Евгений Александрович Козлов
Художник. Изображая иллюзию
“Жизнь состоит из счастливых мгновений – гласит философская мудрость, кои по моей жизни рассыпались не бисером, но слезами, которые я облеку в искусство, и величье обретут сказанья дней моих минувших” – думал художник.
Под звездным покровом сиянья луны, дрогнули кисти, заплясав в медленном танце по поверхности грубой древесины в полутьме. Краски смешиваются, палитры наполняются переливами разнообразных цветов. В звуконепроницаемой тишине, художник творит, создает, словно в последний раз, как и подобает всякому творцу, предвкушающему судьбу своих творений, их отречение и грехопадение, их славу и послушание, слезное раскаяние.
Воспоследовали утренние часы. Лунные монологи окончились. Скоро неминуемо проснется утро, забрезжит свет в одном оконце, а в другом наступит ночь. Нам суждено иметь различные взгляды и мнения на жизнь, но главное, чтобы они имели единый корень Древа Жизни, встроенный в сложный механизм нашего сердца.
Этой плодоносной ночью творческая вдохновленная душа Адриана всеми чувственными эфирами касалась полотна, дланями фехтуя кистями, в то время как его муза покойно спала в соседней комнате, любезно убаюканная его полноцветными и монохромными сказками.
Рисунок тринадцатый. Властная Маргарет
Безумец одинокий он ближе к истине, чем мы!
Безумец, не ты ли это говоришь?
Стоя на пороге вокзала, устланным первым пунцовым снегом, Чарльзу Одри вручили сомнительного содержания буклет о шляпках от представительной напыщенной дамы. Ожидая приезда поезда, он опустил свою весомую поклажу и чемодан на мороженый асфальт и периодически прокашливаясь, смотрел в одну дальнюю точку. Затем он отложил ту рекламную бумагу в карман, дабы потом выбросить ее, сейчас это делать было бы неприлично, ведь человеческий труд надо ценить, хотя и столь бесполезный.
Чарльз Одри немного поправился, здоровье его окрепло, вот только мысли о поражении, о деле Художника по-прежнему мешали ему сосредоточиться на предстоящем отпуске. Что будет с Эрнестом и Эммой? – в последние недели этот вопрос мучил его душу неоднократно. И он, не найдя достойного ответа, решил немедля покинуть сей город, насколько ему в письме советовал Художник.
Вскоре подкатил нужный вагон. В череде ему подобных отыскался отмеченный в билете номер, и Чарльз Одри, повесив на руки сумки, двинулся, катя чемодан к купе, где его уже ожидали английский чай и свежий номер Таймс.
Миновали минуты ожидания. И вот поезд медленно начал отходить от станции, провожатые на перроне машут в знак прощания своим родным и близким, а отъезжающие пассажиры, словно тени отправляющиеся в места отдаленные, в священные долы, где не правит смерть, а живые рябью серой пелены растворяются, становясь отголосками покинутой жизни. И вправду, детектив отстранился от всех мучительных дел, ведь скучать в хранилищах перебирая вручную отпечатки пальцев тяжело и тоскливо, а дело о Художнике явственно показало, насколько скромны его дедуктивные способности.
Вот машина дернулась и все находящиеся внутри металлического левиафана пассажиры испытали чувство медленного еле заметного движения. В ту самую минуту, в купе детективного вагона вошла дама средних лет со слегка растрепанными волосами, полноватая по фигуре и в платье шахматной королевы, с незаурядной поклажей, забросив которую на верхние полки, она полновластно определилась с теперешним ее местом обитания. Дама мягко опустилась на сиденья. Напротив нее оказался джентльмен явно чем-то расстроенный, меланхолично вострый, словно скомканный лист бумаги. Вдруг ей припомнились эти полнотелые черты лица, эта легендарная шляпа (явно неподходящий для столь солидного господина аксессуар). А после, догадавшись, кто, сидит перед нею, она скромно поинтересовалась.
– Простите за мою бестактность, но я, кажется, узнала вас. Случаем вы не тот сыщик, имеющий дружеское расположение к Томасу Свиту.
Чарльз Одри строго оглядел даму с головы до пят, и ответил.
– Я не даю интервью. Если вы по несусветному поводу обратились ко мне, то знайте, я на дух не переношу докучливых журналистов. К тому же я уже давно отошел от всех мистических дел, а люди склонны забывать устаревшие победы, особенно когда их сменяют новые героические подвиги, более громкие, чем прежние. Мою незапятнанную ни в чём дурном репутацию ни одному журналисту не удастся оклеветать.
– О что вы, не горячитесь, я вовсе не газетчик. – сказала дама отнекиваясь от скорых на расправу предположений Чарльза Одри. – Маргарет Стоун, приятно познакомиться с вами лично. Знаете, а такой занятной компании у меня уже давненько не было.
Джентльмен слегка сконфузился и сказал.
– Чарльз Одри, в прошлом детектив. Сейчас в общей легкости – никто.
– Неужели в ваших сыскных талантах никто более не нуждается? – поинтересовалась любознательная попутчица.
– Да, с прискорбием смею так думать. Преступники имеют различные приемы давления, сопротивления, и последним из таковых мне повстречался искусный кукловод. Безусловно, своим марионеткам он сотворил длинные нити, но эта свобода ограничена, он в нужный момент потянет и кукла запляшет под его ловкими пальцами, невольно, будто своевольно. Потому я не желаю быть игрушкой в руках очередного безумца.
– А как же другие, неужели вы их бросите на произвол судьбы.
Детектив промолчал, нервически прикусывая нижнюю губу. Маргарет охотно прочла его потаенные чувства.
– Вы видимо боитесь. Вы напуганы. Я, да будет вам известно, ярая поклонница Томаса Свита, джентльмена который никогда не сдается, раскрывая всё новые мистификации с терпением и верой.
– Вы правы, я заядлый старый трус, но и ваш любимый Мистик сейчас лежит на больничной койке, изнывая лихорадочным бредом. Старость сломила нас обоих. – отчаянно говорил детектив подпирая главу шершавой ладонью.
Ему сразу не понравилась сей прагматичная волевая импульсивная дама, с ее тщедушными выпадами было невозможно спорить. “Чего от меня она столь усердно добивается?” – думал он. – “Хочет, чтобы я вернулся, сломал окончательно себе жизнь?”
– Вернитесь и спасите невинных людей находящихся под властью того мерзопакостного человека, о котором вы говорили.
– Легко вымолвить, но нелегко исполнить. Иногда я полагаю, что он вовсе не человек. Но какими действиями мне сломить злоумышления сего антагониста? Может, вы мне подскажите. Интересно было бы послушать. – отчаянно заявил детектив.
– Я не знаю историю вашего дела, но поверьте моему опыту, главное в борьбе – снискать уязвимое место противника. Когда талант погружает человека в купель гениальности, всегда у одаренного помазанника остается незащищенное место. Часть души, за которую его держали, окуная в бессмертные воды жизни. Ваш Ахилл также имеет слабость, тогда давайте определим ее сообща.
Сыщик слегка удивился и призадумался.
– Насколько я понимаю, он имеет лишь одну страсть – вдохновенную любовь к девушке по имени Эмма.
– Вот и найдена уязвимая пята полубога. Тогда почему вы по-прежнему сидите здесь!? – выпалила Маргарет, и Чарльзу эта воодушевляющая реплика даже чуточку пришлась по вкусу.
– Вы правы, еще рановато мне склеивать ласты!
И на этих словах мистер Одри помчался вон из вагона. Поезд уже начал разгоняться, когда детектив, разрезая густой туман, выпрыгнул на малолюдный перрон. Его старые косточки захрустели, и чуть покосившись набок, престарелый атлет не потерял шаткое равновесие, удачно приземлившись на обе ноги. Затем в его душе промелькнула мысль – “Я забыл свои вещи, они остались в вагоне. Впрочем, не стоит беспокоиться, ведь там осталась Маргарет. Эх, видимо мне еще раз предстоит встретиться с этой претенциозной дамой. Кто знает, может быть это очередной обманчивый каприз, либо подарок судьбы”.
По прибытию в свои никем незанятые пыльные апартаменты, пропахшие сыростью и ветхостью, детектив сразу же нахмурив брови, рухнул в вольтеровское кресло. Перед соискателем истины предстала трудная задача, с основополагающим вопросом – каким образом проникнуть в дом Художника, оставшись незамеченным. Несколько часов ему потребовалось для разъяснения некоторых сложившихся сложностей, и его натруженный ум, прокричав – эврика, приготовил простейший план по спасению Эммы. Пускай даже придуманные им козни на первый взгляд кажутся жестокими, они окажутся весьма действенными.
Некогда сухие обледеневшие улицы стали влажными, даже мокрыми. Снег растаял под натиском нескольких градусов в сторону тепла, отчего повсеместно образовались лежебоки-лужи. Нынче подготовленные горожане ловко перепрыгивают через естественные преграды, через оные возбудители промокания обуви, однако, невзирая на фасоны и размеры, холодная влага просачивается сквозь любые материи. Лишь дамам на длинных каблуках как-то удается обходить неудобства нынче встречаемые повсюду. Грузные капли падают с крыш домов, глухо отдаваясь под стоками в переполненных ведрах. В общем пейзаже окончание осени выдалось своенравным. Осень это ребенок нежелающий ложиться спать, который плачет и сопротивляется, но, в конце концов, устает, засыпает.
На следующий день по привычке люди покидают свои жилища в одно и то же время, предвкушая водные переправы, но они сильно удивляются, когда они падают, поскользнувшись на льду, отполированном до блеска ветром, подобно паркету или плитке устилающей все дорожки и переходы. Всё из-за того, что за ночь ударил серьезнейший мороз, потому влага сменила обличье на более твердое и постоянное состояние. Настоящий каток заставил горожан следить за движением своих ног, за равновесием, лед принуждал смотреть вниз, а ведь когда-то гордо задрав носы, эти трудяги неслись вперед, не замечая многих существенных нюансов окружения. Сегодня же они неприкрыто сосредоточены, стеснены, ведь столь непривычно ощущать свое тело, ведь по обыкновению по утрам оно самочинно сонно движется по обыденному маршруту, как дыхание бывает произвольным, а бывает упорядоченным. Фигуристы скользят плавно или делают крохотные редкие шажки, кто-то пытается держаться за деревья, за соседей или стены домов, кто-то падает и вновь встает раздосадованный падением, а кто-то не торопится подниматься, застигнутый врасплох ушибленным унижением. Вот медлительно идешь и чувствуешь сплоченное единение людей, их сблизила одна общая проблема, ведь каждый пытается сохранить свое здоровье и смотрит, вслушивается, а не упал ли кто позади, ведь непременно нужно будет подать руку тому страдальцу, нужно будет помочь встать тому неуклюжему собрату по несчастью. Жаль дойти до упавшего проблематично, можно и самому потерять землю под ногами, можно нечаянно со всем отчаяньем не нарушая законы всемирного тяготения на секунду воспарить.
И именно в этот неудобный для всех день Чарльз Одри очутился на не знакомой ему улице, где расположилось древнее строение с башней. Рядом с детективом стоит мальчик нищенского вида, задиристый и наглый, однако перед законником тот играет неуклюжую дипломатичность. Детектив спокойным тоном посылает сорванца в дом Художника.
– В том старом доме живет один нехороший дядечка, который на дух меня не переносит. Однако мне необходимо передать девушке, живущей с ним, вот это послание.
– Сэр, а это не опасно? – спросил юнец. – Если хозяин дома настолько злой как вы говорите, то он побьет меня или еще чего хуже предпримет.
– Не переживай раньше срока. Наверняка ты станешь для него неожиданностью. Я же, если появлюсь ему на глаза, то точно схлопочу по полной программе. Решайся малец. Если выполнишь мое поручение, получишь две монеты.
– Три!
– Хорошо три, так три. Только помни, никуда не смотри, особенно на картины. Попробуй тайком передать леди письмо, например, обними ее как старую подругу и вложи ей в руки или за пояс сей бумагу. Либо сделай самолетик, и как бы шутя, пусти в девушку. В общем, ты парень сообразительный, придумай что-нибудь.
– А если письмо попадет тому джентльмену?
– Что ж, об этом недоразумении я и не хочу думать. – сказал Чарльз Одри и вручил заветную бумагу мальчику-гонцу.
План был простым до наивности, оно и понятно, ведь детектив фигура известная, поэтому переодевания ему бы не помогли, да и стар он для таких забав. А вот маленький сорванец вполне сойдет за маленькую случайность, представится попрошайкой или продавцом газет – неважно как преподаст себя мальчик, главное чтобы он проник в логово похитителя и передал Эмме подсказку. Однако не всё было так просто. План окажется удачным, если леди пожелает низвергнуть Художника. Но если она влюблена в него, то всё бессмысленно. Всё же, вопреки удручающим прогнозам, Чарльз Одри указал рукой в замшевой перчатке на дом с башней, пообещав мальчику помимо холодного звона монет в его карманах, присовокупить к обещанной награде теплый кофе с пирожком. Этой новости ребенок более обрадовался, чем несъедобным деньгам, и незамедлительно отправился в нужном направлении, юрко скользя по льду, словно на коньках. Тем временем детектив, поеживаясь от озноба, решил дождаться мальчугана с ответной весточкой. Накрепко скрепленное пуговицами пальто согревало его тело, только уши под шляпой всегда лезли наружу, тут же замерзая, отчего ему приходилось прикладывать руки к розоватым ушным раковинам. Со стороны виделось, будто с помощью ладоней он способен слышать музыку или далекие голоса.
Мальчик, пока еще в своей короткой жизни, не имел ничего цельного, не имел опоры, всё окружение для него казалось, впрочем, и являлось шатким, местами нестабильным. Родители как бы есть, но стоит им напитаться спиртными напитками до бредового упоения, то от родителей как бы и здравый след простыл, остаются вместо папы и мамы лишь неподъемные дурно пахнущие тела, временами в столбняке встающие и блуждающие по дому в поисках очередного не опустошенного стакана. Жилище мальчика также держится на честном слове, по причине неуплаты налогов, имея баснословные задолженности по оплате коммунальных услуг, их давно бы уже лишили крова, но к счастью неответственным родителям, мальчику еще не исполнилось восемнадцать лет, поэтому лишить ребенка дома никто пока что не смеет. Однако приставы изрядно задумываются о дальнейшей судьбе отрока, собираясь лишить сих дурных родителей родительских прав.
Вины мальчика в падениях родителей нет, да и зарабатывать по-взрослому он не может. Впрочем, и сама работа ребенка зиждется договором на честных или нечестных словах. Исходя из всего вышеперечисленного, следует, что ему нечего было терять, когда к нему подошел чудаковатый джентльмен. К тому же повседневно продавая газеты, он иногда читал сию беллетристику и кажется, один раз видел черно-белую фотографию детектива Чарльза Одри и знаменитого мистика Томаса Свита. Статья рассказывала о том, как распутав ужасное преступление, им были присуждены некоторые почетные городские награды. Потому не стоит сомневаться в доверии, с которым мальчуган отнесся к сему господину в седых летах.
Добравшись до порога дома с башней, маленький гонец по-шпионски играючи осмотрелся по сторонам. Затем несколько раз постучал в дверь, ожидая, что ему ответят или немедленно отворят. Но, ничего не произошло. Имея в наличии недюжинную нетерпимость, он, немного поразмыслив, решает всё-таки вторгнуться в чужую собственность, дабы исполнить завещанное известным детективом поручение. Для этого мальчику пришлось карабкаться по отвесной сливной трубе, плотно примыкающей к стене дома, затем к немалой своей удаче располагая малым ростом и неказистым весом, уместиться на подоконнике и с акробатической грацией вора-домушника упершись об оконную раму влезть в раскрытую форточку. Нередко ему приходилось подобным образом проникать в свою же комнату, когда родители, мертвецки погруженные в винную эйфорию, напрочь забывали о гуляющем сыне. Уже внутри, выдохнув, мальчик сразу прикинул – в доме никого нет. Он огляделся: просторное помещение, мольберт, краски, холсты, и одна картина лежит на полу ровно посередине. С виду незаурядный пейзаж, две крохотные фигурки вдали плывут на лодке, ничего примечательного в этом мальчик не заподозрил. Но тут он заметил кофточку явно женского покрова. И недолго думая он решает вложить письмо в складки одежды, явно принадлежащей той леди, о которой ему говорил детектив, что без труда проделывает.
Теперь с несомненным успехом его задача была выполнена, послание передано. Осталось только вернуться обратно к детективу тем же проверенным путем. Только вот напасть, с подоконника спрыгнуть было легко, а вот залезть обратно сталось проблематично. На выручку мальчику пришелся стол стоящий совсем рядышком, на нем лежали кое-какие склянки, баночки с краской, в общем, всякая ерунда. Не придав особого значения сим предметам, он начал толкать стол. Но тут случается неожиданное недоразумение, одна вертлявая неровно покосившаяся банка, с грохотом падает на пол, разбивается, отчего жидкая черная краска растекается по полу. Темные воды коснулись подтеками до картины, невообразимо глумливо затемняя масленую живопись. “Ну, вот еще, следы останутся” – подумал мальчик, коря себя за неловкость. Однако недолго горюя, он залез на стол, перелез через раму окна и был таков.
Чарльз Одри был сильно обрадован появлению запыхавшегося гонца, на одежде которого виднелись отметины оставленные мастерской Художника, характерные капли краски, что означало успешное продвижение намеченного плана. Настрого увещевая о не повторении последующих актов взлома чужой личной жизни (если конечно это не потребуется следствию), детектив не преминул и отблагодарить мальчика заявленной наградой.
– И скажи своим горе родителям, если они в скором времени не просветлеют разумом, мне придется самолично навестить их и арестовать за явную попытку суицида. Ведь пьянство это же самое настоящее самоубийство только медленное, бесполезное занятие, изрядно портящее жизнь всем окружающим людям. Они убивают себя, оправдательно почитая кутеж простым весельем. – мистер Одри погрозил пальцем, машинально поправляя шляпу. – Скажи им – если они не бросят пить, я самочинно отвезу их в карцер, где не будет ни вина, ни сигарет, лишь стены и собственные совестливые мысли. Тогда-то они точно задумаются о своих безответственных жизнях и наконец о твоей многострадальной жизни. – убедительно говорил Чарльз Одри, без надрыва, но с чувством выполненного долга, отчего мальчик поверил своему новому благодетелю, поспешая образумить папу с мамой дословно изложенной речью детектива. На том они расстались.
Чуть постояв на том же безопасном месте, детектив с опаской взглянул на сверкающий, словно лезвие кинжала лед, который обширной платформой огибал всю улицу. Вот прохожие, словно важные пингвины, мелко перебирают ножками. Вот некоторые добропорядочные филантропы ведут под руки старушек, ведь столь легко упасть в сию пору и еще труднее опираясь за скользящую поверхность вставать, ощущая тупую боль в колене, в копчике или в лодыжке. Так может быть дождаться оттепель весны, когда лед растает или, не изменив свою жизнь, попытаться склеить обломки поверженных ниц надежд. “Мы сами ломаем свои жизни, делая неправильный выбор” – заявил внутренний голос новоявленного городового, дополняя сам себя – “Художник, ты мог бы вдохновляться леди Эммой на расстоянии, но, несчастный, ты вторгся в ее личную жизнь, сотворив драму из двух жизней. Даже Эрнест поплатился за свою сердечную привязанность. Ты пожелал то, что не принадлежит тебе, потому ты проиграешь” – и с этой пафосной мыслью в последний раз детектив окинул взглядом дом с башней, затем мерно зашагал по улице ища посыпанные снегом местечки, дабы в который раз не испытывать свои физические силы на прочность.
Уходя, он испытал радостное чувство завершения, ибо ему казалось, будто скоро всё окончится. Либо Художник покорит доверчивое девичье сердце, либо Эмма усмирит его демоническую гордыню раз и навсегда. Ей предстоит сотворить нелегкий выбор, именно она завершит эту странную историю, прекратив преступления, обретет свободу. А Чарльз Одри уйдет на заслуженный покой в каком-нибудь захолустном городке, сидя в кресле качалке, а напротив него в подобном кресле будет покоиться любимая женщина по имени Маргарет, которая, кстати, уже приглашает его вернуться за вещами и немного побеседовать. Известность детектива сыграла свою положительную роль. Найти его местонахождение даме не составило особого труда, и само собой назначить встречу в любое удобное для Чарльза Одри время. Сей подарок провидения он точно не упустит, только не в этот раз.
