Елена Счастная
Дочь реки
– Надеюсь, что да.
– Вечерять-то скоро будем? – гаркнули издалека, со стороны расставленных на берегу шатров.
Было шумно – оказывается – но, увлекшись разговором сначала с Калугой, и вот теперь с Рарогом, Гроза перестала это замечать. А между тем ватажники начинали крутиться всё ближе и ближе к котлу, который – ещё немного – и пора снимать с огня.
– Скоро, – ответила она, не глядя.
– Значит, путь среди тех, кого ты за достойных людей не держишь – верный, – продолжил размышлять над её словами Рарог, когда их оставили в покое. Не забыв, однако, бросить пару двусмысленных замечаний о том, что старшому-то хорошо рядом с девицей, а им жрать охота. – Чем ты лучше нас тогда? От чего бежишь? А если мы по пути нападём на кого-то, ты вид сделаешь, что тебя там не было?
Сердце толкнулась гулко, расплескивая злой жар по груди.
– Не надо переворачивать мои слова, Рарог, – Гроза покачала головой. – Я такого не говорила. Что вы недостойные люди. Но ведь среди вас разные. Вот ты сам. Откуда у тебя эти струги? Строить их – дело нелёгкое, а порой и дорогое. Лодьи у тебя справные, крепкие и не старые, хоть и не прошлым и не позапрошлым летом сколоченные. А о тебе только два года как слухи ходят: раньше и не слышно было ничего. Стало быть, ты забрал их где-то?
Рарог брови приподнял удивлённо, слушая её. И чем дольше она говорила, тем яснее становилась улыбка на его губах. Язык под его взглядом ворочался всё тяжелее. Гроза и пыталась понять, о чём он думает в этот миг, как изучает её: внимательно, чуть прищурив глаза – отчего они стали почти чёрными, утопив в расширившихся зрачках всю спелую ореховую глушь.
– А ты знаешь, что сейчас мне хочется сделать? – сказал вдруг таким тоном, от которого все слова оборвались, как ножом обрубленные.
– Откуда мне знать, – Гроза постаралась не потупиться, хоть и хотелось.
– Лучше и не надо, – Рарог первый устремил взор в темнеющую даль, освободив её из этого душного плена хоть немного. – Такие слова вредны для ушей молоденьких девиц.
– Почему? – Гроза легонько коснулась ладонью щеки, которая становилась подозрительно горячей.
Но упрямство такое одолевало: непременно хотелось узнать, чего это он такой хитрый вид состроил. Хоть и понимала, конечно, чай не маленькая-нецелованная. Старшой оглядел её внимательно – и кожу запекло ещё сильнее от самой груди, что тревожно вздымалась, почти натягивая свободную рубаху.
Рарог снова оглядел её неспешно, и уголок рта его едва заметно пополз вверх.
– Именно поэтому, – он поднял руку и коротко, так, будто бы и не было ничего, провёл большим пальцем по губам Грозы сверху вниз.
Она с трудом заставила себя снова дышать и не показать того, что внутри всё так и ёкнуло от мимолётного прикосновения.
– Ты не ответил.
– Откуда у меня струги? – Рарог встал, явно собираясь закончить разговор. Гроза кивнула, и он добавил неохотно: – Я убил их предыдущего хозяина. Этот ответ укладывается в твои думы насчёт меня?
Обжёг пытливым взглядом и пошёл прочь.
Гроза так медленно, будто затекла шея, вновь повернулась к огню. Наверное, чего-то подобного стоило ждать от Рарога. Порой такие люди, что кажется, только и делают, что зубоскалят и насмешничают, в душе несут большой груз. Отчего-то хотелось верить, что он сказал это нарочно, чтобы ввести Грозу в смятение. Но – странно – она не стала бояться больше всей этой ватаги вокруг неё, зная, что ничего с ней не случится. Коли могло бы – случилось бы в первую же ночёвку. А пока никто Грозу не обижал. Стоило только кому из мужей взгляд косой в её сторону бросить или слово скабрезное, Рарог тому спуску не давал. И странно было это видеть, как он и впрямь пытается от грубостей её оградить, от вполне понятных желаний мужчин, которые, верно, уже не первую седмицу плавают по разным рекам, собирая воедино свою разбежавшуюся на зиму ватагу. И новое знание о нём, прибавившись к тем скупым, что уже были, никак не хотело укладываться в голове.
Как и было на двух предыдущих ночёвках, нынче Грозе выделили отдельный шатёр.
– Ну чисто княгиня у нас в ватаге завелась, – по своему обыкновению проворчал Другош. – И на руках носят, и шатёр отельный. А, Рарог?
– Чего тебе? – огрызнулся тот. Показалось, что после разговора с Грозой он уж больно посмурнел.
– Ты, вроде, не женился ещё, а как будто и муж теперь, – хохотнул ватажник. – Может, всё ж таскаешься к ней, пока мы спим?
Он сделал похабный жест руками. Гроза сглотнула горячий комок гнева, и хотела бы заступиться сама за себя, да благоразумие всё ж взяло верх. Ну, и опаска тоже – чего скрывать. Вот так набросится на него – а он и подкараулит где после, а там уж даже Рарог ничего не успеет сделать. И не исправит уж точно.
– Захлопни рот, Другош, – окликнул кто-то его от другого костра. – Коль завидно тебе…
– Да нет, пусть говорит, – недобро усмехнулся Рарог, глядя на соратника. – Или ты уж всё сказал? Даже если бы и была моя девица, то дело это не твоё. И не тебе его касаться. А будешь тут языком трепать почём зря, я ведь и лишу тебя его быстро да на наживку рыбам пущу. О тебе вздыхать некому. И мстить мне, кажется, тоже.
– По пути Тихобоя пойти хочешь? Запугивать взялся? – всё ж немного утихомирившись, ответил ватажник. – Кажется, его это до добра не довело. Девица того не стоит. Ты не князь здесь, Рарог. Иначе мы не прятались бы, не скрывались от княжеской дружины. И ты не раздумывал бы над тем, чтобы на службу к Владивою пойти вместо того, чтобы варягов пощипать.
– Без вашего слова я ничего решать не стану, – спокойно ответил Рарог, выплёскивая последние капли похлёбки из миски в огонь, словно малую требу Сварожичу. – Коль не по душе вам такая жизнь, чтобы в остроги спокойно заходить и не плутать узкими протоками. Не таскать лодьи на плечах по лесу от одной годной реки до другой – то так поступим, как мы раньше договорились.
Не взглянул он на Грозу, когда она с удивлением перевела взгляд на него обратно. Но его поза на миг стала чуть напряжённей, словно он всё ждал, что она делать будет. А она и не знала вовсе, как теперь к возможной дружбе князя и находников относиться. Так, значит. Владивой и тут успел всё решить, врага на свою сторону перетянуть. Если ещё и не совсем, то заставил его задуматься о том, что служба князю будет гораздо безопаснее татьей доли и для совести – если такая есть – легче. И снова пронеслось словно лезвием по сердцу воспоминание о князе. И подумать страшно было, какой гнев его обуял, когда обнаружилось, что Гроза сбежала. И наверняка погоню снарядил – не за ней, так за Беляной уж точно. Как бы не налететь случайно – дороги-то у них с княжной разные получились, да бежали в одну сторону.
Как закончилась отравленная короткой склокой вечеря, так все начали по шатрам разбредаться, переговариваясь, обсуждая, куда дальше путь ляжет и как там поживают соратники, которые ещё не присоединились к ватаге. Как оказалось, собирались они все этим летом не по здешним водам мотаться и пуганых купцов ловить, а на север. По самому Северному морю, к свейским берегам. Затея это была опасная, но и сулила большую добычу. Да только если старшой решит с Владивоем дружбу всё ж завести, то чаяниям их не суждено сбыться.
И странно было слушать их толки: озадаченные, полные сомнения. Как будто тайный соглядатай Гроза, и теперь решить ей придётся, говорить о том, что узнала, отцу или сохранить всё в тайне. Но тогда получится, что она тех свеев, что вовсе не были врагами Владивою и всему княжеству, под удар разрастающейся ватаги Рарога подставит. Чувство неприятное и прогорклое, словно душу и мысли разъедает изнутри.
Одно хорошо: пока что Другош перестал Грозу задирать. То ли язык ему был всё же дорог, то ли наскучило – без толку-то.
Гроза спокойно устроилась в своём шатре под плотным шерстяным покрывалом, которое ей сам Рарог выдал – то самое, сложным узором вытканное. Слегка колючее, как и представлялось, но тёплое и лёгкое такое, словно под ворохом лебяжьего пуха лежишь. Сон пришёл скоро: день был трудным и отчего-то волнительным. Дозорные мужи ещё переговаривались тихо, сидя у огня, но голоса их помалу тонули в наступающей дремоте.
Поначалу было темно в глубине сна, а после вдруг рассеялся мрак – и почудилось, что Гроза по лесу идёт, осторожно ступая босыми ногами по устланной хвоей и мелкими веточками земле. Приятно кололо ступни, холодило вечерней росой. Шуршала трава, щекотно касаясь лодыжек. Гроза трогала стволы сосен, бугристые, шершавые, но необъяснимо тёплые: то ли светило так нагрело за день, то ли кожа стала прохладнее, а потому любое тепло чувствовала острее.
Она не торопилась, глубоко вдыхая воздух, ещё не уронивший наземь тяжесть прошедшего дня, но уже пронизанный тонкими иглами ночной свежести. Ухнул где-то в самой чащобе филин. Поблизости, верно, проскочил заяц: короткий шорох пронёсся в стороне и замер, когда Гроза обернулась.
Рядом, всего лишь за тонкой стеной молодой черёмухи, что подобралась к самому краю берега, тихо позвякивала водами, словно шумящими подвесками на груди, река. Гроза не приближалась к ней совсем, но чувствовала кожей связь с ней, как будто была с ней одной крови: холодной, прозрачной. Та текла малыми ручейками по телу и трогала, точно тонкие стебли осоки – каждую мышцу, заставляя мелко содрогаться от искристой зяби.
Гроза не знала, куда шла. Но чем дальше уходила, тем яснее ощущала желание окунуться в маняще студёную реку. Но тут невидимая тропка как будто под откос покатилась. Всё ниже и ниже уходил склон, всё гуще поднималась трава в туманной, чуть сырой низине. Земля стала мягче, под ступнями захлюпало сначала, а после вдруг как будто осыпь каменная расстелилась, больно кусая подошвы ног. Гроза огляделась, взмахнула руками, словно хотела туман в стороны раскидать – и удивительно, но белёсая кудель и правда разошлась. И показалось перед взором святилище Велеса, небольшое, но вмещающее всё необходимое: и требный стол, и кострища. Полукругом огороженное невысоким частоколом. Венчали шапку идола с широким околышем морда медведя и рога. Спускалась борода его едва не до пояса, и посох сучковатый в руках чура твёрдо упирался в саму землю. Исчерчен он был знаками глубокими, чёткими даже в почти полной темноте. Белели черепа быков вокруг него, зыркая безразлично на гостью, что случайно забрела сюда. Гроза поклонилась и прошептала приветствие богу, чтобы принял в своём святилище и позволил пройти по нему. Подошла неспешно, чуя, как тугой волной захлёстывает её силой этого места. А после укрывает со всех сторон, как в плотный мешок холщёвый. Ни звуков кругом не стало, ни запахов леса. Потянуло дымом как будто только потухшего костра, а в ушах загудело что-то – отдалённо, угрожающе.
– Спасу тебя, коли захочешь, – шелестом из-под земли самой поднялся голос. – Дочь бури, дочь воды. Желанная, да непокорная.
– Отчего же? – Гроза усмехнулась только, не произнеся ни одного слова, но зная. что её слышат. – Разве непокорная? Сама пойду туда, куда мать позовёт.
– Потому и непокорная. Потому что не ты ей нужна.
– Больше никого отдать не могу, – даже думать с каждым мигом становилось всё труднее. Такая сильная чужая воля сейчас давила на плечи – словно ладони богатыря. – Я всё решила, Князь волхвов.
И качнулся как будто чур навстречу. Навис резко наз самой головой, и рога на шапке его, показалось, небо проткнули.
– Не всё ещё решено. Поможешь мне, и я тебе помогу.
Гроза едва к земле не присела: до того страшно вдруг стало и тяжко. Казалось, кости сейчас захрустят от тисков мыслей и ощущений, что метались по телу, собираясь в чувство широкое и тугое – наполненности неведомо чем: то ли воздухом здешним туманным и сырым, то ли взором Велеса, что ясно виделся сейчас даже в вырезанных на столпе глазах чура.
Она повернулась и едва не бегом прочь пошла. И с каждым шагом, что впечатывала она в ласково тёплую землю, становилось чуть легче. Снова повеяло лёгким рыбным духом от воды. Донёс ветер перешёптывание молодого рогоза, только едва поднявшегося из реки у самого берега. Гроза вышла на прогалину, плавно спускающую край свой травянистый в самую воду. Остановилась, обхватив себя за плечи, кусая губы, которые так и норовили сами собой зашевелиться, произнося обращение к Велесу, что ещё не отгорело в груди.
По коже словно зуд прошёлся, заставляя ёжиться и едва не чесаться от того, какой раздражающе грубой вдруг стала льняная белая исподка – вся в узорах обережных по вороту, рукавам и подолу. Они будто жгли угольками, стискивали горячими обручами – всё сильнее, острее. Нарастал со спины гомон неразборчивый. То ли людской, то ли звериный – сотканный из десятков разноголосых рыков. Будто сами слуги Велеса следом за Грозой сюда пришли, не желая уже отпускать. Она схватилась за край подола рубахи и быстро стянула её с себя. Отбросила ткань в сторону, едва взглянув, как она плавно опускается на траву. Пара размашистых шагов – и река приняла в суровые объятия. Неласковые, но надёжные – вовек не отпустит. Гроза вдохнула глубже и окунулась с головой, не пытаясь даже ничего разглядеть вокруг. Да и как, если ночь уже сомкнулась на небоскате поминальным тёмно-синим тканьём? Только белое дрожащее пятнышко луны застыло над головой – и вода, пронизанная кровавыми нитями разметавшихся вокруг Грозы волос.
Но тут что-то крепкое и горячее обхватило её кольцом. Слишком обжигающим через холод реки. Потащило, закрутило – и выдернуло наверх. Тут же ветер остудил виски до стука зубов. Гроза выскользнуть попыталась, да хватка стала только сильней.
– Пусти! – крикнула, распугивая ночных птиц во всей округе. С плеском ударила ногами воду.
– С ума сошла, Лисица? – хриплый отрывистый голос дрожью стёк по спине. – Чего вдруг топиться пошла?
Она перестала вырываться. Замерла, вцепившись пальцами в крепкие предплечья – да так и вышла на берег. Едва отталкиваясь ногами, будто они вдруг перестали ей принадлежать.
– Мужиков потешить решила? – жарко и сердито шепнули ей в висок.
Она и голову повернуть не могла, впав в оцепенение такое, что даже кожа собственная не чувствуется. А вот чужая – так сильно, обжигающе близко. Гроза кулём свалилась на чьи-то колени, впилась пальцами во влажные блестящие в свете луны плечи и наконец посмотрела в лицо того, кто её из воды вытащил.
Рарог. Он смотрел озабоченно. Испуганно даже. Но улыбался ободряюще и торопливо разворачивал рубаху Грозы, ища ворот. Она только послушно руки в рукава просунула, когда находник натянул на неё восхитительно сухую и тёплую ткань, растёр плечи, так и продолжая удерживать на своих коленях.
– Ты глупая совсем, Гроза? – выдохнул чуть облегчённо, когда заметил, видно, хоть какую-то осмысленность на её лице. Напополам со страшным смущением.
Ведь сидит к нему так близко – и перед лицом прямо его лоснящаяся могучая шея. Намокшая борода с мелкими капельками в ней, губы чуть бледные от прохлады. И крутые изгибы плеч.
– Я не знаю, как так вышло, – пробормотала Гроза. – Я думала, сплю…
– Ага, – он покачал головой. – И дозорные теперь замечательно спать будут и видеть тебя во снах. Смысла известного…
Он сжал губы плотнее, будто даже сама мысль об этом его разозлила. А Гроза только ахнула тихо, прикрыв ладонью рот. Неужто нагой её видели? И как теперь им на глаза показаться? Стыдоба-то какая!
– Так что же, они?..
– Нет, я прогнал их ещё до того, как ты резво рубаху скинула и плескаться пошла под луной, – голос находника и вовсе затвердел, что камень, вросший в землю. – А они поглядеть были непрочь.
Гроза повела плечами – и по телу вдруг растеклась неуёмная дрожь. Отчего-то мысль о том, что Рарог-то её как раз во всей красе посмотреть успел, оказалась не столь обидной. Но от стыда жарко не становилось – только озноб сильнее бил. Находник подхватил с земли и свою рубаху, надел на Грозу поверх её исподки.
– Замёрзла так сильно? – забормотал он слегка растерянно. – Вот же ты, Лиса, учудила. И что же с тобой не так?
Но ждать ответа не стал. Не спросив разрешения, встал вместе с Грозой, будто она дитём была маленьким, лёгким, и понёс её обратно к стану. Она и хотела возразить, вывернуться и сама пойти, да в колыбели его рук было так хорошо, что и мизинцем не шевельнёшь – такая нега накрывает.
Лишь встряхнуло снова, только как Рарог занёс Грозу в свой шатёр.
– Ты не перепутал ничего? – возмутилась она.
– Нет, – просто ответил старшой. – Со мной сегодня будешь. Под присмотром.
И усадил на широкое, устроенное для него ложе. Пока Гроза волосы отжимала и пальцами кое-как раздирала на пряди, Рарог в другом углу за её спиной порты в реке намоченные, переменил и вернулся. Не слушая больше никаких возражений, укутал её сшитым из шкур одеялом, словно запеленал, чтобы точно никуда не делась. А сам рядом устроился, накрывшись шерстяным плащом. Гроза таращилась на него во все глаза, всё ещё недоумевая: что, и правда здесь её оставит на всю ночь?
– Спи, Лисица, – прикрывая веки, пробормотал Рарог. – Обещаю, что трогать не буду.
– Прямо полегчало, – огрызнулась она на всякий случай. А после добавила, помолчав: – Спасибо.
Но он, кажется, уже не слышал. Его громкое сопение растеклось по шатру. Лицо расслабилось, волосы влажные, растрёпанные упали на лоб и глаза. Вот ведь уснул, как будто под чарами. Но Гроза скоро тоже незаметно задремала, устав разглядывать лицо находника сквозь мрак, что надвигался сильнее вместе с тем, как гас небольшой очаг в земле.
А утром проснулась от чувства, что что-то тяжёлое лежит на талии. Оказалось – рука Рарога. И очутились они чудом немыслимым под одной шкурой, тесно прижатые друг к другу. Бёдра Грозы упирались в низ живота ватажника – и отчётливо чувствовали твёрдость его напряжённой плоти сквозь три слоя ткани. Из горла невольно вырвался тихий всхлип, а по спине пронеслось покалывание тёплое, осыпающее искрами необъяснимо острого чувства. Как будто разрасталось что-то внутри, наполняя горло горячей крупой, а всё, что ниже пояса – тяжестью расплавленного текучего свинца. Гроза шевельнулась неловко, выворачиваясь из объятий Рарога. Он не пустил, ткнулся лицом ей в шею и протяжно втянул носом воздух.
– Рекой пахнешь, – прошептал.
Его ладонь легонько скользнула на бедро, цепляя подол. И ещё раз – движением уверенным, но плавным – вверх. Прошлась шершавая кожа по оголённой коленке. Рарог выдохнул медленно, опаляя шею дыханием, и притиснул Грозу к себе ещё ближе, одновременно качнув бедрами, впечатывая в неё твёрдое подтверждение своего желания.
– С ума спятил?! – Гроза перекатилась от него дальше.
– Это всего лишь утро, Лиса, – Рарог хитро сверкнул шалыми то ли после сна, то ли от её близости глазами. – У мужей так бывает.
Гроза фыркнула тихо и поспешила покинуть нагретый их дыханием и жаром тел шатёр. Но не успела даже до полога дойти, как крепкие пальцы схватили её за локоть.
– Нет уж, ты постой, Гроза, – Рарог рванул её обратно и мигом усадил обратно на ложе, ещё не остывшее после сна. – Рассказывай давай, что такое ночью было? С чего ты вдруг в лес понеслась, не отзывалась, как окликали тебя. Ничего не видела кругом, не слышала. Ты не русалка часом?
Она улыбнулась невольно: до того было у него сейчас лицо непривычное. Как будто и правда тревожился. Только непонятно: за невольную спутницу или за людей своих, которые могли под неведомые чары попасть. И чем дольше смотрел на неё Рарог, тем сильнее менялся его взгляд: от рассерженного до задумчивого, словно одни мысли в его голове помалу вытесняли другие.
– Не русалка, – только и ответила Гроза. – А об остальном тебе тревожиться не надо.
– Сама справишься, – добавил он, громко хмыкнув.
– Справлюсь, – он невольно подбородок вскинула, хоть заколотило её мелко от воспоминаний о минувшей ночи.
Разве ж можно такое преодолеть, когда и понять не можешь, в какой миг собою владеть перестала?
– Знаешь, а я верю, – с открытой издёвкой в голосе согласился вдруг старшой. – Стало быть, в другой раз, как ты снова из шатра невидяще кинешься, за тобой не ходить? И не ждать тебя, коли задержишься?
– Твоё дело какое? Меня до Белого Дола довезти. И плату свою получить. Остальная моя жизнь тебя не касается! – Гроза снова встать попыталась, да Рарог запястье пальцами своими словно обручьем сковал.
– Ты маленькая такая, Гроза, – неожиданно низко и хрипло проговорил он. – Тебя и муравей затопчет. Как я могу…
Других его слов она не услышала уже. Словно вспышкой Перуновых стрел её ослепило – и голову повело неумолимо по кругу. Словно водоворотом закрутило, выбросило на тот же берег, где она давеча купаться вздумала. Только теперь стояла она едва у самого края воды, всё так же наблюдая, как та подкатывает к её ступням, а коснуться не решается. И мокрый песок просачивается между пальцами, холодя кожу, и ветерок неспешный гуляет по спине и путается в волосах, словно лента – в косе невесты.
Она заврожённо смотрела, как красные волокна крови расползаются в воде, растворяются в ней, окрашивая точно корнем марены. Взгляд скользнул дальше – и всё нутро содрогнулось, словно кости вдруг стали мягкими и перестали держать. Подкосились колени – и Гроза свалилась едва не ничком, еле успев упереться руками в землю. И вода тут же расступилась вокруг неё, забирая с собой чужую кровь, будто возвращая тому, из кого та излилась. Рарог лежал на мелком месте лицом вниз, вытянув руки перед собой – и пальцы его глубоко впивались в податливый песок, словно в последнем усилии он хотел уцепиться хоть за что-то. Из его рассечённой шеи струился алый ручеёк, помалу истончаясь, уже не подгоняемый остановившимся сердцем. Рубаха его в бурых разводах и комьях тины облепляла сильную спину и широкие плечи – и Гроза осторожно положила ладонь между его лопаток, не понимая ещё, не желая осознавать, что он мёртв.
– Изми-ир… – пролилось тягучим киселём из горла пронизанное болью и горечью имя.
Река плеснула вдруг нежданной волной, снова смывая с песка не успевшую впитаться, багровую, ещё не остывшую густоту его жизни и силы. Гроза опустилась медленно на Рарога, чувствуя губами его влажные волосы. Закрыла глаза…
А когда открыла вновь, перед ней уже вновь был живой старшой. Он будто и не заметил ничего, не понял. Его губы ещё шевелились, произнося последние слова. А после он нахмурился, шаря взглядом по лицу Грозы.
– Не трогай меня, Рарог, – выдохнула она, едва ворочая языком. – Держись подальше. Не думай, не смотри… иначе не остаться тебе живым. Так и сгинешь в той воде, которая тебя сейчас, как родного ребёнка, носит.
И понять не могла, чьим голосом говорит: точно не своим. Словно воля чужая на миг поселилась в её голове, излилась на её уста. И грудь распирало от того, что как будто два дыхания в ней, борются, мечутся, путаясь между собой. И потому так говорить тяжело.
– Кто ты, Гроза? – кажется, ничуть не испугался ватажник, продолжая её за руку держать.
– Забудь, – она покачала головой, выдёргивая ладонь из крепкой, но бережной хватки его тёплых пальцев. – Как только на берег сойду в Белом Доле, забудь.
Она встала и вышла из шатра. Не появилась из него к утренне, которую один приготовил Калуга. Парень дозваться её пытался, но она не откликнулась. Тот поворчал ещё немного, стоя за пологом, взывая к её разуму, пока его Рарог не прогнал. А после все выдвинулись в путь. И ватажники смотрели на Грозу без насмешки, хоть наверняка её ночные прогулки уже достигли ушей каждого.
Так прошёл ещё один день в пути с тихой и настороженной ночёвкой на таком глухом берегу, куда не всякий охотник заберётся да не всякая русалка выйдет. Рарог словно бы внял словам Грозы, близко не подходил и заговаривал с ней мало: только по тем поводам, которых не избежать. И наконец сказал Калуга, что на другое утро должен уж появиться и Белый Дол.
Не обманул парень: не прошло много времени после того, как поутру струги отошли от берега, не успело Дажьбожье око подняться над растрёпанными верхушками елей, что тянулись тёмно-зелёным частоколом вдоль берега, укутанные понизу густыми зарослями ольхи, так и впрямь показался знакомый обрывистый берег вдалеке, нависающий, словно подбородок великанской головы, над сияющим в тёплом рассветном золоте руслом. Ещё пара мгновений – и выросли над ним бурые стены Белого Дола. Стоял он аккурат на широком высоком яру – с воды просто так не подберёшься.
Зашлось в груди от волнения, и даже кончики пальцев похолодели – от мысли, что вот-вот – и Гроза встретит отца, которого не видела, посчитай, с самого студеня. Как бывал он в Волоцке на Коляду – а там вернулся в тот острог, что ему поручили. Да и то не одному: был в той крепости десятник один, Житмир, которого Владивой к нему приставил: чтобы приглядывал. Не доверял он больше своему ближнику так, как раньше, хоть и пытался при Грозе о том не говорить, зная, что она осерчает сильно. Словно Ратша немощным совсем стал, что сам с дружиной небольшой не управится.
Подходить близко к острогу не стали: Рарог приказал пристать к пологому бережку в надёжном укрытии леса – даже с высоких стен не разглядишь, что кто-то там скрывается. Удавалось и до того проходить мимо других острогов незаметно, а потому ватажникам не о чем было беспокоиться.
– Жаль, что уходишь, – вздохнул Калуга, как начала Гроза свои вещи из-под скамьи выуживать, ожидая, как зашуршит струг дном по песку.
– Да она тебя хоть стряпать научила лучше, – отозвался кто-то из мужиков. – Всё впрок.
Остальные хохотнули негромко, словно опасались всё ж, что чистый воздух разнесёт их голоса далеко – и кто-то лишний услышит. То ли люди, то ли духи лесные – и то, и другое им вряд ли нравилось.
– А то, может, оставайся с нами, Гроза? – сверкнул зубами другой ватажник – она не все имена успела запомнить. – Мы не обидим.
Гроза улыбнулась, но тут же посмурнела вновь, как встретилась взглядом с Рарогом. Он всё сидел у кормила и смотрел на неё чуть исподлобья, словно мысли какие тяжкие в голове ворочал. А больше всего о том, что она ему тогда в шатре сказала. Нынче было тепло, потому многие мужи сидели в одних только рубахах, а он ещё и рукава закатал до локтей – и она видела теперь ясно рисунок на его коже с внутренней стороны предплечья, но издалека толком рассмотреть не могла. Казалось только, что запрятан среди мудрёных линий знак Велеса.
Как ударился, чуть качнувшись, струг о мягкую мель, а рядом с ним три других, Рарог резко встал и, перешагивая через скамьи, добрался до увенчанного медвежьей головой носа. Гроза и вздрогнула даже, как его пальцы вдруг ухватили её под локоть. Обернулась, заглядывая в его лицо.
– Чурила, Калуга, – с нами пойдёте, – велел громко. – Проводим девицу хотя бы до веси.
Другие мужи заворчали, но не слишком рьяно: наверное, и понимали, что одной Грозе будет боязно идти через опасно сумрачный ельник. Недобрым казалось это место, гранью между Явью и Навью. Отражались бородатые ели в спокойной нынче глади реки – и казалось, мир весь опрокидывался в неё. Только ноги намочишь – и утянет за собой.
А с Рарогом рядом, несмотря ни на что, и впрямь было спокойнее: помнила Гроза о требах, что приносил он Велесу – не иначе своему покровителю. Значит, и не обидит никто подле него. И ощущение это необъяснимое, казалось бы – защищённости – рядом с ним становилось всё крепче. Вопреки тому, что она гнала его второго дня от себя. И сама не хотела приближаться лишний раз.
Рарог не забыл прихватить с собой и лук, и кистень привесить к поясу. Спрыгнул на сырой берег и Грозу в руки поймал, крепко схватив за талию. Ещё мгновение она висела в тисках его широких ладоней, пытаясь достать носками черевик землю, и смотрела в его глаза, словно в колодец, отражающий острые верхушки елей вокруг.
– А коли не отпущу тебя, Гроза? – шепнул он, не обращая внимания на тихое бурчание ватажников, которые толкались позади, ожидая, когда их пустят тоже спуститься. – И плевать на глупости, что ты мне говорила. Лисица хитрая. Кусачая.
– Так и будешь всю жизнь держать? – она упёрлась ладонями в его плечи.
– Так и буду, – он улыбнулся.
– Не удержишь.
Потому что невозможно удержать в руках воду: всё равно просочится сквозь пальцы – капля за каплей. Пусть уйдёт на это не одна зима, а всё равно не избежать того, что Богами уготовано. Что кровью самой в тело влито – замешанной на речной прохладе, на силе её и неумолимом стремлении двигаться, бежать дальше и дальше, не задерживаясь ни у одного берега. И останется у того, кто воду пленить пожелает, только сердце высушенное в груди, словно пустая ореховая скорлупа.
Гроза извернулась и наконец встала на ноги. Пошла вперёд, не оборачиваясь, теребя ленту на перекинутой через плечо косе. А сердце так и вздрагивало в груди, словно загнанное. Чувствовала она спиной взгляд Рарога. Да и всех его ватажников, что смотрели им вослед со стругов.
Продрались скоро через густой подлесок, который, чем дальше в чащу, тем становился всё более чахлым, задавленный могучими разлапистыми елями. А под ними – только трава низкая и ковёр из палой хвои, по которому так удобно идти. Пахло влагой только едва-едва растаявшего в тени снега, где он может и до середины травеня лежать оплывшими, плоскими, словно блины, кучками. Тянуло прелью хвойной и рекой – в спину.
Шуршали тихо шаги, и ровное дыхание мужчин наполняло безветренную тишину леса. Кажется, и спокойно вокруг, а оказаться одной здесь вовсе не хотелось, случись такая оказия, откажись всё же Рарог проводить до веси. Но идти не пришлось слишком долго: всего-то чуть больше версты через полосу леса – а там показалась вдалеке пересекающая ещё почти голый луг дорога, а дальше, на другом её конце – приземистые избы, чёрными камешками рассыпанные почти до самых стен острога.
– Может, дальше Гроза и сама дойдёт? – буркнул Чурила. – Нужно ли нам сейчас близко к острогу соваться?
– Ничего с тобой не будет, – одёрнул его Рарог. – Ноги разомнёшь.
Казалось на ровном безлесном месте, что весь совсем близко, а не так получилось на самом-то деле. Идти пришлось ещё много. И Гроза сама уж хотела мужчин отправить назад: всё тяжелее становились их взгляды, но вмешиваться в их дела не стала. Рарог решил – другие подчинились. Так было верно.
Но вот уж дорога выпрямилась, побежала дальше, вливаясь в узкую улицу Белодоли.
– Тут уж я и сама дойду, – Гроза повернулась к Рарогу, решительно остановившись ещё за околицей веси. – Спасибо, что позволил на свой струг взойти. И что проводил – спасибо.
Находник обхватил пальцами ремень налучи, глядя на неё сверху вниз.
– Как пожелаешь, Лиса.
– Я заплатить обещалась. Сколько нужно, скажи. Хочешь, весь кошель отдам, – она потянулась уже было к мешочку из кожи, что висел на поясе.
