Евгения Сафонова
Риджийский гамбит. Интегрировать свет
Прежде чем у меня заломило в висках, жуть уступила место облегчению.
Рывок. Пол, растворившийся в небытии. Карусель преломляющегося пространства.
Снова ощутив под ногами твёрдую поверхность, я отступила на шаг почти одновременно с тем, как Лод разжал руки.
Мы переместились в гостиную. Алья на нас даже не взглянул – он стоял у открытой двери в комнату пленных, прислонившись к косяку, и сосредоточенно наблюдал за происходящим внутри. Эсфориэль сидел на коленях у кровати, спиной ко мне, тихо напевая что-то; Морти – подле него, держа в руках знакомый ларец с лекарствами. Они заслоняли от моего взгляда пациента, которого лечили, но по лицам светлой четвёрки, столпившейся по другую сторону постели, я поняла: всё очень, очень плохо.
– Как он? – с порога спросил Лод, когда мы, не сговариваясь, поторопились внутрь.
– Лод, – Морти беспомощно вскинула голову, – мы сделали, что могли, но…
– Слишком много внутренних повреждений. Потеряно слишком много крови. – Прервав песню, Эсфориэль обернулся; я едва ли видела за жизнь кого-то, кто владел собой лучше его. – Если его можно исцелить, это подвластно лишь тебе.
Лод без лишних слов скинул плащ и куртку – прямо на пол, на ходу, по пути к кровати, где лежал Фаник.
– Я вызывалась помочь, – Навиния сжимала кулаки в холодном бешенстве, – но никто не соизволил снять с меня дурацкий ошейник!
– Слишком опасно, – прошептал Восхт. – Если сделать хоть немного хуже…
– Без ошейника с вас станется наделать глупостей, принцесса, и столь важное дело никому, кроме Лода, я доверить не могу, – безэмоционально откликнулся Алья. – Его навыки в исцелении мне известны, ваши – нет. Одна ошибка может стоить мальчишке жизни.
Привстав на цыпочки, я робко взглянула из-за плеча Лода на умирающего принца. По-прежнему обнажённого, но теперь – чистого: кровь и грязь исчезли вместе с порезами и ожогами. Там, где совсем недавно кровоточили жуткие раны, стараниями Морти виднелась нежная розовая кожа. А вот гематомы остались, и ещё заметнее стала нехорошая, синюшная бледность и то, как туго кожа мальчишки обтягивает кости. И то, что целых костей у него осталось не так уж много. И то, что дышит он в странном ритме: редкие неглубокие вдохи, которые в какой-то момент становятся чаще и глубже – и вдруг затихают вовсе, прежде чем цикл повторится вновь. И грудная клетка странно просела… Ему не только рёбра сломали, но и позвоночник?..
Взгляд зацепился за серебряный браслет на одной тонкой руке – дутую серебряную полоску с рунами. Скользнул ниже, к пальцам: распухшим, неестественно выгнутым, изломанным, без ногтей…
Дрожь ужаса и отвращения тряхнула меня с головы до ног, вынудив отвернуться.
– Акке, ты нужен мне. Морти, Эсфор – мне понадобится ваша помощь. Остальные уходят. – Лод за моей спиной отдавал указания сухо и деловито, как хирург перед операцией. Я не видела появления иллюранди, но знала, что он пришёл. – Акке, принеси кристаллы, которые лежат в ящике моего стола. Все, что там есть.
Я не оглядывалась. Я смотрела только на Алью, привычно холодного, невозмутимого – по крайней мере, внешне.
Спокойствие Повелителя дроу неведомым образом успокаивало и меня.
– Он выживет, правда? – в голосе Дэнимона сквозило столько надежды, что мне стало больно.
– Я сделаю всё, что в моих силах, – ответил Лод негромко. – А теперь уходите.
Я вышла из комнаты первой, но позволила себе оглянуться, лишь привалившись спиной к книжному шкафу на другом конце гостиной. Четверо светлых вернулись к столу, за которым ещё утром наблюдали за переговорами; Навиния и Восхт сели, Дэнимон замер рядом, глядя перед собой невидящим взглядом. Прильнув к спине принца, Криста обняла его сзади, и трудно было понять, ищет ли она утешения – или хочет утешить сама.
Когда дверь в покои пленников закрылась, для полноты картины не хватило только красной лампочки «идёт операция».
Алья, заложив руки за спину, чеканил неторопливый мерный шаг от одной лестницы до другой. Тоже ждал результата, того или иного. Для Повелителя дроу выживание Фаника было так же важно, как и для светлой четвёрки, пусть и по совершенно иным причинам. Дверь в комнату пленных всё не открывалась, и время тянулось невероятно долго, и мы ждали, ждали…
Когда Дэнимон встал у дроу на пути, тот вежливо изогнул бровь. Пока эльфийский принц падал на колени, я думала, что это Алья отдал ему такой приказ, – и лишь заметив расширенные удивлением глаза дроу, с не меньшим удивлением поняла: Дэнимон сделал это сам.
– Я знаю, что подобное не искупить просто так. Я знаю, что я твой враг и моё слово для тебя ничто. Но пока слова – всё, что у меня есть. И я прошу у тебя прощения. – Светлый принц смотрел на тёмного короля, пока тот вопрошающе и недоумённо глядел на него в ответ. – За твою сестру. За то, что с ней сделали.
Из вопрошающего взгляд Альи сделался пристальным. Но меньше недоумения в нём не стало.
– Теперь я знаю, что ты чувствовал. Я не могу оправдать то, что ты делал из желания отомстить, но я… я понимаю тебя. – Дэнимон издал смешок, короткий и безумный. Даже коленопреклонённым он умудрялся выглядеть гордо: привычка, которая вошла ему в кровь и кости, давая знать о себе даже в такой момент – когда Дэнимон наплевал на всю свою гордость. – Сегодня я впервые убил человека. Беззащитного, безоружного. Я никогда не думал, что способен на такое, но если бы я мог – за то, что он сотворил с моим братом, я бы воскресил его и убил снова. И снова. И ещё тысячу раз. А когда я найду того, кто за этим стоял… – Он помолчал пару мгновений. – Я прошу прощения за то, что сделал мой отец. Этим ничего не изменишь, однако это всё, что пока я могу. Я не могу обещать, что отдам тебе того, кто отдал приказ, но я клянусь: когда я вернусь в своё королевство, я сделаю всё, чтобы найти исполнителей. Чтобы твоя сестра наконец была отомщена.
Дроу качнул головой – коротким, едва заметным движением.
– Это не приносит облегчения. То, что я делал с теми девочками. То, что я мечтал сделать с твоим отцом и выродками, исполнявшими его приказы. То, что я и сам не могу оправдать. – когда Алья заговорил, голос его шелестел колючим снегом, гонимым ветром по льду. – Это приносит удовлетворение. На время. А после тебя вновь настигают пустота и боль, и ещё большая боль – иногда… когда приходит осознание, чем ты стал. Но ты отмахиваешься от этого, забываешься, ищешь удовлетворения снова и снова… да только каждый раз в тебе умирает что-то от тебя. Месть – это наркотик, которого лучше не пробовать.
Я думала, этим вечером меня уже ничего не удивит. Но когда дроу протянул руку эльфу, поняла, что ошибалась.
– Встань, принц. Ты не враг мне. Мой враг – твой отец… который отрёкся от тебя. Ты свою цену уже заплатил сполна. – Алья посмотрел на дверь, за которой сейчас Лод пытался вытащить с того света брата Дэнимона. – Твой долг передо мной уплачен.
Приняв руку Повелителя дроу, эльфийский принц поднялся с колен. Восхт и Криста, совершенно ошарашенные, смотрели на соединённые ладони венценосных особ; Навиния не сводила глаз с Альи, изучая его с каким-то кошачьим вниманием. И несмотря на всё, что мне пришлось сегодня пережить, несмотря на то, что ситуация совершенно не располагала к улыбке, я улыбнулась – ведь только что, на моих глазах треснул трёхсотлетний лёд.
…Лод, какой же ты умница. Это ты и планировал, верно? Если бы наши переговоры увенчались успехом – прекрасно. А когда не увенчались… для тебя – ожидаемо… мы всё равно остались в выигрыше. Ведь забывать о прошлом не нужно, но думать стоит о будущем, – а будущее светлых народов сейчас сидело в этой самой комнате.
Я хотела воспользоваться принцем, как разменной монетой, но ты, как всегда, смотрел на шаг вперёд. Ты сделал ставку не только на Дэнимона – на всех четверых. Чтобы они своими глазами увидели, против кого хотят воевать. Чтобы растеряли свой чёрно-белый идеализм, рассмотрев вещи в истинном свете. Чтобы абстрактный враг обрёл лицо, которое куда великодушнее, человечнее и привлекательнее, чем они себе представляли.
А порой – куда великодушнее, человечнее и привлекательнее, чем те, кому они привыкли доверять.
Щелчок замка прозвучал в тишине как выстрел.
Лод в гостиную скорее вывалился, чем вышел: кожа белее, чем батистовая рубашка, под глаза легли такие синяки, будто колдун не спал неделю. Пошатнувшись, он привалился спиной к стене, давая дорогу Морти и Эсфору, – и, наверное, в этот миг все присутствующие желали услышать вердикт ровно столь же, сколь и опасались.
– Он будет в порядке. Спит, – выдохнул Лод едва слышно. – Я подправил его воспоминания о последних событиях… он не вспомнит, что с ним делали. Надеюсь, завтра очнётся.
Мой облегчённый вздох потерялся за радостными восклицаниями светлых, ринувшихся в спальню дружной гурьбой.
Фаника заботливо закутали в одеяло, не укрыв лишь лицо, умиротворённое сном. Жуткие хрипы исчезли без следа, дыхание выровнялось, синюшная белизна кожи уступила место обычной бледности. Значит, Лод сделал ему переливание крови? А где же тогда оборудование и кто послужил донором? Видимо, Эсфор: то-то он тоже держится за стеночку…
Дэнимон постоял у кровати, глядя на спящего брата. Развернувшись на пятках, вернулся к нам, застывшим за порогом.
Я ожидала изъявлений признательности Лоду, но эльфийский принц меня удивил:
– Вы обещали снять с меня ошейник.
Лод слишком устал, чтобы удивляться подобной неблагодарности вместе со мной. Просто протянул руку и коснулся шеи принца дрожащими пальцами. Немедленно сдёрнув опостылевшее серебряное кольцо, Дэнимон уронил его на пол – то глухо звякнуло о ковёр, прежде чем немного прокатиться по полу и упасть у ног Альи.
– Прими мою благодарность, Лодберг из рода Миркрихэйр. Не униженную благодарность пленника, но благодарность того, кто волен сам распоряжаться своими словами и поступками, – молвил эльфийский принц. – И ныне я, Дэнимон из рода Бьортреас, освобождаю тебя, Лодберг из рода Миркрихэйр, от твоей клятвы.
Ладонь его просветила вспышка сиреневого сияния, бескрайним изумлением отразившаяся на лице Альи.
…а вот я этого ожидала. И не я одна.
– И ты отказался от нашего щедрого предложения, принц? – уточнил Повелитель дроу. – Не сбежал из моего королевства, прихватив брата, пока тебе давали шанс?
– Мой брат пока никуда бежать не сможет. Да и некуда нам бежать. – Дэнимон перевёл взгляд на Алью. – Я не могу вернуться к отцу. Не сейчас. Не сразу после того, что он сделал. И там, куда я должен вернуться… там, среди моего народа, таится в тени мой враг: тот, кто желал смерти моему брату, тот, кто убил мою мать. Я хочу вернуться, зная, кто он.
– Но здесь тебя тоже окружают враги, – улыбка Альи была ироничной до горечи. – Неужели ты не боишься оставаться среди безжалостных порождений зла?
– Нет. Потому что теперь я видел тьму и видел зло, и наконец понял: это не одно и то же. Жаль, что я осознал это так поздно.
Краем глаза я заметила, как смотрит на племянника Эсфориэль, – и подумала, что едва ли сиятельный Повелитель эльфов способен хоть на кого-то смотреть с такой гордостью и теплотой.
Хорошо, что его наследник пошёл не в отца. Не только в этом.
– Мы будем рады помочь вам отыскать истину, принц, – тихо выговорил Лод, кое-как оттолкнувшись от стены. – Но теперь, если позволите, я удалюсь. Для одного дня, мне кажется, нам всем хватит событий, и серьёзные разговоры, которые нам определённо предстоят, лучше оставить на завтра.
Склонив голову перед спасителем брата, Дэнимон на миг встретился взглядом с Эсфориэлем. Смутившись невесть чего, устремился обратно в комнату пленных, прикрыв за собой дверь. Жаль… увлёкшись передним планом, я не особо обращала внимания на реакцию остальных светлых. А между тем мне было крайне интересно, как они восприняли всё это.
…должно быть, немое одобрение дяди-предателя напомнило принцу: решив играть заодно с тёмными, он стал таким же предателем. Пусть даже его предали первым. Умом Дэнимон пришёл к верным выводам, но вот сердце и душа пока приняли их не до конца.
Ладно, всему своё время – и это время не стоит торопить.
– Иди. Спасибо тебе за всё. – Алья благодарно хлопнул Лода по плечу. – Если позволишь, мою сестру я этой ночью придержу при себе. Понимаю, тебе хотелось бы отдохнуть в её обществе, но мне нужно с ней о многом поговорить.
Морти, которая уже шагнула следом за своим хальдсом, на этих словах замерла. Впрочем, мне на месте Альи тоже захотелось бы обсудить произошедшее с кем-то из самых близких. А поскольку у Лода сил явно хватит лишь на то, чтобы добраться до кровати, сохраняя более-менее вертикальное положение…
– Иди. Мне всё равно нужно распорядиться о постелях для наших гостей, – сказала Морти, когда возлюбленный вопросительно посмотрел на неё. – Спи крепко.
Коротко поцеловав принцессу на прощание, Лод побрёл к лестнице наверх, и я сдержала желание увязаться следом. Не сейчас. Позже. Чтобы всё выглядело так, будто я просто отправилась в постель – не больше и не меньше. Что я не бегаю за колдуном.
Что я не спешу занять место Морти.
– Если позволите, я тоже вас покину. – Эсфориэль, сдержанно поклонившись, направился в другую сторону; пошатывало их с Лодом одинаково. – Это был тяжёлый день, и я рад, что мы все его пережили. Быстрого вам дня и звёздной ночи.
Я смотрела, как он уходит. И не сдержала вопроса, который вертелся у меня на языке с самого утра:
– Тэлья Эсфориэль, вы ведь знали, чем закончатся переговоры? Потому и не стали за ними следить?
Брат Повелителя эльфов замер, не повернув головы. Отблески свечей золотом играли на его волосах, ниспадавших до лопаток светлым атласом.
– Знал, – наконец сказал он. – И не хотел видеть, как ещё один мой брат проигрывает своей одержимости.
Больше я ничего не сказала. И молчала всё время, пока Эсфориэль не скрылся за изгибом лестницы.
Я не нашлась что сказать. А ему едва ли хотелось слышать ответ.
– Иди к себе, девочка, – Алья произнёс это почти ласково. – Тебе сегодня тоже пришлось нелегко.
– И присмотри за Лодом вместо меня, ладно? – Морти поправила ларец с лекарствами, который она привычно перекинула через плечо. Оставалось лишь догадываться, сколько чудодейственных пузырьков сегодня ушло на Фаника. – Побудь с ним. Сейчас ему это нужно.
В прозрачных медовых глазах дроу я прочла одну лишь доброжелательность – и надеялась, что принцесса не заметит недоверия в моём ответном взгляде.
…она ведь слышала, как я звала Лода в бреду. Она знает, что я в него влюблена. Она знает, что он это знает. И теперь просит меня именно о том, чего делать мне отчаянно не хотелось.
Занять её место.
Что за игру она ведёт?..
– Хорошо, – сказала я покладисто вместо всего, что мне хотелось сказать, и, когда Морти взялась за ручку двери в комнату пленных, направилась к лестнице в лабораторию. Поднявшись достаточно высоко, чтобы дроу меня не видели, побежала наверх через две ступеньки.
Будто это могло помочь мне навсегда убежать от отвратительной мысли: с официальным разрешением возлюбленной Лода я могу занимать её место, не мучаясь совестью.
Постучавшись в спальню колдуна и услышав изнурённое «войдите», я чудом успела захлопнуть дверь в библиотеку перед носом Бульдога, норовившего проскочить со мной. Комнату освещала пара свечей; Лод лежал на кровати поверх одеяла, подложив руки под голову. Он лёг, не раздеваясь, только мокасины скинул, и от его измученного вида у меня сжалось сердце.
– А, это ты. – Сил на улыбку у него тоже не нашлось.
– Совсем тяжко пришлось? – Я присела на край постели.
– Как видишь. – Лод прикрыл глаза. – Лучше тебе не знать, что мне пришлось лечить. Если б не кристаллы с силами, что я взял у Кристы, я бы умер вместе с ним.
…наверное, правильнее было бы просто оставить его в покое. Дать уснуть. Но я не могла – и знала: желай он, чтобы я оставила его в покое, он бы прямо сказал мне об этом.
– Ты перекачал Фанику кровь, которую взял у Эсфориэля?
Лод кивнул – еле видным движением, не глядя на меня.
– Но я не заметила у Эсфора никаких ран. И никакого оборудования, с помощью которого ты мог это… – Я замолчала, осознав то, что должна была понять сразу. – А, ну да. Если магией можно перемещать объекты из одного места в другое, ей же можно переместить кровь из одной вены в другую. Или переместить в эту вену целебные зелья из склянки.
– Именно. Можно. Пусть и сложно.
– Как и всё, что ты сегодня проделал.
Он промолчал, и в памяти всплыл разговор перед давешним визитом к пленным.
«Думаешь, светленькие идеалисты согласятся с нами сотрудничать? – спросила я, пока мы с Лодом спускались по лестнице. – Я бы на их месте вообще подумала, что всё это спектакль, а на самом деле похищение Фаника тоже организовали мы».
«К счастью, они не так умны, как ты, – пожал плечами тот. – Они согласятся, если у них будут гарантии. Я дам Дэнимону клятву Эйф, что сниму с него ошейник, как только мы найдём Фаника, и позволю им с братом уйти на все четыре стороны».
«И что за подвох будет крыться в формулировке?» – подозрительно сощурилась я.
«В формулировке – никакого».
«А в чём тогда?..»
«В том, что после фокуса, который выкинул его отец, Дэнимон вряд ли возжелает так скоро к нему возвратиться. В том, что Фаник в ближайшие дни едва ли способен будет куда-либо идти, потому что похитители наверняка обращаются с ним иначе, чем мы с его братом. В том, что, когда Дэнимон осознает правду, ему понадобится время на переоценку всего, что он знал и во что верил. Подозреваю, его резко качнёт в другую сторону… возможно, даже чрезмерно. – Лод провёл пальцем по губам, стирая усмешку. – И когда он поймёт, на что способны его прекрасные светлые, я думаю, он предпочтёт провести это время в обществе тёмных».
– В итоге всё получилось, как ты и предполагал, – сказала я. – С Дэнимоном. Ты доволен?
– Доволен – неправильное слово. Я просто знал, что так будет. Так что я…
– Удовлетворён?
– Да. Этим – да.
– А чем – нет?
– Тем, о чём сильно жалею. Даже сейчас. Что не взял ту троицу сюда, под горы. – Лод по-прежнему не открывал глаз. – Чтобы познакомить их с той болью, которую они любили причинять другим.
Перед глазами вновь всплыла картинка кровавого фонтанчика над шеей обезглавленного наёмника. Вздрогнув, я заставила себя сфокусироваться на том, что вижу здесь и сейчас, но где-то под рёбрами опять заворочался мерзкий склизкий ком.
Я уже жалела, что попросила Лода взять меня в Тьядри. После неудавшихся переговоров мне казалось невыносимым сидеть в четырёх стенах без дела, – но для одного дня мне пришлось увидеть и пережить слишком многое.
– И правильно, что не взял. – Я за дужку подтянула очки обратно на переносицу. – Было бы время, ты бы прямо там их уму-разуму поучил. Но времени у нас не было, а тащить такую падаль сюда, во дворец? Больно много чести.
– Да. Я тоже так подумал. – Лод повернул голову, отвернувшись от меня. – Однако мне очень хотелось проделать с ними всё то, что они творили с этим мальчиком. Мне и сейчас жаль, что не проделал.
…забавно. Он подарил наёмникам быструю смерть, потому что очень хотел другого. А это другое оказалось из области тех чувств, которые он не собирался поощрять: пусть Лод и примирился со своим внутренним драконом, но не давал ему править бал. И когда он понял, что действительно жаждет чужой крови, жаждет, как никогда в жизни, он проявил милосердие. Совершил один из тех поступков, который помогал ему осознать – его тень всё ещё знает своё место.
Я поняла, зачем Морти попросила меня побыть с ним. Нехорошо было оставлять Лода наедине с драконом, который требовал жертву и был недоволен, что та ему не досталась, – и теперь, раз ему не дали растерзать кого-то другого, терзал своего владельца. Но что бы на моём месте сказала принцесса? Что он не Ильхт, что ему не нравится пытать людей? Что он должен в очередной раз обуздать свою тёмную сторону?
…да, наверное, это было бы правильно. Но я – не Морти. И Лод действительно не Ильхт.
И при этом не тот, кем его хотела бы видеть принцесса.
– Ты подарил этой троице куда более лёгкую смерть, чем они заслуживали, – негромко произнесла я вместо всего, что было бы правильнее произнести. – Это было милосердием с твоей стороны. Я бы сама хотела, чтобы они испытали то же, на что обрекли Фаника, – в десятикратном размере. Но стоит приберечь это для того, кто их нанял.
А вот теперь Лод открыл глаза. Повернув голову в мою сторону, посмотрел на меня внимательным светлым взглядом, от которого мне сделалось неловко.
…что я делаю? Вот потому рядом с ним и должна быть Морти, не я. Её пугает живущий в нём дракон, и она может держать этого дракона в узде. Меня не пугает, – и я могу лишь поглаживать его, уговаривая потерпеть до следующей охоты.
– Как ты теперь будешь восстанавливаться? – я решила сменить тему. – Если ты потратил так много сил…
– Попрошу кого-нибудь поделиться своими. – Лод слегка усмехнулся. – В такие моменты даже немного жаль, что теперь у нас с пленными другие отношения…
– …и нельзя просто снова позаимствовать силы у Кристы, – закончила я. – Может, попросить у неё? Я думаю, раз ты спас Фаника…
– Я не буду просить у них подобного. Не теперь. Отныне они для нас почётные гости, и я… по крайней мере я… буду делать всё, чтобы они чувствовали себя именно так.
Он снова прикрыл глаза, и в моём сознании вдруг зазвенел паскудный тоненький голосок – напомнивший, с кем я имею дело.
…«я бы на их месте вообще подумала, что всё это спектакль, а на самом деле похищение Фаника тоже организовали мы»…
Я смотрела на бледное лицо колдуна, взвешивая всё, что узнала, привычно складывая разрозненные кусочки в единый пазл.
…нет, Лод не нанимал ту троицу. Но если он следил за принцессой и компанией, он мог понять, что за ними следит кто-то ещё. И когда он заманил Навинию в ловушку, оставив принца без защиты, он мог предполагать, что Фаника схватят.
И позволить это сделать.
Если он делал ставку не на Хьовфина, а на Дэнимона… Кто для него младший эльфийский принц? Если б он умер – у Дэнимона появилось бы ещё больше причин понять Алью и помогать нам в поисках заказчика. Раз выжил – наследник эльфийского престола будет по гроб жизни благодарен тем, кто спас его любимого брата. Тёмные в любом случае ничего не теряли, только приобретали. И то, что об этом Лод и словом не обмолвился мне, ничего не доказывает. Он и раньше часто говорил «пять», удерживая десять в уме: мастер стратегии, хозяин марионеток, дёргающий за ниточки, умеющий использовать каждую свою куклу наилучшим образом. А его куклы – это мы. Все мы.
Включая меня.
Опустив глаза, я уставилась на бежевое стёганое одеяло.
…какие у меня есть доказательства, что вчера вечером в этой самой спальне он говорил мне правду? Какие гарантии, что за его признанием не стоит голый расчёт? Да и можно ли это считать признанием? Я заговорила об этом сама, и вряд ли это вписывалось в его планы. Услышь я в ответ холодную отповедь, сорвалась бы с его крючка, а правой руке Повелителя дроу точно не хотелось терять любимую куклу накануне переговоров. Но скорми мне прекрасную вечную ложь о любви, которой мешает лишь наличие законной спутницы жизни, – и я под его контролем, куда более надёжным, чем любые ошейники, ещё надёжнее, чем раньше. И помогу ему всегда и во всём, добровольно и с радостью: что советом, что…
Когда я в бешенстве ударила ладонью по одеялу, Лод посмотрел на меня удивлённо:
– Что?
– Ничего. Мысли дурные лезут. – Я твёрдо встретила его взгляд. – Возьми мои силы.
…нет, я не буду в нём сомневаться. Я обещала, что всегда буду на его стороне. Обещала самой себе.
И нарушением этого обещания предам себя в той же мере, что и его.
– Не говори глупостей, – Лод сказал это так естественно и устало, что меня захлестнул жгучий стыд. – Ты сама ещё не оправилась после отравления.
– Те силы, которые я предлагаю, не помогут мне оправиться быстрее.
Он вскинул бровь:
– Амант?
– Ты сам говорил, что его у меня хватает. Ты ведь можешь поправить свой роборэ за его счёт?
…меня спасало только то, что мне и так было стыдно. И ещё постыднее стать не могло. Наверное, поэтому я говорила об этом так спокойно.
– Конечно, я предпочла бы приберечь его на крайний случай, – добавила я. – Если мы попадём в серьёзную передрягу, а тебе срочно понадобится резервный источник энергии, чем моя не подойдёт? Но, наверное, это тоже вполне можно считать серьёзной передрягой.
– О крайнем случае беспокоиться не стоит. – Лод сел на постели. – Амант имеет свойство восстанавливаться. Если у девушки ещё не было первого… удовольствия – куда быстрее, чем сидис и роборэ.
– Восстанавливаться? Хотя да, если он расходуется на… то, на что он расходуется… странно, если бы после первого раза никому и никогда больше не хотелось. – Научный интерес помогал не смущаться. Что ж, закономерно: душевные и физические раны заживают долго, а вот желание снова получить сексуальное удовлетворение после положительного опыта приходит куда быстрее. Так что любовная энергия и правда должна возобновляться стремительнее маны и здоровья. – А почему тогда невинность так важна?
– При её потере меняется тип энергии, наполняющей резерв. И для колдунов наибольшую ценность представляет именно тот, что дан девушкам при рождении. Он… как бы сказать… самый питательный. С магической точки зрения. – На переносице Лода прочертилась хмурая морщинка. – Ты уверена? Я вполне могу обойтись без этого.
…можешь, наверное. И часть меня сейчас хотела бы пойти на попятный, чтобы посмотреть на твою реакцию. Убедиться, что ты не планировал использовать меня в качестве подручного резервуара с энергией, который с радостью поделится этой энергией, если дёрнуть за нужные ниточки.
Но другая часть просто хочет тебе помочь. И мне самой важнее именно она.
– Я же не Криста, чтобы делать предложение прежде, чем думать. Раз говорю, значит, уверена. – Стянув сапоги, я забралась на кровать с ногами; сев поудобнее, протянула Лоду обе руки. – Бери.
Он тоже сел удобнее, ближе ко мне. Взял мои ладони в свои, сжимая их бережно, но крепко, и пальцы его просветило золотое сияние, окутав светлой дымкой наши соединённые руки. Я не ощутила ничего, кроме того, как постепенно выравнивается сердцебиение, на миг сбившееся от его близости, и внезапного веселья.
…девушка отдаёт любимому мужчине свою любовную энергию. На кровати, в интимном полумраке. И никаких двусмысленных подтекстов.
Если б мне кто-нибудь такое сказал, я бы тоже посмеялась.
Когда колдовской свет померк, Лод опустил руки и открыл глаза, заблестевшие живым блеском:
– Спасибо. Так гораздо лучше.
– Обращайся. – Я сложила ладони на коленях. – Всегда рада помочь.
То не была пустая любезность. Я действительно рада была увидеть, как его щёки покидает полотняная бледность… но внезапная мысль заставила всю радость исчезнуть, как воздух из проколотого шарика.
– Скажи, о чём ты думаешь. – Лод сразу заметил перемену моего настроения.
– Ни о чём. Ерунда.
– Я уже говорил: ты слишком многое держишь в себе. Скажи.
Я помолчала, считая стежки на одеяле – мелкие аккуратные штрихи, прочерченные белыми нитками. Пять, десять, пятнадцать… Никогда не любила раскрывать кому-то душу и мысли. Во всяком случае, те их части, которые делали тебя уязвимой.
И почему тогда ему, вот уже второй раз, мне действительно хочется сказать?..
– Просто подумала… ты исцелил Фаника, а в моём мире он бы наверняка умер. Или остался калекой. А… моя мама – она ведь не мгновенно… не сразу, на месте…
Двадцать пять. Тридцать.
– Её довезли до больницы, и она уже там, в реанимации…
Сорок.
– И если бы в нашем мире была магия… такие целители, как ты…
Я замолчала, поняв, что мне срочно нужно пробежаться по степеням девятки. Но добралась только до пятой, когда Лод накрыл мою ладонь своей: в этот раз – без необходимости.
– Магия тоже не всесильна. И убивает так же легко, как и лечит. Взамен неисцелимых ран у нас появились неисцелимые проклятия. – Другой ладонью он коснулся моего подбородка, заставив вскинуть голову. – Плачь, если хочешь.
– С чего ты взял, что я хочу плакать? – запротестовала я вяло.
– Потому что я тебя знаю. Потому что за последнее время ты увидела слишком многое и прошла через то, через что не должна была проходить. Потому что ты должна научиться плакать. Со слезами выходит боль, но ты никогда не даёшь ей выхода – и делаешь частью себя. Ты привыкла всегда быть сильной, но теперь ты не одна, и быть сильной нет нужды. Не всё время.
Я почувствовала улыбку, невольно кривящую мои губы.
– Я не хочу привыкать к тому, что я не одна. Ты тоже уйдёшь из моей жизни. Рано или поздно. Как и все, кто у меня был.
– Это ты уйдёшь из моей. Потому что сама так решила. – Во взгляде Лода таяли осенние облака. – Сноуи, я не могу быть для тебя всем, чем ты хочешь. Союзником, учителем, другом, не больше. Но я никогда не предам тебя – и никогда не брошу наедине с твоей болью. Обещаю.
Опять эта треклятая «снежинка»! На язык уже просился раздражённый ответ, – но тяжесть, весь вечер давившая на сердце, шевельнулась вновь, и почему-то в памяти разом всплыло всё. Отец, навсегда закрывающий за собой дверь; предсмертная агония бабушки; комья глины на крышке маминого гроба; мертвенная пустота и тишина квартиры, отныне принадлежащей мне одной; Сашка, который выбрасывает мои вещи; Навиния, наблюдающая, как я умираю; заваленная трупами Хьярта и изломанное тело Фаника, стеклянные глаза Весельчака и огненный меч Мари, откровение-приговор Лода, мёртвый Артэйз, темницы дроу, отрубленная голова…
…плохо помню, что было потом. Очки куда-то делись с носа, а я лежала, уткнувшись Лоду в плечо – и, наверное, впервые в жизни рыдала, не таясь, не сдерживаясь: за маму, за утраченный дом, за невозможность любви, за все предательства, страдания и смерти. И мерзкий ком под рёбрами исчезал, выкашливался с жадными всхлипами, растворялся в нежности пальцев, легонько гладивших мои волосы, в тепле рук, обнимавших меня так крепко, так бережно. А в какой-то момент боль ушла – вся, совсем; и прежде чем утонуть в мягкой сонной темноте, я успела подумать, что Лод, как всегда, был прав.
И что я успела начисто забыть, как хорошо засыпается в чьих-то объятиях.
