Максим сказал Алене и Алексею, что им пора появляться вместе на людях.
– Дело не только и не столько в нашей картине. Дело в том, что вы не можете жить бесконечно в своей норе, ходить партизанскими тропами. Если не приучать людей постепенно к изменению ваших отношений, то слишком бурный скандал обрушится в один день. Это может быть день, когда мы покажем наш фильм. Для меня большой скандал – это большой успех. Но я думаю о вас.
– Я тоже думаю об этом, – сказал Алексей.
– Что касается моего творческого интереса, – продолжил Максим, – то хочется, чтобы Алена вернулась в круг людей, с которыми встречалась, когда жила с Валентином. Она может что-то вспомнить, кто-то даст интересную реакцию при встрече… Кстати, это нужно и следствию. Я общаюсь с детективом Кольцовым, он мне говорил, что воспоминания Алены как будто заблокированы. Она вспоминает какие-то имена, фамилии, но эмоциональные впечатления вытеснены собственными переживаниями последнего времени. С вами рядом будут камеры, но никто, кроме вас, не будет в курсе. Других лиц в кадре не увидят. Так я все сниму. Потом заменю реальных людей актерами, вмонтирую крупные планы.
– Может, и получится, – сказала Алена. – Мне ни о чем не говорят знакомые имена. За мной выжженная пустыня.
Алексей и Алена пришли на вечер по случаю юбилея корпорации, основанной десять лет назад Валентином Кривицким. Они вошли, когда все были в сборе. Стояли парами и группами в большом конференц-зале, обставленном для фуршета. Алена была в платье из серого шифона с розоватым, жемчужным отливом. Алексей – в костюме темного серого цвета.
Они спокойно остановились у входа, осматриваясь, разговаривая, никто не мог представить, каких усилий им стоит удержаться на этом пороге, пока еще есть возможность просто развернуться и уехать к себе. А через пару минут такая возможность исчезла. К ним шли с приветствиями со всех сторон. Радость встречи была демонстративной, преувеличенной. Так ведут себя люди, которые хотят показать, насколько они выше сплетен, предрассудков, насколько они свободны и демократичны.
Как бы то ни было на самом деле, что бы эти люди ни говорили за их спиной, но напряжение ушло. Почему бы людям не радоваться встрече с ними? Они доброжелательны, красивы, интересны многим, они ничего плохого не сделали. Всего лишь полюбили.
Первым поцеловал Алене руку, почтительно склонив голову, Григорий Зимин, руководитель корпорации, бывший первый зам Валентина. Это был полный, степенный мужчина, с бледным, одутловатым, нездоровым лицом. О нем знали мало. Но всем было известно одно: это человек с феноменальными способностями экономиста, за что его очень ценил Валентин. В остальном, собственно, он никого и не интересовал. Замкнутый человек – так все гении замкнутые. Алексей Зимина очень уважал. Он смотрел сверху вниз на лоб Григория, покрывшийся крупными каплями пота, и думал о том, как все изменилось. Сейчас Григорий для следствия главный подозреваемый, и для Алексея в любой момент может стать врагом. Из-за отца. Из-за Алены.
Потом подходили другие мужчины, женщины, пары. Никто, конечно, в такой день не мог не выразить Алексею свою преданность. Независимо от того, что его отец оставил после себя руководителем другого человека, всем известно, что истинным владельцем остается Алексей. И в том, что Алексей рано или поздно возглавит корпорацию, не было никаких сомнений. Это понятно, как и та любезность, которую люди торопятся выразить его женщине. Но главным в отношение к Алене было другое. Ее новый статус вызывал сильные эмоции, он возбуждал этих людей. Содержанка, такая красивая, такая соблазнительная, такая вроде бы теперь доступная и беззащитная после роли строго охраняемой жены сильного человека. Никто не верил, что Алексей женится на ней. Все знали его аскетическую доктрину во всем, что касается семейных ценностей. Но он пал настолько, что не скрывает своего падения. Он снимается в фильме с этой эротической актрисой. А такая ситуация будоражит.
Алексей вынес этот вечер, а Алена ночью не спала. Она смотрела в темноту, и между бровями появилась морщинка глубокой задумчивости.
– Ты что-то вспомнила? – спросил Алексей.
– Да, я что-то вспоминаю. Как странно: оказывается, какие-то куски жизни могут просто умереть в памяти, а потом в одну минуту воскреснуть.
Утром к Алексею в кабинет вошла Лидия, его заместитель. Это была протеже отца, он рекомендовал Алексею эту очень опытную работницу и проницательного, серьезного человека, чтобы она страховала его в сложных ситуациях.
– Алексей, я кое-что приготовила для тебя. Это касается вчерашней вечеринки. Понимаешь, ты настолько доверчивый человек, что всем веришь, не сомневаешься в своих сотрудниках. Но тебе нужно знать, что на самом деле представляют собой люди, как на самом деле они к тебе относятся. Даже у твоего отца оказались враги, возможно, здесь, рядом. Мне хотелось бы тебя предостеречь. Просто чтобы ты был внимательнее и осторожнее. Короче, я вчера включила диктофон после того, как вы с Аленой ушли. Ночью расшифровала и записала с указанием авторства то, что говорили о вас. Ненормативную лексику заменила точками. Но она любопытна сама по себе. При тебе ведь никто не выражается матом.
Прочитать то, что принесла Лидия, Алексей сумел лишь вечером, когда все разошлись. Он запер свой кабинет и попал на ярмарку жестокости, зависти, недоброжелательности и ущербной похоти. Счастье, что хотя бы Григорий в этом не участвовал.
«Пантелеев: «Похоже, этот святоша разговелся по полной программе».
Жена Пантелеева: «И продолжает это делать с большим удовольствием».
Симонов: «А если бы тебе папаша оставил такой подарок, ты что – пошел бы в монастырь?»
Пантелеев: «Да, старик. Я бы сходил с ней в монастырь. Чтобы без помех… Чтобы ее в грубой форме».
Жена Симонова: «А мне было противно. Такой интересный, недоступный мужчина и так расплывается от одного взгляда на эту…»
Жена Пантелеева: «Да ты просто завидуешь ей, у тебя от него слюни всегда текут, а твой Пантелеев, посмотрев на Алену, бегал почему-то три раза в туалет. Я считала. Без обид, ребята. Я пошутила».
Ибрагим Шукуров, гость: «Очень уважаю Алексея. И Алену, его подругу, знаю не один год. Она красавица, исключительная женщина. Чтобы при мне ни одного плохого слова о них больше не звучало. Вы меня знаете».
И подобных диалогов на три страницы без абзацев. И все – культурные, доброжелательные, казалось бы, такие искренние люди.
– Кто такой Шукуров? – позвонил Алексей Лидии.
– Это друг Зимина. Бывает на наших вечеринках. Бизнесмен, родом из Азербайджана. К Алене и при Валентине относился с заметной симпатией или даже восхищением… Ты просто не бывал раньше на корпоративах, поэтому его не знаешь.
Алексей подал заявление на развод, но расписываться с Аленой пока не планировал. Она такую мысль отталкивала от себя. Одно дело, когда вдова просто выходит замуж, хотя и в этом случае требуется выдержать время для приличия. И совсем другое дело, когда преемник покойного мужа – его сын. Да еще со своей такой сложной семейной историей.
Однажды она спросила у Алексея:
– Что у нас, как тебе кажется? Как называется то, что мы вместе?
Он почти не думал. Ответил сразу, как будто не раз отвечал на тот же вопрос:
– Связь. У нас связь. Связь тел, сердец, дыхания, мыслей. Она такая бесконечная, очевидная и независимая ни от чего, что с ней не сравнятся никакие штампы, договоры, обязательства и клятвы. Мне кажется, она и от нас не зависит. Я хочу к ней привыкнуть, поладить, как-то приспособиться к ней. Это слишком сильно. Ты меня понимаешь?
– Да. Конечно. Я тоже так бы это назвала: жестокая и упоительная связь.
А Максим так назвал следующую часть фильма. И никого из них это не удивило. Они втроем были настолько в одном материале, что и думали одними словами. Он уже подбирал актрису на роль жены Алексея. Но старался отойти от прототипа как можно дальше, чтобы избежать малейшего сходства с реальной ситуацией.
Наступил тот день, те самые оговоренные сутки, которые Алексей должен провести со своей семьей, с детьми. Он продумал все до мелочей. Распланировал время: прогулки, развлечения, разговоры. Тщательно выбирал подарки, предварительно обсудив с детьми, что их больше интересует.
Перед отъездом вечером в пятницу он с такой страстью, нежностью и тоской целовал Алену в их квартирке, как будто уезжал на год. Но ведь они действительно практически не расставались в последнее время. Совместные вечера и ночи. Днем часы на съемочных площадках Максима. Она пыталась скрывать, насколько напряжена, как ноют и сигналят нервы, как болит сердце. Алена не боялась, что он там останется, раскается, пожалеет о том, что совершил. Она просто видела этот дом, эти комнаты, которые он обставлял вместе с другой женщиной. Этих детей, которые родились, потому что он этого хотел. Уклад, который пять лет был его укладом и нравился Алексею. И самое печальное: Алена ведь до сих пор его… мачеха.
Эту боль до конца не поймет ни один, самый чуткий и любящий мужчина. Это наука: что приходится пережить любовнице, когда возлюбленный отправляется в свою прошлую жизнь. Какие детали, варианты событий, вероятности преподносит несчастной воспаленный мозг. Скоро ночь. Потом еще одна ночь. Как можно исключить то, что Алексей, с его чувством вины, с его желанием урегулировать отношения с Полиной во имя контакта с детьми, не захочет утешить жену, подарить ей эту или следующую ночь? Они ведь даже не разведены официально.
Алена ждала одного: пусть скорее наступит утро воскресенья. А Алексей, отъехав от дома, радовался, что скоро увидится с детьми. Он собирался по-хорошему поговорить с женой и матерью. Начинать растапливать лед между ними. Предстоящие ночи его тоже очень беспокоили. Но по другому поводу. Он знал, что опять будет пылать на том же костре нестерпимого и неудовлетворенного влечения, как тогда, когда о близости с Аленой даже не позволял себе мечтать. И это… Он ей, конечно, верил. Но Максим знает, что она остается одна, узнают и другие члены группы, актеры. Им наверняка захочется скрасить ее одиночество. В этом ничего плохого, кроме… Кроме того, что Алексею начинает предлагать распустившееся воображение.
Так тяжело расставались они в первый раз. Алексей знал лишь одно. Он все это вынесет, но не украдет у детей ни секунды обещанного времени. Любая мука легче вины перед ними.
Дети и облегчили, украсили встречу с семьей. Все было ярко, естественно, Алексей так соскучился по ним, что на несколько часов забыл, что жизнь изменилась. И вдруг, во время разговора с детьми, смеха, игры, в мозгу больно, остро и невыносимо четко всплывали имя «Алена», ее лицо там, куда ему еще так долго не дотянуться. Они даже договорились, что он не будет звонить.
Мать Алексея, хотя и держалась холоднее, чем обычно, тоже явно ему обрадовалась. Да и Полина, сдержанная и суховатая, как, впрочем, всегда, выглядела спокойной. Все же это начало стабильной системы, которая может меняться к лучшему. Нормальные надежды жены порядочного человека: нужно переждать, пока перебесится, как говорят о мужьях простые бабы.
Вечер пролетел быстро. Ночь была бессонной, но не мучительной, а заполненной до мгновений. Алексей каждым нервом, каждой мыслью, каждой клеточкой тела обращался к образу Алены: выдыхал слова любви и желания, просил о нежности и даже жалости. Она впервые ему понадобилась, женская жалость, – ему, такому до сих пор самодостаточному мужчине.
Субботнее утро полетело по подготовленному плану. Прогулка на катере по Москве-реке, аттракционы в парке, лучший детский ресторан с праздничным обедом и мороженым на каждый вкус. На обратном пути – магазины и подарки. Детям явно нравился такой воскресный папа. Никогда он один не посвящал им столько времени, так не баловал. Обычно рядом всегда была Полина. А это совсем другая история. Она во все развлекательные мероприятия умудрялась внести стальные рамки требовательности, строгости, своих представлений о приличиях.
Легкий и быстрый, как танец, темп праздника-встречи сбился в субботу вечером. И не просто сбился. Для Алексея это стало потрясением. Бедой.
После ужина Полина увела детей в комнату занятий и ее воспитательных часов. Она там готовила детей к существованию в мире догм, запретов, в теории возмездий и наказаний. Он никогда не присутствовал на этих беседах. В этот день ему показалось, что занятие слишком затянулось, возможно, именно для того, чтобы детей оторвать от него.
Алексей тихо постучал, резкий голос Полины не прервался, наверное, она стука не услышала. И Алексей вошел, остановился на пороге. Дети сидели вокруг круглого журнального стола, на котором были разложены брошюрки с яркими картинками. Полина цитировала какие-то тексты. О грехе и наказании блудниц! Она это говорила маленьким детям. А на картинке, которую она показывала, была изображена обнаженная женщина, привязанная веревками к деревянной скамье. Ее хлестали розгами бородатые мужчины в рясах. Не только откровенный садизм и бесстыдный цинизм картинки потряс Алексея. Женщина на иллюстрации была окутана каштановыми локонами, а на ее нежном лице были мука, страх и боль. Она была странно похожа на Алену. Алексей смотрел на жену и понимал, что картинка выбрана не случайно. Что дело именно в этом сходстве. Младшие дети – Валентин и Варя смотрели с детским испугом, а старшая дочь Маша кусала губы, в ее глазах были слезы и жалость.
– Извини, Полина, я прерываю твое занятие, – спокойно сказал Алексей. – У нас с детьми осталось совсем мало времени до сна, а утром я уеду, когда они будут спать. Дай нам попрощаться и договориться о планах на следующую субботу. Дети, приходите в столовую, я привез вам хороший фильм. Сейчас вернусь.
Когда дети облегченно, со всхлипами вздохнули и радостно бросились прочь от маминой науки, Алексей подошел к столу и медленно поднял брошюру с картинкой экзекуции. Посмотрел, какое издательство это издает. Прочитал: «По заказу фонда «Благость».
– Ты не могла бы мне сказать, Полина, что это за мерзость? Что за самодеятельные позорные картинки? И как ты посмела показывать это моим детям? Ты довела Машу до слез!
– Как ты разговариваешь? – прошипела Полина. – Ты называешь мерзостью церковные брошюры.
– О нет, – сказал Алексей. – Я возьму сейчас эту книжонку, отправлю ее на экспертизу, покажу детским врачам и психологам. И получу заключение по поводу вреда, который кто-то с твоей помощью пытается причинить детским душам. И аналитики по делам религии согласятся со мной в первую очередь.
Полина попыталась выхватить у него брошюру, но он уже положил ее в нагрудный карман пиджака. А ее руку придержал.
– Подойди к зеркалу и посмотри на свое лицо. На его выражение. Я скажу тебе, когда видел такое выражение. Это было однажды. Сверкающие глаза и белые губы. Не помнишь? Я напомню. Ты тогда, первый и последний раз в нашей супружеской жизни, испытала оргазм и даже не поняла, что это такое. Ты сейчас переживала то же исступление. Но это ненормальное, фанатичное исступление. И мы оба понимаем, почему ты выбрала эту картинку с женщиной, похожей на Алену. Какая подлая, грязная месть. Дети ведь приедут к нам, они ее увидят, все вспомнят и поймут. Берегись, Полина. Я предложил тебе мирное сотрудничество ради детей. Ты приняла его на определенных условиях. Будешь нарушать, узнаешь, что такое война.
Полина посерела. Перед ней стоял враг. Она действительно допустила страшную ошибку, не отказав себе в удовольствии провести этот урок во время его свидания с детьми. Она уничтожила его чувство вины и возможное раскаяние, вызвала настоящий гнев. Полина поверила в его угрозы.
Алексей исправил настроение детей. Фильм был увлекательный и смешной. Они вместе смеялись, угадывали дальнейшее развитие событий. Простились на ночь без грусти, зная, что через неделю встретятся вновь. И будет им еще лучше, чем в эту встречу.
И он ушел в свою спальню, в свою ужасную ночь. Сна опять не было. Но был бред с мельканием чудовищной картинки, но перед глазами была не картинка с похожей на Алену натурой, а именно Алена. Он видел ее и даже слышал ее стоны. Он метался в поту, в предчувствии чего-то страшного и задыхался от чужого вожделения, которое окружало их беззащитный союз, их трепетную и уязвимую для самых грязных, агрессивных и мстительных взглядов связь. Связь, которая выше, чем сама любовь, горячее, чем само желание. Алексей ее ощущал как самую загадочную бесконечность.
Утром из машины он позвонил Сергею Кольцову и рассказал ему, какую «воспитательную» литературу заказывает фонд «Благость».
– Любопытно, – ответил Сергей. – Я посмотрю. Получается, что твоя жена связана с этим фондом не так уж случайно и эпизодически. Я без версий и подозрений это говорю. Представляю, как подобные псевдорелигиозные структуры расставляют сети для доверчивых или фанатичных людей. Эта связь становится все более очевидным фактом.
Еще один человек произнес слово «связь». Похоже на наваждение.
Наступил день, когда Максим показал часть отснятого материала аудитории. Этот самый первый показ снятого материала режиссеры называют «для пап и мам». Для актеров, фотографов, знакомых кинокритиков, представителей проката. Он еще не делил материал на части, даже еще ничего не резал. Самым главным для него было увидеть, состоялся ли эффект внедрения зрителя не в кино, но в реальность, чужую реальность, которая затягивает и тащит за собой, как светящаяся разгадка чего-то самого главного. Как влюбленность в героиню, в актрису, которая наконец дарит зрителю не только возможность перевоплощения. Она дарит ему себя, свою жизнь до капли. А снятый материал – пока документ, просто живые люди. Ни актриса, ни режиссер не знают, что им преподнесет завтрашний день.
И это явно получалось. Кружева тонкого и печального текста Алены за кадром переплетались с подобранными мелодиями, приподнимались над сценами любви, пламенели от непридуманной страсти. Эти кружева съежились от ужаса, боли и страха в сцене нападения на нее налетчиков-грабителей. Начиналось все эпизодом реальных похорон Валентина. А вместе получалось действительно нечто невероятное. Так казалось даже Максиму, создателю. Но слов для определения он не находил. После показа встал в полной тишине известный критик с седой бородкой и веско произнес:
– Я не берусь, Максим, сейчас точно сформулировать, как называется то, что вы делаете. Просто по первому впечатлению: это очень близко к шедевру. То есть ты выполняешь свое обещание. Такого напряженного психологического действия, такого интима на грани безумия, заразного для зрителя, при очень корректных, изысканных методах съемки, такого внедрения криминальной линии я, кажется, и не припомню. Если разделить все это на части, могу, конечно, привести более сильные примеры, но вместе… С эффектом документальной съемки… Нет, не назову ничего подобного.
После этой оценки говорить больше никому не хотелось. Просто вставали очень задумчивые, серьезные люди и пожимали Максиму руку.
Задержались после всех лишь Кирилл Соколов, первый муж Алены, и фотограф Коля Стоцкий, который должен был с Максимом выбрать эпизоды для рекламной «приманки».
Кирилл негромко спросил:
– Макс, ты помнишь, что я – актер по образованию и даже неплохо поработал в этом качестве до того, как занялся режиссурой?
– Конечно.
– Думаю, ты меня понял. Там был разговор о плохом первом муже. Если решишь – только свистни. Вряд ли найдешь лучшего исполнителя. Я готов пережить заново весь кошмар нашей жизни. И встретиться на площадке с этим счастливчиком-дилетантом, который ни счастливчиком, ни дилетантом не кажется. А для пиара такой скандальный выбор режиссера – это то, что надо. Взрыв мозга зрителей.
– Интересное предложение, Кирилл. Но ты понимаешь, что я должен этот вопрос решить с Аленой и ее партнером.
– Жду вашего решения. Брошу все. Так хочется примазаться к твоему шедевру, – улыбнулся грустно Кирилл. – Свои мне уже не светят. Да и по Алене соскучился, как сейчас понял.
– Последнее немного настораживает, учитывая…
– Ты хочешь, чтобы алкоголика и драчуна играл добропорядочный трезвенник-язвенник? По тому, что ты уже снял, мне так не показалось. Ты не очень-то бережешь Алену от сильных потрясений.
– Не берегу, – согласился Максим. – Она и сама себя не бережет. Но если вдруг мы решим, Кирилл, тебе придется подчиняться моему диктату, а не своим привычкам. Ты же режиссер, должен понимать, что эффект реальности получается тогда, когда все взвешено до мелочей, выверена каждая деталь. Я не знаю, что скажут, как обнимут друг друга мои герои, но я знаю, чего быть не должно. Что не впишется в ткань картины.
– Понял, шеф.
Максим протянул Кириллу руку, посмотрел ему вслед. Он прав. Еще один человек, который должен играть только самого себя. Вот почему он не вписывался в чужие идеи и стал режиссером.
С Колей Максим поработал очень плодотворно, как всегда, на одной волне. Фотограф видел всегда то, что нужно. Те кадры, которые станут не просто «заманухой», не просто посеют зерна любопытства, а смогут взять своего зрителя в плен. Именно своего, других не нужно. Разбудят умное воображение, воспалят эмоции тех, кому они даны. Один кадр Коля попросил подержать подольше, потом опять вернулся к нему, хотя он уже был отобран. Это была сцена с Алексеем в квартире, на темно-синей атласной простыне. Алена, обнаженная, была снята целомудренно: часть бедра, талия, немного грудь, запрокинутая голова, припухшие от любви губы и почти страдальческая гримаса на лице. Подбородок вздрагивает, как от боли. Алексея в кадре не видно. Лишь его руки сжимают Алену, встречаются на ее бедре, практически впиваются в нежную кожу.
– Тебе ничего не напоминает этот кадр? – спросил Коля.
Максим сначала пожал плечами, потом посмотрел свежим взглядом и неуверенно произнес:
– Какая-то картина или скульптура, да? Очень известная и знакомая, просто название вылетело из головы…
– Да, – кивнул Коля. – «Похищение Прозерпины» Джованни Бернини, гениальная скульптура. Оживший мрамор. Он сам говорил: «Я добился того, что мрамор стал податливым, как воск». Я просто вздрогнул, когда увидел этот кадр. Как ты здорово его задержал. У меня сразу мелькнула идея. Не хочу продавать это как «замануху». Я сделаю из него свой шедевр. Огромный снимок-полотно. У меня персональная выставка работ скоро. Потом будут выставки в Риме и Париже. Это будет выглядеть картиной, я назову ее «Похищение Прозерпины» и дам описание: такой-то фильм, такие-то актеры снимались.
– Здорово, – сказал Максим. – Это может получиться. Самому стало интересно. Давай.
– Я могу ее продавать, если будет хорошее предложение? Половина на твой фильм.
– Конечно. Если предложение будет хорошим, то половины слишком много, – рассмеялся Максим. – К тому же почти не сомневаюсь в том, кто тебе такое предложение сделает. Наш спонсор, он же партнер и любовник Алены. А для сюжета это такой прелестный эпизод – выставка, реакция людей, покупатели… И в этом смысле интересны именно другие покупатели, а не Алексей.
– Вот и я так думаю, – заметил Коля. – Интересны другие покупатели.