Елена Счастная
Дочь реки

В хоромине княжеской оказалась ещё и Драгица. И по глазам её красным, припухшим, явственно можно было понять, что она только что плакала. И до сих пор из горла её доносилось тихое поскуливание, словно она всё пыталась оправдаться перед Владивоем, а никак не могла.

– Иди, – бросил ей князь, и она медленно пошла к двери, едва подняв взгляд на Грозу, что топталась у порога.

Темновато было внутри, как будто Владивой не хотел слишком яркого света, воздуха свежего со двора: волоки закрыты. И оттого в хоромине его ворочался вяло пряный запах лучин, дерева и сбитня, что в кувшине на столе стоял. И особый запах Владивоя – тоже. Его кожи, разогретой гневом, его одежды из дорогого тонкого льна или цатры. Бывало, ходила сюда Гроза, не решаясь воспротивиться велению князя, а после лежала ещё долго на его лавке, разглаживая ладонью смятую простынь и вдыхая запах трав, что ещё остался на тканине после стирки умелыми руками челядинок, которые для владыки старались сильно. А по телу гуляло стыдное блаженство, прокатывалось по мышцам, оседая искрами между ног, где ещё трепыхался комок пережитого наслаждения. Владивой не отпускал Грозы в такие дни, когда ему хотелось её рядом, пока не убеждался, что довёл до пика – и оттого сам как будто получал своё, хоть Гроза даже боялась к нему притронуться слишком бесстыдно. Только гладила крепкие плечи, будто тугими корнями обвитые. И шею горячую в тонкой влаге испарины. Проходилась кончиками пальцев по спине, напряжённой, сильной. А он ласкал её безоглядно, и что после делал с набухшим в штанах вожделением – о том только догадываться оставалось.

И теперь Гроза чувствовала в душноватой хоромине такое же напряжение. Как зарница, вспыхивающее на краю разума предупреждением: быть буре. Да только вот какой?

– Как ты не углядела за ней, Гроза? – сразу обрушил князь на неё упрёк.

Нечасто доводилось таким его голос слышать. Чтобы тяжелее камня бил и в то же время льдом окутывал с ног до головы.

– Я не заметила, как Беляна пропала, – спокойно ответила она. – Челядинок нынче с нами много пошло. И шумно было. Казалось, все рядом. А там… Может, времени много минуло. Мы всё обошли кругом.

Князь подошёл медленно. Остановился напротив, заложив руки за спину. Гроза невольно оглядела его крепкую шею в распахнутом вышитом вороте рубахи, его подбородок широкий и остановилась на плотно сжатых губах.

– Я не хочу тебя винить, Гроза. Да ты и не виновата, – Владивой, видно, пытался сдержать ещё не утихшую ярость, которой довёл наставницу княжны до слёз, но не мог. – Но мне казалось, что силы твои помогут… Особенно у реки. Духи подскажут, где искать.

– Я не говорю с духами, – она вперилась в его глаза – и словно в прорубь с острыми краями нырнула, ободравшись едва не до мяса самого.

Закровоточило, засаднило до костей, пронеслась дрожь по спине – до мелкого стука зубов. Словно сквозняк лизнул мокрую кожу. Владивой умел – то жаром опалить, то льдом обдать так, что сердце замирает.

– Разве ты не дочь вилы? – вновь вскипел и плеснул он через край.

Вдохнул рвано и выдохнул медленно, гася злой огонь в груди.

– Может, я и дочь вилы, да не дочь охотничьей собаки, – Гроза отступила, невольно стараясь отгородиться от ярости отца, у которого пропало дитя. Потому что она в том и впрямь не виновата.

Сделала пару шагов прочь, словно от липкого пола ноги отрывая. Князь сейчас не в себе. Вон как глаза сверкают, точно клинки. Того и гляди на куски порежет вот так, взглядом одним. Но и страх в них стоял: что Беляну так и не сыщут. Что бы ни говорили о том, что с дочерью своей он сурово обошёлся, отдав в невесты тому, кого она один раз в жизни видела, а всё равно тревога страшная сейчас разрывала его сердце. Любил он её и баловал часто, особенно когда мать родная от своих детей отдалилась, как будто чужими ей все вокруг стали.

Гроза остановилась, кусая губу, а после обратно подошла. Осторожно коснулась ладонью плеча князя, слегка сжимая пальцами. И не хотелось больше ничего говорить. А, кажется, надо было что-то?

– Она найдётся. Обязательно. Уж духов недобрых, которых мог бы леший наслать, я бы почуяла… Раз уж дочь вилы.

– Прости, – выдохнул Владивой. – Я не хотел говорить об этом.

– Но сказал.

– Прости, – повторил князь.

Поймал её руку и себе на шею закинул. Притянул ближе, обнял крепко, не сводя взгляда с лица Грозы. Она назад качнулась, как захотел её поцеловать. Князь удержал. Придавил бёдрами к столу тяжёлому и всё ж поймал её губы своими. Она отвернулась.

– Не нужно. Оставь меня, князь. Не мучай.

Оттолкнула его и выскользнула из рук.

– Разве ж мучаю? – он улыбнулся плутовато. – Кажется, всегда наоборот.

Поддел умело, заставив задохнуться в волне злости на себя саму. И сразу слова Сении вспомнились: дурит он тебе голову. Дурит… а как иначе? Или всё же нет? Разве можно так притворяться?

– Не принесёт это всё добра ни тебе, ни мне, Владивой, – ровно произнесла Гроза. – Любовницей своей хочешь меня сделать? Так участь такая мне не нужна.

– Хотел бы сделать, сделал бы давно, – вновь начал яриться князь.

И отпустил уже, кажется, а снова дорогу преградил. Схватил за плечи, останавливая, встряхнул, сжимая сухие, белые от гнева губы.

– Так зачем? – пришлось голову запрокинуть, чтобы смотреть в его глаза.

Долго она этот вопрос в голове крутила, да всё задать не могла. Потому что ответ боялась услышать. Тот, что бросит их на дорогу, с которой не свернуть. Которая приведёт Владивоя к гибели. Долго князь держался. Долго стороной Грозу обходил, да как вернулся зимой в детинец после сбора дани и полюдья, так словно сорвалось в нём что-то – и уже не мог он сдержать своего стремления к ней.

– Нужна ты мне, Гроза, – низко проговорил князь. – Больше воздуха нужна. По-другому и сказать не могу. Объяснить не могу… И забыть тоже.

Он толкнул её назад, едва не раздирая завязку на вороте. Держа за шею, вдавился в губы вновь. Стянул рубаху с плеча – и прошёлся по нему горячим ртом. Сминая пальцами бёдра через понёву и рубаху. До боли: чтобы следы оставить. Как метку свою: чтобы помнила каждый день. Пусть и так в мыслях он постоянно, как ни гони – хоть голову под топор. Прижался твёрдой плотью, что явственно ощущалась сквозь порты. Страшно стало. От того, что захлёстывало с головой Грозу то безумие, что было в каждом его движении, в каждом касании губ, в рывках нетерпеливых, которыми он притискивал её к своему телу.

– Хватит! – Гроза со всей силы толкнула его. Словно птица крыльями ударила – и не почувствовал, верно, ничего.

Толкнула Владивоя снова и вдруг нож для трав, что на поясе висел, выхватила. Сама не поняла, как. Не поняла, зачем и что дальше делать будет. Короткий взмах – как отец наставлял – блеск стали, не слишком хорошей, да острой: сам кузнец Полян, давний друг воеводы, точил. Тонкие травяные стебли одним движением срезает и ветки сухие рубит легко, коли надо. Гроза прижала нож к шее князя, взяв лезвием назад – и он замер, глядя на неё прямо, не отстраняясь далеко и руки тяжёлой с талии не убирая. Гроза сжимала дрожащие губы, на которых чувствовала вкус Владивоя, лёгкие отпечатки его зубов. И боялась, что маленькая рукоять выскользнет из влажной ладони.

– Режь, – хрипло уронил Владивой. – Ну?

– Рехнулся… – выдохнула Гроза.

– Давно уж.

Она надавила лезвием чуть сильнее, прямо под ухом – и выступила кровь. Да князь не шевельнулся даже, не попытался остановить и оружие отобрать – хоть и мог. Гроза руку, затёкшую от напряжения, уронила и торопливо бочком протиснулась мимо. А Владивой отступил, низко опустив голову, чтобы не смотреть. Будто сам в себе побороть хотел то, что развернулось уже вовсю ширь, затопило безрассудством. По шее его побежала тонкая алая дорожка, впитываясь в ворот. Он смахнул её, окрашивая пальцы, слизнул коротко, усмехаясь.

Гроза запахнула рубаху на груди и быстрым шагом, едва удерживаясь, чтобы не побежать, вышла вон. Всё тело пылало, кожа хранила запах князя. А перед взором стоял сизый туман его глаз. Только по пути она вспомнила, что нож так и сжимает в руке – тогда убрала в плотный дублёный чехол. Прибежала в горницу и начала бестолково метать вещи в большой заплечный мешок. Знала теперь, что Беляна не заплутала в лесу. Не сгинула по воле духов заблудших или лешего самого. Не утопла в реке, не провалилась в овраг.

Она просто сбежала. От того напора, с которым Владивой делал в своей жизни всё: рубился ли за земли, любился ли в постели, стремился ли выдать дочь замуж за того, кто был ему в зятьях удобней. Он задавил дочь своей волей. Невольно заставил Сению лечь под другого, лишь бы только понести ребёнка – и быть в покое. И Грозу сжимал в тисках всё сильней. Ударял молотом своего желания, раскаляя её добела, вынимая из глубин тела тяжёлое, как туча перед бурей, вожделение. Чтобы выковать из неё то, что было ему нужно. Чтобы сама захотела стать его до конца – и некого винить.

Она остановилась и заставила себя успокоиться – хоть немного. Вытрясла все вещи из мешка и уложила вновь, отбросив ненужные. Дело пошло гораздо быстрее. Даже удалось и ларь с украшениями затолкать на самое дно. И кошель, в котором позвякивало не так уж много кун серебром: да на дорогу хватит.

Нынче вновь тепло стало, но Гроза укуталась посильней, и платком укрыла рыжие свои вихры – совсем тщанием. Пронеслись снаружи шаги челядинок и их встревоженные голоса: сейчас все в детинце за пропавшую княженку беспокоились. Дождалась, как всё снова стихнет, и опрометью понеслась из своей горницы – вниз по всходу и во двор. Не оглянулась. Окольными тропками – к воротам, слушая гомон дружинников в стороне и боясь наткнуться хоть на кого-то из них: не отпустят тогда. Стражники только мельком на неё посмотрели: всех сейчас больше пропажа Беляны занимала.

– На торг, – бросила она ближнему гридю, не уточняя, зачем ей сейчас туда понадобилось.

Не помня себя от страха, Гроза прошла через посад – к дальним кругам, всё больше теряясь в толпе, шуме и запахах, что обхватили со всех сторон. Погромыхивали под ногами брёвна мостовой. Хрустела ореховая шелуха. Толкались люди, на которых Гроза неосторожно налетала то одним плечом, то другим. И как-то не думалось, как она одна дальше будет. Как этот путь пройдёт без подмоги, без родичей, без подруги, которая бросить её решила вот так: ни слова не сказав. Беляна, Беляна… Но казалось, сейчас хоть волку в пасть – а всё равно лучше будет, чем в детинце остаться.

Гроза вышла к пристани и сверху окинула взглядом ещё редкие лодьи, что стояли, покачиваясь на мягких волнах реки. Отыскала взглядом струги Рарога, что уже были заполнены людьми и, верно, скоро собирались отплывать – повезло. Гроза скатилась с пригорка, едва успевая перебирать ногами, и, проскочив полосу пахнущего рыбой и тиной берега, почти ткнулась в чью-то грудь. Обдало её запахом мужским, острым, какой бывает после работы. Широкая ладонь обхватила плечо, удерживая. И завыть так захотелось остро, вдавиться лицом в рубаху эту застиранно-синюю с чуть разошедшейся вышивкой у ворота и по рукавам.

– Куда спешишь, шустрая? – тихо, ласково, словно знакомой хорошей, которую ждал давно.

Да не ждал и не узнал вовсе. Всем он друг, всем он улыбается, вольный сокол-Рарог. И Гроза едва не всхлипнула от звука этого голоса, слегка осипшего от ветра и, видно, только что розданных ватажникам громких приказов. Сама ведь шла, зная, зачем. А сейчас – испугалась вдруг. Она подняла голову. Удивлённо вскинутые брови Рарога сошлись к переносице, и улыбка сползла с губ.

– Вы, девицы, сговорились, что ли, меня донять нынче? Коль не хотите, чтобы уезжал, так скажите прямо.

Рассердился – надо же. Обжёг пламенем, катящимся, словно коло, по радужке его глаз.

– А кто вторая девица была? – тут же уцепилась за его слова Гроза. – Не княжна ли Беляна Владивоевна?

Находник помолчал маленько, решая, видно, что сказать для него будет выгодней. Верно, не донеслись ещё до пристани слухи о том, что княжна пропала рано утром. Но Рарог, похоже, всё же знал что-то.

– Положим, она ко мне приходила, – всё же рассказал он. – Просила по реке её довезти до Любшины. Заплатить обещалась много. Сколько попрошу.

– Где она? – Гроза попыталась заглянуть через его плечо на тот струг, что позади стоял. – Мне надо её увидеть.

– Так нет княжны, – развёл руками Рарог. – Домой я её отправил. Сказал, чтобы глупости оставила. Да я ещё жить хочу, чтобы у князя из-под носа дочь увозить.

– Чего-то не вернулась она домой, – прошипела Гроза, наклоняясь к нему ближе. – Может, ты прячешь её?

– А ты пойди, проверь, – огрызнулся находник. – Не в мешок же я её запихнул.

И то верно, чего она на Рарога взъелась? Вряд ли он стал бы против князя идти, дом которого только нынче утром покинул – кажется, другом, а не врагом. Хоть и не без проделок, конечно. Но стоило только посмотреть в его глубокие глаза, как понятно становилось, что скрыть он может многое – и ничего на его лице не дрогнет.

– А куда она отправилась после тебя, ты не видел? – Гроза беспокойно заозиралась. Неровен час и за ней в погоню кого-то отправят, как обнаружит Владивой, что она пропала. Как поймёт, что он сам тому причиной стал. Да может, не спохватится, пока остывать будет. Другой раз в горницу к ней не сунется.

– Княжна, конечно, сразу в детинец не побежала. Я ж ей не наперсница, чтобы она меня боялась, – Рарог хмыкнул, но тут же снова серьёзным стал, как Гроза на него строго взглянула. – Прошлась ещё вдоль пристани. Купцов о чём-то спрашивала, кто отплывать собирался. А после пропала.

– И ты не посмотрел, куда?

Гроза невольно схватила его за ворот свиты, но он отодрал её руку от себя тут же. Стиснул крепко запястье – и только обручье кожаное, толстое уберегло от будущих синяков.

– Ты, Лисица, на меня не тявкай, – наклонился близко-близко к её лицу. Пахнуло орехами калёными, пряно так, тепло. – Ты не сестрица мне. И не мать уж точно. За княжной вашей чудной я бегать не стал. Сама подумай, куда она сбежать могла. Ты ж её подружка.

И отпустил, слегка от себя оттолкнув. Повернулся уходить: ватажники уже давно его дожидались, гомонили тихо и недовольно, поглядывая в их с Грозой сторону. Она обернулась к воротам городским, что вели к пристани. Почудилось даже, что стража из-под заборол смотрит на неё уж больно пристально, хоть и лиц их не видела отсюда, а значит, и они мало что разглядеть могли. Хлопнул громко свисающий угол ветрила на струге Рарога. Тот уж почти на борт поднялся, как Гроза поспешила к сходням.

– Рарог, стой! – крикнула, боясь, что он не захочет её услышать.

Находник остановился, чуть откинув голову – ватажники захмыкали, глядя на него. И оставалось только гадать, какую гримасу он состроил для них нарочно. Обернулся, не двигаясь с места.

– Я даже спросить боюсь, что ты хочешь мне сказать, Лиса.

– А ты не бойся, – та ступила уже на доски сходен. – Куда ты путь держишь?

– Тебе всё скажи, – Рарог снова отвернулся было.

– Отвези меня в Белый Дол. Прошу.

И замолчала, не зная ещё, что сказать. Верно, нужно было обратиться к кому другому. Да хоть пешком идти или вплавь в Волань бросаться – всё ж лучше, чем рваться в ватагу находников.

– А что мне будет за то?

– Заплачу. И отец мой тебе ещё больше даст, как доберёмся. Ведь тебе иного пути нет. Всё одно мимо того острога проплывать будешь.

Гроза застыла, ожидая ответа Рарога. И время потянулось так медленно: казалось, что в детинце уже целая жизнь прошла за тот миг, что она стояла здесь, глядя в напряжённую спину старшого. Она даже вслушивалась в его дыхание, что яростно вздымало сейчас его плечи, раздвигало сильные мышцы между лопаток.

– И чего тебе в детинце не сидится никак? – вздохнул наконец Рарог. – Пряла бы да ткала себе приданое лучше, а не лезла, куда не просят.

– Так отвезёшь? – не забыла о своём вопросе Гроза.

Но он ничего не ответил. Просто поднялся на борт и прошёл через весь корабль до кормила. А Гроза, решив, что его молчание можно принять за согласие, поспешила вслед за ним. И только ступила на дно ладьи, как проворные ватажники убрали сходни. Покосились на неё, усмехаясь чему-то беззвучно.

Что ж. Теперь и правда только в воду вниз головой, если что вдруг не так повернётся.

Глава 5

Весь детинец гудел, почти неслышно, но ощутимо – от вести о том, что Беляна пропала. И гул этот неуловимый отдавался содроганием где-то в груди. Заставлял тревожнее стучать сердце – без конца. Как будто Владивой, едва отдохнув после долгого бега, вновь срывался с места и гнал себя, гнал – неведомо куда.

Чадила чуть сыроватая лучина на столе в трапезной, потрескивала, дрожало её пламя, гуляя бледными отсветами по лицу княгини, которая смотрела на Владивоя с лёгким осуждающим непониманием, медленно помешивая ложкой остатки щей в миске, хоть они и остыли давно. От этого мерного стука, от столь снисходительного взгляда просто хотелось её придушить. Или хотя бы встряхнуть хорошенько.

– Она не первый раз в тот лес ходила, Владивой, – перестав наконец возить ложкой, проговорила Ведара. Задумалась на миг, словно пытаясь осознать свои собственные слова.

И вновь подняла на Владивоя свои безмятежные, пустые глаза. Кому-то она казалась мудрой, знающей многие тайны жриц Макоши, среди которых была старшей. А вот в жизни собственной дочери смыслила не больше курицы, что бегает по двору. Роется в земле в поисках зерна – а что перед носом у неё творится, не видит.

– Не первый раз, так и что? – он склонился ближе к лицу жены, всматриваясь в её черты, сухие, бесстрастные.

И до того ему мерзко становилось, что хоть водой запивай всю эту горечь. А лучше брагой. Ведара и сама уже как идол, как чур, вырезанный в дереве. Да только до Богини ей далеко. Макошь – колодец бездонный терпения и справедливости. А Ведара всё только приблизиться к ней хочет, да разве это возможно?

– То, что не заплутала бы. Сыщется. Может, нарочно решила тебя позлить, – княгиня пожала плечами. – Ведь ей твой указ о замужестве, кажется, дюже не по нраву пришёлся.

– Беляна не глупая вовсе. Понимает, что к чему. Что нам союз с ярлом Ярдаром нужен. Тогда он русь пускать мимо острова своего к нам не будет. И ему прок, – Владивой помолчал, видя, что все его слова никакого отклика ни в душе, ни на лице жены не находят. – Да и не была никогда Беляна такой… Чтобы назло такие несуразицы удумать.

Ведара тут голову вскинула, прищурилась, впиваясь взглядом в лицо Владивоя. Словно прошибло её всё же что-то. На миг один, в который теперь и не знаешь, чего от неё ждать. Слишком редкими такие проблески стали.

– А то, что она с Грозой этой уж какой год дружбу водит? – её голос стал больше похож на шипение. – А та всегда несносной была. Едва не с отроками по двору носилась, хоть и в понёву уж влезла. Вечно в голове её всякие дерзости, слова лишнего не скажи – на всё ответ найдётся. Вот и нахваталась Беляна. Нашла, где норов, который от товарки переняла, показать.

– Не говори ерунду, Ведара, – Владивой хлопнул ладонью по столу. – Гроза…

– И тебе весь разум отравила, – закончила за него княгиня. – Не стыдно-то самому? Скоро уж борода поседеет, а ты таскаешься за подолом её, чтобы хоть что-то урвать. Или спишь уже с ней? Спишь, ну?

– Не твоё дело! – рявкнул Владивой. – В этом доме уже многие дела не твои. Ты сама себя заживо похоронила. Ни до Беляны тебе дела нет. Ни до Обеслава. Ты хоть знаешь, где он сейчас? Знаешь, сколько у него детей?

– Да ты… – Губы княгини задрожали. – Как ты…

– Так и могу. Имею право говорить тебе это, потому как и сына, и дочь последние годы сам воспитывал. Пока ты мудрость постигаешь, которая никому, кроме тебя ничего не даст, – Владивой вздохнул и сел на лавку рядом с женой. – Мне жаль. До сих пор жаль, что Заслав не выжил. Но надо отпустить. Надо было отпустить, Веда. Тогда и было бы у нас сейчас всё по-другому. И ты не спрашивала бы меня, с кем я ложе делю. Потому как знала бы, что с тобой.

– И меньшицу ты не брал бы? – княгиня горько усмехнулась, вставая.

– Может быть.

Ведара покачала головой, как будто и не поверила ничуть. Поправила убрус возле щеки, хоть и так он был обёрнут ровно – и вышла, больше ничего не спросив, не узнав, что муж дальше будет делать и где дочь искать.

Никогда в жизни Владивой так не гневался: на бестолковых баб, что не смогли уследить за Беляной, на Ведару, которой до пропажи княжны будто и дела не было: Сения, как узнала, и то больше всполошилась, испугалась даже. Владивой злился на Грозу, которая отталкивала его так рьяно в тот самый миг, когда он хотел её тепла. Хотел понимания – а в ответ получал только испуг попавшей в капкан косули. Да и сам от себя он ярился не меньше: от того, насколько большой слабостью она для него становилась. Её хотелось смять, подчинить. Овладеть ею, чтобы не смела больше сторониться, чтобы поняла наконец, что нет иного пути: всё равно рано или поздно они схлестнутся так, что не остановятся. И в то же время он хотел сохранить её нетронутой как можно дольше. Отчасти, чтобы острее чувствовать это пьяное безумие, что охватывало его рядом с ней, с дочерью воеводы своего и давнего друга. Наваждением, что не отпускало ни днём, ни ночью. Но он пока не знал, что делать дальше и как удержать Грозу рядом с собой. Рано или поздно она пойдёт замуж: такая девица просто не может остаться одна. Однажды мужики глотки друг другу порвут, чтобы в жены её взять. Стало быть, Владивой не имеет права забирать её невинность, ломать ей жизнь, потому как взамен ничего не может дать. Он, князь и покровитель всех окрестных земель – не может ничего предложить молодой девчонке, кроме неуёмной, лишающей разума страсти и ласк. Не слишком-то крепкие путы для своевольной Грозы. Смешно и жутко одновременно.

Почему он пропустил тот миг, когда худощавая нескладуха, которую Ратша однажды привёз в детинец – огненноволосая, неугомонная – вдруг превратилась в девушку, на которую обратились взоры многих неженатых кметей в дружине? Как недоглядел? Когда перестал относиться к ней, как к товарке собственной дочери, и вспыхнул – точно сухостой – невыносимым влечением? Страшным, как лихоманка, которая уже не поддаётся никаким травам знахарей, никаким заговорам и молитвам. И забирает, капля за каплей, жизнь и силы. Он не мог вспомнить. Как будто жил с этим чувством всегда, всю жизнь горел и никак не мог рассыпаться в пепел – и перестать мучиться.

Он давал слово Ратше – позаботиться о Грозе. Обещал, что никто её не тронет. А сам…

Чтобы немного остыть после ссоры с Ведарой, Владивой сам отправился на поиски Беляны. Может, думал, что отцовское сердце подскажет, где её искать. Но гриди так истоптали всё вдоль берега Волани и на несколько вёрст вглубь леса, что самый умелый следопыт не разберётся. А сердце предательски молчало, будто не чуяло никакого следа Беляны. Вообще ничего, что подсказало бы, где её искать.

Пропадала помалу, растворялась утренняя прохлада. Оттесняло её в тень соснового бора тепло, что лило на головы раздухорившееся Дажьбожье око. Владивой остановился на той прогалине, где собрались девушки, когда и обнаружилось, что Беляны среди них нет. Он опустил взгляд в траву, примятую нещадно: ещё нескоро поднимется – и заметил вдруг одинокий туесок, который стоял у вывернутой из земли коряги, гладкой, словно обструганной, до того её вода обласкала, прежде чем на берег выбросить.

Владивой подошёл и поднял туес за ремень, покрутил, заглянул внутрь – и в нос душно пахнуло брусничным листом. Даже голову прояснило.

– Это чьё? – спросил у ближнего кметя из тех, что стояли неподалёку, тихо переговариваясь и ожидая приказа: искать дальше или в детинец отправляться.

Утро уже почти минуло, и светило поднялось на небоскате так высоко, как могло в начале травеня. Гриди устали и почти отчаялись хоть что-то сыскать.

Парень пожал плечами, спросил что-то у соратников.

– Говорят, кто-то из девиц тут оставил, – повернулся к Владивою снова.

– Гроза, – добавил кто-то из гурьбы.

Как по сердцу полоснул. Каждый раз это имя заставляло замереть на миг, вслушиваясь в него. Как звучит на устах других мужчин, и нет ли в их голосах того, что заставило бы обеспокоиться.

Владивой закинул туесок на плечо: надо бы Грозе вернуть. Никому другому доверять это он не хотел: а девиц кругом уже не осталось, всех отпустили в город, чтобы не суетились тут, не мешали. Он прошёл чуть дальше по берегу, собираясь уж в седло садиться и возвращаться в детинец. А после, как кмети хоть немного передохнут, снова за поиски приняться. Теперь уж дальше по дорогам рассыпаться: мало ли какие следы найдутся. Не верил он, что пропала она вот так, бесследно.

Он обратил взор к водам Волани, надеясь смутно, что, может, она хоть какой-то ответ даст. Но вода текла неспешно, спокойно. Разносилось вдоль берега скрипучее покрякивание уже вернувшихся с южной стороны уток. Гомонили кмети, озадаченно и осторожно, чтобы не потревожить из без того злого сегодня правителя.

Показалось, впереди мелькнула светлая фигурка. Замерла, обернувшись – и вновь скрылась среди рябого бело-чёрного частокола берёз и грозных бронзовых столпов сосен. Затерялась за полупрозрачной стеной тонких веток.

– Беляна! – окликнул Владивой и быстрым шагом, поддёргивая туесок на плече, поспешил за ней, не обращая внимание на оклики гридей.

Он спешил за ней, уверенный, что успеет нагнать. Всё же спрятаться решила, проказница. Всыпать бы ей за то хорошенько, да уж не к лицу девицу на выданье розгами хлестать. Хоть и заслужила. Белая рубаха с яркой, словно кровь, вышивкой по рукавам то и дело показывалась перед взором. И снова пропадала. А то и оказывалась очередным стволом берёзы, в который Владивой едва не тыкался носом – и только потом понимал. Но она неизменно появлялась вновь, не подпуская к себе слишком близко, не давая разглядеть. Он не знал, сколько бежал так, преследуя девушку, что явно не хотела быть пойманной. Ноги уже исхлестали упругие ветки, сапоги подмокли: пришлось пробежать через небольшое болотце. И вдруг Владивой вывалился на узкую полосу бережка, обрывистого, выше двух саженей, что нависал над водой промытым у подножия яром.

Она ждала впереди. Нет, не Беляна, оказывается. Дажьбожье око бликами неугомонными плясало на рыжих волнах волос, что рассыпались по узким плечам девушки. Она стояла спиной, заплетая в косичку тонкую прядь у виска.

– Гроза? – Владивой придержал шаг, но не остановился, медленно приближаясь к ней.

Откуда бы девчонке тут взяться? Ведь она должна сидеть в своей горнице, как он и приказал. Та слегка повернула лицо – и свет очертил её гладкий лоб, густые ресницы, вспыхнувшие маленькими огненными всполохами, и тонкий прямой нос. Владивой в два шага настиг её, развернул, прижимая спиной к белому в чёрных рубцах стволу. Вцепился в губы её своими, отбрасывая руки, которыми она хотела его остановить. И поцелуй от самой макушки до ступней обдал холодом утреннего ветра, что, сонный, выбрался из речной низины. Дохнуло в самое горло стужей высоких гор, откуда берут начало реки.

Владивой отшатнулся, тяжко дыша, почти задыхаясь. Женщина, невозможно похожая на Грозу, вперилась в него потемневшими от гнева глазами. Развернулись за спиной её тонкие, словно из паутины сотканные крылья. Владивой и хотел к ней по имени обратиться – тому, которое знал, как была она женой Ратши. Да не стал. Не та это больше женщина, что жила в доме воеводы, а тогда ещё сотника. Не та, кто родила Грозу. Она дух, всего лишь часть бесконечной души реки, и так смотрела теперь, будто Владивоя и не узнавала вовсе. Будто не виделись они никогда. Вила качнулась назад, в тень берёзы, не говоря ни слова. И только гадай, мерещится или всё же нет. Послышались торопливые шаги гридей позади, голоса и оклики зычные, которые всё зверьё в округе распугать могли. Вила поморщилась от непотребного шума.

– Не там ищешь, – сказала наконец.

Бросила взгляд на туесок, что висел на плече Владивоя – и глаза её как будто прозрачнее стали, потеплели всего лишь на миг.

– А где искать? – успел только спросить Владивой.

– Куда пойдёшь искать, там большая недоля тебя ждёт. Подумай. Хочешь ли жизнь свою положить за то, что не твоё и твоим не будет никогда.

Владивой нахмурился, пытаясь вникнуть в туманные слова женщины. Не хотелось им верить, да это тебе не бабка-ведунья – а вила. У них правда своя, они видят всё по-другому, с иной стороны.

– Так где искать-то? – повторил Владивой громче.

И хотел коснуться её снова, но не решился, будто сломать, как тонкую ветку, боялся. И ответа так и не получил. Вилы могут предсказывать беды. И даже смерть, если уж на то есть воля Богов, если так сплелись нити судьбы. И Перун не защитит, не станет заступой: всё решено. Да можно ещё изменить, раз вила решила предупредить. Знать бы только, как.

Вывалились на прогалину кмети, а женщина пропала, мгновенно истаяв. Остались только от неё тонкие обрывки тумана – но и они через миг пропали, развеянные ветром.

– Что-то увидел, княже? – окликнул Владивоя десятник Твердята.

Уж тот одним из первых бросился Беляну искать, как будто до сих пор винился в том, что напали на них русины по дороге в Росич. Да разве ж он в том виноват. Виноват кто-то другой, кто ватаги эти никак не сдерживает, а может, и посылает собственной рукой. Давно Владивоя подозрение брало, что сам же ярл Ярдар их за ручных псов держит. Неведомо чего добивается: может, власти большей на береговых землях, а может, желает Владивоя заставить по его правилам жить и торговлю вести. Кто знает: в том только предстояло разобраться. Потому-то он дочь и отдал за среднего сына ярла – Уннара. Воина справного и уже отмеченного долгим походом через море на запад вместе с конунгом Бьяртмаром. Сын-то, верно, от отца недалеко шагнул, но показался Владивою при встречах мужем хоть и суровым, но не лишённым справедливых и разумных мыслей. А уж то, что именно он станет отцу наследником после, и вовсе сомнений не было. Большая воля в нём к тому виделась. Во всём он Ярдара поддерживал и рядом с ним был. А Беляна – девица умная и помогла бы разобраться, что там и к чему на далёком, но не слишком, острове Стонфанг.

Так казалось ему ещё вчера. А сейчас Владивой, глядя в лица гридей, что смотрели на него озадаченно и с лёгким испугом: не спятил ли княже в одночасье от горя о потерянной дочери? – боялся убедиться в том, что дочь его и впрямь так разумна. Потому что она и правда не потерялась в царстве лешего, не ушла в самую глушь по злой воле духов. И искать её надо не здесь: права вила. И Ведара была права отчасти – как ни странно это признавать.

– Всем передайте, что в детинец едем, – громко велел Владивой гридям. – Нет здесь Беляны.