Елена Владеева
Властию Его, мне данною…
* * *
Как в туманной, вязкой одури вышла из церкви в промозглую темень переулка. Ни пятнышка цвета, только чернота и серость растекшейся тушью… Слезная морось с неба, снежный кисель под ногами. Пропали сапоги, жалко… Хоть не новые, еще в Лужниках на ваучерные деньги купленные, но "родные" немецкие. Еще и под дождь угораздило попасть. Декабрь, называется. Все одно к одному, такой день… И погода плачет. Господи, о чем я? Курица с отрубленной головой еще вполне резва… Будь она мужчиной, просто сказала бы себе: теперь я совершенно свободен. Но она женщина и значит – абсолютно одинока.
Брела, опустошенная до тоннельной гулкости… До наркозной оледенелости. Спасительно пригвожденная к обрывку мысли "значит, вот так… вот так…" Еще не способная осознать, додумать до конечного, решающего предела. Спасительная кромка дамбы, сохраняющая рассудок. И какая везде тоска… Три чахлых фонаря на весь переулок, тусклые стекла убогих магазинчиков, каких-то забегаловок. И глупая, жалкая претензия "новых русских" – давать английские названия своим балаганчикам. Примитивный обман, потуги выпрыгнуть из самопальных штанов. И всем хочется бесплатного сыра, и все верят в чудеса – от МММ до Кашпировского. Суетливая мышиная жизнь кипит вовсю, хотя и пристрелить могут легко.
Жизнь… Зачем? Еще раз головой о стену? У нее что, на лбу крупно написано "здесь приголубят любого подонка"? В церкви была последняя надежда утопающей… Но неужели Богу угоден такой служитель? Даже имя сменил, будто следы заметал. Седая женщина там перед ним плачет, ее он тоже презирает или снизошел к возрасту? Домой! Скорей домой! К маме, на их маленькую теплую кухню. И горячего чаю, и мурлычущую Мусю на колени… Я выживу, еще раз выживу.
А если вконец обнаглеть, как Стас, и возомнить, что Бог специально подвел ее к сегодняшней встрече? Без всякой исповеди решил выпустить на волю из клетки? Сквозь мрак отчаяния в мозгу запульсировал эмбрион невероятной, дикой мысли – теперь я свободна от ВСЕГО. В невыносимой муке двойного предательства рождаюсь заново… Я обретаю власть над своей жизнью. И свободу – беспредельную!
Если бы еще голова была пуста от мыслей! Но разве это возможно? Как она, дура, всю себя тогда изгрызла, сокрушаясь, что недостаточно хороша для него стала. Не настолько порядочна и горда, чтобы Стас мог назвать ее женой. Всем ведь хочется похвастать перед друзьями своим удачным выбором. Эта неведомая дочь священника добродетельна и чиста, а я развратная, допустила секс до свадьбы. Поэтому не будет тебе никакой свадьбы. Или он только из-за беременности от нее отказался? Кому из мужчин нужны эти постоянно вопящие и писающие кульки? Когда маленькая Неля вертелась около отца, он раздраженно говорил маме: "Забери своего ребенка!" Вот так… Он хотел сына, и маме – по форме живота и сердцебиению – до последнего дня и даже в роддоме все предсказывали мальчика. А родилась девочка.
* * *
Не сказать, чтобы отец относился к ней с ненавистью, но с явным пренебрежением. А свое недовольство претворял в демонстративно пацанское воспитание. Научил Нелю плавать в семь лет, за руку-за ногу зашвырнув в море с волнореза и посмеивался, глядя на ее барахтанье: "Больше пены!" Зато на следующий год она уже свободно плавала до буйков и подолгу лежала там на спине, глядя в небо или на прибрежные горы, изредка помахивая маме, привставшей с песка на пляже. Глубины совсем не боялась, пугала только уходящая вниз, поросшая скользкими водорослями цепь буйка.
А еще раньше отец ставил ее на маленьких лыжах между своих лыж, и они мчались вниз по крутой горе с небольшим трамплином, резко – вжжик! – сворачивая на укатанном снегу перед незамерзающим ручьем. Неля однажды видела неудачливого лыжника, окунувшегося там в ледяную воду. И просто на лыжах в лесопарке она ходила наравне со взрослыми. И одна съезжала с горы в овраг, называемый "люлькой", взлетая по инерции на противоположную сторону до половины высоты. Осталась фотография, где она лихо рассекает по склону – все как положено: ноги пружинисто полусогнуты, палки опущены сзади. А лет в восемь-десять вполне прилично играла в шахматы – тоже отцова выучка.
Конечно, Неле очень не хватало любящего отца, но мечтать о теплых чувствах этого, реально существующего себялюбца, и голову не приходило. Она вообще предпочла бы никогда не быть с ним знакомой. А в последние годы испытывала настоящую, неутолимую злость, четко осознав, что будь у нее другой отец – жизнь могла повернуться совсем иначе. И долго, уже совсем взрослая, все не могла поверить, что мужчины способны любить своих детей. Лишь когда услышала рассказы некоторых подруг о своих заботливых отцах, а потом мужьях, с удивлением поняла, что отчасти ошибалась.
Вообще, Неля в детстве не была удушаема ничьей безрассудной любовью – ни маминой, ни бабушкиной, им других житейских забот хватало, а бабушку слишком рано стало мучить сердце. Зато не было раздражающей опеки, мама вполне полагалась на Нелино благоразумие. Оно и не подводило, до той зимы… А в общем, наивная была девочка, поскольку дома никогда ни о ком не сплетничали, не было наглядных запоминающихся уроков. И мудрых, путеводных разговоров тоже. Если Неля что-то и знала о жизни, то меньше всего от близких, а в основном от сверстников или из книг. Одно время ей очень хотелось быть мальчиком, прям завидки брали, до чего им проще во многих смыслах.
А у мамы после развода еще дважды намечалось замужество, но один кавалер – прямым текстом, а другой – смущенно замявшись и потея, сказали, что с чужим ребенком не возьмут. Потом мама стороной слышала, что у первого десятилетний сын погиб, играя с ребятами на стройке, а у второго дети вообще не родились, как жена ни старалась, сколько ни ходила по врачам. Интересно, у Стаса с его поповной есть дети? Может, семеро по лавкам уже верещат…
Глава 4.
А тогда Неле недавно исполнилось девятнадцать, она новенькая в бухгалтерии. Стасу двадцать пять, он уже три года работал в конструкторском бюро и вовсю крутился в профкоме по части добывания для их НИИ хороших книг, страшно в то время дефицитных, был у него какой-то подход к книжной базе. По всем отделам составляли списки и потом раздавали книги в помещении профкома. Вот там, среди многоголосой неразберихи, шуршания крафтовой бумаги, путаницы пересчетов и упаковочных бечевок, они со Стасом и познакомились. Их встреча произошла в конце того лета, когда Неля крестилась. В умиленном восприятии всего вокруг, она решила, что это ей подарено вполне заслуженное счастье.
Через несколько дней, когда они в бухгалтерии пили чай, Стас зашел, вроде спросить что-то задним числом про свои отпускные. Но Неля безошибочно поняла – он пришел к ней! Сидела спиной и реально чувствовала, как взглядом он целует ее затылок и шею, аж мурашки под блузкой пробежали… А вопрос у него был ерундовый, и он даже не знал, кто рассчитывает их КБ – значит, не из склочных завсегдатаев бухгалтерии, даже скорей всего, раньше здесь не был. И ликовала душой, впервые в жизни чувствуя свою женскую власть. И сама изумлялась этой непривычной, пьянящей самоуверенности.
Да, в то время она была хороша. Не до восхищения, конечно, но встречалась с собой в зеркале с удовольствием. Недаром, заглянувший недавно в их комнату богемного вида человек с мефистофельской бородкой, удивленно протянул:" И откуда же, позвольте спросить, такая лань в этом курятнике?" Неля уже замечала, что нравится мужчинам именно художнического типа, а саму ее больше привлекали технари, но с юмором. Как Стас.
Он уверенный, надежный и при этом обаятельный, магнитом притягивающий к себе людей. С ним хотелось всегда быть рядом – просто смотреть, лаская взглядом, его лицо и разговаривать о любых пустяках, держа за руку. Теплую и крепкую мужскую руку. И удивительно чуткую, ласковую. Таким рукам можно довериться, не раздумывая. А когда представлялось большее – совсем взрослые отношения, от смущения невольно пылали щеки. На трезвую голову даже трудно вообразить эту немыслимую близость двоих, еще недавно чужих друг другу людей. Но как запретишь себе мечтать о любви, о семье?
Так же в свое время и мама накололась с Нелиным отцом. Умилила их большая семья, которой сама она была лишена – в наличие оба родителя, и еще младшие брат и сестра. Хотя при коротком приближении все оказалось почти с точностью до наоборот. Особенно свекровь с любимым старшим сынком оказались себе на уме. Всякое было, вплоть до денежного обмана и присвоения вещей. Вот и Стас, такой надежный на первый взгляд, больше всего ценил свое удобство и покой. Поэтому и в медицинский, как родители, не пошел. Сказал, что насмотрелся в детстве, каким усталым отец возвращался с ночных дежурств, особенно после экстренных операций. По той же причине никогда не стал бы военным – "я свободу люблю." Оказывается, даже суета с книгами была для него в тягость, зато его узнал весь институт, и общее внимание Стасу очень льстило. Но тогда все в нем вызывало ее восхищение.
Много позже Неля услышала в передаче по психологии, что мы влюбляемся не в других людей, а в улучшенный образ самих себя – рядом с ними. Какими всегда хотели стать, но почему-то не решились, детские комплексы или обстоятельства не позволили. А теперь надеемся, что избранник поможет воплотиться нашей скрытой сути, неосуществленной мечте, примерно так… Но тогда получается, что чем закомплексованней человек, чем острее он чувствует себя недолюбленным ребенком – тем больше у него потребность влюбляться? А избалованные всем семейством чада настолько самодостаточны и упоены собой, что ни в ком не нуждаются и лишь по-королевски принимают любовь к себе, как должное. Конечно, люди тянутся к тем, кто полон жизненной силой, чтобы напитаться от них бодрящими соками. А если человек благороден, отзывчив, талантлив, но энергетически слаб, видимо, ему не найти отклика в других, он будет обделен любовью и дружбой.
В душе она не слишком уверена в себе, и детские страхи по-прежнему при ней. Пугается всего, выходящего за грань реальности: темноты, покойников, сумасшедших, цыганок, слепых, пьяных. Никогда не смотрит ужастики и кровавые триллеры. В последние годы поневоле пришлось нарастить кожу потолще, но все равно многое очень больно видеть. Жестокие сцены из телевизора долго всплывают потом перед глазами. И конечно она уверена, что существует порча, сглаз и недобрый взгляд в спину с печальными последствиями. Чутко ощущает, если кто-то подумает о ней плохо.
А в вечную жизнь и воскресение во плоти нисколько не верит. Да и зачем? Наверняка воскреснешь со своими старыми заморочками. Нет, не выйдет из нее истинной христианки. Ну и ладно. В конце концов, она могла родиться буддисткой или мусульманкой. Или остаться некрещеной – что изменилось бы в ее душе? Неужели стала хуже, недостойней? Во всех религиях свой ад и рай, куда-нибудь в любом случае приткнут…
А Стаса религия нисколько не интересовала. Когда Неля рассказывала о своем крещении, он иронично улыбался и только спросил: "И что, совсем голышом окунали?" Женщина простыней отгораживала. Но сам факт таинства его нисколько не впечатлил. Возможно ли, что он вдруг серьезно уверовал? Или просто размечтался, как прихожане будут ему руки целовать, и раскрыв рот, слушать его наставления? К тому ж не надо мучиться, ища новую работу, когда в стране полный развал. Сам же говорил, что таких инженеров и инженеришек в Москве – как собак…
А может, внезапно накатила умопомрачительная любовь? Хотя безудержных страстей она за Стасом не замечала, и о юности он ничего такого бурного не рассказывал. Правда однажды упомянул, что от невинности его избавила тридцатилетняя женщина, но и только. И в их романе настоящего безумства не было. Той восхитительной сумасшедшинки, когда способен учудить вираж, о котором потом вспоминаешь с изумлением – неужели это я? Неле только сейчас эта мысль пришла в голову. Что даже в ее самозабвенной любви было слишком много почтительности.
Стас никогда не пытался поцеловать ее в подъезде, когда провожал вечером. Казалось, что целоваться в подъезде было бы пошло и оскорбительно для него самого. Он так не говорил, но Неля поняла это однажды по его взгляду, скользнувшему вдоль обшарпанных стен. И домой к ним заходить сначала отказывался, вроде как смущенно, уже потом она поняла, из-за чего… Чтобы преждевременно себя не связывать. Даже когда познакомился наконец с мамой, не старался уединиться с Нелей, а предпочитал вместе попить чайку на кухне. И Неле было неловко прикрыть дверь в свою комнату, словно намекая ему на что-то интимное.
