Елена Счастная
Враг моего сердца
– Очнулся…
И лёгкая рука коснулась тяжёлой, словно придавленной камнем груди. Он поймал тонкое запястье неведомо какой силой – но оно выскользнуло из пальцев.
– Еля… – произнёс он одними губами. – Елица.
– Зовёт, кажись, кого-то…
Нет, это не её голос. И не её руки. И он не в Велеборске, кажется. Леден приоткрыл глаза: перед ним сидела на корточках незнакомая челядинка в простом, хорошо поношенном платье. Чело её схватывала синяя лента, подчёркивая бледно-голубые глаза. Она тревожно всматривалась в лицо Ледена, комкая пальцами уже знакомую тряпку. За её спиной стояла женщина, холодная и гордая. Белый платок спускался по её плечам – и по сравнению с ним кожа её казалась чуть темнее, чем была на самом деле. Слегка резкие, но приятные черты лица, глаза цвета тысячелетнего льда – она напоминала кого-то так ясно, но замутнившийся разум не мог подкинуть разгадки.
– Иди, – велела женщина челядинке. – Остёрцам скажи, что очнулся их княжич. Извелись уже все.
Она подошла, пропустив служанку мимо себя. Та скрылась за дверью просторной, да не такой, как в Велеборском тереме, горницы. Леден снова прикрыл веки, почти ослепнув от яркой, словно снег на солнце, красоты женщины.
– Не торопись, княжич, – проговорила незнакомка спокойно. – Вернётся сила скоро. Тебя опасно ранили. Люди твои тебя еле довезли.
Он снова взглянул на неё.
– Где я? – просипел и огляделся в поисках какой-нибудь посудины с водой. Тихо звякнул носик кувшина о глиняную кружку: женщина налила в неё какой-то ароматный отвар и подала. Помогла напиться.
– Это тебя взбодрит немного. – Разбавленное с мёдом питьё ласково разлилось будто по всему телу. – Ты в Логосте. В доме боярина Чтибора. Кмети твои сказали, что сюда ты ехал. Вот, добрался, получается.
Леден, не сводя взгляда с женщины, попытался было приподняться, но бок пронзила острая резь. И плечо вмиг онемело от боли.
– А ты, стало быть, боярыня, – он снова опустился на подушку. – Мать Зимавы и Вышемилы…
– Ранрид меня зовут.
Она покивала – и по губам её пробежала лёгкая улыбка, да пропала, словно луч светила, блеснувший из-за облака. Вот, кого она напоминала. Если приглядеться, так с княгиней Велеборской почти одно лицо. А вот Вышемила на матушку походила мало. Верно, больше в отца уродилась.
– Дело ко мне у мужа твоего было важное. Да вот заминка вышла.
Боярыня присела на семью, что рядом стояла.
– Нет у него дела к тебе. С чего ты вдруг о том твердишь? И люди твои тоже.
Леден нахмурился, не понимая, то ли и правда слышит это, а может разумом тяжёлым после ранения осознать не может смысла простых слов.
– Так разве Чтибор гонца не высылал в Велеборск? И косляки на вас недавно не нападали?
– Нет, – ответила она коротко, поразмыслила чуток над чем-то. – Косляки к нам с тех пор, как Вышемила уехала, не совались больше. И гонца такого, как твои люди описали, у нас не было никогда. И в дружине воина с таким именем не бывало.
– Значит… – Леден едва не застонал от резкого понимания своей опрометчивости.
Выманили, убить хотели по дороге. Да вот только кто? Кабы не сам Чтибор тем озаботился. Да разве признается теперь?
Вон, и северяне в той ватаге были, что на его отряд налетела. Они, конечно, наемники знатные, любят за золото служить правителям, да и боярам не брезгуют. Но не всяк нанять их может: для того с людьми особыми знаваться приходится.
Леден не стал больше расспрашивать боярыню ни о чём. Что женщина ему сказать может? С самим Чтибором разговаривать надо. Да и усталость навалилась даже от столь небольших усилий: раненое, измотанное болью и небытием тело быстро теряло силы. Леден уже почти сквозь сон увидел и услышал, как пришёл к нему десятник. Говорил даже что-то. Сетовал и бранил тех, кто им засаду устроил на пути, а больше всего – того путника на телеге, что встретился и в ловушку направил, прямиком в руки татям.
Как понабрался Леден немного здоровья, встретиться пришлось и с боярином. Мужем тот оказался солидным, но как будто добродушным: впрочем, за внешней приветливостью скрыться может что угодно. А особенно самые тёмные помыслы. Но всё равно сразу понятно стало, в кого Вышемила пошла, да чьей любимой дочкой была. Верно, отец её баловал всегда да холил – оттого казались они столь схожими.
– Уверен ты, княжич, что тебе пора в Велеборск возвращаться? – спросил Чтибор участливо, когда Леден встретился с ним в небольшой гриднице за обедней.
Раньше свидеться не получилось: отлучился боярин на пару дней в недалёкую весь по важным делам.
– Ничего, вытерплю. Нехорошее дело тут случилось. И думается мне, что неспроста меня оттуда выманили, – Леден невольно дотронулся до раненого и стянутого повязкой бока.
– Может, и неспроста, – согласно наклонил голову боярин. – Видел я тех людей, что на вас напали. Сам ездил. Есть среди них и варяги, да только не из моей дружины. Это тебе любой скажет.
– Я не хочу тебя винить, да только думать приходится разное. Людей моих погребём, а там я в путь обратный отправлюсь.
Чтибор сложил перед собой руки, отодвинув в сторону опустошённую миску. А после поднял на Ледена внимательный и строгий взгляд. К таким тот уже привык: часто приходилось наталкиваться. Когда изучают, мысли прочесть пытаются и вызнать зло – нарочно, потому как остёрский княжич лишь зло думать и может. Но и сомнение в таких взорах встречается часто, потому как на деле обычно выходит по-другому, нежели представлялось. И завоеватели жестокие, которые, коли молву слушать, не щадили ни старого, ни малого, пока до Велеборска шли, на деле оказываются не такими уж тварями. И не чудовищами с волчьими головами.
Вся эта дума читалось сейчас на сосредоточенном лице боярина.
– Спасибо, что приехал, княжич, – наконец проговорил он. – Что озаботился, хоть гонца я и не слал.
Леден вздохнул, не желая покупаться на добрые слова. Взглянул на своих выживших в схватке людей, которых осталось всего трое.
– Надеюсь, что ты и правда не марался подлым нападением, Чтибор, – буркнул в ответ. – И не придётся мне милость на гнев менять, когда всё откроется.
Боярин подбородок вскинул, словно осерчал, но спорить не стал даже. Продолжилась молчаливая обедня, и лишь под конец её Чтибор спросил:
– Как Вышемила там поживает? – в голосе его разлилось ожидаемое тепло.
Леден на миг зубы сжал: до того горько во рту стало от необходимости рассказать, что с боярышней случилось. Он миг колебался, а после проговорил:
– Хорошо поживает. Славная дочь у тебя, Чтибор.
Под подозрительным взглядом боярина он встал и покинул гридницу, оставив недоумевающих от такого поворота кметей доедать свои щи.
Как пришёл срок, справили страву по воинам, что пали при нападении татьей ватаги. А там, чувствуя себя немного лучше, Леден собрал своих людей назад ехать. Обсуждать с боярином больше оказалось пока нечего. Показался путь обратный скорым, будто день всего прошёл. Погода не ставила препон обильными дождями и всплесками Божьего гнева. И выросли скоро уже знакомые стены Велеборска на возвышенности так ясно, словно и не пропадали вовсе. Вот, только вчера за околицу ступили.
Встретил многолюдный посад Ледена, как родного почти. Уж и улицы казались знакомыми, и даже лица некоторых горожан. А вот детинец полнился предостережением очередных скверных вестей. Не вышел встречать Чаян, не мелькнула перед взором Зимава. Даже Вышемила будто затаилась в своей горнице, хоть, спешиваясь во дворе, Леден и видел, как показалась её фигурка в окне. Чуя недоброе, он взлетел по лестнице, стремясь к брату в хоромину. Что стряслось такого, если их всех будто хворью какой побило? И в открытом переходе терема натолкнулся на Доброгу, который, видно, и собирался его встречать, да не успел.
– Здрав будь воевода, – Леден невольно протянул руку, и удивился даже, когда тот обхватил его запястье и пожал приветственно, словно товарищу.
– Поздорову, – буркнул. – Коли ты к Чаяну собрался, так нет его.
– И где же?..
Воевода покривил губами, явно мучаясь тем, что знал. И такая тревога в его глазах вспыхнула, что тут же передалась и Ледену. Он бездумно обернулся к женскому терему и даже шаг уже назад сделал, намереваясь туда идти тотчас. Не к Вышемиле – нет. Захотелось остро княженку увидеть. До ломоты в груди, до шалого тумана в голове.
– Елица до Велеборска не доехала ведь, – ведром стылой воды опрокинул на него весть Доброга. Леден сжал пальцами перила так, что показалось, будто вмятины на дереве останутся. – Забрал её княжич Зуличский. Гроздан. Вернее, сама она с ним уехала. Так Зимава сказала.
– А Чаян что же? – сипло уточнил Леден, хоть и так понятно стало.
Воевода усмехнулся невесело.
– Дело понятное – за ней поехал.
Глава 14
Голова едва не разламывалась от боли. Елица медленно повернула её, ничего пока не слыша и не понимая, где сейчас находится: то ли лежит ещё в лесу на пригорке, то ли уже в хоромине какой. Но оказалось, ни то и ни другое. Скоро пробился в нос запах холодной реки и закачалось легонько ложе под спиной. К этим почти неразборчивым ощущениям примешалось тихое бормотание мужских голосов. Где-то негромко напевали отрывистую и грозную песню. Что-то размеренно стучало. Плескала вода под вёслами.
Елица открыла глаза: и показалось на миг, что ослепла, но моргнула несколько раз и поняла, что над её головой просто холщовый полог натянут на распорках между бортами большой ладьи. Рассеянный свет, то ли утренний, то ли вечерний, проникал сквозь плотную тканину неохотно, а от того полог давил на пострадавшую от удара голову, словно каменный.
Пришлось с трудом опереться на локоть, чтобы хоть слегка приподняться и оглядеться. По обе стороны от укрытия сидели гребцы, мерно и размашисто двигая могучими руками. Где-то у носа стучали по щиту, задавая ритм, а потому дело шло слаженно и справно. Витал в воздухе острый запах пота, лился вместе с летней духотой под полог вязким киселём. Елица поразмыслила, стоит ли выдавать себя, показывать, что очнулась. Но и не пришлось решать: её заметили и так. Один из мужей наклонился, вглядываясь в сумрак укрытия, что располагалось возле мачты, и гаркнул кому-то:
– Очухалась княженка-то!
Она подавила стон, снова опускаясь на твёрдое ложе, от качания которого аж в груди что-то переворачивалось и подпрыгивало. Не любила она особо на ладьях ходить, хоть и приходилось несколько раз вместе с отцом в другие города добираться. Нехорошо ей становилось на борту, но благо и не мутило сильно. Скорее виновата была больная голова: до сих пор перед глазами плясали бледные цветные пятна.
Послышались твёрдые шаги. Нагнувшись, под полог зашёл муж, которого Елица не сразу и узнала. Он поднял голову, откинув от лица прямые, чуть растрёпанные ветром пряди и улыбнулся так приветливо, будто в тереме дорогую гостью встречал, а не увозил её силой с родных земель. Гроздан – зуличский княжич, будь он неладен! Вот ведь не видела его сколько лет, да ещё столько же не встречаться бы с ним. А то и до конца жизни.
– Здрава будь, Елица. Как ты? – спросил он участливо, присаживаясь рядом прямо на палубу. – Ты уж прости, что так вышло. Тот дубина уже своё получил. За то, что ударил тебя.
Княжич поднял руку и мягко коснулся виска Елицы, скользнул к скуле – и кожа тут же отозвалась лёгким жжением. Она отклонилась, не желая, чтобы Гроздан её трогал.
– Волею твоей это случилось, – ответила хрипло – до того во рту, оказывается, пересохло. – Ты не много ли возомнил о себе, княжич? Что решил меня словно корову у соседа из стада увесть?
Княжич покачал головой, словно задумался и правда над её сердитыми словами.
– Думается, со мной рядом тебе лучше будет, – рассудил он спокойно. – Доберёмся до Зулича. А там войско соберём. Велеборск отобьём у отостёрцев.
– Они и так уходить оттуда хотели, – возразила Елица, злясь всё больше на Гроздана. – Как исполнится наш договор. Зачем лишнюю кровь проливать?
Зуличанин посмотрел на неё искоса, махнул рукой на Вею, напуганную и уставшую, которая заглянула в укрытие, собираясь, верно, ему что-то сказать – и та тут же ушла, ни словом не возразив. Хорошо, хоть она ещё жива осталась… Зелёные глаза Гроздана озарились тусклым светом, когда он упрямо подбородок приподнял.
– Думаешь, уйдут и правда? Я знаю остёрцев. В моих жилах тоже их кровь течёт, что от пращуров осталась. Они не отступятся. Соки из тебя все выпьют. Выгоду свою получат, но не оставят того, что завоевали уже.
– И ты, значит, не оступишься? – Елица подтянула укрытые козьими шкурами колени ближе к груди. – Раз остёрская кровь в тебе?
Отгородиться захотелось от зуличанина. А лучше за борт прыгнуть – прямо в воду холодную. Авось не застрелят, как до берега плыть будет. Матушка-Велечиха не погубит, а там выбраться на сушу да и бежать прочь. Всё ж лучше, чем под взглядом этим волчьим сидеть. Ох уж выбрал отец жениха ей напоследок. И красив, кажется, крови сильной и древней, а нехорошо рядом с ним. Муторно на душе становится.
– Не отступлюсь, конечно, – кивнул княжич. – Но я всё ж право на тебя имею. Твой отец обещал, что ты женой мне станешь.
– Я не лодья тебе, и не кобыла, чтобы право на меня иметь!
От собственного громкого голоса аж виски заломило, а в скулу отдалось болью. Елица невольно приложила ладонь к ушибу и до того досадно стало, что так всё обернулось. Теперь как бы не случилось какой беды очередной.
И предчувствие дурное тут же оправдалось. Гроздан качнулся вперёд, и лицо его так близко стало, что каждую мелкую морщинку разглядеть можно да крапинки на радужке.
– Ты хоть с Богами спорь, а тут я прав, – процедил насмешливо.
И горечью в груди расплескалось понимание: делать он может сейчас, что ему в голову взбредёт. Вступиться за неё теперь некому: погибли все защитники. И отец с братом, и даже кмети те, что из Лосича с ней ехали.
Видно, по лицу её Гроздан все мысли нерадостные прочёл, ухмыльнулся довольно.
– Не сойдёт тебе это с рук, – постаралась твёрдо сказать Елица. – Ничто не сойдёт под справедливыми очами Богов.
– Время покажет. А пока отдыхай. Ходить по лодье можешь, но только без глупостей.
Княжич вышел из-под навеса. Скоро Вея принесла поесть и целый мех воды. Села рядом, разглядывая Елицу и хмурясь.
– Что, хороша? – та усмехнулась.
Наставница вздохнула тяжко и подвинула ближе миску с репой и хорошими кусками какой-то речной рыбы.
– Таких, как ты, княжна, ссадины не портят. Только пуще мужам защитить хочется и приласкать. Вон, зыркал княжич так…
– Как? – она ничего особого не заметила.
Уж что женщина успела мельком увидать?
– Кабы не стало тебе в Зуличе хуже, чем в Велеборске, – Вея только рукой махнула. – Жадно смотрел он, вот как.
– Это мы ещё увидим, как в Зуличе меня встретят. Не рабыню везёт ведь.
Елица наконец напилась вдоволь, а после, совладав с остатками слабости всё же выбралась наружу, оставив наперсницу в укрытии. Дажьбожье око уже завершало свой путь по небоскату. Бросало светлую бронзу на плавно изогнутые верхушки ив, что росли вдоль берега Велечихи. Белые гроздья мелких цветов черёмухи низко свисали над рекой, испуская горьковатый и острый аромат, что струился над водой, словно туман. Золотилось русло, отражая свет тёплого неба. Плескали размеренно вёсла, поднимая редкие брызги. Вырезанная из дуба медвежья голова, что венчала нос ладьи, разинутой пастью устремлялась вперёд, к чужому совсем и, казалось всегда, далекому Зуличу.
Елица опёрлась на борт, встав между щитами и глядя перед собой неподвижно. Вечерняя сырая прохлада холодила лицо и руки, стелилась вдоль палубы лёгким ветром. Взгляд сам собой опустился в воды реки; Елица стиснула пальцами шершавое дерево, раздумывая и решаясь. Вдалеке, средь расступившейся поросли раскиданными полукругом избами виднелась одна из многих весей, что ютились на берегу Велечихи. До неё недалеко. А там, пока на медленной ладье зуличане причалят, она успеет скрыться. Места эти ещё в Велеборском княжестве лежат, а значит, люди примут, укроют.
– Даже не думай, княжна, – резкий, как собачье лаянье, голос прозвучал за плечом.
Елица обернулась, и всё нутро содрогнулось от вида этой хорошо знакомой уже рожи. Тот самый ватажник, что по лесу её ловил. И тогда-то он не слишком бережен оказался, а уж получив наказание своё за грубость, и вовсе осерчал, верно. Если о том возмездии Гроздан не солгал. Елица окинула его неспешным взглядом: и лицо грубое, словно лопатой тяжёлой приплюснутое, и рубаху, грязноватую, с размытыми полосами высохшего пота вокруг ворота. Удивилась только гривне на шее, подаренной как будто боярином каким за некие заслуги. А может, и самим княжичем. Да только ничего не было бы необычного в ней: порой и тати распоследние золотом и серебром себя обвешивают. Краденым, вестимо. Да был среди обычных для мужей оберегов один приметный, совсем даже женский – лунница. И откуда бы взяться ему на мужицкой-то шее?
– Что ты ходишь за мной? – огрызнулась Елица, отворачиваясь от ненавистного рыла. – Смотри, кабы снова не побили, если будешь рядом отираться.
Ватажник хмыкнул так, что по спине холодок пробежал.
– Отираться рядом я буду всегда, потому как княжич мне приказал за тобой присматривать.
Вот уж осчастливил. Елица покосилась на Гроздана, который сидел у носа и о чём-то разговаривал с одним из своих людей. Княжич её взгляд перехватил и улыбнулся ясно, словно и правда она по своей воле с ним уплыла.
Как совсем темнеть начало, причалили к пустынному берегу, вытащили ладью на мель и привязали крепко. Быстро развернули становище – для Елицы на отдельный шатёр расстарались, будто готовились к тому, что случится, заранее. И обрадоваться бы: хоть на миг без чужих глаз и тяжкого надзора остаться, а мужик этот жуткий, которого звали, как оказалось, Камян, остался подле женского укрытия. К тому же со всех сторон окружили его палатками ватажников: никак не сбежать. Елица от вечери у костра отказалась. И так наспех и без охоты съеденная обедня ворочалась сухим тяжёлым комом где-то внутри.
Нарочно княжич на ночёвку остановился поодаль от любого жилья. Чтобы не было у пленницы соблазна сбежать, куда глаза глядят. Хоть бы и ночью. Камян её ещё и обшарил унизительно, хоть надобности в том большой не было. прямо на глазах Гроздана щупал её там, где вздумается – не стеснялся. А тому как будто то и надо было: чтобы спесь лишнюю сбить с неё. Тот нож с янтарной рукоятью так в лесу и остался, видимо. А другого оружия у Елицы никогда и не было. После она скрылась в своём шатре, где стояли у стенки две лежанки – для неё и для Веи. А с другой стороны – тот сундук с вещами, что с телеги опрокинутой забрали. Озаботились, надо же.
Наперсница скоро принесла воды – умыться. Елица, как могла, смыла с себя пот и грязь: тут уж не поплещешься, когда в любой миг может Гроздан или Камян зайти. А после она улеглась спать, да проворочалась без сна почти до утра самого, тогда как Вея уснула быстро – устала. Всё думалось, как теперь быть. Как миг выгадать, чтобы сбежать, пока ещё велеборские земли не закончились? Да и как сбежишь – Вею не оставишь ведь в лапах зуличан. И отчаяние накатывало душными волнами: выхода пока не находилось. Лишь один: доплыть всё же до Зулича да обратиться к князю Мстивою, отцу Гроздана, с просьбой отпустить. Ведь договор на ней строгий. Не выполнит – и пострадает Радан, а то ещё и Зимаве с Вышемилой достанется.
Хоть не верилось, правду сказать, теперь во всё это, что Светоярычи лютовать станут и убивать. Да кто ж их знает…Маясь бессонницей, Елица вспомнила не раз и Чаяна, его ласковый – может, и обманчиво – голос. И обещание уверенное, что из Велеборска он уедет. Если не попросит она остаться… Смешно сказать, да сейчас она, пожалуй, от его заступы не отказалась бы.
А как стало в голове совсем туманно от усталости, которая всё ж не могла ещё побороть жгучей, сжигающей нутро тревоги – Елица вдруг задремала как будто, но вздрогнула, словно под рёбра её кольнуло. И через миг только поняла, как вернулось на место подпрыгнувшее к горлу сердце, что изморозью застыло на губах её имя: Леден. И одни за другими понеслись в памяти все пути и дороги, что они вместе прошли. Все мгновения, что бок о бок пережили. И взгляды, короткие, долгие ли – а каждый, как жизнь маленькая.
И страшно отчего-то стало. Знала она младшего Светоярыча совсем немного, коли подумать, а чувствовала она сейчас, оказавшись на опасном пути, что вот он, внутри, в душе или сердце – не важно. Но так ясно она ощущала, что место он занял там исподволь, а как так получилось – не понимала. А если расстаться придётся насовсем, всё равно это время из памяти не выкинешь. И загадку эту неразгаданную по имени Леден.
Уснула она только перед самым рассветом, нежданно согретая мыслями о княжиче и надеждами, что, может быть, Светоярычи пожелают её вызволить. Ведь Сердце им по-прежнему нужно. Если только не решат они сами его искать, ведь путь, хоть и зыбкий, к нему уж прочерчен. Коли упорство проявить, так и можно всё выведать со временем и без Елицы, верно.
Поутру пришлось спешно сбираться в дорогу. Камян подгонял без конца, стращал неведомо какой расправой. Хоть всем и было понятно, что больше пальцем её не тронет, если только Гроздан не разрешит. И потянулись дни один за другим, длинные, как русло Велечихи. Но вместе с тем, как свернула ладья княжича на приток её, закончились и Велеборские земли. Елица часто на ночёвках пыталась высмотреть, как бы куда скрыться, да Вею увести, хоть бы поутру, да проклятый соглядатай её и на шаг одну не отпускал: только переодеться позволял без надзора. А как спать женщины укладывались, так в шатре их устраивался.
И облегчением было увидеть наконец на невысоком холме у обрывистого берега очертания Зуличских башен и полосу бревенчатой стены вкруг большого, да не такого, как в Велеборске, посада. С той стороны, откуда подходили к городу ладьи, тянулась вдоль берега пристань, кишела уже людьми по часу дневному, самому суматошному. Встретили княжича на деревянных причалах, привязали корабли и сходни перекинули.
Елица, как стояла у борта, наблюдая за жизнью Зулича, так и не могла найти в себе сил на берег сойти. Словно ступишь – и что-то оборвётся, то, что за спиной осталось. Но подошёл Гроздан сам и подхватил её под локоть, призывая за ним идти. Помог спуститься, удерживая рядом с собой, словно и правда невесту свою привёз. Глазели с любопытством люди, как идёт княжич об руку с девушкой, которая им, конечно, не знакома. Улыбались, понимая, что к чему, и не зная, как Елица тут оказалась, и что воли её в этом не было ни капли.
– Синяк прикрой, – шепнул тихо Гроздан, когда они сошли с ладьи и направились к воротам.
– А с чего я его прикрывать стану? – фыркнула Елица. – Пусть видят, как ты бережёшь то, что тебе надо, да какими силами забираешь. Как тать обычный. Виру бы с тебя взять за всё.
– Да некому её с меня потребовать, – княжич больно сдавил пальцами её руку. – А коль не хочешь больше страдать, так прикройся лучше.
Она покосилась на Гроздана, сжимая зубы и по-тихому пытаясь вырваться из его хватки. Княжич опустил на неё опасный, словно болотная топь, взгляд, медленно и ласково даже провёл пальцами другой руки по щеке и как бы невзначай надвинул на неё убрус.
Елица почти не помнила Зулич. Даже таким, какой он был в тот год, когда она была здесь первый и последний раз вместе с отцом. А нынче городу как будто стало уже тесно в собственных стенах. Окружали его обширные выселки, разномастные, выдающие в очертаниях изб те племена, откуда люди съехались сюда, оставив свой род где-то за много вёрст. Нынче это случалось всё чаще. Искали люди под боком столицы хорошей и более богатой доли, не боялись покинуть родные, обжитые земли.
И невольно Елица присоединилась к ним, надеясь, впрочем, что ненадолго. Словно не своими ногами дошла она до детинца. Вытерпела пристальное внимание стражи, а после и отроков да кметей, что понемногу стеклись к воротам встречать княжича. А больше всего она оробела, как вышел во двор сам князь Мстивой вместе с женой и дочкой молодшей, которая только-только надела, видно, понёву.
– Здрав будь, отец, – громко и нарочито радостно гаркнул Гроздан едва не на весь двор. – И ты, матушка. И ты, куролеся, тож, – подмигнул сестре.
Он поклонился всем почтительно, продолжая держать Елицу так крепко, что она и шагу в сторону не могла сделать. Княгиня оглядела сына не слишком-то благосклонно. После на неё посмотрела – и тогда только улыбнулась. Елица поклонилась тоже: нечего старших неуважением обижать.
– Поздорову, Гроздан, – после короткого напряжённого молчания ответил Мстивой. – Ты девицу-то отпусти. Не сбежит теперь, чай.
Разжались наконец твёрдые пальцы княжича. Елица потёрла локоть, нарочно показывая, что рука его ласковой вовсе не была. Княгиня Волгава покривила губами недовольно и на сына с укором уставилась – да тот словно и не заметил.
Но больше ничего родители Гроздану говорить не стали, а как позволили безмолвно – так сразу к нему сестра прилипла, повисла на локте, прочь повела, всё расспрашивая о чём-то.
А Елицу вместе с Веей передали с рук на руки строгой челядинке в годах немалых – видно, старшей среди них. Та лишь имя своё назвала, а больше ни о чём говорить не стала: лишь проводила до горницы, где уже стоял принесённый сундук с вещами – как последняя нить, что с Велеборском связывала. Довелось обмыться с дороги вдоволь, переодеться в чистое. Елица делала всё так, словно со стороны на себя смотрела. Наступил уж вечер глубокий, окрашенный разбавленным багрянцем тёплого заката, когда её позвали в трапезную: сам князь велел прийти и ни в коем разе не отказываться.
Елица спустилась, конечно, радуясь даже, что до ведётся так скоро с Мстивоем поговорить. Всё ж надеялась она на рассудительность князя и понимание: с отцом он всегда дружил, земель лишних отбить не пытался, а то и поддержать сулил, если с косляками совсем тяжко придётся.
Со всем тщанием она поправила одежду, охватила чело тканой лентой с красивыми, подаренными когда-то отцом колтами. Проводила её молчаливая и хлопотливая челядинка до самых дверей трапезной и оставила одну только лишь под присмотром гридней, что тут стражу несли. Она шагнула внутрь, ожидая увидеть много мужей, окунуться в шум, пиршество, может, по случаю возвращения княжича, но в хоромине оказалось тихо. Сидел за накрытым столом только князь. Елица огляделась даже, но и правда больше никого не было.
– Проходи, княжна, – Мстивой указал ладонью на придвинутую к столу скамью.
И не успела она ещё до неё дойти, как дверь за спиной снова распахнулась и вошёл Гроздан. Он даже приостановился на миг, словно тоже не ожидал увидеть то, что увидел. Елица опустилась подле князя и невольно отодвинула от себя пустую ещё миску. Пахло дивно запечённым в горшках мясом, а от аромата этого только дурно становилось: до того волнительно стало.
– Ты что же, – заговорил Мстивой, когда княжич сел напротив, – почто Елицу увёз?
– А ты не рад, скажешь? – мгновенно осклабился тот. – Не эту ли невесту ты мне больше всего желал?
Мстивой поиграл желваками, глянул на Елицу, которая пока ничего говорить не собиралась. Уж то, что её в видоки разговора между сыном и родителем пригласили, давало некие смутные надежды. Но она боялась излишне в них верить. Разочарование, оно горше всего.
– Желал, конечно, – недобро хмыкнул князь. – Какой бы отец сыну своему не пожелал Елицу Бориловну в жёны? Да только честь по чести, как положено. Когда вдовство её закончится – там сватов засылать. А ты что устроил!
– Забрал, что мне причитается у тех, кто Велеборск захватил. А то они горазды были не только город, да и княжну себе присвоить.
Князь покачал головой, тяжко вздохнув, будто весь нрав неуёмный своего сына знал очень хорошо, а сейчас увидел только лишнее ему подтверждение.
– Думается мне, она не слишком-то с тобой ехать желала, – он указал взглядом на её бледнеющий синяк, что расплылся едва не на пол лица. – Коли ты так себя вести дальше будешь, разве захочет она женой твоей становиться?
– Не захочу, – бросила Елица, не сводя взгляда с Гроздана.
Да тот только посмотрел на неё в ответ запальчиво, будто не поверил в серьёзность произнесённых только что слов.
– А за кого же хочешь? Уж не за остёрцев ли? Так что один, что другой порченные. Нужны тебе такие мужья?
– Так ты тоже порченный, – усмехнулась Елица. – Головой только.
Княжич ладонями по столу ударил и, встав, наклонился в её сторону. Мстивой хмыкнул громко, на миг улыбнувшись, но снова вернул себе суровость.
– Сядь! – рявкнул. – Раз уж такое случилось, то пусть Елица тут остаётся. Поживёт у нас, а там и свадьбу справим. Да и под защитой опять же будет.
– Да нельзя мне тут оставаться! – та даже руками всплеснула. – Уговор у меня с княжичами! А не выполню…
– Знаю я ваш уговор, – махнул рукой Мстивой. – Зимавин посыльный всё мне рассказал. Ты раздобыть им должна Сердце Лады. Тогда они только петлю с твоей шеи снимут. Так может, Сердце то ты лучше нам отдашь? Мы и правда защитим тебя.
– Радана убьют… – Елица опустила взгляд.
– А ты говорила, что защита тебе не нужна, – Гроздан самодовольно усмехнулся и перевёл взгляд на князя. – Я что, отец, сказать хочу. Войско надо собирать. На Велеборск идти.
– От ты как решил, – не слишком-то обрадовался тот его предложению. – А то, что там остёрцы ратью своей утвердились, тебя не тревожит? Думаешь, такой город, как Велеборск, можно парой копий отвоевать?
Мстивой замолчал, пристально глядя на сына. Гроздан поярился, конечно, внутренне, складка прорезалась между его нахмуренных бровей, да родителю он перечить в открытую не стал. А Елица поняла вдруг, что как бы княже ни серчал на него за опрометчивый поступок, а её он теперь не отпустит. Выгода своя для него в том есть немалая. И Сердце забрать хочет, и Велеборск. Да только, видно, подумать нужно, как лучше поступить, чтобы с остёрцами не схлестнуться. Те долго готовились к последнему налёту на Велеборское княжество, столкнуть их с места теперь будет тяжело.
– Нам придётся попытаться, – немного помолчав тоже, гораздо спокойнее теперь сказал княжич. – Елица – моя невеста. И наследница Борилы. Что бы ты ни говорил. И свадьбы я две зимы ждать не стану! Через пару седмиц устроим.
Гроздан покосился на неё – тяжко, угрожающе. Чтобы не вздумала теперь глупить и отнекиваться.
– То мы с тобой ещё решим. Торопиться не станем, – совсем уж согласился с ним князь. – А ты, Елица, не серчай. Может, оно и правда так лучше будет. Если ты в Зуличе пока поживёшь.
Она встала резко, оглядывая мужей свысока. Вот так вот решили всё за неё. Посчитали, что умнее и мудрее, а самим только бы снова кулаки почесать, кровь пролить и земли к рукам прибрать. Когда разумение их мужское заканчивается, так только это и остаётся. Она повернулась и пошла прочь из трапезной. Едва не столкнулась в дверях с вошедшей княгиней – поклонилась ей и мимо проскочила. Пока шла до терема, будто плескалась в переливах пения сверчков. Вечер тёплый и звал будто: пройтись по детинцу, среди берёз и лип, что росли здесь, на севере, гораздо лучше, чем яблони. Да настроения вовсе не было. Лишь один раз она остановилась, прислонилась спиной к могучему белому в чёрных полосах стволу, под плакучими тонкими ветвями, с которых уже свисали молодые серёжки. Сползла на землю и заплакала вдруг. Сколько ж будет её недоля мыкать по всем землям? То никому не нужна была четыре зимы, а тут вдруг на части её рвут, что голодные волки – отбитую от отары овцу. И всем что-то нужно от неё. А что нужно ей самой – никто не спрашивает.
