Елена Юрьевна Демченко
Серебряный закат
Он двумя пальцами поднял моё лицо за подбородок.
«Ты плакала?»
Вытерла мокрые щёки, попыталась улыбнуться.
«Наверное, это от счастья».
Он не ответил и молча прижал меня к себе. И снова навернулись слёзы, на сей раз от его чувства жалости и моей благодарности за это.
«Пойдём, я провожу тебя».
Так, обнявшись, мы шли до самой двери комнаты с окном на каньон. Моей комнаты. Потом дядя поцеловал меня в лоб и ушёл, так и не произнеся больше ни слова.
А я действительно была счастлива! Даже не знаю, от чего, но была. Счастлива и благодарна. Дяде, Алексу, Мари, всему миру! С этим ощущением и заснула.
* * *
С того памятного вечера у меня в комнате всегда стояли свежие цветы, белые, пахучие, только что срезанные и поблёскивающие капельками росы. Зоуис сказала, что так распорядился советник Торн. Я хотела поблагодарить дядю, но он постоянно был занят, либо в разъездах, либо принимал послов и гостей вместе с Алексом.
Поговорить с принцем тоже никак не удавалось, хотя он улыбался, завидев меня издали. Я тоже улыбалась в ответ, а сердце просто разрывалось от чувств. От комплексов не избавилась и по-прежнему ощущала себя полным ничтожеством рядом с Ним, но это не мешало любить Его издали.
Он больше не приходил на заветную аллею, а я всё равно бродила там до ночи, вновь и вновь вспоминая и проигрывая в памяти прежние беседы.
Так минуло какое-то время в относительном спокойствии и равновесии.
В один из вечеров я спускалась к реке, к местечку, где меж кустарников образовалась тихая заводь, давшая приют многочисленному лягушачьему семейству. Несколько минут собиралась с силами, внушала себе, что противные, орущие, холодные, скользкие рептилии – просто симпатичные ожившие камушки, и нет ничего приятнее, чем собирать их в небольшую корзинку, позаимствованную на кухне…
Прикрыв травой и влажными листьями свой улов, поднималась от реки по тропинке, когда кто-то огромный схватил меня сзади, заключил в стальные объятия и так сильно зажал мне рот широченной ладонью, что едва не задохнулась. Затем поволок вниз, вниз, к чёрным водам холодной реки…
Из упавшей корзинки лягушки радостно прыгали в разные стороны.
Тащили меня недолго и в реку в итоге не сбросили. Спасибо и на том! Ибо пловец из меня…!
Хлопнула дверь. Меня, полуоглушённую и полуослепшую не очень бережно незнакомый верзила сгрузил на пол, прижав коленом, чтобы не дёргалась, связал за спиной руки, потом поднял рывком и усадил на плетёный табурет.
Я перевела дыхание и огляделась. Кроме верзилы, возвышающегося рядом почти до потолка, когда-то белёного, но теперь потрескавшегося и сероватого, некая старушенция возилась у маленького очага. Над огнём висел котелок, в котором что-то булькало, распространяя довольно резкий запах. Верзила, скрестив на груди ручищи, не сводил с меня поросячьих глазёнок. Старушенция помешивала варево и мурлыкала под нос.
На стенах каморки, освещённой только огнём очага и парой маленьких фонариков – ночников, во множестве висели пучки трав, ветки, сушёные корни и стебли неизвестных растений. Сквозь открытое перекошенное окошко доносился шум реки, порывы ветра разбавляли тяжёлый дух струями свежего воздуха.
«Эй! Что вам надо?» – сказала я и попыталась встать, но верзила тут же пресёк попытку, опустив тяжеленную ручищу на моё плечо.
«Немедленно отпустите меня, и тогда – обещаю! – советник Торн помилует вас».
Старуха, не выпуская ложку, с которой на пол падали тягучие зелёные капли, повернулась и некоторое время вглядывалась в моё лицо. Удовлетворённо кивнула.
«Энергетичка. Очень хорошо. Должно получиться. На сей раз должно!»
«Что получиться! Что вы задумали?!»
«Не бойся, девонька, – прошамкала старушка, – сиди спокойно, слушайся и больно не будет».
«Вы кто?! Что вам надо от меня?!»
«Тихо, тихо! Не кричи! – поморщилась бабка, – никто тебя тут не услышит. Будешь умницей, скоро вернёшься домой. Будешь вопить, Грумми быстро утихомирит, только тебе не понравится – он грубоват».
Громила радостно ухмыльнулся.
«Что вам надо?» – повторила я немного спокойнее, хотя внутри всё сжалось от страха и негодования.
Сосредоточилась. Разобраться в примитивных чувствах Грумми не составило труда, а вот от старухи шёл ровный, однообразный шум. Она лукаво глянула и ухмыльнулась.
«Что, птичка-энергетичка? Не выходит? – она снова отвернулась к очагу, зачерпнула из котелка варево деревянной ложкой, понюхала. – У меня секретов нет. Просто хотела, чтобы ты оценила, с кем имеешь дело!»
Тут она погладила корявой своей ладошкой ожерелье из корешков на груди, и я всё поняла. Чародейка-травница!..
Я – энергетик, то есть все мои способности реализуются за счёт внутренних сил организма. Травница для этих целей использует растения…
Но есть ещё один тип чародеек. Самая сильная в магической градации – каменная колдунья. Великое чудо – чувствовать свойства камня, разные в разных условиях и сочетаниях, переменчивые в зависимости от времени суток, освещения, даже от того, против мужчины или женщины направлено воздействие. Если каким-то энергетическим приёмам можно научиться, если можно научиться отличать ядовитые травы от лекарственных, то научиться даже азам каменного колдовства нельзя. Сей дар либо есть, либо его нет, и ничего – в промежутке.
Каменных колдуний очень мало. Сама я не видела ни одной из них, хотя и слышала.
По уровню силы, используя образность, если я – птичка, то травница – кошка, а каменная против нас обеих – тигр. Хорошо, что не с ней меня свела судьба! Точно трепыхаться было бы бесполезно. А с бабкой-травницей можно попробовать побороться. Шансов немного, но не каждая птичка по зубам иной кошке!
«Ну и что же тебе надо? Если ты всё равно сильнее меня?»
«Кое-что надо», – пробормотала она, медленно и осторожно наполняя стакан жидкостью из котелка, зачерпывая её ложкой.
«Я дочь советника Торна! Учтите, вам не поздоровится!»
«Ты не дочь, – спокойно ответствовала старуха, – но будь хоть сама принцесса, что с того? В чём ты меня обвинишь? Что напоила чаем?»
«Вы меня похитили!»
«Неужели? А разве не сама забрела на огонёк, любопытная ты моя?»
«И насильно удерживаете! Да ещё угрожаете!»
«Не угрожаю, милочка, а предупреждаю, чтоб Грумми не сердила. Он у меня мальчик нервный».
Она поднесла к моим губам стакан. Поверхность наполнявшей его жижи исходила дымными бурунчиками и горьковатым запахом.
«На-ко вот, выпей»
«Сама пей свою отраву», – я, поморщившись, отшатнулась. Грумми что-то недовольно и угрожающе промычал.
Бабка грустно улыбнулась.
«Я для этого чая уже стара. Пей! Сама пей, или мой мальчик вольёт в тебя целый котелок! Ну?! И не бойся, не обожжёшься»
Я сделала несколько глотков, едва не захлебнувшись этой дрянью, обильным потоком льющейся в горло.
«Вот и молодец, – похвалила колдунья. – Теперь подождём с полчасика. А потом домой пойдёшь»
Внутри меня понемногу стал разгораться пожар, и заструилась боль от горла до самого низа, эхом отдаваясь в ноги. Дыхание участилось. Я старалась держаться прямо, но нарастающая боль заставила застонать и согнуться.
«Ничего-ничего, – посочувствовала старуха. – Так и должно быть. Давай-ка, приляг на лежанку. Грумми, помоги. Да осторожнее, остолоп!».
Грумми перенёс меня на твёрдый лежак у стены, не удосужившись однако развязать руки. Я свернулась калачиком. Боль скручивала внутренности, нарастая до нестерпимого уровня, потом резко отпускала, давая отдышаться и пару-другую минут порадоваться жизни.
Колдунья меж тем что-то растирала в мисочке, добавляя разные порошки и негромко бормоча то ли молитвы, то ли ругательства.
«Что… я вам сделала? За что…» – новый приступ не дал закончить фразу, но бабка поняла.
«Вина твоя в том, что ты родилась на этот свет такой, какая есть, не обычной девчонкой. И дар твой призван теперь в помощь миру!»
«У меня… эмпатический дар. К тому же… очень слабый…»
«Это неважно. Важно, что он есть! И поможет избавить от заклятия».
Она наклонилась надо мной, глянула совсем по-матерински, с сочувствием и промокнула салфеткой мой мокрый лоб.
«Плоть от плоти, кровь от крови – основа зелья. Ты уж потерпи! Отдашь его, и всё кончится».
«Бабка! Ты что такое говоришь?!… Какая плоть?.. Ты сошла с ума?!»
«Моё зелье и плод любви твоей и принца снимет с него колдовство».
«Какой плод? Ты думаешь, я… Нет, ты точно свихнулась».
Меня разобрал смех, но приступ превратил его в гримасу. Я постаралась сесть, что удалось лишь с третьей попытки.
«Развяжи меня, старая безумица. Ничего из твоей затеи не выйдет. Я всё-таки не Перводева, и Святой дух меня не посещал. И как ты могла подумать…!»
Бабка озадаченно смотрела на меня.
«Ты правду говоришь?.. Впрочем, зелье уже должно было подействовать. Странно… Но ты же была с ним! Тебя видели! Неуж не получилось?»
«С кем была? С принцем? Я была У него, в его комнате. Просто постояла у дверей, пытаясь сломать защиту. Это ты окружила Алекса какой-то дрянью?!»
Она осклабилась.
«Если бы у меня была такая сила, сидела бы сейчас не здесь, а на королевском троне!»
«Хорошо, что тебя там нет. Перетравила бы всех неугодных подданных! По одному подозрению».
Я стряхнула с рук остатки верёвки, встала, ухватившись за стул, чтобы не упасть. Грумми зашевелился у входа, издал угрожающий звук. Устало махнула рукой: «Спи, Грумми! Ты ж так утомился!» Он покорно закрыл глаза, сполз по стене, разбросав ноги на половину комнаты – неудачно-то как! теперь придётся обходить эти брёвна! ужас! – и захрапел. Бровки вздёрнулись, рот приоткрылся, и вид у громилы стал беспомощный, детский, даже трогательный, хотя мне почему-то совсем не было его жаль.
Колдунья села на лежанку, уронив костлявые руки.
«Опять промах. Да что же это?!. Он не простит!»
«Тебе о душе пора думать, а не козни строить, – я сделала ещё один шаг, используя стул, как опору. Теперь надо было перешагнуть через ногу Грумми. Постояла, собираясь с силами. – Второй раз… А первой жертвой уж не та ли девушка была, о которой принц печалится? Может, ей Грумми и помог из окна вылететь, чтоб свидетелей не осталось?»
Бабка издала злобный скрежет и, вытянув руки, кинулась на меня.
Тут дверь открылась, и в каморку шагнули два дюжих стражника, а за ними Советник Торн.
«Спаси меня», – сказала я, упав ему на руки, и отключилась.
* * *
Я приходила в себя несколько дней, не выходила из комнаты. И все эти дни в душе тонко и жалобно звенела туго натянутая струнка. Обида разрывала душу. Никакие доводы разума не могли её заглушить, никакие отвары, приносимые заботливой Зоуис. Я категорически отказывалась их пить и употребляла только горячее молоко и чистую воду. Даже известие о том, что старая травница после ареста и короткого следствия отправлена доживать свой век в один из подземных монастырей, не порадовало. Я не держала на неё зла, как ни странно, потому что в картине, сложившейся из отдельных фрагментов, в разбитом зеркале, бережно составленном из осколочков, отразилась, наконец, разгадка. Она лежала на поверхности, и не понять этого казалось невозможным. Теперь. Но ведь есть такой приём – не хочешь, чтобы что-то нашли, положи его на самое видное место…
Меня использовали, как пешку в довольно простой партии, партии беспроигрышной, ибо фантастическое обаяние Алекса не оставляло ни единого шанса противиться ему. Использовали, чтобы изменить ситуацию, дать стране настоящего правителя, сняв колдовство с принца страшноватым способом. И только одному человеку мог прийти в голову подобный план…
Хотя я отказывалась верить, что мои чувства – результат воздействия каменной колдуньи, проклявшей однажды старого короля таким необычным образом …
Дядюшка заходил ко мне один раз. Посидел молча. Потом сказал: «Прости». У него в душе в этот момент царила гулкая пустота, как бывает у человека, приложившего все усилия для достижения цели, но так и не получившего желаемого результата. Разочарование и пустота.
Мне стало жаль его. Ведь не о себе лично он пёкся, а о благе государства. И если ради оного на алтарь положена одна жизнь, что она есть в сравнении с сотнями тысяч? Да ничего! Величину, исчезающее малую, величину ничтожную. Если только пресловутая жизнь – не твоя собственная.
