Елена Петровна Кукочкина
Про нас с тобой
За грибами
Сентябрь выдался холодным. Таким холодным, что в первую же неделю жители маленького городка Ахтубинска, что находится в Астраханской области, надели легкие куртки и туфли. Обилие дождей в начале месяца послужило буйному росту грибных полян за городом. И в конце сентября каждый горожанин имел должным с апломбом рассказать, каких виданных и невиданных грибов он ведрами насобирал в лесу.
На семейном совете с родителями было решено, что в выходной едем. Ибо такое событие не должно пройти мимо нашей семьи.
Доехав до конца заречной части города, что зовется Петропавловкой, мы взяли курс на неведомые тропы – влево. Слух от грибников шел, что именно слева сбор будет такой, что мы забудем обо всем на свете.
Мы и забыли. Ведь перед нами раскинулись красивейшие поля с пожухшей травой – коричневой, черно-желтой, с душным ароматом сырой земли и выцветшими от летнего солнца увядшими цветами. Длинные тучи, серые и белые, лежали пластами, будто кистью малевал их художник. А вдалеке осколком стоял густой цветной лес, прикрытый клочьями тающего тумана.
Мы остановились сразу у первого леска, вышли из машины и не могли надышаться. А чем глубже заходили в лес, тем сильнее ощущали запах опавших листьев, старых хрустящих веток под ногами, коры и прохладной влаги. Пробирал этот воздух до самых кончиков палец, впитывал тебя постепенно, дозировано, очищал от грязных улиц города и даровал легкость, а после – томительную усталость.
Я с мамой и ее сестрой, Аллой, проштудировали половину леса (папа далеко не ушел, остался возле машины). Энтузиазм бил через край. И мы, вооружившись палками, заглядывали под каждый листок, перекрикивались друг с другом и с боем брали каждое дерево. Но все, что мы нашли – это срезанные полянки грибов, стоптанные тропы и таких же грибников, как и мы.
– Ну и как? – спросил папа.
– Пусто, – поникшими плечами ответили мы, смотря вслед проезжающей мимо нас машине. Машин в этом лесу было, как осенних листьев под ногами. Хоть закатывай асфальтовую дорогу.
– Ладно, – отмахнулся папа. – Поедем еще в одно местечко!
И мы поехали! Долго или коротко, но путь нас завел к ровно стоящим в рядок березкам посреди поля. И это было восхитительно – целая полоса берез, просвечивающих белизну неба своими худенькими стволами. Можно идти вдоль просеки, цепляясь рукой за каждый ствол, и ловить себя на мысли, что лучше этого времени – ничего и нет.
Еще один лесок – с оврагом, болотной тиной и поваленными сучьями деревьев – поражал воображение своей страшной красотой. Именно здесь, наверное, по преданиям жили кикиморы болотные, но только не грибы. В итоге мечта о ванной с шампиньонами, груздями и валуями осталась для нашего семейства только мечтой.
Но мы не отчаялись, ведь в машине на заднем сидении в ногах нас поджидали будущие шашлыки. Животы урчали в предвкушении вкусностей, и мы, бросив бесполезное дело, поехали к речке.
Выехали мы в самый конец леса, на речные косы, которые открываются в конце лета и совсем просыхают в начале осени. Но к воде мы подъезжать не стали, а расположились в желто-коричневом лесочке.
Накрывали на стол, резали овощной салат и мягкий ароматный хлеб. Когда шашлык был готов, стопки наполнились напитком, греющим тело и приносящим приятную легкость, первый тост был поднят по обычаю за выезд выходного дня, последующие – за грибы, грибников и еже с ними.
Я старалась запомнить детали, зарисовать у себя в памяти счастливые лица, разглаженные свежим воздухом черты любимых лиц, их слова, приятные сердцу. А знаменитые валуи нас все же будут поджидать, но только под Новый год на базаре, замаринованные и упакованные под крышкой.
Разговоры были спокойными и плавными, да такими душевными, что хотелось вдыхать их в себя, как ароматный чай, как запах пожухшей листвы, собирать цвета осени на кончики пальцев и вбивать в свое сердце долгими приятными воспоминаниями.
В пять часов вечера мы взяли старт домой. Находились, отдохнули, наелись, впитали в себя все краски осеннего леса. И хотя грибов не насобирали, но энтузиазм все-таки не потеряли.
Уже дома на плите закипал со свистом чайник. Папа сидел в кресле и смотрел телевизор, мама суетилась на кухне. Я же, распахнув входную дверь, всматривалась в уходящее вечернее небо – безмятежное, серое, сонное. Любовалась абрикосом у самого входа – осенью он красивый, с сочными желтыми листьями, точно такими, как его летние плоды. И последними цветами – яркими пятнами на поредевшей земле.
За столом на кухне никто не вспоминал о грибной неудаче. Ведь главное не цель, а путь, который мы проделали. Незабываемая история у нас получилась. Мы ее обязательно сохраним в семейном архиве памяти, и будем вспоминать долгими зимними вечерами, рассказывать друг другу, как ездили, как ходили по лесу, что видели и как смеялись над собой. И как все-таки решили на будущей неделе поехать за грибами, но уже точно – туда, где не ходила нога ни одного грибника.
Из-под ног
Знаете, как уходит земля из-под ног? В 11 лет ты этого не замечаешь, это не твоя личная трагедия – это касается всей семьи. Рядом с тобой родные. Они старше тебя, мудрее, защитят и выручат. Если надо – выплачут все слезы за тебя. Они – твоя каменная стена. И если уж очень больно, то за стеной ни капельки этого не страшно.
А вот в 40 лет – вся ответственность ложится на хрупкие женские плечи. Разве можно так рано уходить от нас, мама? – спросят дочери. Разве можно так горько плакать навзрыд? – спросят внучки.
В 72 года бабушки Клавы не стало. Сердце не выдержало переживать. А переживать – было всем делом жизни. Она принимала ее бескорыстно, со всей своей легкостью и чистотой. Не умела выкручиваться, обманывать, сулить золотые горы, жила – просто, без препонов и большого достатка. Бережно сохраняла любовь к детям и внучкам, умела ее отдавать. Была честной, смахивала рукой слезы так, что никто не видел, принимала удары судьбы, подчиняясь ее указаниям. Оказалось, что не такой уж простой труд – жить.
Знаете, как уходит земля из-под ног в 4 года? Когда сестра Юля говорит тебе за детской игрой под высокой раскидистой яблоней, что твоих близких не станет. Она говорит это спокойно, не желая обидеть или уколоть.
– А ты что, не знала, что бабушка с дедушкой тоже маленькими были? – спрашивает она.
– Нет, – кручу головой. Своих близких я застала в момент увядания. Их молодость была для меня загадкой. – Они ведь старенькими были всегда?
– Не всегда! – глаголет истину 8-летняя Юлька. – Были такими, как мы – маленькими.
– Что, и бабушка, и дедушка?
– И бабушка, и дедушка. И папа, и мама, – вздыхает сестра, не переставая щелкать семечки. – Родители тоже когда-нибудь станут старым… и умрут. И бабушка с дедушкой умрут. И нас ждет та же участь.
– Как умрут? – пугаюсь я.
– Так умрут. В землю закопают. И не будет их больше никогда.
– Никогда? Никогда? – шепчу я, распахнув от ужаса большие глаза.
– Никогда, – пожимает плечами сестра, смотрит на меня исподлобья, корежа испытующим взглядом. – Не веришь?
– Нет. Не верю! Не верю! – бью словами в лицо, срываюсь с места и мчусь из сада в дом. Нагоняю деда Ивана возле крылечка. И сбивчиво пытаюсь расспросить о том, что наговорила мне Юлька.
Дед в рубашке нараспашку, готовится к полуденному сну. Один глаз он прищуривает на солнце, вторым смотрит нежно на меня. Корявыми мозолистыми пальцами проводит по моей русой головке и говорит страшные слова:
– Правда. Все правда, – вздыхает спокойно он. Я не перестаю засыпать его вопросами. Мне так хочется знать обратное, так хочется услышать, что Юля не права и несет бессмыслицу, и вообще ничего не понимает в молодости, старости и в семечках, которые обязательно надо есть без шелухи, но ведь с шелухой вкуснее.
Я хочу, чтобы все стало обратно на свои места. Несусь домой через улицу по самому пеклу. Громко хлопаю железной калиткой, нахожу маму на кухне, смотрю в ее серо-голубые глаза и спрашиваю, запыхавшись: «Мама, это правда?»
Мама осторожно расспрашивает меня обо всем, медлит на каждом слове, в итоге соглашается, но успокаивает мое детское сердце – уверяет, что до своего последнего часа всем нам еще далеко-далеко и волноваться мне не о чем. Я верю ей даже больше, чем Юльке. Земля останавливается и больше не уходит из-под ног. Впереди долгих 7 лет, когда опять придется это почувствовать.
Бабушка Клава уходила быстро. Молниеносно схватило сердце. Так, что мы даже не поняли. Вчера она ходила на базар, отвозила яблоки в старой коляске, точила лясы с соседкой,
а сегодня слегла. За детской игрой мы с сестрой-ровесницей ничего и не поняли. Только испугались сильно. Бабушке плохо, вокруг все суетятся, подходить нельзя, шуметь нельзя, только деду Леше можно. «Ничего! Встанет, оклемается», – бросает он, не догадываясь, что прожить без нее больше полугода не сможет.
Бабушку поили из трубочки жидким йогуртом, заставляли поднимать голову и совали в рот таблетки. В доме творилось что-то непонятное, иное, от чего в страхе неминуемого предчувствия ходило сердце ходуном, и корежили спину мурашки.
Через сутки «Скорая» приехала, чтобы забрать бабушку. Врач попросил больную раздеть догола. Я отворачивалась, пряча стыдливый взгляд. Мне не хотелось видеть бабушку беспомощной. Мне хотелось запомнить ее с доброй солнечной улыбкой, радующуюся нам, своим внучкам. Помнить, как она рассказывала одну и ту же сказку перед сном, собирать с ней яблоки, ходить на базар. Радоваться каждому покупателю и пересчитывать мелочь, надеясь на то, что после продажи «белого налива» перепадет на шоколадку или леденец.
Мне бы очень хотелось, чтобы она вернулась домой. Чтобы дом был полон радости и смеха. Чтобы бабушка пела и хлопала в ладоши, а мы с сестрой скакали так, что в серванте подпрыгивали блюдца от сервиза. Мне бы очень хотелось…. Только жизнь распорядилась иначе. Три дня в реанимации, куда допускали только дочерей, а нам – внучкам – сообщали скудные сведения. Три дня без сознания, в полубреду, в полусне. Три дня и земля ушла из-под ног.
Мне было одиннадцать. Я не плакала, а свято верила в то, что бабушка отправилась в лучший из миров, что там не будет боли и переживаний. Не будет безудержно болеть сердце по причине и без. Там безмятежность и покой. Там ей лучше.
В день похорон нас с сестрами отвели сперва за дом и отпоили «валерьянкой». Сестры печально подвывали, тихо стонали. Я не выдержала эмоционального напряжения и скупо пустила первую слезу. Какие бы мысли ни сидели в моей маленькой головушке на тот момент, но горе захватывает полностью, прижимает и давит камнем на плечи. Удержать в такой момент равновесие трудно. И я плакала, сидя на стульях, выставленных в ряд у гроба. Плакала, не стесняясь чужих взглядов неизвестных мне людей. Плакала и тихо шептала про себя, обращаясь к бабушке. Я всем своим детским сердцем верила, что она меня слышит: «Тебе там будет лучше… лучше…. я верю в это, моя любимая бабушка»
Знаете, когда земля уходит из-под ног? Когда старшую дочь Ирину судорожно за руки отрывают от гроба матери. Когда воет она горьким, до костей пробирающим эхом на все старое кладбище. Когда за спиной соседи говорят «ополоумела», а сестры отрывают побелевшие пальцы от гроба. Земля уходит из-под ног, а она ничего не помнит. «Разве такое было?» – спросит чуть позже Ирина. «Было», – ответят эхом сестры.
Безмятежный желтый диск медленно будет опускаться за горизонт, подкрашивая облака золотистым сиянием. Перегонные коровы истопчут копытами улицу Горького, оставляя на каменных дорожках следы жидких лепешек. А мы будем долго сидеть в бабушкином доме, и разговаривать с грустью о былых временах. Плакать больше никто не осмелится. «Не при детях», – подумают взрослые. «Мамам и так тяжело», – спрячут чувства в ладошку дети.
Только ветер будет шуметь в проводах возле полосы кладбища, будто убаюкивая новых поселенцев – спите Божьи дети, спите покойным сном.
Знаете, как уходит земля из-под ног? Раз, два, три, четыре. Один за одним уйдут в небытие мои предки. Бабушка и дедушка, бабушка и дедушка. Раз, два, три, четыре… пять – папа.
Знаете, как уходит земля из-под ног? Я знаю.
Лето. Беляй. Из детства
На Беляе каждое место связано с воспоминаниями. Каждый отрезок времени сливается в вещь под названием «прошлое».
Оказалось, что прошлое умеет подкрадываться тихо. Вот мы проезжаем Пологое Займище – село в Астраханской области. На невзрачном повороте сворачиваем с трассы, затем спускаемся по пыльной дороге вниз с горы и медленно катимся по займищу в сторону реки Подстепка. Наша конечная остановка – часть берега под названием Беляй.
Займище со своими скошенными полями и выжженной на солнце травой восстает воспоминания. Сначала вспышкой озаряет прошлое в голове, потом эхом метнется в угол сердца, чуть кольнет, и быстрой поступью в середину грудной клетки. И щемит там приятной тоской, разливается теплом по телу, забирается иногда под горло и вызывает легкую грустную улыбку. Эх, было…. А сколько всего здесь было хорошего, прекрасного, запоминающегося.
Лето. Как только приближаются выходные, папа начинает настаивать: «Завтра едем на Беляй» Мама вспыхивает возмущениями: «Огород не полит, грядки не прополоты, на полках недельная пыль царствует! Какой Беляй?» Папа супит брови, повышает голос, чтобы мягко поспорить о чистоте дома
и количестве воды в огороде. Мама встанет в позу, не уступит так сразу. Но утром следующего дня бежит чуть свет на рынок, чтобы закупиться мясом для шашлыка, пока папа доделывает последние дела на работе. Потом мама будет собирать чашки-ложки, укладывать еду и между делом поливать огород, чтобы не высох.
На Беляй я ездила с родителями, кажется, миллион раз. Прошло десять лет, как меня здесь не было, а будто все было вчера. Еще вчера я выбирала между гулянок с подружками и поездкой на Беляй. Конечно, ехала на природу. Теперь за рулем мой муж, сзади сидит дочь, а во второй машине едет сестра с мужем. Дорогу я вспоминаю быстро, складываю, как пазл, знакомые места – руковожу маршрутом как настоящий штурман.
Пока едем, смотрю по сторонам и улыбаюсь чувствам внутри….
Любимое сочетание, которое поймет только житель здешних мест – голая степь и зеленое займище. Здесь на фоне скошенного сухого поля ерики и озера хвалятся высокой травой. Трава жирная, сочная, лоснящаяся, с фиолетовыми и желтыми цветами по краям. Озера голубо-синие, с бьющим где-то внизу холодным источником ледяной чистой воды. А запах от низины и травы – вкусный, насыщенный. Такое чувство, что пить его можно большими глотками.
Солнце в нашей области летом беспощадно. Но возле речки этого не замечаешь. Возле речки такой и должна быть погода – жаркой, томительной, чтобы с разбегу, даже не потрогав ногой и не оценив температуру воды, врезаться в охлаждающую прохладу реки телом. Можно целый день
в речке просидеть – наслаждаться.
И хоть Беляй – наше заезженное место, мы с сестрой и мужьями едем именно сюда. Здесь спокойно и хорошо. По-особенному хорошо. И каждое место с чем-то связано:
«А помнишь, тогда еще еж прибежал прямо к столу?»
«А помнишь Заботкины приезжали. Мы в лесу поляну нашли хорошую, но нас там комары закусали. Поляны уже нет,в лес дорога заросла»
«А на том месте осы в августе одолели, и нам пришлось уехать»
«А сколько раков, рыбы, песен и смотрений в ночное небо было»
«Было….», – отдают щемящим эхом воспоминания.
Спали в палатках, воровали сено (да простят нас сенокосцы за их тяжелый труд). Поначалу палатка была у нас огромная. Военная. Человек на десять. Ставилась она под бесконечное количество чертыханий взрослых, и, конечно, не «на сухую». «На сухую» такую тяжеленую тканевую палатку ни один здравомыслящий человек ставить не пойдет. Стол же расстилали на полу, сначала брезент, потом клеенка, по краям мягкие подстилки, чтобы сидеть удобнее. Это уже позже появились вмиг собирающиеся палатки, столы, стулья и удобный шатер для ночных посиделок.
А ночи какие! Теплые и всегда звездные. Потому что если звезд много – то завтра будет жарко, а жарко здесь бесконечное количество дней.
Спать в палатке на природе – это отдельный вид удовольствия. Сверху шумят тополя, переговариваются, наигрывают свою мелодию шелестом листьев. Лежишь в палатке и кажется, что это не тополя, а дождь идет. А к трем часам ночи опустится прохладная дымка от реки, начнет стелить землю, одаривать ее коротким отдыхом. В палатке станет холодно, начнешь укутываться одеялом и втягивать в себя приятный насыщенный речной воздух.
Утром следующего дня встанешь рано. Да и спать в палатках, как только солнце поднимется выше деревьев, невозможно. Потому что палатка превращается в душегубку.
С папой мы всегда ходили по утрам гулять. Пройтись по наезженным дорогам, выйти в поле, насобирать цветов – самое лучшее приключение. А еще приключение – переплыть речку.
«Зачем переплывать речку с детьми?» – спрашивают нас с сестрой мужья.
«Как зачем? – искренне не понимаем мы с сестрой. – Потому что надо!»
Переплыли с надувными кругами на крутой обрывистый берег.
«А зачем лезть наверх, да еще и с детьми? – качают головами мужья. – Это обязательно?»
«Да, обязательно!» – не уступаем мы.
И нам все равно, что, забравшись на высокий обрыв, мы увидим простор зеленеющего займища. Вроде ничего интересного. Низкорослые деревья, тростник качается золотыми верхушками, где-то вдалеке лошади пасутся. Но так всегда делали наши папы. Мы с сестрой понимаем друг друга, даже слов не нужно. Есть вещи, которые надо передавать негласно.
К примеру, папа гулял на Беляе со мной по утрам. Теперь я веду на прогулку дочку.
«Зачем?» – не понимает Полина.
«Просто», – пожимаю плечами и тяну за собой. Сначала я брезгую идти через выжженную траву, прямо в поле, а вдруг там…. А потом переступаю. Ничего там, в траве, страшного нет,
и никогда не было.
Выхожу на широкое открытое пространство – от края до края земля, усыпанная золотом скошенной травы, берега же полыхают зеленым лесом. Смотрю по сторонам. Все настолько знакомое, близкое, из самого детства, что с моих губ невольно слетает слово: «Папа». И я понимаю, что его здесь больше, чем где бы то ни было. В сухой траве, в ериках, в невысоких качающихся ивах, раскидистых тополях, в фиолетовом иван-чае, в желтом крестовнике, похожем на звездочки, или голубом цикории. В речке, которая отдает утром прохладой, терпко пахнет илом и коричневой глиной. В ветре, который может быть горячим с ароматом сухостоя, а возле речки – шумным по утрам и убаюкивающим громким «шууу-шууу» ночью.
И знаете, я поняла, что умеют делать родные места. Когда ты приезжаешь туда, где тебе хорошо – природа по капелькам, тихими шажками начинает прокрадываться в самые потаенные уголки души, мнется там, стучит во все закрытые двери, чтобы ты смог почувствовать то, чего никогда не разрешаешь чувствовать себе за пеленой будничной суеты и жизненной беготни. Поэтому мы бежим в парки и к водоемам, чтобы не забывать, что значит чувствовать. Чтобы вопреки всему душа и наша внутренняя хрупкая составляющая никогда не начинали черстветь.
