Елена Серебрякова
Ещё не вечер, господа!
Глава шестая
В подтверждение слов Неустроева, от его агента «Модуса» приспела информация о появлении в Пскове Екатерины Громан. По данным источника она живет у своей подруги, с которой знакома с юношеских годов.
Прочитав сообщение, Очкасов сделал удивленное лицо. Он не понял кто такая Громан.
– Не мудрено! Мадам знает ограниченный круг лиц, зато об Александре Парвусе осведомлены многие, – заметил Неустроев.
– Что-то с событиями 1905 года?
– Господин поручик, пора расширять кругозор. Нынче без знания деятелей социал-демократии трудно ориентироваться в обстановке.
– И что мне в таком разе делать?
– Идти в департамент полиции. Я позвоню и тебе покажут кое-какие материалы.
Перед Очкасовым положили увесистый том листов на триста с выведенным каллиграфическим почерком названием «Социал-демократы».
Любовь к чтению Сергею привили еще в детстве. Но одно дело образовательный предмет, сюжет или вымысел, а тут обычная констатация фактов.
В 1883 году некто Плеханов Г. В. создал группу по изучению трудов Карла Маркса. Группа называлась «Освобождение труда». Приложенную отдельно биографию Плеханова поручик читать не стал. В 1885 году Плеханов, проживая в Европе, создал «Союз русских социал-демократов за границей». К тому времени в России стали появляться кружки по изучению трудов Маркса. В деле находился список таких кружков с установочными данными устроителей. В 1898 году произошло объединение структуры Плеханова с двумя другими марксистскими организациями. Начали печатать газету «Искра». Справки по личностям Радченко, Ваиновского, Тучапского, Петрусевича, Каца, Кремера, Мутника, Эйдельмана, Видгорчика, Аксельрода, Засулич, Потресова, Ульянова поручик читать не стал. Потом задумался и вернулся к личности Ульянова. В памяти всплыла фамилия цареубийцы Дмитрия Ульянова. Тот, который из справки, оказался его младшим братом. Здесь же указывался псевдоним фигуранта – Ленин. В 1900 году Ульянов младший вынужден был бежать за границу. Но по действительным документам выезд ему был закрыт. Тогда подруга некой Крупской Н. К. отдала паспорт своего отца – Николая Егоровича Ленина. Подправили дату рождения, и новоиспеченный Ленин бежал за границу, причем жил там по этим документам очень долгое время.
Пошли упоминания о съездах Российской социал-демократической рабочей партии. Первый съезд в городе Минске не понятно, чем закончился. Про второй съезд РСДРП было сказано больше. Из Брюсселя собравшихся погнали, и они переехали в Лондон. Какие-то несовпадения мнений легли в основу, и при голосовании партийцы разделились на большевиков и меньшевиков. Наткнулся на пятый съезд РСДРП. До этого он никак не мог взять в толк, чего хотят большевики и меньшевики. А тут конкретно сформулировали программу минимум и программу максимум. По минимуму надо было уничтожить в Российской империи монархию и привнести буржуазные права и свободы. В максимуме впрямую указывалось на установление формы правления в виде диктатуры пролетариата.
– Что-то новенькое, – с грустью подумал Очкасов и продолжил чтение.
Марксисты стали делиться на группы по политическим платформам. Все излагалось так нудно, что Очкасов чуть не бросил чтение, с трудом подавил желание вернуться в свою контору. В справке приводились различия между ликвидаторами, отзовистами, ультиматистами, богостроителями, членами группы «вперед», людьми августовского блока, межрайонцами. Создавалось впечатление, что собрались бездельники, которые соревновались в словоблудии. Очкасов начал листать страницы, пробегая только заголовки. Наткнулся на справку «Бронштейн-Троцкий», подчеркнутую красным карандашом, решил ознакомиться. Фигурант родился в 1879 году, в десять лет его отправили на учебу в Одесское училище Св. Павла. Родители были людьми неграмотными, но зажиточными. Умели извлекать хорошую прибыль из принадлежавших им земельных угодий. Бронштейн Лев Давидович в 1897 году создал политическую организацию «Южно-русский рабочий Союз» для борьбы с действующей властью.
Поскольку в воззваниях и листовках призывалось к свержению власти, Бронштейна отправили в Сибирь на поселение. В 1902 году он бежал из ссылки и переехал в Лондон. Там познакомился с Ульяновым и стал писать в газету «Искра». Но с Ульяновым они дружили недолго, разошлись из-за несовпадения взглядов. Там же Бронштейн, взявший себе псевдоним главного надзирателя Одесской тюрьмы Троцкого, познакомился с Парвусом Александром Львовичем.
– Наконец, – пробухтел Очкасов.
Израиль Лазаревич Гельфанд (Алекандр Львович Парвус) родился в 1867 году в Минской губернии, в местечке Березино. Когда Израиль был совсем ребенком, их дом сгорел. Семья переехала в Одессу, и отец устроился в порт грузчиком. Израиля определили на учебу в гимназию, где он проявил хорошую память и любовь к математике. Как молодому парню удалось наладить связи в Палестинском фонде, осталось в неизвестности. Но именно на средства фонда он поехал в Европу для учебы в университете. Будучи доктором философии, познакомился в немецкой элитой социал-демократии: Карлом Кауцким, Кларой Цеткин, Розой Люксембург, Карлом Либнехтом. События в России 1905 года заставили Парвуса мчаться в Санкт-Петербург. По подложному паспорту он пересек границу и влился в гущу событий. Объединившись с Троцким, создали центр по управлению массовыми выступлениями, назвав его «Совет рабочих депутатов». В 1906 году Парвуса арестовали и дали три года ссылки. Двигаясь по этапу в Сибирь, он сбежал и вскоре объявился в Европе. В очередной раз о нем заговорили в 1908 году, когда он присвоил гонорар писателя М. Горького. Сразу после скандала он исчез и о месте его пребывания никак сведений не поступало.
Троцкому за участие в событиях 1905 года суд определил пожизненную ссылку «вдали от больших городов». По дороге в тундру он сбежал, и сначала уехал в Финляндию, а оттуда в Европу. В 1908 году обосновался в Вене и начал издавать газету «Правда».
В конце концов Очкасову надоели марксисты и прочие изобретатели новой жизни, главное, выяснил про Парвуса. Он решил сделать перерыв до завтра. Заложил страницу и договорился о следующем визите с приставленным к нему офицером департаментом полиции. В контору Очкасов вернулся раздосадованным. Бросил блокнот на свой стол и тяжело рухнул в кресло.
– Не понравилось? – спросил Неустроев.
– Голова кругом пошла. Завтра завершу, но сегодня сил никаких нет. Наших интересов я там не увидел. Группы бездельников, правда образованных, упражняются в красноречии под предлогом превращения России в страну общего благоденствия. Фамилий море, но ни одной Громан нет, может завтра найду.
– Громан там и не должна упоминаться. Про Гельфанда – Парвуса читал?
– Ничем от других не отличается.
– Ошибаешься, во-первых, он неиссякаемый источник идей. Некоторые даже признают в нем талант. Во-вторых, он носитель теории, что Россию можно победить только изнутри.
– Это как? – удивился Очкасов.
– Повсеместно учинить массовые беспорядки. И третье, осуществить подобное способна только Германия.
– Ничего не понимаю, – продолжал удивляться Сергей.
– Германия будет поддерживать наших революционеров, снабжать их деньгами, предоставлять типографии для газет и воззваний, принимать и даже прятать их на своей территории.
– Еще оружие им привозить, – добавил Очкасов.
– В мирное время такое невозможно, но неизвестно, как дальше повернется. Итак, Парвус попал в поле зрения германской разведки.
– Из-за своих статей в изданиях?
– Именно так. Только проблема в том, что мы не знаем, где он приютился. Настало время упомянуть про Громан Екатерину Петровну.
– Я догадался, она приближенная к нему женщина.
– Любовница, познакомились они еще в 1905 году. Сказывают, будто от мужа из-за него ушла.
– Он необыкновенно красив?
– Женщинам больше нравится не красота, а обаяние. Сказывают, что Парвус моментально располагает к себе человека. Еще ему присущи комбинационность и юмор.
– Если Громан до сих пор в отношениях с Парвусом, то, что ей делать в нашем городе? Может она хочет найти для него новое пристанище? Если…
– Ты верно заметил, что если. Он обожает в жизни две вещи: роскошь и красивых женщин. Любовница у него появлялась в каждом городе, где он задерживался хотя бы на пару дней.
– Еще вы сказали, любит роскошь?
– Ради собственного ублажения может потратить даже казенные деньги, точнее, прежде всего казенные.
– Если ему доверяют деньги, значит некоторые уверены в нем. Может среди обиженных оказался ваш человек. Какой странный псевдоним – «Модус».
– В этом слове весь мой агент. Само по себе слово «модус» мало что означает, но «модус вивенди» с латинского переводится, как временное соглашение или способ существования. И, наконец, если хочешь, то состояние, которое признают две стороны.
– Не человек, а загадка?
– В какой-то степени да. В свое время без удовольствия пошел на сотрудничество, но затем вошел во вкус. А в прошлом году запил горькую и стал приходить на встречи в состоянии опьянения. Я тогда положил перед ним лист бумаги и ручку. Он удивился и спросил зачем, а я ему говорю, пиши расписку о прекращении нашего сотрудничества. Когда он осознал твердость моего решения, готов был пасть на колени.
– То есть сомнений в нем, как в источнике информации, нет? Тогда у меня следующий вопрос – к кому приехала мадам Громан?
– Тебе не кажется, что ты меня допрашиваешь, будто я подозреваемый, да и вообще подобное выходит за рамки наших отношений. Мадам Громан приехала к своей подруге по Санкт-Петербургу к Зинаиде Аганиной – Гизингер. Она вдова коренного жителя Пскова Альфреда Гизингера.
– Почивший муж Зинаиды еврей?
– Нет, он немец. Всего на три года был старше ее. Любовь началась в Петербурге, потом молодые переехали в Псков, потом он поехал по делам в Петербург, где его убили.
– Нашли убийцу?
– Не знаю.
– Стало быть Зинаида не коренная псковитянка, вряд ли может быть полезна в поиске нового пристанища Павруса. «Модус» может выяснить дополнительные сведения?
– Он, как бы сказать по деликатней…, – замялся Неустроев, – у него любовная связь с Зинаидой… была, еще в столице до замужества.
– Тем более проще простого.
– Тебя послушать, так ты, видавший виды, сердцеед и ловелас. Я знаю «Модуса» очень хорошо, и подобная просьба может его обидеть. Людей Мануйлова я еще вчера послал по адресу, но пока никаких новостей нет. Сидят две женщины в квартире и никуда не выходят.
– Имеется адрес Громан в Петербурге?
– Невский проспект, 132, кв. 43.
– Прошу меня командировать в Петербург сроком на три дня. Уверен, изучение адреса Громан принесет неожиданный результат.
– Может ты и прав, но давай об этом завтра.
Утром Очкасов пришел в контору раньше положенного, но Неустроев уже оказался на месте, он пил чай с Мануйловым.
– Прозевали мы с тобой Громан, – начал наставник, – уехала мадам обратно в Санкт-Петербург.
– Стало быть моя поездка в столицу не состоится? Кронид Нифонтович, может она думать забыла про свою любовь? Была любовь к Парвусу и кончилась.
– Может и так, да только от Пскова до столицы меньше трехсот верст. По железной дороге сущий пустяк. Одна ночь в дороге и хочешь Псков, хочешь столица.
– Не понимаю, – пожал плечами Очкасов.
– Подруги прощались на вокзале будто навсегда. Обнимались и плакали, потом говорили и снова плакали, – пояснил ситуацию Неустроев.
Конкретизировал ситуацию Мануйлов:
– Мой парень, мастер перевоплощения, подошел к ним совсем близко и услышал, как Зинаида советовала Катерине еще раз хорошо подумать. Сказала: «пока будешь к нему ехать, он найдет двух таких, как ты». А та ответила типа «ну и пусть». Мой парень ретировался, а то Зинаида начала вертеть головой.
– Это меняет дело, – встрепенулся Очкасов, – успеем за ней столичных филеров наладить.
– Они прямо сидят и ждут, когда задание из Пскова к ним подоспеет, – с иронией выдал Неустроев.
– Верно, – подтвердил Мануйлов, – у них подконтрольных не сравнить с нашей загрузкой. Почитай вся шваль империи норовит в столице обосноваться.
– При таком подходе, пусть едет, куда собралась, – махнул рукой Сергей и обиженно уставился в окно.
– А Парвус пусть сотрудничает с немцами и готовят нам сюрпризы? Запомни, в Петербург стоит обращаться по серьезным вопросам. У нас же одни догадки. Может она едет к другому «слону».
– Почему слон? – не понял Очкасов.
– Настоящая фамилия Парвуса, как ты должен помнить, – Гельфант. Слон по-немецки «элефант». Теперь понял? Немецкие единомышленники зовут его «доктор слон».
– Так просто?
– Просто, но не так! Хватит лирики, давай, поручик, к делу.
– Пойду к себе, – засобирался Мануйлов.
– Погоди! – Неустроев встал из своего стола, подошел к шкафу и достал бутылку коньяка, – передай мастеру перевоплощений, заслужил.
Оставшись наедине с Очкасовым, наставник велел тому идти к Ломакину и получить у него жетон сыщика Департамента полиции.
– Жетон именной, распишешься, где скажет вахмистр, потом оформи командировку в столицу сроком на три дня.
– Так ведь обсудили уже…
– Задача будет совсем другая.
Очкасову поручили ознакомиться с уголовным делом по факту убийства Альфреда Гизингера. Неустроев напутствовал, что, ежели убийца не установлен, надобно выписать всех подозреваемых.
Прямо с поезда Очкасов поехал в Департамент полиции, представился начальнику сыска и получил дозволение ознакомиться с делом. После этого у дверей архива просидел битый час в ожидании ротмистра Шишкина Онисима Сергеевича. Архивное дело было похоже на безобразную стопку истерзанных листов. То ли бумага была никудышняя, то ли листы сшивали впопыхах и с нежеланием. Согласно протоколу осмотра тела, обнаруженного дворником Сопелкиным Митрофаном на заднем дворе Сестрорецкого рынка, смерть наступила от множества резаных ран в область живота и грудной клетки. Дежурный дознаватель определил, что убийство совершено с особой жестокостью. В кармане убитого обнаружена паспортная книжка на имя Гизингера Альфреда Дмитриевича, 1883 года рождения, жителя города Пскова. В опознании убитого участвовал его компаньон по совместному делу Моравецкий Мирослав Карлович, 1880 года рождения, проживающий в Санкт-Петербурге.
Очкасов заинтересовался совместной деятельностью двух компаньонов. Нашел документ с адресом их механической мастерской «Самокат». С 1907 по 1909 год созданная ими мастерская приносила высокую прибыль. Но Гизингер решил выйти из дела и уехать в родной город Псков.
В деле остался невыясненным один единственный вопрос – на чем специализировалась мастерская. Почему-то подумалось про оружие.
Очкасов продолжил чтение, вырисовывалась картина преступления. За день до убийства Гизингера на рынке в Сестрорецке произошла разборка между двумя воровскими кланами. Главари по кличке Кальян и Штемпель не могли поделить рынки оружия. Кальян работал в городе, Штемпель в округе. Но Кальян решил расшириться и вылез за пределы городской черты. Штемпель простить появление в Сестрорецке людей Кальяна не мог. Пошли стенка на стенку, только появление полиции привело их в чувства. Многие убежали, оставив после себя четыре трупа. Чуть позже к жертвам разборки присовокупили пятого – Гизингера.
Очкасов отдал дело и, поблагодарив Шишкина, пошел на вокзал покупать билет на вечерний поезд. На улице в памяти всплыл адрес мастерской. На конке Очкасов проехал две остановки и через сто шагов оказался против ворот мастерской «Самокат». Ворота закрыты, но дверь с правой стороны воротины была приоткрыта. Переступив порог, Очкасов засомневался в правильности выводов дознавателей. Даже, если велосипедные рамы, цепи, шестеренки, колеса на спицах служили прикрытием, то уж точно не в таком количестве. На встречу Очкасову вышел человек с промасляной ветошью в руках. Очкасов спросил хозяина.
– Я тот самый хозяин и есть, зовут меня Иван Иванович, чем могу?
Очкасов предъявил жетон Департамента полиции и добавил, что служит в Пскове там, где жил прежний хозяин мастерской, убитый Гизингер Альфред Дмитриевич.
– Трагедия, надо же такому случиться. Хорошо, что виновных сыскали.
– Меня интересует, почему мастерская зовется «Самокат»?
– История длинная получится, но коль задали вопрос, слушайте. Все началось в самом конце прошлого века. Директор велосипедного завода в городе Риге Сан Саныч Лейтнер приспособил к раме немецкий мотор малых размеров Фафнир. Сделал привод к колесу и получился мотоцикл. Слышали что-нибудь про мотоциклы?
– Я же не с луны свалился.
– Так вот, идею подхватили в Москве и с 1908 года стали выпускать серийные мотоциклы со шведским мотором Дукс. Получилось чудо. Средняя скорость 60 километров в час, крутые подъемы ни по чем и дальность пробега громадная.
– Причем тут мастерская? – удивился Очкасов, хотя уже начал догадываться о назначении заведения.
– Техника имеет свойство ломаться. Причем регулярно и порой основательно.
– Понимаю, вы делаете ремонт мототехники? Дело выигрышное?
– Альфред первый додумался. Все оборудование придумал и даже брал в ремонт привезенные мотоциклы и велосипеды из других стран: Германии, Италии.
– Почему же тогда продал мастерскую?
– Разругался со своим компаньоном поляком, как его…
– Моравецким?
– Во-во. Зачем он вообще с ним связался? Поляк – революционер, стал своих друзей водить в мастерскую, прятать на складах запрещенные вещи. Все это Альфреду сильно не нравилось. Он долго уговаривал Моравецкого бросить стремные занятия, но ничего не вышло, разразился скандал.
– Где можно найти Моравецкого?
– Сказывают, сразу после убийства сбежал за границу.
– Мастерскую когда вам продали?
– За неделю до их конфликта, я сразу согласился даже не торговался. Деньги они разделили поровну при мне.
– И что? Гизингер сразу уехал в Псков?
– Так он женился, а в Пскове у него жилье оказалось.
– Зачем Альфред приехал в Санкт-Петербург в тот, последний раз?
– Ей, Богу, не ведаю, скорее всего вопросы у него оставались к поляку.
Глава седьмая
Пока Очкасов ездил в столицу, Мануйлов собрал сведения по месту жительства Аганиной-Гизингер. Зинаида закончила фельдшерскую школу при Мариинской больнице. Работала недолго, вышла за муж и уехала в Псков. Пыталась устроиться на работу, но вскоре ее мужа убили.
– Жалко женщину, – заметил Неустроев.
– Сказывают, любили они друг друга, – молвил Андрей Каримович.
– Посмотрим, что привезет Очкасов, думается мне, что убийцу столичные сыщики, как подобает не искали. Отделались тем, что лежало рядом.
– Соседи говорят, что ее даже на допрос не вызывали. Выдали тело в морге, как жене убитого, и прощай.
– Как же она тело везла до Пскова? – озадачился Неустроев.
– Не ведаю. Факт, что довезла. Отпели Гизингера в кладбищенской церкви и там же на территории упокоили.
– Ладно, Андрей Каримович, пошли по домам. Все одно до возвращения поручика ничего не высидим.
Очкасов успел заехать домой, помыться с дороги и надеть свой любимый кафтан приказчика и конечно картуз.
Неустроев с вниманием выслушал Сергея и согласился с его выводами о подтасовке фактов столичными сыщиками и причастности к убийству Моравецкого.
– Тебе не кажется, что пришла пора задать несколько вопросов вдове Гизингера? – спросил Неустроев.
– Что же ее в Департамент полиции вызывать?
– Разделяю твое замешательство, – Неустроев вышел из-за стола и подошел к окну:
– Как смотришь на то, чтобы навестить Аганину по месту жительства?
– Не знаю, считаю неудобным.
– Ты же к ней идешь не как молодой человек, а как поручик Департамента полиции. И поверь мне, повод более, чем понятный. Волей случая ты ознакомился с делом по факту убийства ее мужа и обнаружил допущенные столичными сыщиками неточности.
– Уверен, она примет меня за выскочку. Получается, что я, без году неделя в полиции, хочу оказаться умнее опытных столичных сыщиков.
– Именно так она и подумает. Надеюсь, далее ты сможешь убедить ее в обратном. Как только прозвучит фамилия Моравецкого, вдова должна оживиться.
– Чего его упоминать, ежели он проживает в Европе?
– Европа не луна. Именно принадлежность Моравецкого к революционерам тот самый мостик к нашей главной теме, к месту нахождения Парвуса?
– Больно мудрено, – засомневался Очкасов.
– Чего тут мудреного, когда одно за другое цепляется так, что не разорвать.
– Ладно, попробую, может и получится.
– Получится, ежели сменишь ипостась приказчика на начинающего чиновника. И еще во время беседы не хорохорься!
– Как это?
– Не вздумай отпускать комплименты и что-нибудь еще, называемое знаками внимания. Коли скатишься в пустое, то толку не станется.
– Может тогда вместе пойдем, вон как с огуречником хорошо получилось.
– Ты парень сообразительный, звание получил сверхурочно. Чем дольше буду тебя водить за руку, тем хуже станется для тебя самого.
После обеда Неустроев послал Очкасова в Департамент полиции, там ему приготовили материалы о социал-революционерах.
– С социал-демократами ты с грехом пополам разобрался. Теперь иди читай про социал-революционеров, или как они себя называют «эсеры». Особое внимание обрати на их «Боевую организацию», много там захватывающих моментов. Иди читай!
– Прямо сейчас?
– Без знания среды, с позволения сказать буревестников, делать в разведочном отделении нечего. Всех их объединяет одна общая страсть: – попасть в поле зрения полиции и уехать за границу. Кто-то отметился в ссылке, кто-то в тюрьме, а кто-то оказался на нелегальном положении. В Европе все они и каждый из них находятся под негласным наблюдением полиции. Вальтеру Николаи не надо организовывать сложных комбинаций, вербуй кого угодно. Думаю, сие понятно без лишних комментариев.
Доходный дом в Златоустовском переулку Очкасов нашел сразу. Поздоровался с дворником и под его пытливым взглядом проследовал в парадную. На втором этаже покрутил ручку звонка на двери с номером 51. Ожидал недолго, дверь открылась ровно настолько, насколько хозяин мог созерцать посетителя, мешала внутренняя цепочка.
– Меня зовут Сергей Иннокентьевич Очкасов, Департамент полиции, – поручик протянул к щели руку и показал жетон.
Дверь снова закрылась и тут же распахнулась, чтобы пропустить посетителя.
– Верно вы знаете, как меня зовут? Потому будем знакомы и проходите в переднюю залу.
Очкасов повиновался и присел на указанный хозяйкой стул.
– Много времени у вас не займу. Прошу меня выслушать до конца. Находясь по делам службы в столице, я случайно набрел на мастерскую с названием «Самокат». Сам уже давно мечтаю стать владельцем мотоцикла. Познакомился с хозяином и от него узнал про прежнего владельца мастерской Гизингера Адольфа Дмитриевича. Иван Иванович, так зовут нового владельца, поведал трагедию, произошедшую с Гизингером. Он же заметил, что сыщики особо не утруждались, подвернулся случай и они туда присовокупили убитого вашего мужа.
– Мне в петербургской полиции сказали, что убийца найден и понес заслуженное наказание.
– Может оно и так, но я не поленился и ознакомился с архивным делом по факту убийства господина Гизингера. Прочитал и согласился с Иваном Ивановичем. Понимаю, что приношу вам страдания, заставляя еще раз пережить трагедию. Но я не был бы так настойчив, коли не уверовал в причастность к убийству господина Моравецкого.
– А разве убийца не Моравецкий? – удивилась женщина и слезы выступили у нее на глазах, – подождите минуту, я принесу письма Моравецкого к моему мужу, они как два компаньона вели переписку.
Женщина отлучилась, и Очкасов наконец мог оценить внешние данные Аганиной. Высокая стройная брюнетка, платье длинное, целиком закрывает ноги, приталенное и стянутое в поясе мягким кожаным ремешком. Горловина платья обтягивает шею, рукава свободные, дутые, но на запястьях схвачены манжетами. Волосы собраны на голове, заплетенная коса обвивает затылок, лоб открыт, нос прямой, брови тонкие, четкие, в разлет, глаза зеленые и такие лучезарные, будто за ними включены маленькие лампочки. Губы полные и при разговоре нижняя губа выпирает немного вперед.
– За такой не грех и приударить, – пронеслось в голове, но тут же вспомнились слова Неустроева.
– Вот, почитайте! Боже мой, почему я не предъявила письма следствию? Хотя они со мной только один раз беседовали и то, когда я забирала тело из морга. Просто сообщили, что убийца установлен и наказан.
Очкасов посмотрел несколько писем и понял, что Моравецкий все время нуждался в деньгах. Других тем в своих письмах он не обозначал. Формы выпрашивания денег были разные. От вежливых, с упором на жалость, до угроз физической расправы.
– Значит, Иван Иванович был прав, а вам, Зинаида, морочили голову мои столичные коллеги.
– Они не сказали, что Моравецкий не убийца, они сказали, что убийца задержан и понес наказание. Я, наверное, сама так решила.
– Вы решили правильно, – молвил Очкасов и задержал свой взгляд на женщине.
– Если вы вздумали за мной ухаживать…
– Я вас перебью. Ухаживать не могу по двум обстоятельствам: помолвлен с девушкой, которую люблю с детства. И второе – мое жизненное кредо – восстанавливать справедливость. У вас есть жизненное кредо? Осмелюсь спросить.
– Я тоже мечтала помогать людям. Закончила фельдшерскую школу, но потом замужество, переезд и трагедия. Никак не соберусь с силами попроситься на службу в городскую больницу.
– Хотите я вам помогу?
– Нет, я все должна делать сама, так меня воспитали.
– Вернемся к нашей теме, – предложил Очкасов, – вы разрешите письма Моравецкого взять с собой. Обязуюсь вернуть через три дня.
– Не возражаю.
– Тогда буду вас ждать во вторник на Сенной площади в то время, которое назовете вы.
– Мне удобно в полдень. И, вообще, вам ко мне домой лучше не приходить. Вы понимаете?
Справка о беседе с Аганиной майору понравилась. Похвалил Неустроев за полученные письма Моравецкого, в которых четко просматривался мотив убийства.
За два месяца Очкасовым было проведено пять встреч с Аганиной. Настал момент, когда уровень обоюдного доверия позволил перейти к личности Парвуса. До этого Аганина уже дважды упоминала Громан в своих разговорах. Облюбовали столик в кофейне купца Амбарцумова в Константиновской слободе. Место не проходное, посетителей мало.
– Скажите, ваша подруга Громан, о которой вы несколько раз упоминали, не та несчастная женщина, связавшая свою судьбу с беглым социалистом Парвусом?
– Верно! Катенька без ума влюбилась в этого ловеласа и непорядочного человека.
– Ее надобно предостеречь. Любовные отношения с этим человеком могут испортить ей всю жизнь. Вы не представляете, как он опасен.
– Поздно, Сергей, поздно. Она уехала к нему в Константинополь.
– Куда-куда? – чуть не вскочил с места Очкасов, – в Турции нынче события, речь идет о государственном перевороте.
– Там речь идет о переходе от Османской империи к республиканскому правлению. К власти стремятся прогрессивные силы, именующие себя младотурками.
– Какой у вас богатый кругозор. Вы не дипломированный фельдшер, а атташе России в какой-нибудь стране.
– За три дня Катерина меня так просветила, что могу лекции читать о событиях в Османской империи.
– Каким образом Парвус, этот слон, поместился в наполненном событиями Стамбуле?
– Очень просто. Он официальный представитель ряда немецких фирм, торгующих с младотурками. Особенно тесно Парвус связан с концерном Круппа. Оружие и продовольствие сегодня приносят хорошую прибыль. Наконец этот человек получил то, к чему стремился всю жизнь. Он стал баснословно богат.
– Может теперь успокоится и забудет про Россию. Опасен был здесь и не менее опасен там, в Европе.
– Жальче всего мне свою подругу. Попользует ее, втянет в какую-нибудь историю и отречется. Я бы послала ей письмо, но уверена бесполезно.
– У вас имеется ее адрес? – удивился Сергей, – хотелось бы знать, где обосновался наш бывший враг.
– Адрес я вам принесу в следующий раз.
– Может увидимся послезавтра? – предложил Очкасов.
– Меня вполне устраивает. Тем более, что завтра у меня дежурство в больнице.
– Забываю поинтересоваться делами на вашей новой работе.
– Какое же оно новое? Все знакомо, все привычно. Впервые после долгого перерыва почувствовала себя нужной.
На следующую встречу Зинаида пришла в крайне возбужденном состоянии. Встреча проходила на конспиративной квартире, оборудованной под мастерскую художника.
– Вы говорили будто Моравецкий уехал за границу? Ничего подобного! Он работает в нашей больнице санитаром.
– Такого быть не может. Моравецкий Мирослав Карлович в Россию не возвращался.
– Значит, он въехал по другим документам. У революционеров такое решается просто.
– Когда и при каких обстоятельствах вы его видели?
– На территории больницы расположена прачечная. Туда один раз в день отвозят грязное белье, халаты и прочее. Сделан вместительный короб на колесах, типа тележки. Вчера я по срочному делу спешила из одного корпуса в другой. Вижу, санитар везет кучу грязного белья. Глянула мимоходом и обомлела.
– Вы с ним встретились взглядами?
– Я так испугалась, что загородилась нашим доктором и начала засыпать его вопросами. Тележка проехала, и я побежала дальше, оставив доктора в полном недоумении. Думаю, Моравецкий объявился по мою душу.
– Мы негласно за вами понаблюдаем, уверяю, что ситуация разрешится быстро.
Вопросы с Парвусом отошли на второй план, хотя его адрес Зинаида передала.
– Сейчас я пойду за вами, – заявил Сергей, – не оглядывайтесь. Посмотрю, нет ли слежки. Доведу до самого дома и, если все будет нормально, то запритесь и никому не открывайте. К вечеру и на всю ночь выставим скрытое дежурство возле вашей квартиры.
– Не представляете, как я вам благодарна.
Очкасов доложил о происшествии и попросил выделить на всю ночь смену для охраны Аганиной.
– Не торопись, – отреагировал Неустроев, – какая необходимость могла сподвигнуть Моравецкого маскироваться под санитара? Убить Аганину он мог без лишних хлопот и рисков, да еще несколько раз к ряду. Думаю, тут дело в другом. Позови ко мне Ломакина.
Вахмистр по приказу Неустроева сходил в дежурную часть департамента полиции и выяснил, что в горбольнице прошедшей ночью произошло убийство неустановленного лица, поступившего накануне днем с двумя огнестрельными ранениями. Убийство совершено ударом ножа в грудную клетку в область сердца.
В Департаменте Псковской полиции ходили легенды о ротмистре Караулове Михаиле Евгеньевиче. Сказывали, что он проворачивал такие комбинации, каким мог бы позавидовать самый талантливый писака-выдумщик. Неустроев и Караулов общались редко и только по делу. Каждый из них знал, что, ежели назрела встреча, то разговор состоится по-крупному. На мелочи никто из двоих никогда не разменивался.
Неустроев из переговорного кабинета набрал телефонный номер Караулова. Они обмолвились двумя фразами и условились встретиться в сквере на берегу Великой. Неустроев помнил правила игры и, как инициатор встречи, начал с имеющейся у него информации.
