Елена Серебрякова
Ещё не вечер, господа!
Глава четвертая
Ротмистр Мануйлов службу свою знал хорошо. От соработников мог потребовать полной отдачи, а мог допустить послабку. Служба тяжелая, иногда половину суток приходится обходиться без еды и пития, стоять на морозе или под дождем. Не было случая, чтобы он отказал своим ребятам в просьбах, всегда шел навстречу, но и спрашивал по первое число.
«Коза», так обозвали Елену Корнеевну филеры, из конторы «Общества» уходила вместе со своими помощниками ровно в шесть часов пополудни. Впереди шла «Коза», за ней «Козленок» один, следом «Козленок» другой. Друг от друга шли на расстоянии. То приближались, то отставали. Один шел по прямой с «Козой», а другой в стороне от этих двоих, образуя треугольник. Филеры сразу раскусили прием контрнаблюдения. Способ простой, но надежный. Но люди Мануйлова, ежели постараются, на любую выходку управу найдут. В этот раз ребята отловили течную бездомную суку и вооружились от нее охочей жидкостью. Ближе к шести часам пьяный бродяга обосновался на ступеньках «Добровольного общества», хотел допить остатки водки, но опрокинул бутылку. Вышел один из «Козлят», спустил его с лестницы и обозвал грязными словами. В шесть часов двенадцать минут троица двинулась в путь. Через час по их следам пустили породистого кобеля. Собака потащила в центр города, потом на одну из улиц, через версту, оказавшись меж двух домов, завиляла хвостом и сошла со следа. Два дома принадлежали одному хозяину и значились, как меблированные комнаты. С раннего утра два филера заняли места на крыше дома против «меблирашек». Вооружившись приспособлениями трубочистов, приступили к делу. Но работали недолго. В девять часов из дома с номером одиннадцать вышла троица и сформировала известный треугольник. Остальное филеров не интересовала. Задача решена без проколов. Место жительства «Козы» и ее стада установлено.
Неустроев начал готовить негласный обыск в конторе «Добровольного общества». Надо сначала зафиксировать приход козлиного стада в меблированные комнаты и тут же начинать мероприятие. На случай, ежели кто-то из стада двинется в сторону «Общества», Неустроев предусмотрел дежурство всадника во дворе дома напротив. Даже, если кто-то из стада наймет извозчика, всадник доскачет быстрее и предупредит «домушников».
– Ты бы, Сергей, позвал к нам на разговоры вахмистра Ломакина, – обратился к подопечному майор.
– Ивана Степановича, что ли позвать? Это я мигом сбегаю.
Когда вахмистр понимал нужду в собственной персоне, то делал недовольный вид, дескать и без того дел полно, и всяк ворчал:
– Нет покоя старику, опять без меня никак?
– Как поживает Кулек? – спросил Неустроев, – не посадили еще?
– Пока на воле. У нас с ним договор, дела свои делает потихому, ежели попадется, то спасать его не стану.
– По-старому делу сыщики от него отстали?
– Так ведь доказательств против него нету. А что нужда в нем появилась?
– Возьми коляску, провези его до четвертого дома по Торговой улице, пусть осторожно глянет на замки «Добровольного общества».
– Сделаю. Дальше чего?
– Ночью возьмем его с собой. Без него, сам понимаешь!
– Тогда и я с вами.
– А куда же без тебя, Иван Степанович.
– Нет покоя старику, ишь без меня никак!
Сергей Очкасов по первости испытал острое волнение. Он проник на чужую площадь без ведома хозяев и чувствовал себя преступником. Видно, у всех домушников стальные нервы или совсем крайняя нужда. Кульков – невзрачный дядька лет пятидесяти, немногословный до состояния немого. С Ломакиным они понимали друг друга с полужеста, с полуслова. Открыв наружные замки, Кулек возился с железным ящиком, стоявшим в углу. В столах оказалось пусто. Из-за темноты шарили руками, свет зажигать было нельзя. Даже незначительный отсвет мог быть замечен кем-то из соседей. Мало ли людей страдает бессонницей. Потом греха не оберешься. Возьмут да скажут хозяевам из лучших побуждений. Сергей заметил узкую дверь за шкафом и легонько толкнул ее. Дверь легко отворилась, и он попал в закуток. Закрыл за собой дверь и оказался в полной темноте. Рискнул и включил свой фонарик. Судя по оборудованию, в закутке находилась фотолаборатория. Насчитал двенадцать пластин в запечатанном виде, неоткупоренные пузырьки с реактивами и кюветы совсем неиспользованные. Сергей увидел чемодан из простой фанеры, стоявший возле стола. Сперва подумал, что в нем фото принадлежности и хотел уходить, но что-то его остановило. Положил чемодан на стол и осмотрел замки. Открыл крышку, внутри лежали газеты: шесть номеров «Петербургских ведомостей»; три номера «Российской империи» и десять номеров «Псковских губернских новостей». Все газеты датировались мартом или августом 1905 года. Все вернул на место и вышел из лаборатории. Увидел, что Неустроев накрылся темным покрывалом, занят каким-то делом. Железный ящик открыт, Кулек и Ломакин в ожидании на стульях. Наконец покрывало откинулось, и блестевший от пота Неустроев, велел все закрывать и уходить.
В конторе Неустроев выложил исписанные листы и впился в них глазами. Потом отбросил их в сторону и молвил:
– Ничего не понимаю, никаких намеков на крамолу. Вон, почитай выписки из анкет членов «Общества», глаз остановить не на ком. Все типа твоего огуречника, лишь один бывший офицер. Что у тебя имеется?
– Нашел оборудованную фотолабораторию, но в ней еще никто не работал, нетронутые пластины двенадцать штук, закрытые реактивы.
– Что делать будем? Задал ты задачку с этим «Обществом»! Книги редкие, у нас таких в переводах пока нет. Там их перевели и издали. Ходят как профессиональные разведчики. Добродеевское имение под бандитами, где сам хозяин неизвестно. В чем суть их присутствия, ума не приложу. Ладно, утро вечера мудренее. Пошли по домам!
Только дома Очкасов хватился, он забыл доложить о газетах в странном чемодане. Потом решил, что все к лучшему. На первом году за ним внимательно присматривают, хотят понять, кого к ним прислали: работника или отягощающий балласт, дурака или смышленого. Ведь Неустроев разок упрекнул, что задал Сергей непонятную загадку. Половину ночи пришлось помучиться, но в конце концов принял решение не докладывать про газеты, молчать.
Душевные терзания продолжились в конторе. Неустроев велел готовить мероприятия по установлению всех тридцати семи членов «Добровольного общества».
– Может не тратить время и закрыть это дурацкое «Добровольное общество» из-за пропажи учредителя? Для полноты претензий попросить полицию провести обыск в имении Добродеева.
– Можно конечно и закрыть, но нет гарантий, что эти же доброходы не всплывут где-нибудь в Смоленске со своими книжками.
– Нет, Кронид Нифонтович, им Псков необходим. Ежели они шпионы, то могли бы обосноваться в другом месте, где кроме железной дороги еще и водный путь имеется. По реке Великой далеко не уйдешь. Они здесь не номер отбывают, их здесь что-то держит.
– Согласен, вряд ли что-нибудь отыщем среди читателей.
– Может тогда газеты свет прольют, – проговорился Сергей.
– Какие газеты? – заинтересовался Неустроев.
Сергей вынужден был рассказать про чемодан в фотолаборатории и про всякие газеты за 1905 год. Неустроев тут же отмахнулся:
– Похоже им не газеты нужны, а бросовая бумага.
Воцарилась пауза и Неустроев заходил по кабинету:
– Хотя новых газет полно. День прошел и весь город в устаревших новостях.
– Может негласный обыск в меблированных комнатах, где они живут, провести!
– Может и проведем. Пока знаешь что?… сходи в городскую библиотеку, там в архиве должны храниться старые газеты. Я позвоню, тебя встретят и помогут. Беги прямо теперь. Богоявленскую улицу найдешь, отсюда лучше через Новоцерковную слободу идти.
– Чем могу быть полезной? – спросила служительница Екатерина Михайловна.
– Мне бы глянуть центральные газеты и наши «Псковские губернские новости» за март и август 1905 года.
– Если просто глянуть, то могу особо не заморачиваться, если нуждаетесь почитать, найти что-то, то пошли в архив, будете мне помогать подшивки ворочать.
Добрый час ушел на то, чтобы в столбовой пыли вытащить номера газет за март и август 1905 года. Очкасов принялся по заголовкам искать общую тему для всех номеров. Такой темой оказалось Мукденское сражение в газетах за март и Портсмутский договор в газетах за август. О революции, баррикадах и беспорядках писали мало и поразному. Очкасов выбрал Мукденское сражение, понял, что с нашей стороны под ружьем находилось 250 тысяч, со стороны японцев – 270 тысяч. Наших полегло около девяти тысяч, у японцев почти в два раза больше. Прочитал про обвинения в адрес командующего Куропаткина. Выписал условия Портсмутского мирного договора от 23 августа 1905 года и в полном разочаровании стал прощаться с Екатериной Михайловной.
– Похоже не нашли то, о чем мечталось?
– Да, – вздохнул Сергей.
– Человек предполагает, а Господь располагает.
Возвращаясь в контору, Сергей недобрыми словами помянул Екатерину Михайловну типа того, что старуха еще издевается.
Неустроева на месте не оказалось. Сергей взял выписки из анкет и еще раз проглядел их. В голове вертелась одна единственная фраза «навязалась Коза со своею загадкой».
– Как дела? – спросил Неустроев и голос прозвучал так резко, что заставил Сергея вздрогнуть.
Очкасов доложил все, что вычитал из газет. Неустроев задумался, потом резко вскочил и убежал. Не ушел, а именно убежал. От непонимания Очкасов положил голову прямо на гладь стола и стал рассматривать стену.
– Молодец, Сергей, – вывел из оцепенения голос Неустроева, – победил своей находкой врагов Отечества.
– Не понял, – напрягся Очкасов, понимая, что над ним издеваются.
Вместе с тем Неустроев продолжал:
– Генерал Куропаткин Алексей Николаевич – вот ключ к пониманию для чего появились у нас благодетели-просветители.
– Причем тут Куропаткин? Верно в газетах делали его виноватым в проигранной войне с Японией.
– После заключения Портсмутского мирного договора Алексей Николаевич оказался не у дел. Как говорили наши предки – попал в опалу.
– Причем тут благодетели?
– Притом, что генерал родился в наших краях, посещает свою усадьбу Шешурина Холмского уезда, бывает здесь в городе. На улице Сергиевской в доме 16 за ним закреплен целый этаж в доходном доме. А что у нас на Сергиевской улице в доме 11, то есть прямо напротив шестнадцатого дома? Верно, там меблированные комнаты, где обитает «козлиное» стадо.
– Они хотят убить генерала? – удивился Сергей.
– Эх, ты, сено-солома! Скорее всего, в их планах вербовка генерала. Предполагаю, что такой замах могла сделать только германская разведка. Судя по наглости, ювелирной точности, должны быть именно они. Почерк их лучшего специалиста Вальтера Николаи я изучил хорошо.
– Риск для них огромный. Пошлет их генерал, куда подальше, на том и дело кончится.
– Не спеши, меня послушай. После окончания академии Генерального штаба Алексей Николаевич побывал во Франции и Германии. Задержался в Алжире, повоевал там на стороне Франции. Потом несколько лет работал в наших миссиях, был военным атташе во Франции, Иране, Китае. Короче была у немцев возможность присмотреться к нему.
– Могли бы и там подкатить, – вставил мнение Сергей.
– Тогда Мукденского сражения еще не случилось. Не обвиняли генерала во всех тяжких, а сейчас они могут к нему с жалостью и пониманием подойти, дескать вас незаслуженно обидели. А мы именно те, кто по достоинству оценит ваш талант, создаст все условия для обеспечения жизни.
– Будем ждать, когда генерал во Псков пожалует? А что в столице или в Москве к нему с тем же подойти нельзя? Хотя нет, в случае неудачи, весь скандал окажется на виду, шум возникнет такой, что утихнет не скоро.
– Соображаешь, ловишь на лету! – похвалил майор.
– Что будем делать, Кронид Нифонтович?
– Мануйлов в конце дня принесет сведения о наличии в квартире генерала экономки или сторожа. Негоже такие апартаменты без присмотра оставлять. Посмотрим, что добудет Мануйлов.
Знакомство и разговор со сторожем квартиры, отставным капитаном Корякиным Виктором Ефимович запланировали на следующее утро. Дождались, когда троица раскупорит свою благодетель и поехали на Сергиевскую улицу. Смотритель занимал комнату в передней, одну из семи, находившихся на этаже. Одинокий и все заботы его были вокруг кота Боливара. Котяра встревожился пуще смотрителя. Но поняв, что посетители худого не сотворят, успокоился. Виктор Ефимович сначала был насуплен, типа, мало ли кому потребовался генерал. Потом потихоньку оттаял и знакомство продолжилось при полном взаимопонимании.
– Генерал каждый год приезжает во Псков до или сразу после Покрова. Традиция у него такая. И еще связано с кончиной его батюшки, тоже офицера. Он тут поживет, потом едет в Шешурино, там его детство прошло, да и родня упокоена.
– Как приезд обозначается? Может местные власти получают предупреждение, может газеты извещают? Какая свита его сопровождает?
Старый солдат отвечал на вопросы, не задумываясь, при этом ни разу не спросил из чего следует такая потребность.
– Скажу больше, генерала сильно раздражает, когда ему встречу организовывают. Посему у него единожды был разговор с губернатором. Дескать приехать приехал, для чего карнавал устраивать? Правда любит в первый день во всех комнатах свет зажечь, да так ярко, что в глазах рябит. Ходит и картины на стенах рассматривает. С ним, конечно, приезжают два младших офицера, но ему не надоедают, берут под козырек и исполняют то, о чем просит.
– Тебя извещает, али как снег на голову?
– Загодя телеграмму присылает. Каждый раз одну и ту же. Покажу, они у меня все на месте.
Виктор Ефимович принес перевязанный веревкой набор сложенных листов. Развернули и прочитали. Отправление – Главпочтамт Санкт-Петербурга, потом адреса во Пскове, потом текст «Готовь мундир, проверка скачет». Без подписи.
– Это еще с Турецкой войны прибаутка затесалась. Кабы не Алексей Николаевич, косточки мои под Плевной сгнили бы.
– Там и сошлись? – спросил Неустроев.
– Нет, еще в Туркестане познакомились. А на Турецкой у нас дружба с Михаилом Дмитриевичем сложилась, – старик начал уходить в воспоминания.
– Кто таков? – спросил Неустроев.
– Что же вы генерала Скобелева запамятовали. Вот славный был вояка, пуля его не брала. Михаил Дмитриевич был постарше нашего. Он с 43, а наш с 48 года. На правах старшего всегда говорил нашему правду в глаза. Я тому живой свидетель. Ты, Алексей, говорил он, хорош на вторых ролях. Не хватает тебе решимости и твердости воли сражения выигрывать. Из тебя хороший администратор и снабженец, а вот командовать боями не лезь. И вот же прав оказался белый генерал. Мукден, будь он неладен, все карты спутал.
– Еще раз скажи, Виктор Ефимович, сколько дней проходит после получения телеграммы?
– Около недели и он туточки.
– Сейчас начну говорить, а ты, Виктор Ефимович, ничему не удивляйся и не перебивай. Потом обсудим узкие места.
Договорились до того, что Неустроев по росту и комплекции точь-в-точь генерал в молодые годы. Было заметно, что Виктор Ефимович загорелся тоже идеей вывести пришлых злодеев на чистую воду. Он приволок генеральский мундир и велел Неустроеву примерить его. Приспособили папаху и на плечи накинули шинель.
– Нет, Кронид Нифонтович, хозяин ходит по-другому, – Корякин попытался изобразить, но хромота ему помешала.
– Ты на словах объясни, авось соображу.
Ушло полчаса на то, чтобы отработать походку.
– Еще цвет волос у него другой и вообще, убранство на голове не соответствует. Оно хоть из-за папахи не видно, но перед подъездом ее придется снять. Хозяин всегда перед входом осеняет себя крестным знамением.
– Дай мне фотографию генерала, с возвратом, конечно. Хочу гримерам показать и самому пред ними предстать.
– И то верно. Я мигом обернусь, – заявил старый солдат.
Возвращаясь в контору, Неустроев велел Очкасову собираться в Санкт-Петербург.
– Уедешь ночным, с утра зайдешь на почтамт и отобьешь телеграмму. Помнишь содержание?
– Готовь мундир, проверка скачет. Адрес: Псков, ул. Сергиевская, д.16, бельэтаж, апартаменты.
– Верно. В тот же день ночным вернешься назад. Думаю и со своими повидаешься. Только смотри, отцу ничего не рассказывай.
– Могли бы не предупреждать, – обиделся Очкасов.
Глава пятая
В день, когда Очкасов должен был отправить телеграмму из Санкт-Петербурга в Псков, Мануйлов возобновил скрытое наблюдение за «Добровольным обществом». Неустроев предполагал, что у Козы должны быть связи с почтовыми служащими. Ежели догадка верна, то добродетелей должны предупредить о приходе телеграммы. Но в большей степени Неустроев надеялся на свет во всех окнах сразу после захода в квартиру. Однако чутье на этот раз его не подвело. Подпоручик еще не вернулся из Петербурга, а в «Общество» вбежал унтер-офицер департамента полиции с книгой подмышкой. Вышел через пять минут с другой книгой и устремился на службу. Посланный за ним филер установил, что фамилия унтер-офицера Довгаль с именем Роман и отчеством Александрович. В департаменте полиции он отвечает за контроль над частной как входящей, так и исходящей корреспонденцией. Неформально ему подчинялся почтмейстер и по договоренности тому разрешалось вскрывать конверты и перлюстрировать корреспонденцию.
Неустроев ликовал, сомнения исчезли, он, действительно, столкнулся с посыльными Вальтера Николаи, скорее всего с его агентом «Бертой». Еще Неустроев не удивился отсутствием анкеты Довгаля среди остальных членов общества. Нужных людей не анкетировали.
Поезд из Санкт-Петербурга прибыл в 6–30 часов утра. Уличные фонари тускло освещали привокзальную площадь. Прибывшие пассажиры, а также их встречающие, моментально растворялись в предутренней мгле. В 6–50 ч от вокзала отъехала крытая коляска, проследовав через Торговую площадь, выехала на Сергиевскую улицу и остановилась у дома номер 16. Два бравых подпоручика выпрыгнули на землю и встали у коляски в ожидании главного пассажира. Неспеша, под гнетом прожитых лет, немного сгибаясь, генерал оперся на руку одного из офицеров. Сошел на землю, поежился и двинул к дверям подъезда. Перед заходом снял папаху и трижды осенил себя крестным знамением. Черная дыра подъезда поглотила всех троих. Через полчаса свет зажегся в одном окне, потом заполыхали остальные окна второго этажа. Плотные гардины целиком окон не закрывали и в образованных между ними пространствах была замечена фигура человека с седой головой в генеральском мундире. Через какое-то время свет погасили и огонь остался только в двух крайних окнах. Один из офицеров предусмотрительно сдвинул шторы и теперь рассмотреть что-либо с внешней стороны не было никакой возможности. В девять часов из дома номер 11 вышел человек из известной троицы. Коза и другой ее прислужник на этот раз на улицу не вышли. Через полчаса отлучившийся вернулся на извозчике. Привез черный фанерный чемодан и с ним пошел в меблирашки. Еще через час на улицу вышла высокая стройна женщина, она же Коза. В одной руке держала дамскую сумочку, в другой портфель из рифлёной кожи. В квартире генерала зазвонил колокольчик. Офицер впустил гостью и учинил прямо на пороге форменный допрос. Дама снисходительно смотрела на младший чин и повторяла одно и то же:
– Мы с Алексеем Николаевичем договаривались. Он будет рад меня видеть.
Второй офицер пошел с докладом, вернулся и бросил:
– Вас ждут, идемте, провожу.
Женщина сбросила с себя на руки офицера манто и проследовала за провожатым. Генерал стоял к двери спиной и что-то разглядывал на висевшей карте. Женщина поприветствовала хозяина и попросила сопровождающего оставить их наедине. Генерал, не поворачивая головы, кивнул, давая разрешение офицеру удалиться. Когда дверь закрылась, он неспеша повернулся к посетительнице лицом.
– Доннерветер!!! – вырвалось из уст мадам.
– Да, да, Елизавета Корнеевна, или как вас величать? Мы тоже подготовились к встрече с вами.
Из боковой двери вышел Очкасов, взял из рук Козы портфель и дамскую сумочку. Заглянув в портфель, кивнул хозяину, дескать, все, как предполагали. Потом открыл сумочку и вывалил на стол содержимое: пистолет, зеркальце, пудреница, портсигар, зажигалка и платочек. В кармане сумочки он нашел два паспорта. Один германский с вложенной в него визой русского посольства в Берлине, другой Российской империи. Один на имя Эльзы Клары Бербок, другой на имя Елизаветы Корнеевны Петерсон. Неустроев взял в руки российскую визу, еще раз заглянул в нее и сказал:
– Так, так, Эльза Клара, полгода вашего пребывания, определенного законом России, истекает через неделю. Думаете подавать документы на получение вида на жительства. Хотя в тюрьме он не требуется.
– Вы творите произвол, – открыла рот фрау Бербок.
– Я к вам в гости не заходил, вы пожаловали ко мне, да еще по своей воле.
– Я ошиблась квартирой.
– Тогда начнем с сущих пустяков. Откуда у вас паспортная книжка Российской империи?
– Я ее нашла и хотела сдать в полицию.
– В книжке значится имя, отчество, которыми вы представились тридцати семи членам вашего «Добровольного общества». Подумайте о тридцати семи протоколах вашего опознания, как Елизаветы Корнеевны. Маленькая, но статья уголовного уважения уже имеется. Пойдем далее?
– Что вы от меня хотите?
– Вы не догадываетесь! Хочу разговора по душам. Сначала про Вальтера Николаи, еще про агента «Берту».
– Какую «Берту»? – снова возмутилась Бербок.
– Вы же та самая агент «Берта», о которой мы получили сведения еще до вашего появления в Российской империи.
Сказывают, что бывают случаи, когда люди на глазах седеют. Но вот чтобы на глазах старели, подобного Неустроеву слышать не приходилось. Зато он получил возможность все увидеть самому. Красивая для своих лет женщина с остатками женственности превратилась в дряхлую старуху. Выступили новые морщины, а которые имелись стали похожими на борозды, которые можно было сравнить с видом черепашьей головы.
– Никогда не предполагала, что вот так все закончится. Я всегда выходила победительницей.
– У нас в России любят говорить, что на старуху тоже бывает проруха.
– Я могу закурить? – спросила Эльза и дрожащими пальцами вынула из портсигара папиросу.
Только обычно бумажный мундштук сначала сжимают пальцами, а тут женщина вложила папиросину в рот, и раздался характерный хруст разбитой ампулы. Она закатила глаза и стала оседать. Неустроев бросился к ней, но было уже поздно. Изо рта пошла пена.
– Что же вы, Кронид Нифонтович, – вырвалось у Очкасова, но быстро взял себя в руки и принес извинения.
Переодетые в строевых подпоручиков люди Мануйлова выскочили на улицу, видимо устремились за лекарем, но только наделали лишнего шума. Скорее всего генеральский дом находился под наблюдением тех двоих молодцов из стада Козы. Они поняли в чем дело. Как они скрылись из меблированных комнат, никто сказать ни сразу, ни после, не мог. Но комнаты опустели и было ясно, что в них уже никто не объявится.
Труп Бербок перенесли в меблированные комнаты, туда вызвали полицию и врача. Засвидетельствовали смерть, причину обещали объяснить после вскрытия. Мундир, шинель и папаху вернули на свои места, Корякину пожали руку и велели держать язык за зубами, гарантировали, что со стороны полиции никакой информации не уйдет.
До глубокой ночи Неустроев и Очкасов трудились над докладной запиской о разоблачении немецкой шпионской группы. Потом писали обобщенную справку о проведенных мероприятиях, потом написали представление в департамент полиции о таинственном исчезновении владельца усадьбы Добродеева. Начали решать судьбу унтер-офицера Романа Довгаля. Сначала хотели его уволить, потом посчитали возможным сперва побеседовать с предателем.
Продуманный до мелочей и великолепно организованный вербовочный подход к русскому военачальнику Куропаткину Алексею Николаевичу, сорвали тихо без лишнего резонанса и поставили точку в биографии «Берты», удачливого немецкого шпиона.
Кроме благодарственных слов, подпоручику Очкасову досрочно присвоили звание поручика. На том дело о «Добровольном обществе почитателей мировой литературы» завершили, и оно заняло свое место в архиве разведочного отделения.
– Что думаешь делать со своим Евтихием? Кажись, с него все началось? – спросил Неустроев у своего подопечного.
– Благодарить его не могу, он меня до сих пор в приказчиках числит. Найду какой-нибудь другой повод и угощу на славу.
– Позволь с тобой не согласиться. Парень толковый, изобретательный, слово свое держит. Такими ребятами не разбрасываются. Для начала представься ему, как офицер департамента полиции и продолжай сотрудничать.
– Ежели в открытую, то неудобно предстать перед ним офицером полиции, может вместе пойдем на разговор.
– Я не возражаю, – согласился Неустроев.
Очкасов поехал на мельницу. Работы на мельнице не было, два брата дремали на лавке под навесом. Старший – Борис, даже бровью не повел, дескать идите, куда хотите, у меня своих забот навалом. Обосновались в трактире, что неподалеку от мельницы. Вскоре к ним подсел Неустроев. Очкасов представил его по всей форме и не преминул заявить о себе. Евтихий нисколько не удивился, типа того, что подобное и сам ожидал. После слов Неустроева огуречник заявил:
– Коли так, то завсегда готов. В этот раз мне было интересно. Сама Елизавета будто притягивала к себе, такая обходительная, что даже покидать ее «Добровольное общество» не хотелось. Только два ее прислужника сильно мешали и не давали открыться в своем интересе. Они тоже с ней заодно?
– Они заодно, да только проглядели их, ушли по-тихому и следов теперь их не сыщешь, – пояснил Очкасов.
– Коли встречу их, чего делать? – спросил Евтихий.
– Главное, чтобы они тебя не заметили, на рожон не лезь, будет возможность, то проследи, а нет, так беги прочь, – посоветовал Неустроев.
– Так я могу…
– Специально ничего не делай, – перебил его Кронид Нифонтович, – увидишь случайно, уже хорошо. Будем знать, что они в городе. Но специально их искать есть кому. Вот лучше глянь на карточку, – Неустроев достал из внутреннего кармана пиджака фото мужчины средних лет.
– Кто таков? – в руках Евтихия фото завертелось туда-сюда, видно парень хотел получше разглядеть лик.
– С карточки он тебе ничего не скажет, а вот на вашу мельницу может явиться, предложить транспортные услуги. Тогда завяжи с ним разговор и договорись о следующей встрече. Нам будет крайне интересно подойти к нему поближе.
Поговорили о том, о сем и Евтихий засобирался уходить.
– Что-то я не понял? Какую такую фотографию вы показывали Евтихию? – первым делом заявил Очкасов после ухода парня.
– Запомни раз и навсегда, твой осведомитель должен уходить со встречи с поручением. Раз впустую, два впустую, он и подумает, что особой нужды в нем нет. А фото старое, этого мужика уже нет на белом свете.
– Я же не могу ему каждый раз пустышку поручать, – засомневался Очкасов.
– Сам по себе разведчик – пустое место. Ценность в наличии у тебя осведомителей, да не бестолковых, которые себе на уме, а азартных таких, как ты сам и твой Евтихий. Вот только слово осведомитель мне не по душе. Больше мне нравится слово агент. Агент от латинского «действующий, действие». По-другому человек, который действует в чьих-то интересах, а в нашем случае в интересах государства.
– И что, всем, когда простой, поручать всякую ерунду? – не мог успокоиться Очкасов.
– Когда у тебя на связи хорошая агентура, простоя не случится. Порой приходят указания сверху и снова их решения зависят от наличия у тебя надежной агентуры. Она, кстати, делится на две группы: одни само собой в гуще событий; другие способны в эту гущу попасть и кстати они всегда ценнее первых. Вот твой Евтихий как раз ко второй категории относится. Береги его, он еще отличится.
Полученные погоны поручик вызвался отметить и пригласить на ужин своих коллег. Позвал Неустроева, Ломакина и Мануйлова. Облюбовали трактир на Ольгинской набережной, он считался одним из лучших. Дружеская встреча удалась, засиделись допоздна и высказали много хороших слов новоиспеченному поручику.
