Елена Первушина
Любовь в Золотом веке. Удивительные истории любви русских поэтов. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Державин с Екатериной Яковлевной обвенчались в церкви Вознесения Господня на Екатерининском канале. Невесте было 18 лет, жениху – 35. Вполне обычная разница в возрасте для XVIII века, когда девушек могли выдавать замуж довольно рано, а вот мужчины предпочитали жениться уже «перебесившись». Сейчас она не кажется существенной, но лет через пятнадцать (если супруги доживут до этой даты), мы может увидеть женщину в расцвете красоты и стареющего мужчину – «диспозиция», столь любимая авторами, как комедий, так и трагедий.

7

Будучи молодым человеком, Державин уже несколько раз переживал увлечения, и он подробно описывает их в мемуарах, при этом выставляя себя в весьма комической роли. Да и на что мог рассчитывать молодой человек, не имевший ни офицерского чина, ни достаточного состояния? В лучшем случае – лишь на короткую интрижку. Постепенно, однако, его холостая жизнь все же несколько упорядочилась: «…имел любовную связь с одною хороших нравов и благородного поведения дамою и, как был очень к ней привязан, а она не отпускала его от себя уклониться в дурное знакомство, то и исправил он помалу свое поведение, обращайся, между тем, где случай дозволял, с честными людьми и в игре, по необходимости для прожитку, но благопристойно».

Одно время планировался его брак с княжной Екатериной Сергеевной Урусовой, двоюродной сестрой М.М. Хераскова, одной из первых русских поэтесс. Но что-то в этой партии не устроило Державина, и он свел сватовство к шутке: «…она пишет стихи, да и я мараю, то мы все забудем, что и щей сварить некому будет». Урусова позже так и не вышла замуж, видимо, никто не решился связать свою судьбу с поэтессой. Впрочем, с поэтом, а позже – с его женой она оставалась в хороших отношениях, Урусова принимала участие во встречах общества «Беседы любителей русской словесности». Кажется, Екатерина Сергеевна не держала на Державина обиды.

Едва ли 17-летняя Екатерина Бастидон знала подробности о личной жизни суженого, да и вообще мало что знала о человеке, с которым пошла под венец, и едва ли понимала, с кем предстоит ей разделять судьбу. Державин мог вскружить ей голову своими мадригалами, которые, он, разумеется, писал с большой охотой. Например, таким:

 
Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю.
Как роза, ты нежна; как ангел, хороша;
Приятна, как любовь; любезна, как душа,
Ты лучше всех похвал, – тебя я обожаю…
 

и т. д.

Но это лишь дежурные комплименты, хотя, возможно, и продиктованные искренними чувствами. Жизненный опыт их был слишком разным: мирная жизнь в Петербурге, под крылом родителей, и полная опасностей и превратностей судьба человека, который «делал себя сам», потому что у него не оставалось другого выбора – или вскакивай на «колесо Фортуны», или умри. Они казались пришельцами из разных миров. Из этой несхожести могла родиться страсть, но родятся ли из нее настоящая близость, которую в XVIII веке искали в семейном кругу, но не слишком часто находили?

8

Сенат, создававшийся как высший государственный орган законодательной, исполнительной и судебной власти Российской империи, только что прошел через реформу, задуманную молодой императрицей, потерял свои законодательные функции и был разделен на департаменты. В 1778 году Державину нашлось там место, он попал в Первый департамент, занимавшийся внутренними и политическими делами, Гавриилу Романовичу сыскалась должность экзекутора. За этим страшно звучавшим названием скрывалась довольно мирная и скучная деятельность. Экзекутор был вовсе не палачом, а (согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза и Эфрона) «чиновником при канцелярии, заведующим хозяйственной частью». Державин вспоминает, что «в 1779 году перестроен был под смотрением его Сенат, а особливо зала общего собрания, украшенная червленым бархатным занавесом с золотыми франжами и кистями и лепными барельефами». Барельефы сделаны по эскизам скульптора Ж.-Д. Рашетта, особенно Державин отмечает фигуру Истины, «нагая, и стоял тот барельеф к лицу сенаторов, присутствующих за столом; то когда изготовлена была та зала и генерал-прокурор князь Вяземский осматривал оную, то, увидев обнаженную Истину, сказал экзекутору: „Вели ее, брат, несколько прикрыть“. И подлинно, с тех почти пор стали отчасти более прикрывать правду в правительстве».

При должном прилежании, но без протекции, молодой экзекутор мог рассчитывать на неторопливую карьеру, и на смертном одре вспоминать, как «славы, денег и чинов, спокойно в очередь добился». Сейчас его положение уже устойчиво. Он имеет чин коллежского советника, относящийся к VI классу «Табели о рангах», соответствующий чину полковника, к нему надлежит обращаться «Ваше высокоблагородие». Следующий шаг – чин статского советника, и обращение – «Ваше высокородие», его он получает в 1782 году. Следующий шаг – чин действительного тайного советника, и титул «Ваше превосходительство».

Но Державин – слишком амбициозен, чтобы пойти длинным путем, и он решается на еще одну авантюру.

9

В 1782 году императрице Екатерине – пятьдесят три года, она уже двадцать лет на престоле, и пять лет, как бабушка. Когда-то императрица Елизавета не дала невестке понянчить единственного сына – отобрала его и растила при Дворе.

Возможно, именно поэтому отношения Екатерины и Павла так и не наладились – юная великая княгиня боялась полюбить то, что у нее могут отнять, и решила, что даже выросший Павел так навсегда и остался в стане ее недругов – Елизаветы и Петра III. Теперь же никто не мог отобрать у Екатерины то, что она считала важным. Она забрала у нелюбимого, «неудачного» Павла двух сыновей и решила вырастить из них (особенно из старшего – Александра) идеальных правителей, разумеется, не на манер Макиавелли, но на манер Руссо. Державин уже тогда угадал ход мыслей государыни. Он написал оду «Стихов на рождение в Севере порфирородного отрока», которая рассказывала, как все добрые гении приносят дары новорожденному Александру. Ода завершалась такими словами:

 
И последний добродетель,
В сердце вкладывая рёк:
Будь ты чувств своих владетель,
Будь на троне человек!
 

Екатерина мечтала вырастить из Александра государя нового образца: просвещенного, образованного, правящего Великой империей. Она с детства закаляла его, следила за тем, чтобы он не рос неженкой, и писала для него сказки. Самой знаменитой из них стала написанная в 1781 году «Сказка о царевиче Хлоре»: представляла собой волшебное путешествие юного царевича (имя Хлор означает «зеленый» – т. е. «незрелый») за Розой без шипов, которая символизирует добродетель. В пути Хлор встречает то добродетельных земледельцев, то коварного мурзу Лентяг, то беспутных волынщиков, и из каждой встречи извлекает урок. В пути ему помогают Рассудок, Честность и Правда. Одна из главных героинь сказки – мудрая царица Киргиз-Кайсацкой орды по имени Фелица (счастливая). Она давала царевичу советы и провожатого – своего сына по имени Рассудок. Без ее помощи царевичу Хлору не удалось бы достичь цели.

Верная себе, императрица не упускает случая сделать из личных отношений политическое шоу. Она щедро раздает экземпляры придворным и приближенным, и санкционирует постройку в Павловске, как сказали бы сейчас, «тематического парка», посвященного сюжету сказки: несколько павильонов – домиков героев этой истории, и извилистая тропинка, по которой внуки могли путешествовать и подняться в конце на холм, где и стоял храм Розы без шипов. Сказка издавалась в 1781, 1782 и 1783 годах, причем в последний раз, по распоряжению директора Императорской Академии наук и бывшей задушевной подруги императрицы Екатерины Романовны Дашковой, «Сказка…» вышла, как на русском языке (800 экземпляров), так и особым тиражом «с приобщением греческого перевода» (еще 400 экземпляров). Вероятно, это были следы «Греческого проекта» Екатерины – введения русского протектората над православным греческим населением Эгейского архипелага. Императрица спешила просветить не только русских детей, но и отпрысков своих будущих греческих подданных.

Еще в 1762 году Ломоносов писал: «Наука ныне торжествует, взошла Миневра на престол». Действительно сравнение новой императрицы с Миневрой напрашивалось, но именно поэтому оно было банальным. Ломоносов, много раз воспевавший другую императрицу – Елизавету Петровну, в таких строках: «Цвет в очах ее небесной, / Как Минервин, покажи, / И Венерин взор прелестной, / С тихим пламенем вложи», – решил не искать новых сравнений. Что было хорошо для одной императрицы, сойдет и для другой.

Но Державин уловил, что именно в образе Фелицы, которая не только была мудра, но и «была нрава веселаго и весьма любезна, Екатерина хотела бы предстать перед своими образованными соплеменниками и перед просвещенной Европой. Ей не хотелось вставать на котурны и вызывать трепет. Она хотела быть правительницей нового типа – разумной и решительной, но одновременно веселой и ласковой, не завоевывающей, а пленяющей. Разумеется, Гавриил Романович не знал, что в тайных своих записках Екатерина неоднократно подчеркивала, что умение соединить «мужской ум» с «женской приятностью в общении» позволило ей стать русской императрицей, но он безошибочно угадал, в каком образе хотела увековечить себя Екатерина.

И Державин создает «Оду к премудрой Киргиз-Кайсацкой царевне Фелице, написанная Татарским Мурзою, издавна поселившимся в Москве, а живущим по делам своим в Санкт-Петербурге». И помечает ее: «Переведена с арабского языка 1782 года», намекая, что он разгадал игру императрицы и готов принять в ней участие. Причем, это игра чудесно балансирует на грани правды и вымысла. Мы помним, что Державин – потомок знатного татарина – мурзы Багрима.

В первых строках он обращается к своей повелительнице:

 
Богоподобная царевна
Киргиз-Кайсацкия орды!
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы
Царевичу младому Хлору
Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает:
Она мой дух и ум пленяет,
Подай, найти ее совет.
 

Ломоносов подписывал свои оды императрицам – «всеподданнейший раб». Державин знает, что правила игры уже изменились. Императрица хочет, чтобы к ней обращались по-дружески. Конечно, с почтением, но без раболепства. Того требует этика эпохи Просвещения. И теперь Державину снова удается найти правильный тон.

Разумеется, ода полна похвал, этого требует сама форма и здравый смысл. Но за что Державин хвалит Фелицу?

 
Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь;
Подобно в карты не играешь,
Как я, от утра до утра.
 

Так Державин наравне с Фелицей становится героем оды. Или скорее – антигероем, потому что открыто кается во всех грехах и слабостях, которые, разумеется, только подчеркивают добродетели «богоподобной царицы». И разумеется, добродетели именно те, которые предписывал образованному и благородному человеку век Просвещения, – разумность, умеренность, скромность, начитанность, удаление от «мирской суеты», стремление предаться размышлениям о сути вещей и зафиксировать их письменно. «Легенда» Екатерины состояла в том, что ее муж Петр III, хотя и «природный» правитель, но был развращен (разумеется Елизаветой) и недостоин занимать трон, так как не мог принести счастья своим подданным. Тогда как Екатерина благодаря знакомству с трудами просветителей и неустанной работе над собой «воспитала» из себя идеальную монархиню, которая просто обязана была спасти Россию от глупого деспотизма Петра Федоровича. Ода Державина поддерживала этот миф, и Фелица не могла не оценить этого.

В своем же самоуничижении Державин необычно смел и откровенен:

 
Иль, сидя дома, я прокажу,
Играя в дураки с женой,
То с ней на голубятню лажу,
То в жмурки ре́звимся порой;
То в свайку с нею веселюся,
То ею в голове ищуся;
То в книгах рыться я люблю,
Мой ум и сердце просвещаю,
Полкана и Бову читаю;
За Библией, зевая, сплю.
 

Конечно, это едва ли «зарисовка с натуры». Державин создает обобщенный образ глупого и развращенного дворянина, этакого Митрофанушки, который подрос и перебрался в Петербург, но остался тем же неучем. Просто критиковать самого себя проще и безобиднее, чем даже обобщенный образ развращенного дворянина. Надо думать, Екатерина прекрасно поняла и оценила, не только «политически верный» панегирик, но и скрытую иронию, опять-таки «бьющую в точку». Иронию и сатиру она любила, недаром писала комедии, бичующие пороки людей, и ставила их в Эрмитажном театре, а также анонимно издавала сатирический журнал «Всякая всячина».

Но как передать послание адресату? На помощь приходит сосед – Осип Петрович Козодавлев, советник Екатерины Романовны Дашковой. Он якобы «случайно» увидел оду у Державина, попросил посмотреть, обещая никому не показывать, но показал Ивану Ивановичу Шувалову и Екатерине Романовне, а та – самой императрице.

«Фелица» быстро распространялась в списках, «у каждого читать по-русски умеющего очутилась она в руках», – свидетельствует современник, и, конечно, Екатерина осталась этим довольна. В награду за оду Державин получил от своей Фелицы золотую табакерку, усыпанную бриллиантами. Но как всегда, за высокой наградой тут же последовали служебные неприятности, его непосредственный начальник, генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский (разумеется, не друг Пушкина – князь Петр Алексеевич Вяземский даже не прямой его предок), попытался «спрятать» около 8 000 000 рублей государственного дохода, но Державин, опираясь на «букву» закона, сумел добиться составления нового бюджета. Так он отстоял правду, но потерял место.

Гавриил Романович пишет об августейшей милости без всякого смущения: он был честен, воспевая добродетели Фелицы, а Фелица (в отличие от Вяземского) достаточно разумна, чтобы оценить похвалу без лести, и найти применение такому человеку: «А как императрица знала его сколько по сочинениям, столько и по ревностной службе его в минувшем мятеже и в экспедиции, что он обнаружил прямо государственный доход, то высочайше и конфирмовала доклад Сената 15-го февраля 1784 года, отозвавшись по выслушании оного графу Безбородко: „Скажите ему, что я его имею на замечании. Пусть теперь отдохнет; а как надобно будет, то я его позову“».

Надобность возникла менее чем через полгода. Уже в мае 1784 года Державина назначили губернатором Олонецкой губернии, и он отправился в Петрозаводск. По свидетельству Гавриила Романовича, его бывший начальник отозвался об этом назначении так: «Генерал-прокурор, получив его, сказал любимцам своим, около его стоящим, завидующим счастью их сотоварища, что разве по его носу полезут черви, нежели Державин просидит долго губернатором».

10

Сейчас Петрозаводск – столица Карелии, тихий и красивый город в нескольких часах езды от Санкт-Петербурга, город, где есть и университет, и театры, и музеи. В XVIII веке Петрозаводск являлся форпостом России среди бескрайних лесов, населенных саамами и лопарями. Жизнь там была сродни жизни первых поселенцев в Америке. Остается только восхититься терпением и мужеством Екатерины Яковлевны, которая отправилась туда вслед за мужем и буквально с нуля наладила домашнее хозяйство так, чтобы Державин ни в чем не терпел нужды и мог сосредоточиться на работе.

А работы, разумеется, оказалось немало. Гавриил Романович оказался первым губернатором новообразованной губернии. Она была создана в 1784 году, одной из последних в ходе губернской реформы Екатерины, пытавшейся упорядочить жизнь провинциальной России. Олонецкая губерния вместе с Архангельской образовала наместничество во главе с генерал-губернатором Т.И. Тутолминым, ставшим непосредственным начальником Г.Р. Державина.

Петрозаводск (названный так по Петровскому медеплавильному заводу и Петровской мануфактуре – будущему Александровскому пушечному заводу) был, по сути, единственным крупным городом (статус города получил 21 марта 1777 г.). Кроме него, имелось еще четыре уездных города (Олонец, Каргополь, Повенец и Вытегра), мало чем отличающиеся от больших деревень. Так как в Петрозаводске жили в основном купцы, мещане и рабочие заводов, в канцелярии губернатора работали порой дети и подростки – так высок был дефицит грамотных людей.

Т.И. Тутолмин

Город был сплошь застроен деревянными домами, улицы немощеные и неосвещенные, не было ни больниц, ни училищ, ни, разумеется, библиотек и театра (первой крупной частной библиотекой в городе стала библиотека самого Державина, которую он перевез из столицы, она к тому времени уже насчитывала более 3000 томов книг и журналов). Регулярного сообщения со столицей не было. Пароходы стали ходить из Петербурга в Петрозаводск и обратно лишь в 1860 году.

За свое 13-месячное пребывание в губернии (с сентября 1784 г. по ноябрь 1785 г.) Державин открыл в Петрозаводске первую больницу, аптеку, народные училища, губернский архив, организовал почтовую службу. Он занимался переделом земель государственных крестьян, обеспечивал рекрутские наборы, надзирал за строительством новых домов для крестьян, устранял препятствия для работы олонецких ремесленников, чье мастерство славилось по всей России. А также – разбирал многочисленные жалобы местного населения и расследовал злоупотребления чиновников Казенной палаты.

По заданию Императорской Академии наук составил топографическое и этнографическое описание края. Он объездил всю губернию, побывал в Пудеже, Повенце, Каргополе, Вытегре, Олонце, Лодейном Поле, на Белом море (где едва не утонул) и у водопада Кивач. Путешествовать по губернии было очень сложно, так как «по чрезвычайно обширным болотам и тундрам, летним временем проезду нет, а ездят зимою, и то только гусем; в Кемь же только можно попасть из города Сум на судах, когда молебщики в мае и июне месяцах ездят для моленья в Соловецкий монастырь, а в августе и прочие осенние месяцы, когда начинаются сильные противные погоды, никто добровольно, кроме рыбаков в рыбачьих лодках, не ездит».

Екатерина Яковлевна вела хозяйство и, по-видимому, занималась самообразованием. Писатель И.И. Дмитриев, знакомый семьи Державиных, вспоминал, что молодая женщина «…с пригожеством лица соединяла образованный ум и прекрасные качества души, так сказать, любовной и возвышенной. Она пленялась всем изящным и не могла скрывать отвращения своего ото всего низкого. Воспитание ее было самое обыкновенное, какое получали тогда в приватных учебных заведениях, но она, при выходе в замужество, пристрастилась к лучшим сочинениям французской и отечественной словесности. В обществе друзей своего супруга она приобрела верный вкус о красотах и недостатках сочинения, получила основательные сведения о музыке и архитектуре. Кроме того, Екатерина Яковлевна была мастерица рисовать, была искусная рукодельница».

Однако Екатерине Яковлевне не удалось уберечь мужа от нового тяжелого конфликта, на этот раз с самим генерал-губернатором Т.И. Тутолминым. Тимофей Иванович Тутолмин, бывший офицер, служил в свое время губернатором в Твери и Екатеринославле.

Как отмечали современники, он был довольно образован, хотя несколько груб и ограничен во взглядах, при этом не лишен тщеславия. Державин вспоминает: «С первых дней наместник и губернатор дружны были, всякий день друг друга посещали, а особливо последний первого; хотя он во всех случаях оказывал почти несносную гордость и превозношение, но как это было не в должности, то и подлаживал его правитель губернии, сколько возмог и сколько личное уважение требовало. Но когда он прислал в губернское правление при своем предложении целую книгу законов, им написанных и императорскою властью не утвержденных… усомнился Державин принять те законы к исполнению, а для того пошел к нему в дом, взяв с собою печатный указ, состоявшийся в 1780 году, в котором воспрещалось наместникам ни на одну черту не прибавлять своих законов и исполнять в точности императорскою только властью изданные; ежели ж в новых каковых установлениях необходимая нужда окажется, то представлять Сенату, а он уже исходатайствует его священную волю». Тутолмин не мог не согласиться с такой постановкой вопроса, но понял, что спокойной жизни с таким губернатором не будет. Со своей стороны, раздраженный многочисленными беззакониями, которые творились в Олонецком крае с ведома генерал-губернатора, Державин вступил в борьбу с ним.

Более всего были ненавистны Гавриилу Романовичу злоупотребления чиновников, которые чувствовали себя в отдаленной губернии «как у Христа за пазухой», и ничего не боялись. Для расследования взяточничества в городе Каргополе Гавриилу Романовичу пришлось послать туда «варяга» – стряпчего верхнего земского суда Бидберга, так как все местные власти, в том числе и судебные чиновники, оказались повязаны друг с другом и уличены в злоупотреблениях. Однако губернский прокурор Грейц запретил посылать стряпчего Бидберга в Каргополь, ссылаясь на обилие судебных дел в Петрозаводске. В ответ Державин пожаловался на Грейца за то, что тот «слабо исполнял свои обязанности», незаконно содержал более трех недель колодников, не допрашивая их, допускает волокиту в ведении дел. Конфликтные отношения сложились у Державина и с другим губернским прокурором по фамилии Солодосников – тот жаловался Тутолмину на то, что Державин рассматривает те дела, которые ведет прокурор. Державин этого не отрицал, но добавлял, что, просматривая копии дел, заметил неправильное применение статей закона и явную волокиту.

А впрочем, Державин вовсе не был мрачным занудой, и даже к наказаниям подходил весьма изобретательно. Например, в феврале 1785 года он узнал, что некий бургомистр Каратяев, служащий губернского магистрата, не отпускал мещанина И. Мартьянова в Петербург на работы, связанные со строительством Исаакиевского собора. Якобы, согласно предписанию магистрата, нельзя было выдавать паспортов на отлучку из губернии без согласия на то отцов заявителей. На самом деле такого предписания никогда не существовало, и Державин наложил на нерадивого бургомистра штраф и приказал «шесть месяцев в каждый субботний день магистратскому стряпчему читать ему высочайшия узаконения и толковать оныя, дабы поучение сие могло ему послужить на предбудущее время в спасительное средство избежать от вящшаго наказания за преступление законов и утеснение челобитчиков».

Разумеется, такому человеку сложно найти себе друзей, как среди начальства, так и среди подчиненных. На Державина постоянно жаловались, не гнушаясь и клеветы, но он старался великодушно прощать своих обидчиков, ведь выбора у него, по сути, не осталось.

Закончилось это противостояние тем, что губернатор был вынужден… бежать из своей губернии. В ноябре 1785 года он уехал из Петрозаводска, якобы для того, чтобы осмотреть два уезда, и отправился в Петербург искать заступничества Сената и императрицы от обвинений Тутолмина. Державин, в свою очередь, обвинял Тутолмина во введении новых сборов по губернии, кумовстве, покровительстве проворовавшимся чиновникам. Он писал императрице, что только он один во всей Олонецкой губернии посмел противодействовать «самовластью» наместника, и жаловался, что четыре месяца терпел стыд и унижение от самодура-начальника.

Но его хлопоты остались тщетными, тяжба с Тутолминым затянулась. Уже спустя семь лет после отъезда Державина из Олонецкой губернии Тимофей Иванович в письме последнему фавориту императрицы Платону Зубову просил его содействия в споре с Гавриилом Романовичем и упоминал, что никогда и никто на него не жаловался прежде. В 1793 году Тутолмин получил звание сенатора, а позже – генерал-аншефа, управлял Минской, Изяславской, Волынской, Браславской и Подольской губерниями. Под суд он попал только при Павле I, провел полтора года в Петропавловской крепости, сумел доказать свою невиновность, получил обратно чины, ордена и конфискованные поместья, но от продолжения государственной службы отказался.

11

В 1786 году благодаря заступничеству А.А. Безбородко и А.Р. Воронцова Г.Р. Державин получает новое назначение – губернатором в Тамбов. Гавриил Романович стал пятым по счету губернатором Тамбовской губернии с момента открытия наместничества в 1779 году. В Тамбов семья Державиных перебралась в марте 1786 года. Дом, в который они въехали, был удобным и просторным. И даже с непосредственным начальством Гавриил Романович, кажется, поладил. Генерал-губернатор Тамбовской и Рязанской губерний Иван Васильевич Гудович, отставной боевой офицер, оценил расторопность и энергию нового губернатора. Державину же, в свою очередь, нравилась в новом начальнике «умеренность в изъяснениях, предоставление должной власти наместническому правлению». Одним словом, у Гавриила Романовича были все поводы смотреть в будущее с оптимизмом. Его не насторожил тот факт, что в Тамбове за шесть лет уже сменились четыре губернатора.

Но работы предстояло много. Вот, краевед И.И. Дубасов пишет, что Тамбов второй половины XVIII века «…походил на большое черноземное село. Присутственные места развалились без ремонта, частные здания строились как попало… Почти все дома его крыты были соломою, а болотистые улицы выложены фашинником, изрыты ямами и пересечены сорными буграми… на главной улице весной и осенью протекал широкий тенистый ручей, на западных окраинах города стояли болота, поросшие лесом и кустарником, богатым дичью, на базарной площади расстилалось большое озеро, в котором в летнюю пору тамбовские обыватели купались».

Прибыв на место, Гавриил Романович развернул бурную деятельность: предпринял ряд мер для улучшения судоходства по рекам Цне, Воронежу и Хопру, наблюдал за регулярной застройкой улиц по эскизам, составленным для губернских городов под непосредственным контролем Екатерины II, каменным мощением улиц и их освещением.

Разумеется, Державин как «профессиональный правдоискатель» большое значение придавал «четвертой власти». Он открыл первую в городе типографию, поначалу лишь для удобства канцелярской работы. «Ежели усмотрю я выгоду, – писал он, – что дешевле один стан, нежели множество пустокормов подьячих содержать, я бы решился единственно для канцелярского дела производства завесть здесь типографию». И тут же стал прикидывать и советоваться с друзьями, нельзя ли в этой типографии издавать книги и журналы. И, действительно, вскоре в Тамбовской типографии «довольное число печаталось книг, переведенных тамошним дворянством».

Затем начала выходить губернская газета «Тамбовские известия» – первая провинциальная газета в России. (Вторая такая газета начала выходить на родине Державина, в Казани, только в 1811 г.). В записках среди прочих своих заслуг он не без гордости упоминает «губернские ведомости о ценах хлеба, чем обуздывалось своевольство и злоупотребление провиантских комиссионеров, и о прочем к сведению обывателей нужном».

Первый номер «Тамбовских известий» открывался сообщениями о праздновании в Тамбове Нового года, прошедшей литургии, иллюминации города и состоявшемся в губернаторском доме представлении драмы «Взятие острова Святой Лукии» (День поминовения Святой Лючии протестанты и католики отмечали 26 декабря по юлианскому календарю, он был связан с факельными шествиями и подготовкой к Рождеству). Позже здесь публиковались сенаторские указы, предписания наместнического правления, известия из разных городов и мест губернии, объявления о заседаниях городских дум и дворянского собрания, о прохождении воинских команд, об общегородских праздниках и чрезвычайных происшествиях. В газету подавали объявление о продаже и покупке, о поиске работников, а также сравнить цены на продукты в Тамбовской и соседних губерниях. Здесь публиковались сведения о торжественных обедах, ужинах и балах, спектаклях и концертах, о родившихся, сочетавшихся браком и умерших, списки приехавших в губернский центр и выехавших из него чиновников, а также стихи местных поэтов.

При деятельном участии нового губернатора в Тамбове открылось Первое народное училище. Тамбовские мещане не спешили послать туда своих детей, и Державину приходилось поручать полиции собирать школьников по домам. Так как дворяне также неохотно отдавали детей в «казенное училище», Державин организовал подобие частного пансиона прямо в губернаторском доме, давая возможность учителям заработать прибавку к своему жалованию. «Не только одни увеселения, но и самые классы для молодого юношества были учреждены поденно в доме губернатора, – писал он. – Таким образом, чтобы преподавать, учение дешевле стоило и способнее, и заманчивее было для молодых людей…». Здесь также могли учиться дворянские дочери, так как в городе «считалось за непристойное брать уроки девицам в публичной школе. Дети и учителя были обласканы, довольствованы всякий раз чаем и всем нужным, что их чрезвычайно утешало и ободряло соревнованием друг против друга». Позже Державин открыл малые народные училища в уездных городах Лебедяни, Козлове, Елатьме, так же открыли класс итальянского пения на радость тамбовским купцам, ценителям красивого пения в церквях.

По вечерам Гавриил Романович и Екатерина Яковлевна устраивали балы и праздники для тамбовской молодежи. «Но они не токмо служили к одному увеселению, – вспоминает Державин, – но и к образованию общества, а особливо дворянства, которое, можно сказать, так было грубо и необходительно, что ни одеться, ни войти, ни обращаться, как до́лжно благородному человеку, не умели, или редкие из них, которые жили только в столицах». Державины специально выписали из Петербурга танцмейстера и открыли в своем доме танцевальный класс.

А еще в доме губернатора вскоре организовали небольшой театр, «на котором, – пишет в мемуарах Державин, – юноши и девицы представляли разные нравоучительные драмы и комедии». Тексты представлений зачастую сочинял сам Гавриил Романович. А Екатерина Яковлевна помогала организации представлений. Она организовала «актерские курсы», некоторые выпускницы которых позже стали профессиональными актрисами, а одна из воспитанниц губернаторши – Мария Орлова-Маслова – уже после отъезда Державиных из Тамбова сама ставила пьесы в Тамбовском театре.

«Сие все было дело губернаторши, которая была как в обращении, так и во всем в том великая искусница и сама их обучала. Сие делало всякий день людство в доме губернатора и так привязало к губернаторше все общество, а особливо детей, что они почитали за чрезвычайное себе наказание, ежели когда кого из них не возьмут родители к губернатору», – рассказывает гордый муж в своих «Записках».

28 июня 1786 года в доме Державина был дан спектакль в честь восшествия на престол Екатерины II, который посетил генерал-губернатор Иван Васильевич Гудович. В честь праздника поставлена пьеса-аллегория, сочиненная самим Державиным. Гудовичу постановка понравилась, и он поручил Державину построить в городе постоянный театр и нанять профессиональную труппу.