Елена Петровна Кукочкина
Птица в клетке
– Прости, – собираюсь с последними силами, делаю шаг вперед и скидываю с себя его руки, отворачиваюсь, спешу к двери, поправляю блузку, а потом прическу. – Больше не приходи к нам в отдел, только если действительно нужно. Больше не заходи ко мне в кабинет. И не пиши сообщения, поставлю в черный список. Я ничего не хочу знать. Не вижу смысла продолжать то, что мы начали.
Антон ничего не говорит. Я стою у двери, прислушиваюсь к шуму за ней, затем открываю замок и ухожу. Мне безумно больно, но я не оборачиваюсь. Иду в дамскую. Щеки горят, сердце готово выпрыгнуть наружу. Нужно успокоиться. Успокоить нервы.
Вечером достаю бутылку вина. Пашка удивляется. Говорю, что на работе тяжелый проект. Рассказываю Пашке про корпоратив, он не против пойти со мной. Лучше бы он отказался. Конечно, я могла бы не говорить, но вдруг Пашка узнает, что можно было пригласить вторую половинку в ресторан, а я не позвала – плохо получится. Поэтому признаюсь. Подливаю вина. Один бокал, а не лезет совсем. Пашка укладывает Леву. По крайней мере, следит, чтобы тот в своей комнате не играл в планшет, а лег спать. Затем накидываюсь на Пашку. Ему нравятся последние изменения в нашей сексуальной жизни. Я стала активной, хотя раньше чаще говорила Пашке, что устала как собака и лишь бы кости до постели донести: слишком уставала на работе. Но опять же в мыслях я была далеко.
За неделю до восьмого марта корпоратив. Собрались несколько отделов, сняли весь ресторан. Я с мужем. Сидим за круглым столом, застеленным белой скатертью под прозрачной толстой клеенкой. На столе икебана из искусственных цветов, но выглядят натурально; одно большое блюдо на всех, закуски, порционные салаты, бутылка минералки, сок в кувшине, алкоголь, красиво скрученные салфетки. Я в черном коктейльном платье чуть расклешенном от талии. Но наличие вокруг белого: белый стол, стулья, стены с белой лепниной, да еще и тамада в блестящем сером костюме – создают впечатление, что мы на чьей-то свадьбе.
Я ищу глазами Антона. Он неизбежно познакомится с мужем, если придет. По сравнению с Антоном мой муж не ходит в выглаженных рубашках, не бегает на спортивной дорожке, не укладывает копну волос на одну сторону – и хотя у Антона на волосах нет и капли лака или геля, но лежат они идеально, еще и стильно, а когда Антон слегка улыбается одними губами, и его ямочка…. Нет.
– Паша, – беру я за руку мужа, поправляю волосы. Паша сжимает руку, слегка поворачивает голову в мою сторону, но не прекращает разговаривать с моим прямым начальником.
Проходит минут пять. Я пытаюсь забыться, пишу сообщение Леве. Он у бабушки, у моей мамы, они смотрят с дедом футбольный матч. Поднимаю глаза от телефона. У меня ступор, не знаю, куда себя деть. Потому что к нашему столику подходит Антон, а рядом с ним девушка в обтягивающем черном платье с вырезом, подчеркивающим вздымающуюся грудь, талия тонкая, бедра округлые, черные волосы ниспадают с плеч волнами. Она младше меня лет на десять, а может только-только окончила институт. У нее длинные ногти, они такие длинные, что кажется только ими она и держит полупустой бокал с шампанским.
– Марианна, – представляет Антон девушку всем и, главным образом, заместителю начальника отдела закупок, в котором мужчина и работает.
– Мария Викторовна, – галантно произносит Антон, и я киваю в ответ, а сама не знаю, куда себя деть. Наши взгляды встречаются, на какие-то доли секунды, но я замечаю холодность, отстраненность и решительность. Антон пожимает руку моему мужу, а затем и другим мужчинам за нашим столом. Он что-то спрашивает у начальника, а его девушка все время улыбается. Я ей зачем-то киваю – мол понимаю, что тяжело быть в незнакомой обстановке с незнакомыми людьми.
Вскоре Антон желает приятного вечера и уходит. Я провожаю пару взглядом. Антон придерживает Марианну за талию, направляет между столами. Вдруг она останавливается, что-то ему хочет сказать. Он не слышит из-за речи тамады. Антон наклоняется к ней. Она шепчет ему на ухо. Они так близко, а у меня сердце опускается в пятки. Я же этого хотела, чтобы он забыл меня, чтобы нашел другую. Но от чего же так немыслимо больно? Почему я представляю на месте Марианны себя? Почему так хочу вернуть всё обратно? Встать прямо сейчас, побежать к нему, схватить за руку и предложить сбежать. Оставить этого человека себе. И всегда прижиматься к его широкой груди, слышать как там бьется сердце, волнуется, вздымается, будто море, а с ним песок, солнце, соленые брызги, свобода….
– Маш, – обрывает мысли Пашка. – Ты чего застыла? Все хорошо?
Паша замечает, куда я смотрю.
– Все в порядке. Я просто по работе задумалась. Да, по работе.
– Собираюсь пригласить тебя на танец, – шепчет Пашка игривым голосом. После несколько стопок коньяка, он приободрился, почувствовал себя раскованно. И теперь хочет показать себя во всей мужской красе. Я повинуюсь. К тому же тамада объявляет, что сейчас споет сам. Мужчина затягивает песню молодого популярного исполнителя, только поет он ниже голосом, плавнее и будто баюкая. Я же обнимаю за плечи Пашку и еле сдерживаю слезы. Умеет же мир без твоего ведома делать больно. Умеет мир разбиваться и разлетаться сам на части, руководствуясь словами из песни.
Когда он уходил – ты плакала
И на колени свои падала,
Просила все еще сохранить,
Сохранить.
Вот она —
Теперь делами вся замотана,
Люби теперь, только работая,
Забыла, как опять полюбить,
Полюбить.
(слова А. И. Норкитович)
Рядом, через пару танцует Антон. В своей хрустящей выглаженной белой рубашке, в штанах слегка в обтяжку, сидящих низко. Широкие плечи, узкие бедра, просящие обнять, притянуть к себе, почувствовать. Но теперь его будет обнимать другая. Она откидывает волосы, улыбается, прижимается к нему. А я прижимаюсь к Пашке.
