Евгения Овчинникова
Магия Зеро

Зеро подождал, пока все вернутся на свои места, но зрители продолжали изумленно восклицать и приподниматься. Снова засверкали вспышки фотокамер. Иллюзионист поднял голову к небу. Все подняли головы вслед за ним, и уже только по тому, как он смотрел в звездное небо, как поднял руку и показал пальцем вверх, мы разом поняли, что сейчас будет что-то потрясающее. Напряженно вглядываясь в темноту, я снова услышала, как вдалеке трубит слон, и, продолжая ждать, что принесет вечернее небо, мельком подумала, что все же его увели, спрятали от зрителей. Тем временем слон трубил все громче и ближе, и наконец прожекторы высветили гигантские слоновьи ноги, а затем и всего слона. Он висел в воздухе, покачиваясь, как до него Зеро, прямо над средними рядами. Его обшарпанные морщинистые ступни угрожающе нависали прямо над головами зрителей. Когда прошло первое изумление, зрители бросились оттуда врассыпную по головам соседей. Через несколько секунд под слоном никого не было, но слон, повисев немного, проплыл к сцене и плавно на нее опустился. Зеро поцеловал его в хобот, а зал взревел. Нет, никто не аплодировал. Все кричали, стучали ногами, прижимали руки ко рту и щекам. Зеро раскланивался, а мы с Настей, совсем как итальянцы, изумленно кричали и изо всех сил хлопали в ладоши. Только сидевший между нами Ваня дождался, когда все немного стихнут, и, приподняв бровь, убежденно сказал:

– Проекция. Или зеркала.

– Да успокоишься ты уже или нет, – бешено зашептала я, повернувшись к нему. Всем своим видом и словами он разрушал магию Зеро, не давал мне погрузиться в нее, выдергивал в реальный мир.

Он увидел мое лицо, замолчал и повернулся к сцене.

Там ассистенты готовили смену действия. Зеро с нарочито таинственным лицом показывал детские фокусы с картами и платками, какие показывают клоуны на всяком детском дне рождения. Зеро давал нам отдохнуть от своего гипнотического взгляда, и зрители, убежавшие от слона, вернулись на места. Все снова достали телефоны, защелкали камерами. Когда магия рассеялась, я как-то расслабилась, растеклась, насколько было можно на тесных скамейках. Сразу же донеслись далекие гудки автомобилей. Другие звуки города, не сдерживаемые Зеро, поплыли в уши. У меня зачесалась пятка, я нагнулась, чтобы устранить это недоразумение, посмотрела на близнецов. Ваня наблюдал, как я чешусь, Настя фоткала сцену, а потом, перевернув камеру, сделала большие глаза и щелкнула селфи.

Зеро поднял руку вверх. Он стоял посередине сцены, за ним – четыре его помощника. Зеро развел руки в стороны, развернул ладони к зрителям и быстро хлопнул. Зрители молчали. Зеро оглянулся на ассистентов – те стояли неподвижно, сложив руки за спиной. Его лицо со сведенными бровями ничего не выражало, поэтому непонятно было, что происходит – это часть сценария или произошла какая-то ошибка.

Зеро снова развел руки ладонями вверх и снова хлопнул. Я во все глаза смотрела на сцену, но ничего не замечала. В это время все четыре помощника сняли маски и отбросили их в сторону, но под ними оказались точно такие же, ярко-красные. Трое ассистентов окружили Зеро. Мы с близнецами переглянулись. В зале заволновались – никто еще не понимал, что происходит, но зрители уже нацеливали на сцену камеры.

Четвертый помощник подошел ближе к зрителям и начал очень быстро говорить на итальянском. Через минуту зрители начали охать и ахать.

– Нина, что он говорит, ты понимаешь? – затормошила меня Настя.

– Нет, слишком быстро. Не различаю слова. Кажется, что-то про шарлатана, – ответила я, прислушиваясь к человеку в красной маске, но напрасно – он расходился, становился все эмоциональнее. Зрители переглядывались, кто-то возмущался, кто-то вставал, чтобы уйти.

– Что происходит? Это часть шоу? – спрашивала Настя, дергая меня за руку.

– Нет, не часть, – ответил за меня Ваня. – Кажется, вашего Зеро разоблачают.

– В смысле? – не поняла Настя.

– Раскрывают секрет его фокусов, – ответил он, усмехнувшись. – Мы попали на историческое событие.

– Да?! – Настя судорожно достала телефон и стала снимать видео.

Человек в красной маске продолжал говорить, зрители шумели, непонятно почему – хотели ли, чтобы разоблачители ушли, или были возмущены тем, как Зеро выдавал трюки за магию.

– Почему нет карабинеров? – спросила я и в тот же момент увидела, как они подсаживают друг друга, чтобы перелезть через высокую сетчатую ограду. Вот два карабинера оказались на нашей стороне и бежали к сцене, и в ту же секунду, как их ноги коснулись ее, человек в красной маске хлопнул в ладоши. Красные маски сорвались с места, побежали вверх по ступенькам между рядами зрителей, промчались в паре метров от нас, обдав разогретым воздухом, и растворились в темноте. Карабинеры исчезли следом.

Зеро в одиночестве стоял на пустой сцене. Охрана и карабинеры перелезали через забор. Одни бросились за красными масками, другие осматривали зал и Зеро. Он кинул последний взгляд в зал, потом, не обращая ни на кого внимания, сбежал со сцены, ловко перемахнул через забор и исчез из виду.

Зрители стали подниматься и двигаться в сторону выхода.

Мы медленно, пропуская вперед семьи с детьми и старушек, спустились вниз. До ворот было метров сто, и фонари освещали сгрудившуюся толпу – ворота все еще были заперты.

– Смотрите, они закрыли ворота и оставили полицейских снаружи. Умные, правда?

– Не полицейские, а карабинеры, – поправила я. – У них черная форма, а у полиции – синяя.

Я хотела рассказать, чем они еще отличаются, но ворота наконец открыли, и зрители хлынули вон из театра. Сзади нас поджимали, поэтому мы, переваливаясь, как пингвины, медленно пошли к выходу.

– Как в метро в час пик, – заметила Настя.

Ей было, как всегда, весело, она толкалась, вертела головой и подмигивала карабинеру, строго глядящему на нас. Я оглянулась на сцену. Отсюда она выглядела прозаичнее: тонкий блестящий каркас. Сквозь него в глаза бил яркий свет установленных на трибунах прожекторов.

– Почему не было охраны? – спросил Ваня.

– Ну не знаю. Может, на них никогда не нападали?

В этот момент мы подошли к выходу. Открыта была только калитка, куда проходили по двое. Мы протиснулись в нее и оказались на небольшом пятачке, где днем парковались машины туристов, приезжавших оценить архитектуру Греческого театра при дневном свете. То, что произошло в следующие три часа, до сих пор кажется мне сущим безумием.

Глава 4,
в которой герои спасают четырнадцать песчанок

Мы вышли на парковку перед Греческим театром. Тут было свободнее, люди расходились в нескольких направлениях. Мы взялись за руки и направились в сторону Ортиджии. Был душный влажный вечер. Тени деревьев вытягивались в свете желтых фонарей.

Впереди к группкам прохожих приставал пьяный. Он зигзагами переходил от одних к другим, размахивал руками. От него отшатывались. Мы обошли его подальше. Это был мужчина, японец. Обычный, ничего такого, просто перебрал вина.

– Может, доведем до гостиницы? – предложила я. – Пока его не ограбили.

Но еще до того, как близнецы ответили, мужчина исчез за перекрестком.

Мы неторопливо двинулись дальше, дошли до улочки с уютными скамейками.

– Давайте посидим, – сказала Настя, плюхаясь на деревянное сидение. – Духота страшная, – она прижала руку ко лбу и тяжело дышала.

И тут откуда-то сзади появился японец. Он схватил Настю за плечо и мычал, пытался что-то сказать.

– Ай, отвяжись! – Настя отцепила его руку и соскочила со скамейки.

Но он не отвязывался, мычал, обошел скамейку и рухнул прямо на асфальт. В свете фонаря было видно, как он гримасничает.

– Кажется, он не пьяный, – сказала я. Закралось страшное подозрение.

– Нина, – испуганный голос Вани, – помнишь по курсам неотложной помощи, как определяется инсульт?

У меня заныл живот, я зажмурилась и стала перечислять:

– Головная боль, тошнота, головокру…

– Да не у тебя инсульт, а у кого-то другого!

Японец громко бормотал.

– Асимметрия лица, – прошептала Настя.

– Give me a smile^[18], – я нагнулась и тряхнула мужчину за плечо, чувствуя, как живот закручивается в узел и вот-вот произойдет что-то страшное. Перед глазами расцветали черные цветы – лилии и олеандры.

Он улыбнулся правой частью лица, левую перекосило, она будто утекала в другую сторону. Мы в ужасе отпрыгнули на несколько шагов, но потом взяли себя в руки.

– Вызываю скорую, – кинула я близнецам.

Они кивнули и склонились над мужчиной, пристраивая его голову удобнее.

Я тупо смотрела на цифры в телефоне – скорую на Сицилии вызывать еще не приходилось. Оглянулась – улица была пуста, как нарочно, все поклонники Зеро разошлись. Наугад набрала 112. На другом конце заиграла музыка и приятный женский голос, очевидно, просил подождать.

Я смотрела, как Ваня и Настя крутились возле японца, потом сели рядом с ним прямо на асфальт. Японец бормотал, и Ваня пригнулся ниже, пытаясь расслышать.

– Что он говорит? – спросила я. В трубке все еще играла музыка.

– Не пойму, чушь какую-то, – ответил он.

– Тоже признак инсульта, – хрипло сказала Настя. Судя по голосу, она была напугана, а она никогда в жизни не пугалась.

– Что? Не понимаю, – сказал Ваня. И потом повторил: – Repeat, please, I don’t understand you. What mice?^[19] – И громче: – Он говорит что-то про мышей. Похоже на осмысленное.

Мне наконец ответили. Мужской голос, и, конечно, на итальянском.

– Uomo… – сказала я, с трудом вспоминая слова, – ferire.

Предположительно фраза означала «мужчина плохо себя чувствует». Мне в ответ полилась быстрая итальянская речь. От бессилия у меня потекли слезы.

– We need help. Here is а man… he is having a stroke^[20]! – крикнула я в трубку.

– It’s a police, – ответили мне. – Call 118^[21].

Я сбросила звонок и набрала 118. В трубке снова играла музыка, и приятный голос просил подождать.

– Он живой? – крикнула я близнецам.

– Да, и все еще пытается что-то сказать, – ответил Ваня. – Сколько у него времени, помните? – спросил он.

– Три часа, – ответила я.

– Это с начала приступа, – поправила Настя. – Мы не знаем, когда он начался.

Мы помолчали. Их сосед забормотал.

– Слушайте, кажется, это не чушь, – сказал Ваня. – Он говорит, что у него в квартире мыши, которых нужно спасти.

– Наверное, у него дома хомяки, и он беспокоится, что они умрут с голоду, – сказала я.

– Нашел о чем беспокоиться, – сказала Настя японцу.

В это время мне ответили, и я стала судорожно объяснять в трубку по-английски, что мы нашли человека и у него инсульт. И что скорой надо немедленно приехать. На той стороне попросили адрес. Несколько тягучих минут я бегала туда-обратно, пыталась найти табличку с улицей и номером ближайшего дома. Вызов вроде как приняли, трубку положили. Оставалось ждать. Я вернулась к близнецам.

– Tell me your address^[22], – просил Ваня японца.

И опять бормотание.

– Какая тебе пицца? – возмутилась Настя.

– Пицца шата фуциа. Ты понимаешь? – спросил меня Ваня.

Я зажмурилась, и в мозгу заметались три слова: пицца шата фуция, пицца шата фуция, – и вдруг правильные слова зажглись, как неоновая вывеска.

– Пьяцца Санта Лючия! – закричала я.

– Записываю на телефоне, – ответила Настя. – А номер дома?

– Покажите ему на пальцах, – подсказала я.

– Один. Четыре. Четырнадцать, – наконец сказал Ваня.

– Вы же не думаете пойти спасать его хомяков? – подозрительно спросила Настя.

– Конечно, нет, – ответила я. – Вдруг у него нет документов, будем знать его адрес для скорой.

– Или для морга, если за ним приедут позже чем через два часа.

– ВАНЯ!!!

Японец закрыл глаза и притих. Мы боялись проверить, жив ли он.

Всего через несколько минут, отчаянно завывая и мигая красным и синим, к нам подлетела скорая. Парамедики моментально загрузили несчастного в машину и укатили, оставив нас на пустой улице. Адрес мы не сказали.

– Что это было? – спросил Ваня, когда мы поплелись в сторону дома.

Мы прошли примерно с километр, и запущенные узкие улицы с безликими домами сменились нарядными зданиями. Высаженный кустарник отделял дорогу от тротуара. Дорогу освещали круглые фонари. В уличных кафе за столиками сидели поздние посетители за бокалом вина.

Настя остановилась.

– Слушайте, это, конечно, бред и все такое, но…

– Хочешь спасти хомячков? – спросил Ваня.

– Если дома никого нет, они умрут от жажды за сутки. Нальем воды в поилку, насыплем корма, а утром найдем его в больнице, – согласилась я и развернулась. – Вы запомнили адрес?

Настя прочитала адрес с телефона, я ввела его в приложение с местными картами.

– Это недалеко от того места, где мы его нашли, – сказала я.

Мы пошли обратно. Центр снова сменился пыльными неухоженными улицами. Легко нашли нужный дом с большой табличкой с номером. Обыкновенный двухэтажный домик, такие же лепятся друг к другу вдоль по улице, сколько хватает взгляда. Узкая синяя дверь, верхняя часть – из рифленого стекла. Ни в одном окне не горел свет.

– Половина двенадцатого, – сказала я, заглянув в телефон.

Позвонили в звонок, постучали. За дверью не раздалось ни звука. Ваня потянул дверь, потом толкнул от себя.

– Закрыто.

– Конечно, о чем мы думали, – разочарованно сказала Настя.

– Подождите, – я начала соображать.

Приподняла пыльнющий коврик у двери, под ним было пусто. Постучала по синему почтовому ящику. Внизу глухо звякнуло. Я ощупала дно, подцепила ногтем небольшую выпуклость, и ключи упали мне в руки.

– Только накормим хомяков и обратно, – повторял Ваня, пока мы поднимались на второй этаж.

Мы поднялись, нашли выключатель и оказались в довольно большой комнате. Сначала мне почудилось, что она похожа на лабораторию в мамином НИИ. Но когда я огляделась, оказалось, что комната на самом деле разделена на жилую и лабораторную части. Жилая занимала всего несколько метров в углу. Там стоял диван, на котором в беспорядке валялись подушки и пледы, а у подлокотника высилась гора пустых коробок из-под пиццы. Впритык к нему стоял низенький журнальный столик, заставленный грязными тарелками и кружками. Лабораторная часть, напротив, была образцом чистоты и аккуратности. Столы и шкафы. На столах стояли микроскопы и герметичные коробки с инструментом, похожим на маникюрный. Отдельный стол был отведен под бумаги, папки и ноутбук, на стене рядом с ним висела пробковая доска. На доске – множество разноцветных бумажек с заметками, на них – неразборчивые надписи, как пишут врачи, сверху приколот белый лист А4 с жирно обведенным маркером словом «Progress»^[23].

В дальнем от нас углу стоял огромный белый шкаф, похожий на холодильник. На диван с подоконника был направлен низко гудящий вентилятор. Ваня выключил вентилятор, и в комнате сразу стало тише, но оказалось, что белый шкаф тарахтит, как старый холодильник у нас дома.

Мы прошлись по комнате. Посреди нее, на составленных вместе двух столах, был сооружен лабиринт. Извилистые ходы с толстыми стенками. Лабиринт был только что достроен – тут же лежали куски стен и инструменты для резки. Я взяла один из кусков. Легкий, похоже, пластик, молочно-белый, непрозрачный. Настя поддела ногой гору пустых коробок из-под пиццы, и та шумно рассыпалась.

– Тут нет никаких мышей, – сказала Настя. – Давайте-ка убираться, пока не влипли во что-нибудь.

Но было уже поздно.

Ваня открыл гудящий белый шкаф и, увидев, что внутри, громко охнул. Мы медленно подошли, понимая, что в тот самый момент уже влипли по уши. Заглянули в шкаф, оказавшийся оборудованным вольером с вентиляцией, датчиками влажности и температуры. Там в высоком, от пола до потолка, многоуровневом аквариуме бегали в колесе и играли песчанки.

– Четырнадцать, – прошептала Настя.

Некоторые из них подбежали и смотрели на нас через стекло. Самые обычные разноцветные песчанки: дымчатые, белые, черные, рыжие. Из головы каждой из них торчал проводок длиной в сантиметр, на конце – крошечная красная лампочка.