Евдокия Краснопеева
Девочка, не промахнись!
Глава. 7
Утро преподнесло сюрпризы. Подлый Колян дрых без задних ног, презрев свое обещание разбудить нас пораньше.
Было уже почти восемь. То есть, дорогая Машенька, через полчаса ты должна быть у себя в кабинете и усиленно готовиться принимать своих выпускников со знанием божественного французского языка. Одевалась я в привычном ритме, то есть по-спартански. Гардероб мой нынче состоял из единственного туалета, поэтому времени было достаточно, чтобы заняться макияжем. Платье обязывало к таким коррективам. Не могла же я предстать коровой в позолоченной сбруе? Или соответствуй, или шпарь во все лопатки к «Капитану Дрейку». Там, в мусорном бочке, возможно, еще валяются мои тапочки и драная юбка, от которых Крест избавился без зазрения совести.
Севка оделся тоже быстро и даже успел заварить «Нескафе», правда, без сахара.
– Колян сахар не признает, – извинился он, как будто я была у него в гостях, а он оплошал. – Пьет кофе с медом. По-моему, настоящая блевотина.
– У него нет для тебя костюма? – спросила я обеспокоено, прихлебывая горькую, ароматную жидкость.
– У него есть фрак, – засмеялся Ложкин. – Николай поет в камерном хоре по воскресеньям. Хобби у него такое. Да вы не переживайте, Марь Иванна, на меня и внимания не обратят.
Я окинула взором его клешеные джинсы, изрядно потертые, мятую футболку…
– Ты в этом уверен?
– Сто пудов! – Он засмеялся. – Все будут таращиться исключительно на вас.
– Да, Всеволод, умеешь ты прибавить женщине бодрости.
Я заставила себя переступить порог школы с безмятежным видом. Лицо нашего охранника удлинялось по мере скольжения взгляда по моим ножкам, прикрытым сиреневым подолом едва-едва. Чулки, конечно, пришлось выбросить. Правда, ноги у меня загорелые и не волосатые. Эстетического восприятия не портят, но наводят на мысли фривольные, если не сказать хуже.… В учительской я сделала вид, что для меня в порядке вещей заявляться в вечернем платье на государственный экзамен. В первую очередь я позвонила Таньке. Сонное её «аллеу» с подвывом на конце было неподражаемо.
– Спишь, подлая? – спросила я свирепо. – Где шлялась всю ночь?
– Нигде. Венечка ко мне заехал.
– Я тебе звонила полночи, – сгустила я краски.
– Ты же знаешь, Венечка нервничает от телефона, – томно протянула Татьяна.
Венечка был её незабвенной любовью. Страсть полыхала полгода, а потом плавно рассосалась, как гематома. Каждый пошел своим путем, но память осталась, вызывая время от времени ностальгические экскурсы в прошлое. Даже наличие красавицы-жены и двух симпатичных ребятишек не притупили желания Вениамина в Танькином обществе.
– Я ключи потеряла, – перешла я к делу. – Привези, пожалуйста. У меня экзамен.
– Позже, у меня консультации с одиннадцати до трех.
– Да, – я припомнила Креста. – В квартиру-то не суйся. Встретимся в «Лукоморье», часов в пять. Ладушки?
– Что случилось-то? – всполошилась подруга.
– Не могу сейчас, экзамен у меня! – я шваркнула трубкой и рванула в кабинет.
Председателем комиссии был Сан Саныч, наш директор. Мужик нестарый и ушлый. Глаза его при виде меня сурово сощурились. Не миновать великой бучи, слава Богу, не сейчас. Первая порция моих учеников уже тянули себе билеты, и Ложкин в первых рядах. Он плюхнулся на стул с безмятежным видом, и я поняла, что сия безмятежность от полной обреченности.
Разве могла я теперь бросить мальчишку на произвол судьбы? Мы с ним вроде, как в горы сходили в одной связке.
«У тебя «шпора» есть?» – спросила я глазами.
«Откуда?» – пожал он в ответ плечами.
Я продефилировала к его парте и положила лист с готовым заданием Ложкину под нос безо всякого стеснения. Этого от меня никто не ожидал, и никто не подумал обо мне плохо.
Ученики мои были молодцы, порадовали меня раскованностью речи и бесстрашием. Я отринула все невзгоды и была счастлива.
Комиссия отправилась писать протоколы, а я чуть задержалась, вопреки правилам. Мне хотелось сказать несколько добрых слов своим выпускникам. Мои ребята ввалились гурьбой, ожидая оценки своих стараний.
– Молодцы, мои дорогие. Через час вывесим официальное подтверждение ваших успехов.
Я была на лестнице, когда снизу мне прокричала наша «англичанка» Изабелла Юрьевна.
– Мария Ивановна, вас молодой человек ожидает.
Продольные складку у губ, сомкнутых крепко, глаза с поволокой – все это впечаталось в моем сознании накрепко. Я едва не завопила: «Крест! Крест пришел по мою душу!». Влетела обратно в кабинет, как техасский торнадо (Часть моих учеников все еще находилась в комнате). Одарила насторожившегося Севку мятущемся взглядом и принялась сбрасывать туфли.
Ложкин, заражаясь моей паникой, вскочил со стула и рванул ко мне, на ходу расстегивая джинсы.
Что подумали остальные свидетели этой сцены мне неведомо, но тишина наступила мертвецкая. Стало хорошо слышно, как гулко по пустынным коридорам приближаются шаги и голоса, низкий мужской и слегка пронзительный женский.
Я натянула штаны, протянутые Севкой, и распахнула окно.
Кабинет французского языка располагался на четвертом этаже. А, если учесть, что постройка была монументальная, сталинских времен с гулкими, просторными потолками, то до земли было довольно приличное расстояние.
Правда я не собиралась изображать из себя парашютиста. Нужно было пройти по карнизу (довольно узкому, кстати говоря) около двух метров и зацепиться за пожарную лестницу – упражнение для разминки – и только! И все же сердце немного ёкало. А Ложкин уже натягивал на меня свою футболку.
– Как же ты, совсем голый? – попыталась я протестовать.
– Всю шкуру в клочья раздерете, – сказал мальчишка сердито.
Я швырнула туфли вниз и вспрыгнула на подоконник.
– А Сан Санычу-то что сказать? – подала голос Оля Волкова, тем же тоном, которым обычно интересовалась какой помадой подкрасить губки.
Я замерла, чуть-чуть опомнившись. Да, у кокетки-девчонки больше здравого рассудка, чем у меня, 28-летней дуры. Этот акробатический этюд, если состоится, будет моим последним выступлением в стенах данного учебного заведения.
– Не волнуйтесь, она здесь, в кабинете, – весело прокурлыкала Изабелла под дверью.
Момент для бегства был упущен. Я задвинула своё тело под просторную учительскую кафедру, одним движением избавившись от сложенных там учебников.
– А ты чего ждешь? – свирепо спросила Оля у Ложкина и толкнула его в мои объятья.
Под руководством Волковой мои ученики сгрудились между столом и дверью.
– Что тут у вас? – подозрительно поинтересовалась «англичанка». Как у большинства учителей нюх на всякие происшествия у неё был развит отлично.
– Да вот, – Мышкин Олег развел руками. – Лялька книги со стола уронила. – Собираем. – И он пригнулся, демонстративно выпятив тощий зад.
– А Марья Ивановна где?
– Пописать, наверное, побежала, – выпалила Ольга и заморгала быстро-быстро.
– Ох, Волкова, – возмутилась Изабелла, – язык у тебя без костей. – И тут же развернулась к своему спутнику. – Вы подождите немного, она сейчас подойдет.
– Не могу ждать. Не секунды в запасе. Опоздаю на самолет.
– Ну, записку ей черкните… – растерялась «англичанка».
– Не сочтите за труд, – мужчина чем-то зашуршал. – Передайте, письмо ей привез. Весь вечер вчера у квартиры прождал.
– Да вы, кладите сюда, на стол, – затараторила Оля. – Куда оно денется? Мы передадим, Изабелла Юрьевна.
Запах «Мадам Роша» стал ощутимее, отчего я заключила, что коллега последовала совету.
– Ну, ты, Лялька – конспиратор фигов, – заржал Мышкин. – «Пописать пошла!».
– Да я сама чуть не описалась, – огрызнулась девчонка. – А ты, Мышкин, не критикуй понапрасну, а шуруй во двор за обувью.
Я уцепила конверт, протянутый Ольгой и, завидев размашистый Данькин почерк, наполнилась неконтролируемой злостью. Ведь это надо! Не забыл, весточкой порадовал! Так обрадовал, едва Богу душу не отдала! Я смяла конверт и швырнула на пол. Севка у меня под боком заворочался и полез на свободу.
– Я подумал, – сказал он мне виновато, – вчерашний хрен с горы пожаловал.
Он замотал головой и слегка хихикнул, оценивая мой внешний вид. Огородное пугало – да и только.
– Ты на себя посмотри, – посоветовала я строго.
Ложкин получил назад свою одежду, а я встряхнулась, как мокрый пудель. Тут вернулся Олег, губы его кривились, а глаза растерянно хлопали.
– Нету, – сказал он растерянно. – Шузы пропали, все кусты облазил.
Глаза мои превратились в плошки.
– Интересно, Всеволод, это дерьмо когда-нибудь закончится?
Я пошевелила босыми пальчиками ног и засмеялась во все горло. Севка поддержал меня рокочущим баском.
– А чо, было весело, – гукнул он сквозь смех.
– Это было… неформально, – уточнила Лялька.
И мы заржали совсем по-дружески, до слез.
Глава. 8
Домой я возвращалась в драных шлепках, обнаруженных под лестницей. Старая уборщица тетя Клава одевала их, когда приступала к мытью коридоров. На меня оглядывались, а, возможно, даже показывали пальцем. Татьяну я нашла на привычном месте. Её длинные мускулистые ноги, больше подходящие спартанскому легионеру, чем врачу-травматологу, были помещены на соседний стульчик, являя миру безупречный загар и бархатистую гладкость. Юбку она задрала до самого «не могу» и ловила кайф от пробивающегося сквозь листву солнца.
– Вся мужская часть населения в радиусе километра исходит слюнями, глядя на тебя. – Сообщила я, бросая сумку на стол.
– Ноги болят, – заныла Танька. – Таскала все утро студентов по моргу.
– Ну да, – саркастически хмыкнула я, безо всякого почтения к её страданиям, – ночью Венька – до самого утра, а утром – жмурики. Опять подменяешь?
– Да, Никитична захворала. Надо же кому-то и покойниками заниматься.
Танька дежурила сутками в травматологическом отделении городской больницы, а законные выходные тратила на всевозможные способы обретения наличности. Тут подруга отвлеклась от своих переживаний и переключилась на мою персону. Окинув меня взглядом с ног до головы, вздохнула:
– Вижу, проблема наша глубока и обширна. Жрать хочешь?
– Угу. – Я принюхалась к пряному аромату жарящегося здесь же неподалеку шашлыка и едва не подавилась, собравшейся во рту, слюной.
– Садись, я сейчас.
Татьяна сбросила ноги на пол и выпрямилась во весь свой гренадерский рост. Она двинулась к шашлычнику, как каравелла, рассекающая волны. Зрелище это было не для слабонервных, а уж для темпераментных кавказских мужчин, просто убийственное. Яркая брюнетка, метр девяносто росту, с размером одежды XXL, Танька не имела в очертаниях ни капли жира, а лишь щедрые округлости и формы.
Шашлычок принесли нам – высший сорт; весь в гранатовых зернах и грецких орехах; помидоры были мясистые, грушевидной формы; кинза – душистая; а лаваш – теплый.
– Люблю ходить с тобой в рестораны, – промямлила я с набитым ртом. – Все «хачики» от тебя тащатся.
Это было правдой. Если бы Татьяна захотела, давно бы обзавелась мужем восточных кровей. Наши русские мужики от её раздольной красоты робели и норовили отвалить в сторону после непродолжительного знакомства. А подруга моя, как назло, признавала одних блондинов, желательно с голубыми глазами. Поэтому до сих пор была женщиной независимой и одинокой. Венькины визиты – не в счет. Связь их длилась так долго, что перестала содержать высокую напряженность страсти, а больше походила на физиологическую необходимость, что, впрочем, тоже вещь не последняя в жизни женщины.
Мой рассказ Танюха слушала внимательно и даже более серьезно, чем я ожидала. По правде говоря, я надеялась, что она поднимет меня на смех и обзовет «дурой, купившейся на бред больного человека». Вместо этого подруга повздыхала со скучным лицом и изрекла:
– Я чувствовала, Маринка, к тому все идет. Уж больно гладко все проскочило тогда.
Ах, вот этого я обсуждать не собиралась!
Танька оценила мою кислую физиономию и осторожно предложила:
– Может быть, тебе уехать на время.
– Заняться овощеводством у тебя на даче?
– Не хочешь морковку полоть, собирай грибы.
– Ладно, проведу послезавтра выпускной и возьмусь обеспечивать тебя витаминами на зиму, – безо всякого энтузиазма согласилась я.
Не люблю копаться в земле, уж такой я не«приземленный» человек.
Танька заметно повеселела (еще бы, заарканила бесплатного раба на свою фазенду), вручила мне ключ от квартиры и заторопилась.
– Побегу, мне еще на массаж успеть нужно.
Подруга вечерами в салоне красоты подтягивала старухам морщины на лице посредством «тайского» массажа. Ну, по крайней мере, она сама так его называла. К технике, освоенной по популярным изданиям, присоединились некоторые воспоминания из далекого детства, когда бабушка бегала ей по худенькой спинке пальцами и приговаривала: «Сначала прошел зайка, потом прошла лиска…». Как бы то ни было, во все, за что бралась Татьяна, она вкладывала душу и добивалась на выбранном поприще неизменного успеха. Вот и старушки прониклись доверием к её сеансам еще и потому, что диплом у Тани имелся о высшем медицинском образовании самый натуральный, подтвержденный практикой в городской больнице.
– Звони. Если чего не так, напряжем Павлика.
Павлика напрягать мне хотелось в самую последнюю очередь. Нужно постараться разобраться во всем самой. С такой убежденностью я двинула домой, хлопая шлепками по пяткам азартно и даже весело. Вообще придаваться унынию для меня несвойственно. По натуре я – оптимистка. Правда, когда на двери своей квартиры увидела потерянные туфли, надетые пятками на круглую ручку, едва не уронила пакет кефира – свой нехитрый ужин. Меня явно пытаются запугать.
– Ой, боюсь, боюсь, боюсь… – поныла я, запихивая шузы в сумку.
Погремев ключами, зашла домой и, уронив свою кладь на ершистый коврик, принялась стаскивать осточертевшее платье прямо в прихожей. На кухне засунула его в стиральную машину и потянулась за чайником.
Вот тут он и нарисовался. Возник в проеме дверей, полностью перекрывая выход. Лениво привалившись плечом, глотал мой кефир, опрометчиво оставленный на коврике.
Я лишилась способностей не только шевелиться, говорить, но и соображать тоже. Стояла и смотрела с идиотски счастливым видом, как мой ужин перекочевывает в его желудок.
– Дерьмовый кефир, одна вода.
Пустой пакет шурухнул в помойное ведро.
– Вот и не пил бы, – мекнула я, заикаясь.
– Давай, собирайся. – Его глаза заскользили по моему телу.
Я схватила кухонное полотенце в пятнах от пролитого вчера кофе и попыталась прикрыться.
– Излишняя скромность вредна для здоровья, как и излишняя добродетель, – нагло усмехнулся непрошенный гость.
Еще один устрашитель! Напрасно это он, когда неприятностей больше одной, я становлюсь к ним невосприимчивой.
– Ты, хрен с горы, кто такой? И какого хрена тебе надо?
– Как грубо! Пришел на ужин тебя пригласить.
– Я только что до отвала наужиналась, и есть ничего не буду до самого завтрака.
– Что ж, тогда идем развлекаться. – Похоже, его ничего не смущало.
– Театр, балет? – уточнила я.
– Казино и рулетка.
Этот балаган начал меня доставать. Бурная, полубессонная вчерашняя ночь; плодотворное нынешнее утро, немного ленный, сытный обед – отяжелили моё тело. Требовался длительный отдых, а вовсе не шатание по злачным местам в обществе неизвестно кого.
– Никуда не пойду, – попыталась я закрыть тему.
– Значит, ты приглашаешь меня остаться?
Я покосилась на него подозрительно: похоже, не шутит.
– Милицией попугать… – с надеждой затянула я.
– …не стоит и труда.
Ублюдки! Чертовы ублюдки!
– Я буду собираться о-о-очень долго, – заверила я мстительно.
– Давай, не стесняйся.
И, как ни в чем не бывало, двинул в мою большую комнату, предназначенную для всяческого рода торжеств. Обстановка у меня простенькая, но роскошный дубовый стол имеется и кресла к нему с высокими резными спинками. Это великолепие где-то приобрел Данька за сущую безделицу. Правда и вид у мебели был тогда такой, что я откровенно сказала: «Она не стоит тех денег, что ты заплатил». Данилка смертельно обиделся и решил доказать несостоятельность моих утверждений. Месяц моя квартира была похожа на мебельный салон: воняло лаком, краской и еще какой-то гадостью. Мой бойфренд на время этих подвигов переселился ко мне, и я смогла познать в некотором роде, какова будет с ним семейная жизнь. Даже слегка привыкла. Хорошо хоть у Даньки хватило ума не затягивать это слишком надолго. Иначе я могла бы прикипеть к такому образу жизни и потребовать от него каких-нибудь непопулярных мер.
Вот, собственно, все, чем могла похвастать моя гостиная. Телевизор, конечно, имелся. Да только неделю назад что-то в нем грюкнуло и отвратно завоняло. Я была слишком ленива, чтобы «починять примус» и махнула на аппарат рукой. Вернется Данька – что-нибудь сообразит.
Глава. 9
Ванну я принимала по всем правилам, с ароматными солями, наложением воска и педикюром. Может быть, кавалеру надоест длительное ожидание, и он отвалит? Впрочем, думала об этом несерьезно, понимая: раз человек взял за труд проникнуть в чужое жилище – причины имел весомые.
В комнате стояла тишина, и я быстро принялась соображать: «Прихвачу малиновый костюм и рвану к Таньке». Поэтому кралась к себе в спальню с кошачьей грацией, разве только не мяукала. Проплывая мимо настенного зеркала, едва не взвизгнула: парень стоял на пороге зала и наблюдал за мои передвижением, нахмурив брови. Взгляд, что я поймала в зеркале, был недобрым и каким-то задумчивым одновременно. Однако, поняв, что я его вижу, гость улыбнулся простодушной улыбкой, до того очаровательной, что я едва не умилилась. Если бы не память о предыдущем его облике, растаяла бы, как масло на сковородке.
– Не бойся шуметь, я не сплю.
И, чтобы продемонстрировать свою бодрость, принялся топтаться в моем узеньком коридорчике.
Так что, довершение моего имиджа прошло под бдительным контролем. В пику вчерашнему своему образу, оделась я консервативно. Юбка прикрывала колени, а блузка была под горлышко. Правда, туфли пришлось надеть «от Креста», потому что босоножки все ещё нуждались в ремонте. Мой вид кавалеру не понравился.
– Похоже, ты не только одежку брала на барахолке, но и глазки оставила там же.
– Редко надеваю контактные линзы, – ответила я спокойно. – Глаза в них устают.
– Так надень их! Никто из ребят не поверит, что я купился на такую скучную бабу.
Я потопала в ванную, вытащила свои карие «глазки» (подразумевая, что, наоборот, надела линзы) и с ненавистью поглядела на себя в зеркало. Права Татьяна – такие зенки, увидев, забудешь нескоро.
– Теперь лучше? – вернулась я к парню.
– Да.
– А зачем ребятам верить, что ты на меня купился? – спросила я, когда мы спускались в лифте.
Челюсти у мужика на мгновение сжались и заходили желваками.
– Я действительно на тебя купился, – рассмеялся он весело, как ни в чем не бывало через мгновение.
Если бы я не поглядывала на него пристально сквозь ресницы, могла бы и не заметить занимательные метаморфозы.
– Ты знаешь, кто я?
– Конечно. Мария Студзинская, учительница французского языка в 53 школе.
Я ругнула себя за тупость: если он нашел мою квартиру, смешно думать, что не поинтересовался всем остальным.
– Ты – личность в округе небезызвестная, – продолжил он.
– А у тебя есть имя или «хрен с горы» сгодится?
– Опять грубость, – парень усмехнулся. – Видно, в Эфиопии ты позабыла все хорошие манеры.
Он мне надоел! Надоел!!
Я пулей выскочила из лифта и выпалила зло, переходя на «вы», что было само по себе глупо:
– Если вы мной интересовались, то должны знать, что никакого интереса для вас я не представляю. Все заинтересованные стороны беседовали со мной после похорон и интерес свой закопали глубоко в землю.
От злости я принялась изъясняться, как закоренелый двоечник.
– Слышал краем уха об этой истории, – парень спокойно подцепил меня под руку, будто я только что не брызгалась слюной ему на щеки, как змеюка ядом. – Только, мне – плевать. Иван.
– Где? – Я мотнула головой, ожидая увидеть ещё какую-нибудь непредсказуемую рожу.
– Я – Иван.
Я фыркнула и закусила губу: ничего в нем не было от добродушного великоросса, по определению должного скрываться за таким имечком. Ну, разве только косая сажень в плечах.
Он покосился на меня подозрительно и вроде даже обиделся. Стиснул мой локоть значительно крепче, и я подумала, что при случае, от его обворожительной мягкости не останется и следа. Вчера ночью он злился вполне натурально и был полон желания проучить подлую бабенку, то есть меня.
Двор наш заполонили собачники, совершающие вечерний променад. Четвероногих тварей я не боялась, но некоторая их скученность заставляла меня нервничать. Я невольно придвинулась ближе к спутнику, своим бедром ощущая напряженность его мышц. И тут же получила «награду». Иван притиснул меня к своей груди и накрыл мои губы своими губами.
– Что ты делаешь?! – возмутилась я после того, как поцелуй прервался.
– Всего лишь воспользовался твоим приглашением, – лениво откликнулся он.
– Я никуда тебя не приглашала! Я собак боюсь.
– Правда?
Ваня крутнул меня, и я нос к носу оказалась с розовоносым питбулем. Собачка дернулась и едва не скончалась на месте.
– Мне показалось, это она тебя боится.
– Ублюдок, – процедила я сквозь зубы и поспешила успокоить хозяйку пита. – Калерия Львовна, простите, ради Бога. Я его не заметила.
– Машенька, вас вчера вечером искал молодой человек, – с характерным одесским выговором, который не смогли приглушить 15 лет прожитые в российской глубинке, оповестила дама.
Это напомнило мне об утреннем визитере и о том, что Данькино письмо, наполовину смятое, нераспечатанное, валяется на дне моей сумки, в прихожей моей квартиры. А я – целуюсь с другим под пристальным вниманием всего нашего дома.
– Я подумала, зачем вам такой несимпатичный знакомый?
Я вспомнила невысокого крепыша с занимавшейся лысиной на затылке – все, что сумела я разглядеть из окна кабинета в письмоносце, когда он покидал школу. Мужик был, возможно, не красавец, а, по словам Калерии, выходило – настоящий урод. Я растянула в вежливой улыбке рот и попятилась: дай старушенции волю – заболтает до смерти.
– Такой нехороший взгляд… – продолжала повествовать дама мне в спину, – и руки суетливые…
Много у вас, Марья Ивановна, знакомых с суетливыми пальцами? Я с надеждой покосилась на спутника: может быть, это он вчера отирался в нашем дворе?
– Это был не я. Я – вполне симпатичный.
Это было правдой. Калерия Львовна никогда бы не сказала про его насмешливые, шалые глаза, что они вызывают нехорошие ассоциации. Похоже, вчера многие искали со мной встречи. Особенно «скверный» знакомец. Я начала исподтишка постреливать глазами за темные кусты. А ну как выскочит – и гроб с музыкой на вечную память. Танька, конечно, расстарается, проводит с помпой, а Павлик будет опять плакать…
Я проглядела всех немногочисленных друзей у своего гроба. Почему-то не обнаружила в их числе Данилки. А вот новообретённый знакомец с исконно русским именем присутствовал. Причем, так явно, что его дыхание касалось моего лица…
Оказалось, он уже минут пять пытается привлечь мое внимание и даже изогнулся невероятным образом, чтобы заглянуть в мой фейс, склоненный к земле во вселенской скорби.
– Чего стоим? – бодро возопила я, оторвавшись от созерцания картины собственных похорон.
– Я спрашивал, куда ты хочешь поехать.
«На деревню к дедушке или к Таньке на дачу», – вертелось у меня на языке, но я благоразумно промолчала, лишь развела руками.
– По-твоему, свой досуг я провожу в барах и казино?
– Тогда садись. – Он открыл передо мной дверцу темно-синего «БМВ».
