чего это у тебя копыта сзади красные? – удивлённо крикнул Лёшка. – Как будто на солнце обгорел!
Он вылез из лодки, застегивая джинсы, и бросил мокрые трусы на траву.
– Когда я мог загореть? – огрызнулся Сашка. – Вчера ночью на крыше?
Лёха подошёл поближе. Наклонился над дюралевой лодкой. Осторожно провёл мизинцем по металлу. Показал Саньку испачканный сухой серой пылью палец:
– Понял? Вчера на крыше такая же странная пыль была! И ты сидел на бордюре. Вот и сейчас сидишь…
– Ну-у? – непонимающе тянул Санёк.
– Баранки гну! Может это и есть радиация?
Сашка несколько секунд ошарашенно смотрел на старшего друга. Потом нервно рассмеялся:
– Да какая радиация, Лёх? Радиация это лучи. А пыль это пыль…
– А, может, лучи с пылью смешались? – неуверенно предположил Лёшка.
– Лёх, ты дурак? – в десятый раз за день поинтересовался Санёк, и немедленно получил подзатыльник.
Сашка не обиделся. Как мог, очистил брюки ладонями. Вымыл руки радиоактивной водой затона. И удовлетворился результатом – визуально джинсы были чистыми…
Глава седьмая
Вертолёт МИ-24 низко пролетел над озером, поднимая волну. Грохот стоял невообразимый. Сидевший рядом с пилотом генерал Антошкин сердито погрозил ребятам кулаком и выразительно покрутил пальцем у виска. Вертолёт направился в сторону АЭС, и шум винта быстро стих вдали.
Ребята непонимающе переглянулись.
– Чего это генерал разбушевался? – недоумённо спросил вмиг присмиревший Лёха.
– А я что, знаю? – Сашка старательно причёсывал пятернёй растрёпанную ветром гриву. – Говорит, что мы – дураки!
Лёха задумчиво смотрел вслед вертолёту, который уже кружил над атомной станцией:
– Я вот думаю: когда начнут сбрасывать песок в реактор с высоты, то ведь всякая гадость поднимется в воздух, так? А если ветер принесет её в город? А если эта гадость – радиоактивная? Пойдём отсюда, а? Если кафе открылось – купим мороженное и махнём на Семиходский Старик. «Метеор» только в час отплывает, да и трусы мне, по-любому, высушить надо.
Сашка рассмеялся и согласно кивнул головой…
Надо сказать, что Лёша Куземко – хоть и двоечник, но парень совсем неглупый. Он правильно понял, что представляет собой серая пыль на лодках. Догадался и о последствиях сброса мешков с песком в нутро реактора. Если бы мальчишке ещё хватило ума понять, что из города нужно выбираться как можно быстрее. Если бы…
Кстати, именно в эти минуты академик Легасов предотвратит немалую беду. Узнав, что вертолёты Антошкина уже вылетели на станцию, Валерий Алексеевич свяжется с генералом по рации и категорически запретит сбрасывать песок до окончания эвакуации города…
– Где народ-то? – Сашка удивлённо таращил глаза, оглядывая с обзорной площадки возле кафе пристань и набережную.
Речной вокзал, ещё утром исправно работавший, был закрыт. Не открылось и кафе «Припять». Вокруг – ни души.
Недоумённо пожимая плечами, Санёк подошел к Лёхе, который бросал «трёшки» в автомат, набирая газировку в большую флягу. Автомат довольно хрипел, попеременно наполняя фляжку то водой, то сиропом.
– Где народ-то? – повторил Сашка.
– Да вон народ! – Лёха махнул рукой в сторону улицы Курчатова. – Люди ходят, машины ездят! А что кафе закрыто – так, может, учёт! Погнали на озёро быстрей, что-то у меня на этой жаре опять башка разболелась!
И они пошли через пустой пляж и цветущий луг на озеро Семиходский Старик, удаляясь от города и атомной станции. Где-то глубоко в подсознании Санька промелькнула мысль о необычной тишине на лугу: пчёлы, шмели и прочая жужжащая и звенящая живность девалась неизвестно куда…
В это время, встревоженная Санькина мама, узнав о предстоящей эвакуации города, прибежала домой и, прочитав записку, облегченно вздохнула, думая, что сын уже в Киеве. Она позвонила Лёшиной маме, и женщины, слегка поругав сыновей за самодеятельность, пришли к выводу, что «не бывает худа без добра»; обменялись адресами киевских родственников, рассчитывая увидеть сыновей ближайшим вечером. Такое вот вышло недоразумение. В те давние годы мобильный телефон, по которому можно позвонить из леса домой, был сказкой из далёкого будущего…
…Время хулиганистые ребята провели неплохо – сначала потопили лодки на лодочной станции, потом с визгом носились по мелководью, поднимая фонтаны холодных брызг; потом перекусили бутербродами с вареной колбасой, которые запили нагревшейся на солнце сладкой водой из алюминиевой фляжки. А потом, умаявшись, растянулись на белом речном песке и быстро задремали, убаюканные шелестом камыша и свежим приозёрным бризом Семиходского Старика…
– Сашка! Просыпайся! – юный девичий голос серебряным колокольчиком тихо прозвенел в ушах Санька. – Просыпайся! Здесь нельзя оставаться!
Сашок лениво открыл глаза и тут же вскочил на ноги. Тяжёлая, словно свинцом налитая голова немедленно закружилась, в глазах потемнело, и Сашка ухватился за дерево, удивлённо таращась на девушку в белой вышитой цветками кошуле и красной длинной юбке. Девушка грустно улыбнулась и поправила на голове синий, сплетённый из барвинков венок.
– Здесь нельзя оставаться! – тихо повторила девушка. – Буди своего друга, и уезжайте!
Ничего не понимающий сонный Сашка спрятался за деревом и, краснея, торопливо натягивал джинсы.
– Ты… ты кто? – прокашлявшись, глухо спросил он.
– Я – Припять, Сашка! – русалочий голос девушки задрожал. – В городе почти никого не осталось. Все уехали. Навсегда. Уезжайте и вы. Идите на пристань и уезжайте! Скорее!
Санёк застегнул на все пуговицы рубашку и глупо рассмеялся:
– Как уехали? Куда уехали? Какая Припять? Зовут тебя как?
Девушка начинала терять терпение. Досадливо сморщила мгновение назад казавшееся юным красивое лицо. Бездонные васильковые глаза её вдруг погасли, потускнели, глубокие морщины прорезали впалые щеки и лоб, цветки венка пожухли и стали осыпаться.
– Убирайтесь отсюда немедленно! – зашамкал сиплый старушечий голос.
– Убирайтесь, глупые дети! Или останетесь со мной навсегда!
Страшная, одетая в рубище седая старуха невидящими глазами уставилась на Сашку, с трудом подняла дрожащую руку и погрозила длинным костлявым указательным пальцем.
Санёк заорал, попятился и споткнулся о безмятежно спящего на песке Лёху.
Тот немедленно проснулся, испуганно ойкнул, и оторопело уставился на Сашку:
– Чего ты орёшь, как ненормальный? Змея укусила?
– Девушка тут была! Бабка жуткая! – Санёк панически вопил, дрожащими руками натягивая на ноги кроссовки. – Сказала, уехали все! И чтобы мы убирались!
Лёха несколько секунд обалдело смотрел на перепуганного друга. Потом внимательно огляделся по сторонам и неуверенно рассмеялся:
– По-моему тебе голову напекло! Умойся холодной водичкой!
