Евдокия Краснопеева
Девочка, не промахнись!
Глава. 4
Решив вначале осмотреться, я завернула за угол, направляясь к служебному входу. И – вот незадача! – столкнулась нос к носу с Ложкиным. Парень попытался прикрыться согнутым локтем, непринужденно принявшись оглаживать свои блондинистые кудряшки на голове. Вот так вот – шел, шел и решил поправить прическу… совсем, как Крест в автобусе. Похоже, бандюга опасался за своё инкогнито…. Вот только, Севка – не Крест.
– Ложкин, ты куда?
– Марь Ванна, а я думал – обознался, – залился парень краской, намереваясь захлопнуть дверь служебного входа у меня перед носом, которую отпер перед этим, набрав чуть не десятизначную комбинацию цифр.
Я подсунула свое колено в золотистом, искрящемся чулке в щель и многозначительно поиграла бровями.
– И что вы тут делаете? – заныл парень, все же запуская меня внутрь. – Это для крутых место, а не для училок французского языка.
– Парня своего караулю, – брякнула я, не подумавши.
– Парень ваш – Генки Майорова брат старший, – бубнил мой ученик, петляя по невероятным закоулкам. – Уехал он месяц назад.
– Значит, я сама по себе, – резонно откликнулась я, тащась следом с покорностью ручной рыси.
Как подступить к предложенной задаче в голове не укладывалось, а болтовня юноши немного отвлекала. Мы очутились в просторной комнате. Разбросанные шмотки, удвоенные огромными зеркалами вдоль одной из стенок, рябили глаз своей жизнерадостной окраской. Праздник жизни – и только! Я посунулась к приоткрытому окну и сквозь решетки, приваренные на совесть, взглянула на улицу. Цитадель разврата…
– Я покурю… – бормотнула я несмело, распахивая свой ридикюль.
Странный тип этот Крест…. Поверх моих учебников лежала та самая корзинка с элитной косметикой. Он что же, свистнул её?
Севка юркнул в дальний от меня уголок и завозился там запечной мышью.
– Не думал, что вы курите, Марь Иванна.
– А я и не курю, Ложкин. Так, балуюсь, время от времени.
Дверь распахнулась, и на пороге возникли два мужика. Один, невысокий, изящный обрадовано осклабился и запел:
– Пришел, вот и умничка. Все тебя ждем. Одевайся, минут 10 у тебя есть, пока Алевтина юродствует. На большее её не хватит.
И упорхнул – мимолетное видение.
Второй, несмотря на жару в безупречном костюме на амбалистых плечах ухмыльнулся гладкой рожей довольно мерзко.
– Я знал, Чир, что долго фордыбачить ты не станешь.
Ложкин тяжело задышал и выплюнул сквозь зубы:
– Свист – сволочь, отоспится – убью.
Мелкий смешок выкатился из разинутой широко пасти – очень гаденько так. Происходящее начинало меня интересовать. Я выщелкнула сигарету в чуть повлажневшие сумерки и глянула на жлоба оценивающе.
– Это что за телка? – не преминул он меня заметить.
– Моя телка! – заорал вдруг Севка неистово. – Пришла минет мне перед выступлением сделать.
Похоже, у парня начиналась истерика.
Я двинулась к глыбе тренированного мяса и сладко улыбнулась ему в лицо.
– Как видишь, дорогой, у нас есть, чем заняться с Чиром. – И хлопнула дверью, едва не задев ему морду.
– А теперь скажи, Ложкин, внятно, что все это означает.
– Марь…Ванн… – мальчишка давился слезами.
– Знаешь, Всеволод, – я присела рядом с ним на столик. – Мое настоящее имя – Марианна. В сложившейся ситуации называй меня этим именем.
Он собрался, подавил свои вздохи и промолвил, все еще хрипло:
– Вы видели афишу у входа? «Русские «Чип и Дейл». Я танцую у них около года.
– Что танцуешь, Ложкин? Танго? Вальс или румбу?
Я не собиралась облегчать ему жизнь, спуская разговор на тормозах. Пусть научится говорить правду жизни. Если хватает духу заниматься этим, пусть хватит смелости в этом сознаться.
– Стриптиз… Марианна.
– Год – большой срок. Отчего такие «страсти мадридского двора»?
– Мы ездим по клубам. У нас договоренность – в своем районе не выступать, чтобы жизнь себе не усложнять. А Свист – сволочь нажрался с утра. Меня некому заменить…. Я глянул в зал: там Карим и Зяма. Завтра вся округа будет трубить, что я – педик.
– А ты не педик, Всеволод?
– Нет. Просто здесь здорово платят.
Я окинула его все еще по-мальчишески угловатый торс и промямлила:
– О вкусах, конечно, не спорят…. Только, я и копейки не заплатила бы, чтобы увидеть тебя, в чем мама родила.
Он пыхнул щеками и налился гонором, как обожравшийся клоп.
– Напрасно, Марианна. Многие находят меня неотразимым. И двигаюсь я – дай Бог каждому. Семь лет в балетной школе не проходят даром.
– Вот и гордись этим, – осадила я парня.
– Хреновый вы педагог, – заявил Севка, вновь в полной мере осознавая свою проблему.
– Да уж, не Макаренко и не Сухомлинский, – охотно подтвердила я, – и не палочка-выручалочка для трусоватых стриптизеров.
– Вам бы уйти, Марианна.
Сказал мальчишка мне совершенно по-взрослому, и я его зауважала. А потом тяжело вздохнула и в четвертый раз тряхнула свою сумочку.
– Давай, Севка, поработаем над твоим имиджем. – Взгляд мой уперся в машинку для стрижки волос, лежащую на столике перед зеркалом – как кстати! – Что для нас дороже: честь или внешнее обаяние?
– Если мог, я бы перекрасился в негра…
– Тогда за дело.
Соломенные пряди усеяли пол, а голова Ложкина забелела, как бильярдный шар.
– Чир, выходи! – гукнули свирепо за дверью. – Алевтина уже сдохла.
– Пусть еще подохнет минут десять, – спокойно посоветовала я.
– Я за Андрюшей пошел.
– Кто это – Андрюша? – Я азартно орудовала эксклюзивной косметикой, совершенно не ограничивая своей фантазии.
На голый череп лег изрядный слой тонального крема, а потом пудра шоколадного оттенка – последний писк моды. А сверху чуть блесток. А вот брови наоборот постаралась высветлить, превратив их в рыжие.
Андрюша уже нарисовался рядом со мной. Им оказался тот самый субтильный субъект с мягкой грацией ленивого гепарда. Я в это время красила парню глаза и не могла отвлекаться на всякие глупости. Но Андрюша и не пытался со мной спорить. Наоборот, он с большим вниманием отнесся к моей работе и сказал амбалу:
– Передай Алевтине: накину гринов, если еще попотеет.
Несколько быстрых мазков по скулам и щеки Севки стали интригующе худощавыми. Эдакая томная, утонченная немощность. Самым сложным было, пожалуй, изобразить на лице пробивающуюся темную щетину, но тут я схалтурила, памятуя, что мальчишка будет все время в движении.
– Носовой платок имеется? Желательно чистый.
Спросила я в пространство, и Андрюша извлек из кармана шелковый надушенный треугольник.
– Очень впечатляюще, – буркнула я и посоветовала Севке. – Чир, пошарь у себя в карманах.
– Он не слишком чистый.
Парень протягивал мне тряпочку в красный горошек.
– Свое дерьмо лучше, – утешила я, раздирая ткань.
Свернутый валик устроился под верхней губой, слегка выворачивая плоть и приоткрывая зубы.
– Теперь ты немножечко эфиоп.
Я окинула свое произведение и была почти довольна: экземпляр и рядом не стоял с Севкой Ложкиным, что и требовалось обозначить. Только глаза пронзительной синевой напоминали о нем, и мне это не нравилось.
– Назвался груздем – полезай в кузов, – охнула я, вытаскивая линзы из своих глаз.
Прополоскала их в услужливо подставленном Андрюшей стакане и спросила:
– Не побрезгуешь, мон шер?
Вот теперь он был экзотически красив: глаза переливались гагатовым блеском и светились счастьем. Парень поверил, что выйдет невредимым из этой передряги.
– Если потеряешь линзы, не переживай, просто щурься и поглядывай из-под век, по чайд-гарольдовски.
Выдала я последний совет ему в спину и повернулась к зеркалу, чтобы подправить свой фейс. Вот теперь я себе не нравилась вовсе. Лишенные маскировки глазки полыхнули изумрудным светом. Танька всегда говорила, что таких глаз на самом деле не бывает.
– А Таркан? – лениво сопротивлялась я её упрекам.
– Все те же линзы, – упрямилась подруга.
В конце концов, я раскошелилась на дорогущие линзы для себя самой, приобретая вполне респектабельный карий оттенок, и наши споры сошли на «нет».
– Вы – потрясающий мастер. – Лучезарный Андрюша обхаживал меня, как лиса виноград. – Чир стал настоящей изюминкой. Еще татуировку на все левую руку – и полный улет!
– Не вздумайте портить парню шкуру. – Сказала я свирепо. – По судам затаскаю.
– Ну что вы, что вы!
Мои угрозы, конечно, были смехотворны. Мы оба это понимали. Что сейчас решают суды?
– Только временные, смываемые тату. – Успокоил меня Андрюша и улыбнулся.
Я тоже расслабилась и попросила:
– Пожалуйста, не ставьте больше его в такую тупиковую ситуацию. Парню здесь жить.
– Вы считаете наш хлеб зазорным?
– Нет. Зарабатывать можно чем угодно, лишь бы душа принимала. А у Севки душа стыдливая и характера маловато.
– Хотите взглянуть на друга?
– Он мне не друг, не брат, не любовник и даже не приятель, – уточнила я решительно. – А взглянуть, взгляну. Уверял, паршивец, что непревзойденный танцор.
Глава. 5
Андрюша провел меня в зал и устроил за крайним к эстрадке столиком. Даже сунул стакан с каким-то коктейлем в руки. На Севку я, конечно, полюбовалась… первые пять минут, а потом начала озираться по сторонам, как борзая, потерявшая след.
Беда состояла еще и в том, что я не особо-то успела разглядеть мужика с сумкой. Ну, высокий, спортивный, в чем-то светлом… сером или бежевом? Вот сумку запомнила более детально: черная, с такими ярко-красными молниями. Наверное, придется ориентироваться именно на неё…. Подходить к каждому столику и нырять в ноги посетителей с воплями «ах, где моя большая сумка» !..
Мужиков в светлом в зале хватало: погода располагает, как говорится. И я затосковала еще больше, а попутно разозлилась сама на себя: надо же, так вляпаться!
«И чего сидишь послушной овцою?! Звони Павлику, Таньке, в милицию, в конце концов!».
Пустой взгляд Креста припомнился мне, заставив кровь в жилах заледенеть. Нет, такой не простит. Ткнет где-нибудь в укромном месте перышком под ребрышки – и поминай, как звали Марианну Ивановну. Нет, придется отыскать, чертова торопыгу и произвести досмотр его личного имущества. Я с ненавистью окинула сумнящуюся в экстазе тусовку. Женщины совершено неприлично столпились у эстрады и подбадривали обрусевших «чипэндейловцев» всякими жестами, вплоть до площадного свиста. Дикость сплошная. Можно подумать, что нагую мужскую плоть увидали впервые в жизни или срочно перебросились сюда с необитаемого острова.
Вот тут он передо мной и нарисовался.
– Вам не нравится представление?
Черная водолазка с коротким рукавом и джинсы классической расцветки – в общем, совсем не то, что я надеялась отыскать. Поэтому мазнула кавалера рассеянным взглядом и лениво промямлила:
– Предпочитаю в мужчинах загадку.
Странно, он принял мою верблюжью жвачку за приглашение и присел за мой крошечный столик, едва не касаясь своими длинными ногами моих кокетливо приподнятых коленок.
– Могу соответствовать вашему идеалу на все 100%.
Одна из возбужденных поклонниц рафинированных мальчиков завизжала как-то очень восторженно и принялась топтаться по моим ногам, одетым в пятидесятидолларовую туфельку, каждая. Я пнула её в круглую задницу осознанно, заставив проскочить вперед наподобие тарана. Там её встретили тоже неласково, и я в надежде посмотрела на девочек. Может быть, небольшая потасовка даст мне возможность найти сумку? Но крашенная стерва оказалась особой злопамятной и, вырвавшись из кольца назревающего скандала, понеслась ко мне, как Чингачгук в пору охоты за скальпами, только томагавка в руке не хватало.
Конечно, я тоже – девочка не промах. При случае могу царапаться и кусаться. Вот только – у меня завтра экзамен! Я юркнула за спину своего незваного воздыхателя проворно и совершенно для него неожиданно. Похоже, созерцая мою неземную красоту, он пропустил начало конфликта и оказался перед разъяренной платиновой блондинкой неподготовленным. Мужику ничего не оставалось делать, как вернуть бабу на исходные позиции. Причем его тычок был более впечатляющ, поэтому стерва взвыла, как милицейская сирена.
– Васька, меня убивают!
Достославный Васька отлепил свою объемную тушу от стула и ринулся на зов, потряхивая головой и поводя налитыми кровью глазами. Совсем, как бык на корриде! Под его ножищами пол затрясся.
– Ой-ей-ей! – пискнула я, мечтая сжаться за рельефной спиной парня до размеров инфузории туфельки.
Неизменные секъюрити вознамерились задержать громилу и подцепили его с бочков. Да видно, боялись помять костюмчики – не очень-то усердствовали. Он протащил охранников пару метров, приближаясь неуклонно к моему убежищу. Мой защитник начал поворачиваться в мою сторону, намереваясь поинтересоваться, должно быть, чем обязан такому вниманию. А к Ваське присоединились уже сотоварищи, что жрали водку за одним столом. А мой парень (я уже чувствовала его родным и близким) все еще возвышался один, как перст. На эстрадке появился изнеженный Андрюша и, добавляя всеобщей паники, сладко пропел:
– Мальчики, мальчики, закончили! – искушенный нюх руководителя учуял предстоящую грандиозность скандала.
«Чипэнддейловцы» очень проворно ломанули за кулисы, а Севка, высунув рожу из-за портьеры, украшенной пурпурными сердечками, делал мне знаки, чтобы я поторапливалась.
Всё это я оценила за одну секунду, почуяв опасность, как рысь в ночи. Я толкнула полуповернувшегося ко мне защитника навстречу разгоряченному оппоненту. В самом деле, что за полумеры? Взялся охранять – так не тормози – действуй!
В горячке я пропустила мысль, что защищать-то он меня, наверное, и не собирался…
Такой подлости парень от меня не ожидал и завалился на бодрую компанию, подкатившую уже вплотную. А я на четвереньках попрыгала в противоположную сторону, как лягушонок Маугли. Путь к свободе был уже осязаем, но тут я бросила взор назад из чувства самодовольства, никак не иначе. Хотела удостовериться, что поединок за мое тело в самом разгаре.
Она стояла под опустевшим столиком в противоположном конце заведения; темно-синяя с вызывающе красными зубчиками молний…
– Марь Ванна!!
Севкина рожа выражала зверское возбуждение; в купе с моим макияжем – то еще зрелище!
Я махнула мальчишке рукой, чтобы заткнулся и, раскрючившись, понеслась длинными скачками к своей цели, насколько, конечно, позволяла обувь. Пальцы сомкнулись на вожделенном предмете, а уши настороженно уловили, что шум в центре зала поутих; скоро все закончится миром. Желание перетряхнуть содержимое баула я подавила в корне. Закинула лямку на плечо и хотела небрежно выйти из центральной двери: мол, девочка устала от шума и отваливает на покой. Не тут-то было! За стеклянной дверью замаячили характерные своим миганием огни, и суетливо задвигались проворные мужики – налетела саранча в огород Миколыча, трат-тра, тра-та-та….
Я развернулась и ломанула к служебным помещениям. У двери, которой провел меня в зал Павлуша, никого не было. И лишь в извивистом коридоре подумала: «Чего испугалась? Милиция тебе нынче – друг, Маринка. А ты – в бега».
Что сделано, то сделано. Сейчас произведу обыск, а сумку швырну в угол: пусть потом разбираются, как она там очутилась. Я отмахнула бархатную портьеру, загораживающую окно и шваркнула баул на подоконник.
– Ведь знал, что такие блудливые глаза только у сук бывают.
Я подпрыгнула от неожиданности и повернулась: он надвигался. Я кожей чувствовала исходящую от него злость, а уж когда встретилась с ним взглядом, так вообще затряслась, как нашкодившая собачонка.
«Ещё один «бостонский душитель», – мелькнула паническая мысль.
А руки, все ещё тискавшие ручки сумки, начали действовать сами по себе. Швырнула кладь, метя ему в физиономию, но промахнулась.
Мужик усмехнулся нехорошо, одними губами и поймал сумку своими ручищами.
Я попятилась, разинула рот, чтобы завизжать протяжно, в надежде привлечь внимание родных правоохранительных органов, но тут раздался треск. Пыльная портьера оказалась на голове моего потенциального обидчика.
Севка крутнулся юлой, заворачивая мужчину в кокон, а после толкнул его в угол.
– Что-то не нравится мне этот «хрен с горы», – буркнул он, цепляя меня за руку.
– Да уж, – подтвердила я и мимоходом ткнула острым носом туфельки поверженному врагу под ребра. – Глаза ему мои не понравились.
Мы мчались к черному выходу на всех парусах, понимая, что такая ненадежная преграда в виде пурпурного бархата не задержит мужика надолго. На улице я полностью доверилась чутью Ложкина. Мы шныряли по каким-то дворикам и проходным галереям пока не очутились под каштанами родного школьного двора.
Надо сказать, ученик мой успел переодеться и даже очиститься от грима, пока я геройствовала по закоулкам «Капитана Дрейка». На голове его была бейсболка со сломанным козырьком. Присев на скамейку, я достала из сумки, чудом сохранившейся у меня на плече во время всех манипуляций, сигареты и протянула Севке. Никогда ещё я не смолила с таким удовольствием. И вообще, радость существования переполняла меня. Я с любовью взглянула на свои ножки, обезображенные кое-где круглыми прорехами порвавшихся чулок.
– Стоящая вещь должна стоить дорого. Видишь, Ложкин, такой марш-бросок, а им – хоть бы хны!
– Хорошие туфельки, – согласился мальчишка.
Я еще немного покрутила лодыжками и сказала:
– Ладно, Всеволод, топай домой. Спокойной тебе ночи.
Он неловко потоптался, а потом шмыгнул в кусты. А я достала кошелек и вытряхнула все, что было себе в подол. Да… на такси не хватит.
Глава. 6
– Ах, все равно – автобусы не ходють,
Метро закрыто, в таксе не содють…
С чувством выдала я и принялась искать варианты. Всего три – не густо. И все они мне не нравились.
Можно было ткнуться на поклон к бабе Вале… чтобы завтра весь подъезд обсуждал мои грязные коленки и чересчур сексапильное платье.
Можно было остаться «здесь под каш-та-на-ми», скоротать время на лавочке, как в пору незабвенной юности… и заявиться на работу чучелом из чучел.
Можно было снять мужика на ночь. Вернее, сняться к мужику на ночь. Только, кто тебе сказал, дорогая, что в этом случае ты обретешь отдохновение, так тебе необходимое. Скорее, наоборот.
– Зачем вы тут сидите?
Севка поглядывал на меня хмуро.
– Щас пойду. А ты чего вернулся?
– Линзы ваши принес. – Он протянул ладонь.
Убрав свои «глазки», я пристроилась с парнем рядышком и поплелась ногами неохотно. Четкой линии поведения все еще не было и в помине.
– Мне бы позвонить, – вздохнула я неохотно.
Уж Танька-то меня в беде не бросит. Примчится хоть на Северный полюс моя несравненная подруга. Такая у неё по жизни доля – быть моей утешительницей и «скорой помощью».
Таксофоны, конечно, все были в плачевном состоянии, и я пошла в сторону круглосуточной аптеки, в надежде разжалобить дежуранта и добраться до средства связи.
– Вы куда, Марь Иванна?
Оказывается, Севка все еще был рядом, хотя и должен был свернуть направо, в проулок, в сторону своей 25-тиэтажки.
– Может быть, в аптеке разрешат позвонить.
– Зачем?
– Ключи-то я посеяла, Всеволод. Позвоню подруге, пусть за мной приедет.
Мальчишка вздохнул и деликатно промямлил:
– Вид у вас сейчас не внушающий доверия.
Это было правдой – чисто, затраханная по кустам шлюха.
Севка протянул мне маленький блестящий предмет, вызвав во мне недоумение, а потом негодование.
– Ну, ты и жук, Ложкин. Я тут вся на нервах, а он мобилу в кармане прячет.
Танькин номер отозвался нудной серией длинных гудков. И раз, и два, и три…. Похоже, подруги не было дома.
– Где её кишки мордуют?!
Я зевнула во весь рот и решила двигать к бабе Вале. Не умру, поди, от сплетен! А потом вид старушки, карабкающейся по ступенькам автобуса, заставил резко осадить свой бодрый аллюр. В автобусе бабка ездит только по случаю вояжа к приятельнице в Бондорево, и всегда остается гостевать на пару дней.
– Приехали…
Я в затравке огляделась – довольно пустынно, ни одного жаждущего секса мужика в ближайшем обозрении.
– Я не могу вас пригласить к себе, – извинился Севка. – Георгина Павловна свалится в истерике сразу и надолго.
Георгина Павловна приходилась мальчишке теткой. Его родители по рекомендации фирмы отправились «башлять» в Германию, а Севке решили дать доучиться, пристроив под надзор двоюродной родственницы. Дама была старомодна, болезненна и занудна. Одного из этих качеств было достаточно, чтобы отравить жизнь кому угодно.
– Ладно, Всеволод, не переживай. Я – девочка взрослая. Иди домой. И помни – завтра экзамен.
– Нет, Марианна, я вас не брошу. Есть место, где нас примут. Только вы не возражайте, что бы я ни сказал.
Я чувствовала, что устала смертельно. Чудо-ножки в чудных туфельках-шпильках уже не просто подрагивали, а тряслись в «пляске святого Витта».
– Делай, что хочешь, братец Лис, только не бросай меня в колючий терновник.
Он засмеялся.
– Вы – нормальная тетка, и красивая к тому же. Зачем вы глаза прячете за этим уродством?
– Чтобы не смущать юные, неокрепшие души своим неземным обаянием, – усмехнулась я. – К тому же, таких глаз в природе не бывает по определению. Если ты видишь такие глаза – значит, это линзы.
– Странная вы, Марианна Ивановна…
Мы поднялись на обшарпанном, вонючем лифте на 14 этаж и позвонили в дверь квартиры с ярко-красной металлической дверью. На удивление открыли сразу, как будто не было двух часов ночи, и нас ждали с распростертыми объятьями. Севка за мгновение до распахнувшейся двери обхватил меня за талию и ткнул мой фейс себе под мышку. Я обмякла вполне натурально, почувствовав опору. Готова была даже на шее у него повиснуть, до того мне захотелось сбросить обувь и попасть в душ, под горячие струи.
– А, это ты, – сказал невидимый для меня хозяин. – А я думал, Кныш вернулся. Забыл свою «трубу» у меня в сортире.
– Колян, пусти ночку скоротать.
– Что так? Или Ленке гайки завинтили? Ленусик, – он потянул меня за голый локоть. – Мамаша начала борьбу за нравственность?
Я поняла, что парень пьян.
– Это не Ленка, Колян.
– Ну, ты, Ложка, озадачил. Кого же краше Ленки нашел?
– Тебе что за дело?
Хозяин густо икнул и, видно, обиделся. Сейчас пошлет нас куда подальше…. Я отлипла от мальчишки и лучезарно улыбнулась в красную физиономию.
Челюсть отъехала у Николая к низу, как в рисованном мультике. По-видимому, моя персона не была для него загадкой. Мне тоже показалось, что я где-то с ним встречалась… танцевала под Новый год… давно.
– Что поделаешь? – сказала я нагло. – Это любовь.
Он пустил нас в квартиру.
Я двинула прямым ходом в ванную с твердым намерением вымыться немедленно. Даже если нас собираются выпереть, это будет после моего омовения. Голова, замученная сопливым гелем, чесалась уже нестерпимо и была согласна даже на гильотину.
– Решительные женщины всегда приводят меня в трепет, – философски гукнул хозяин, немножечко протрезвев.
Я принялась раздеваться и подслушала разговор парней, завернувших на кухню – акустика в наших домах – радость шпионам!
– Дай белье чистое, – сказал Севка грубо.
– Жалко, – откликнулся Колян вредным голосом. – Стирать потом кто будет, ведь изгваздаешь все на радостях-то.
– Я ведь к тебе не с вокзальной шлюхой пришел.
– Это правда. Удивил, Ложка, так удивил.
Я нещадно драла кудри расческой.
– На, держи. Смотри, Ложка, узнает Данька Майоров о твоих подвигах…
Я не удивилась, что мужик знает Данилку. Его, по-моему, весь город знает. Все, кто имеет транспортное средство, способное передвигаться. Данька – автослесарь от Бога. Этот озадаченный Кент, наверняка, приезжал со своей проблемой к моему бойфренду, там меня и заприметил. Я потрясла головой. Отчего пришла фантазия с танцами?.. От нестерпимого зуда в голове, не иначе.
– Если узнает, Колян, то только от тебя.
– Ну, я-то ему ничего не скажу.
– Вот и хорошо. Ты бы мне пожрать предложил, что ли? Я как зверь голодный.
– «Виагру» не пожелаешь?
Я включила душ и со стоном ступила под упругие струи. Вот настоящее наслаждение, почти экстатическое! А мальчишки пускай потреплются…
В дверь ко мне постучали.
– Ты есть будешь? – Севка вжился в роль органично.
– Нет, дорогой, спасибо, – откликнулась я.
Спустя полчаса я скрипела чистотою и подумывала с ленивой грацией явить свое нагое тело миру. Трусики и лифчик я постирала, платье хорошенько вытрясла и обхлопала влажными ладонями. Желания одевать его на себя у меня не было. Приоткрыв дверь, обнаружила висящую на ручке простынь, льняную и, ей-Богу, накрахмаленную. Бурнус для одалиски! Оставалось только кричать: «Куда мне, мальчики?».
Севка караулил меня и потянул за собой в маленькую комнату.
– Вы ложитесь. Я бельё чистое постелил.
Я рухнула на расхлябанный диван прямо в намотанной простыне и начала посапывать ещё в воздухе.
– Помоюсь тоже… – пробормотал мальчишка сконфуженно.
Надо было сказать что-то простое и веселое, чтобы разрядить нараставшее напряжение, но я уже спала, предоставив Севке самому справляться с двусмысленной ситуацией.
Впрочем, это благостное небытие длилось недолго. Во сне я увидела неживой взгляд, резавший меня напополам, и проснулась с отчаянно бухавшим сердцем.
– Крест…. Сволочь…
Я крутнулась на бок и закопалась носом в подушку. Напрасно. Мозг возбудился, как после большой порции «Маргариты»; стал чистым и ясным. Что-то во всей этой истории было гадостно не так…. Я закусила губу, стараясь уловить ускользавший хвостик понимания…
– Ты чего бритый? – гукнул Колян в коридоре.
– От вшей лечусь, – ответил Севка и прикрыл за собой дверь.
Я вздрогнула от их пересудов; хвостик по-свинячьи весело махнул и скрылся навеки.
– Давай, ляжем «валетом», – предложила я Всеволоду, видя его почти что панику.
– Я бы лучше на пол, – сказал он честно. – Я за себя, Марь Иванна, не ручаюсь.
Да уж, перспектива сражаться остаток ночи за свою нравственность не прельщала.
– Не дури. Пол у Коляна не моется годами.
Это была правда. Севка гадливо поморщился, но остался стоять на месте.
– Всеволод, давай попробуем, – Лисой Патрикеевной мяукнула я.
Он притулился на самый краешек, зацепившись одним хребтом.
– Давай, я расскажу тебе про Даньку.
Конечно, он всем им казался героем, и я завела сказку про удачливого гонщика, отважного и бесшабашного. Про аварию, после которой он, по своим меркам, не мог ездить достаточно хорошо. Про жизненные метания и извечный поиск. В общем, Чарльз Диккенс, да и только.
Дыхание Севки стало глубоким и ровным. Похоже, он спал.
– Интересно, позвонил он тетке или нет… – спросила я потолок и заснула.
