Елена Петровна Кукочкина
Птица в клетке
Мы вернулись домой. Сначала жили с Пашкой в съемной квартире, родители оплачивали. Потом умерла бабушка. Я не хотела переезжать в ее квартиру, слишком много воспоминаний. Но в финансовом плане родителям было легче.
Затем настало время диплома, экзаменов и поисков работы. С работой помог папа – устроил через знакомого, иначе молодого специалиста никто не хотел брать, всем нужен опыт, а не диплом. Проработала менеджером в отделе сбыта и продаж не так долго. Забеременела, ушла в декрет, родила. Просидела ровно три года, после чего Леву сплавила в садик, а болезни – на бабушек и дедушек. Муж все это время тоже усердно работал на заводе и помогал с домашними делами и ребенком.
За пятнадцать лет в браке, отношения стали предсказуемыми. Пытались с мужем разнообразить жизнь. Ездили отдыхать, но уже в Турцию. Больше никакого безумства и мопеда напрокат. С нами ездил Лева, у Левы с середины отпуска начался насморк. Отпуск ли то был вообще?
По словам подруг, мой Пашка – идеал семейной жизни: и с ребенком уроки сделает, и в магазин съездит, и полку прикрутит вовремя. Муж часто заикался о втором ребенке, но ситуация была такова – если я сейчас уйду, то не вернусь на место заместителя начальника. А Пашкин завод столько денег нам не приносил. И хотя у нас была уже собственная квартира и две машины, но в декрет не хотелось. Опять бессонные ночи, пустышки и бутылочки? Хотелось очутиться в Италии, почувствовать на коже лучи солнца ласковой Тосканы, легкий ветерок, что поднимает подол юбки, пить вино и мчаться навстречу приключениям.
Мне очень хотелось новых ощущений, но я не предполагала, что они придут в виде Антона. Антон заставил не просто вспомнить школьную любовь, но и опять ощутить себя влюбленной и глупенькой.
И вот эта глупенькая девочка покупает мужу молоко и печеньки, а потом переписывается с Антоном до двенадцати ночи, сидя за ноутбуком и притворяясь, что делает отчет.
На следующий день на работе Антон опять приходит с папкой. Я знаю, что в ней пусто. Но папка – аргумент.
– Документы в архиве, – говорю строгим голосом начальницы.
– В архиве?
Антон не понимает, на что я намекаю.
– В архиве?
Девочки подозрительно косятся в нашу сторону.
– Антон Витальевич, вас долго ждать? – говорю со злостью и выхожу из нашего отдела. Актриса из меня получилась хорошая, потому что кто-то из девочек лепечет: “Удачи!” Коллеги знают, что со мной лучше не шутить.
Стою в полутемном помещении между длинных стеллажей, на которых хранятся папки с документами. Антон дышит мне в спину. Мурашки бегут по телу, а ладони потеют. Над нами мигает флуоресцентная лампочка, обещая в любой момент сдаться и еще больше погрузить комнату, холодную, выложенную белым кафелем, во тьму.
– У меня муж и ребенок.
– Я знаю, – говорит Антон, и мне становится не по себе. Слишком близко, слишком громко стучит сердце в груди.
– Я не могу, – шепчу пересохшими губами.
– Я тоже не могу, – эхом отвечает он, и я резко оборачиваюсь. Мы так близко, что я забываю дышать. Он смотрит на меня глазами дьявола искусителя. И я приказываю себе остановиться, хотя душа и все существо кричат об обратном.
– У тебя тоже есть муж и ребенок? В смысле, жена…. Да, жена.
Улыбка чуть заметная, шутливая, но так сводит с ума.
– У меня нет ни жены, ни детей, но я тоже не могу, – Антон останавливается на полуслове. Я замираю в нерешительности, щеки пунцовые, ладони потные, пульс зашкаливает. Мужчина становится ко мне вплотную, наклоняется и выдыхает с жаром: “Я не могу без тебя”.
Падаю в его объятия. Прижимаюсь, кладу голову на плечо и вдыхаю аромат его тела. С ним так хорошо, тепло и спокойно, будто я прижалась к скале, нагретой на солнце. Антон пахнет свежестью, морем, утренним бризом и свободой. Моя солнечная Италия рядом.
– Сходим после работы куда-нибудь? Ужин? – предлагает Антон, и его губы касаются моих волос.
– Не могу, у Левы футбол.
Он молчит, вдыхает мой запах, после продолжает:
– Сколько ему?
– Леве десять. Он самостоятельный, но футбол далеко от дома. Мы с мужем возим по очереди. Сегодня – моя.
– Скажи, что задерживаешься на работе, – его пальцы бегут по моей спине. И я чувствую через ткань, как при каждом прикосновении по телу пробегает ток.
– Не могу, – говорю, чуть и дыша. Антон обнимает сильней, целует в лоб, пытается достать до губ, но я отворачиваюсь. Его плечо – моя персональная скала и защита от поцелуя.
– Прошу, давай встретимся и поговорим. Соври что-нибудь мужу: встреча по работе, нужно обсудить дела. Что угодно!
Я молчу.
– Или я так и буду наведываться в твой отдел.
Я улыбаюсь, он ослабляет объятия, и я по-детски кулаками бью его в грудь.
– Шантажист!
Он смотрит на меня: в глаза, на губы, опять в глаза. Вопрошает безмолвно. Сердце грохочет в груди. Его руки опять обнимают, притягиваю к себе, и я уже не сопротивляюсь. Он ловит мои губы, а у меня кружится голова. От сладости. От чувств. От дрожи. Слегка вырываюсь. Это же плохо? Так влюбиться! Я отступаю на шаг, пошатываясь на каблуках, Антон меня ловит, обнимает, водит руками по спине и опять целует жадно.
Какая глупая женщина!
Да и пусть.
На выходе из архива останавливаюсь:
– Больше сюда не приду.
– И не придется. В здании есть пустые кабинеты, которые легко закрываются изнутри.
Я игнорирую тонкий намек. Больше никаких поцелуев. Прощаюсь с Антоном одним кивком, но взгляд говорит о многом – ласкает, волнуется, желает. Красноречивей глаз ничего у человека нет. За ними прячется душа, хоть и чувствуем мы ее в грудной клетке.
На выходных заявляю, что хочу на шоппинг. Муж вызывается помочь. Предлагает отвезти, он сходит с Левой в кино, а я прогуляюсь по магазинам. Но я вру, что хочу посвятить время себе и приплетаю университетскую подругу, мол, договорись встретиться, и Пашка отступает. Я выдыхаю.
