Елена Первушина
Ближний круг российских императоров

«Полудержавный властелин»

Однако ближайшим другом Петра оставался Александр Данилович Меншиков. Он умел ценить эту дружбу и держался за нее обеими руками. Именно он причина той интриги, что окончательно вытеснила из сердца Петра Анну Монс – креатуру Лефорта, а возвела на трон Марту Скавронскую – креатуру Меншикова. И желай закрепить свои позиции, начал судебное преследование Анны. История эта превосходно рисует как характер и «методы политической борьбы» Меншикова, так и вообще нравы, царившие при Дворе Петра.

А.Д. Меншиков

Еще в апреле 1703 г., переправляясь через Неву по пути в Шлиссельбург, утонул саксонский посланник Фридрих фон Кёнигсегг. В его вещах нашли любовные письма от Анны и ее медальон. Эти письма, по всей видимости, написаны за пять лет до того, когда Петр на полгода уехал в Великое посольство.

Разгневанный Петр посадил Анну, ее сестру и мать под домашний арест, приказав Ромодановскому следить за ней. Против Анны и ее родных возбудили уголовное дело, их обвиняли в получении взяток на большие суммы. Всего в деле фигурировало более 30 человек.

Лишь через три года царь «дал позволение Монше и ея сестре Балкше в кирху ездить». Но в то же время Анну обвиняли еще и в ворожбе, направленной на возвращение к ней государя.

И тут появился «рыцарь в сияющих доспехах» – прусский посланник Георг-Иоганн фон Кейзерлинг, выходец из старинного вестфальского рода, уже не молод, и, по отзывам современников, не красив. «Царев токарь», Андрей Нартов, в своих записках патетически восклицает: «Представьте себе: не сумасшествие ли это? Предпочесть двадцатисемилетнему разумом одаренному и видному государю чужестранца, ни тем, ни другим не блистающего!»

Но как бы ни было, а поведение Кейзерлинга по отношению к Анне нельзя назвать иначе, как рыцарским. В 1707 г., когда Двор и дипломаты находились в Люблине, в главной квартире русской армии, ожидавшей Карла XII, Кейзерлинг писал оттуда своему государю: «Ваше королевское величество соблаговолит припомнить то, что почти всюду рассказывали в искаженном виде обо мне и некоей девице Монс, из Москвы – говорят, что она любовница царя. Эта девица Монс, ее мать и сестра, лишенные почти всего, что имели, содержатся уже четыре года под постоянным арестом, а ее трем братьям преграждена всякая возможность поступить на царскую службу, а также им запрещен выезд из государства. Я, по несчастию, хотя невинным образом, вовлеченный в их роковую судьбу, считал себя обязанным, столько же из сострадания, сколько по чувству чести, заступиться за них, и потому, заручившись сперва согласием Шафирова и князя Меншикова, я взял с собою одного из братьев, представил его царю и Меншикову, и был ими благосклонно принят».

Далее он описывает, как ходатайствовал перед царем за Монсов, но тот «лукавым образом предупрежденный князем Меншиковым, отвечал сам, что он воспитывал девицу Монс для себя, с искренним намерением жениться на ней, но так как она мною прельщена и развращена, то он ни о ней, ни о ее родственниках ничего ни слышать, ни знать не хочет».

Тут Меншиков принялся ругать Анну, назвав ее публичной женщиной и сказав, что сам не раз с ней «развлекался». Кейзерлинг начал ему возражать. Тогда Меншиков и Петр «напали с самыми жесткими словами и вытолкнули меня не только из комнаты, но даже вниз по лестнице, через всю площадь. Я принужден был вернуться домой на кляче моего лакея, – свою карету я уступил перед обедом посланнику датского короля, рассчитывая вернуться в его экипаже, который еще не приезжал».

Столь жестокое обращение с послом Пруссии вызвало дипломатический скандал. Растерянные дипломаты писали своим королям: «Один Бог может постичь существование такого народа, где не уважается ни величие коронованных лиц, ни международное право и где с иностранными сановниками обращаются как с своими рабами».

Кейзерлинг вызвал Меншикова на дуэль. В конце концов, чтобы как-то погасить скандал, виновными объявили гвардейцев, стоявших в тот день в карауле и якобы спустивших Кейзерлинга с лестницы, приговорили к казни, но посол не захотел быть причиной смерти подневольных людей. Вот еще отрывок из его письма прусскому королю: «…вчера, в 10-ть ч. утра, целый эскадрон лейб-гвардейцев провел этих двух преступников, в оковах и цепях, мимо здешнего дворца вашего королевского величества, по главнейшим улицам предместий и города, до большой площади Краковского предместья перед так называемым Казимирским дворцом, где имеют свое помещение его царское величество и князь Меншиков. Приговор был уже почти исполнен: русский поп уже дал преступникам свое наставление к принятию смерти, уже благословил их распятием, уже даны были им свечи в руки, глаза были повязаны и уже командир, майор Иоанн Котлер, скомандовал к прикладу, как тут находившийся уже секретарь вашего королевского величества, Лельгеффель, объявил помилование, привезенное генерал-адъютантом князя Меншикова, фон-Брукенталем, и обнародованное, впоследствии от высочайшего имени вашего королевского величества, и снова весь эскадрон привел преступников ко мне, во дворец вашего королевского величества, куда прибыли в то же время королевский датский посланник Грунд и разные другие офицеры, приглашенные мною в обеду; тут виновные, на дворцовой площади, пали ниц и со смирением благодарили за милостиво дарованную им вашим королевским величеством жизнь. Потом, по моему требованию, они были освобождены от цепей и, по обычаю, угощены мною водкой, которую выпили во здравие вашего королевского величества и его царского величества, командующие же офицеры приглашены были мною к обеду. Я всеподданнейше остаюсь в уповании на высочайшее благоволение вашего королевского величества по поводу полученного мною, вследствие высочайшего вашего желания, такого блестящего удовлетворения и совершенного прекращения недоразумений и неприятностей, происшедших единственно от излишней выпивки, в чем погрешили в тот день даже сами лейб-гвардейцы».

Расследование по поводу взяток и колдовства велось в общей сложности четыре года и прекращено в 1707 г., а еще три года спустя Кейзерлинг получил разрешение на брак с Анной Монс. Свадьба состоялась 18 июня 1711 г. в Немецкой слободе.

Но через полгода Кейзерлинг скончался по дороге в Берлин. Анне предстояла еще одна судебная тяжба – со старшим братом покойного – ландмаршалом Прусского двора. Они оспаривали друг у друга права за курляндское имение Георга-Иоганна и драгоценности Анны (в их числе был и «алмазный портрет» Петра I). В марте 1714 г. тяжба завершилась в пользу Анны. Она уже снова обручилась, на этот раз с пленным капитаном шведской армии, проживавшим в Немецкой слободе, Карлом фон Миллером. Но выйти за него замуж она так и не успела, 15 августа 1714 г. Анна скончалась от чахотки, похоронена на евангелическо-лютеранском кладбище. Судьба ее сына и дочери (от брака с Кейзерлингом) неизвестна.

А что же Меншиков? Благополучно «переступив» через Анну Монс, он продолжал свой путь в свите Петра, становясь с каждым днем все богаче.

Став губернатором Петербурга, Меншиков активно принялся «делать себе биографию», выводя свой род из литовского дворянства, что литовские дворяне охотно подтверждали, надо думать, за немалую мзду. Но никаких конкретных свидетельств о том, какими землями владел род Меншиковых, какие имена носили его литовские предки, не сохранилось, что позволяет историкам уверенно говорить о подлоге.

Но как гласит итальянская пословица: «Дьявол делает кастрюльки без крышек», что означает – «тайное всегда становиться явным». В архивах не сохранилось ни одного документа, написанного рукой светлейшего князя. Все донесения, реляции, деловые письма, записки, адресованные Петру, письма жене – создано руками его секретарей. Даже в свое изгнание в Березовск Меншиков взял с собой нескольких писцов, ранее служивших ему. Сам он эти бумаги только подписывал, и именно благодаря этим подписям и закрепилось написание его фамилии без мягкого знака. Дарья Михайловна, супруга Меншикова, образованная дворянка, бывшая фрейлина любимой сестры Петра Натальи, как правило, писала свою новую фамилию с мягким знаком. По-видимому, Меншиков так до конца жизни и остался неграмотным.

Почему же Петр всегда привечал, любил и прощал этого наглого полуграмотного, низкородного проходимца? Мы уже знаем, что в его кругу было немало людей, гораздо более высокого положения, полностью разделявших взгляды царя и преданных ему.

Между тем, на других царь Петр мог гневаться, мог отстранять их от себя, Меншикову же он прощал все. Андрей Нартов рассказывает такую историю: «Когда о корыстолюбивых преступлениях князя Меншикова представляемо было Его Величеству докладом, домогаясь всячески при таком удобном случае привесть его в совершенную немилость и несчастие, то сказал государь: “Вина немалая, да прежние заслуги более”. Правда, вина была уголовная, однако государь наказал его только денежным взысканием, а в токарной тайно при мне одном выколотил его дубиной и потом сказал: “Теперь в последний раз дубина, ей, впредь, Александр, берегись!”».

О каких заслугах идет речь? Историки, пишущие о Меншикове, с удивлением отмечают его уникальное качество: он всегда исполнял поручения, возложенные на него царем, какими бы сложными они ни были, он прирожденный организатор. Для него не существовало «допустимых» и «недопустимых» приемов: все приемы хороши, если вели к цели. Петр же работал наперегонки со временем, он постоянно боялся, что не успеет. Сознание того, что, что он может поручить что-то Меншикову и спокойно забыть об этом, и это в любом случае будет выполнено, вероятно, сильно поддерживало царя.

Мы видим, что в «ближний круг» Петра входили самые разные люди: от родовитых бояр и дворян, до сметливого и изворотливого бывшего пирожника. Да и само петровское государство напоминало чудо-машину, собранную гениальным самоучкой – тяжеловесная и неуклюжая, с торчащими со всех сторон рычагами, она с грохотом и скрипом, но тем не менее весьма резво катилась по ухабистой дороге, безжалостно давя всех, кто встал у нее на пути, или просто не успел увернуться. Однако ухабов, рытвин и колдобин на ее пути было немало. И временами казалось, что машина вот-вот опрокинется. В такие минуты руководителю государства как никогда была нужна поддержка друзей.

Меншиков навсегда связал свою судьбу с судьбой Петра и Екатерины, но оставшись без руководителя, он попытался сам управлять государственной колесницей, и был выброшен с нее при резком повороте, но об этом – в следующей главе.

Глава 2. Братья Долгоруковы и Петр II – куда могла бы «свернуть» история?

Кризис наследования

Вернемся ненадолго к пьесе Екатерины. Она может послужить для нас путеводителем через весь XVIII в., рассказывая, с какими проблемами приходилось сталкиваться царям династии Романовых. Прочитаем еще один отрывок пьесы:

«Императрица Екатерина I: Поэтому Елизавета всегда была моей любимицей.

Императрица Анна: Вот это мы не раз заметили. Не она ли подписывалась вашим именем внизу приказов, которые диктовал ей князь Меншиков и которые вы никогда не читали оттого, что не знали ни А, ни Б из азбуки.

Императрица Екатерина I: Моя дорогая племянница, речь не шла ни об А, ни о Б; надо было царствовать. Из вашего собственного опыта вы знаете, что каждый царствует как может; однако же надо, чтобы это было не так трудно. К тому же мне сказали, что всякая порода и всякий возраст любят в это вмешиваться; я даже слышала, как говорят о сапоге Калигулы^[12], который некогда занял свое место в Риме, почти как я свое в Петербурге. Вспомни еще слово личного советника моего зятя герцога Гольштейна, который говорил, что монарху нет необходимости вмешиваться в управления своими государствами, что в таком случае государство само управляет собой. Он добавлял: но тогда оно управляет собой плохо. Касательно последнего пункта (перед этим зачеркнуто «однако». – Е. П.) я не разделяю его мнения; достаточно роскошно одетая, в кресле с подлокотниками и под балдахином, я соответствовала своему месту и всегда была супругой монарха, которого в одинаковой степени боялись и уважали, потерю которого я ежедневно оплакиваю.

Императрица Анна: Да, моя милая тетушка, в конце самых шумных трапез вам часто случалось растрогаться.

Императрица Елизавета (в сторону): Вот злой язык.

Императрица Анна. (Петру II): При вашем восшествии на трон вы нашли хранилища мебели и погреба переполненными или все было опустошено?

Петр II: Что касается мебели, вы правы, мне осталось не так много; малое количество, благодаря графу Меншикову и моим тетушкам, все поделившим между собой, не беря меня в расчет. Моя меблировка была настолько скудной, что на мое обручение, чтобы осветить бальную залу, не придумали ничего, как выстроить вдоль стен гренадеров с факелами в руках.

Анна I: Судя по посуде, мой дед должен был быть хорошо меблирован. Я сужу по ответу, который он дал взятому им на службу французскому повару; тот спросил, из скольких блюд будет стол царя Алексея; ему ответили, что стол будет из ста золотых блюд и вторая перемена блюд будет сервирована двумя сотнями серебряных блюд. Петр I все велел пустить на монеты. Но поговорим о другом. Ваше попустительство зашло слишком далеко. Вы позволили взять вашу мебель; вы дважды женились вопреки своей склонности; вы каждый день ездили на охоту скрепя сердце; не затем ли вы умерли таким молодым, чтобы посторониться ради нас?

Петр II: Я был молодым и сговорчивым; любой, кто заполучал мою привязанность, делал из меня почти все, что хотел. Мы с моим фаворитом (князь И. Долгоруков; много лет спустя Анна велела его обезглавить. – Е. П.) вместе жили в полном согласии. Мне было 15 лет, а ему 19».

Что подразумевала Екатерина?

После смерти Петра с наследованием престола сложилась ситуация, отчасти похожая на ту, которая случилась после смерти отца Петра – Алексея Михайловича. Сына, которого можно бы без споров и промедления венчать на царство, не было. Царевича Алексея, сына Евдокии Лопухиной, казнили по приказанию отца (точнее, он умер во время дознания, вероятно, не вынеся пыток). У Петра и Марты-Екатерины остались две взрослых дочери и существовали сомнения в законности их рождения. Прямым наследником Петра по мужской линии – его внук, носивший имя деда – Петр Алексеевич. К тому же он потомок двух законных и освященных церковью браков – Петра и Евдокии Лопухиной, а затем – царевича Алексея и принцессы Софии Шарлотты Брауншвейг-Вольфенбюттельской, недаром в пьесе Екатерины портрет юного Петра говорит:

«Петр II: Впрочем, эти споры меня не касаются; я получил наследство от деда и бабушки, от них у меня такая внешность».

Но ему на момент смерти Петра I всего 10 лет.

Сумятицу в вопрос о наследовании внес сам Петр, 5 (16) февраля 1722 г. император издал новый указ о престолонаследии. В нем Петр, не доверяя сыну, «понеже всем ведомо есть, какою авессаломскою^[13] злостию надмен был сын наш Алексей, и что не раскаянием его оное намерение, но милостию божиею ко всему нашему отечеству пресеклось», и ссылаясь на еще один пример из Ветхого Завета, когда «Исакова жена состаревшемуся ее мужу, меньшому сыну наследство исходатайствовала, и что еще удивительнее, что и Божие благословение тому следовало»; и на примеры из русской истории, когда Иван Грозный «поистинне великий не словом, но делом; ибо оный, рассыпанное разделением детей Владимировых наше отечество собрал и утвердил… перво мимо сыновей отдал внуку, а потом отставил внука уже венчанного, и отдал сыну его наследство», устанавливал новое, доселе невиданное правило. Теперь «сие было всегда в воле Правительствующего Государя, кому оной хочет, тому и определить наследство».

Когда Петр I умер, так и не выразив официально свою волю, на престол мог претендовать кто угодно. Этим не замедлил воспользоваться Меншиков и поспешил закрепить трон за Екатериной, короновав ее как императрицу Екатерину I. И начал готовить к этой перемене императорский двор прямо на похоронах Петра.

Над гробом императора еще один из его соратников – архиепископ Псковско-Великолукский и Нарвский, один из первых русских поэтов, Феофан Прокопович произносит речь, в которой он (а в его лице Православная церковь) говорит: «Наипаче же в своем в вечная отечествии, не оставил нас сирых. Како бо весьма осиротелых нас наречем, когда державное его наследие видим, прямого по нем помощника в жизни его, и подобонравного владетеля по смерти его, тебе, милостивейшая и самодержавнейшая государыня наша, великая героиня, и монархиня, и матерь всероссийская! Мир весь свидетель есть, что женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому. Владетельское благоразумие и матернее благоутробие твое и природою тебе от Бога данное кому неизвестно? А когда обое то утвердилося в тебе и совершилося, не просто сожитием толикого монарха, но и сообществом мудрости, и трудов, и разноличных бедствий его, в которых чрез многая лета, аки злато в горниле искушенную, за малое судил он имети тебе ложа своего сообщницу, но и короны, и державы, и престола своего наследницу сотворил. Как нам не надеятися, что сделанная от нега утвердиши, недоделанная совершиши, и все в добром состояния удержиши. Токмо о душе мужественная, потщися одолети нестерпимую сию болезнь твою, аще и усугубилася она в тебе отъятием любезнейшей дщери^[14], и аки жестокая рана новым уязвлением без меры разъярилася. И якова ты от всех видима была в присутствии подвизающегося Петра, во всех, его трудех и бедствиях неотступная бывши сообщница, понудися такова же быти и в прегорьком сем лишении.

Вы же, благороднейшее сословие, всякого чина и сана, верностию и повиновением утешайте государыню и матерь вашу, утешайте и самих себе, несумненным дознанием Пет рова духа в монархине вашей видяще, яко не весь Петр отшел от нас».

Он освящает авторитетом Церкви нечто не слыханное, невообразимое. История Франции знает целую плеяду великих королев-регентш, которые правили до совершеннолетия своих сыновей, например Екатерина Медичи, в Англии несколько королев, унаследовавших власть от своих отцов, или добившихся ее в войне за престол (королева Матильда, королева Анна, Елизавета Английская). Россияне смогли бы вспомнить разве что язычницу княгиню Ольгу, мать Ивана Грозного Елену Глинскую, бывшую регентшей при сыне пять лет и скоропостижно скончавшуюся (многие подозревали, что ее отравили) и царевну Софью. Теперь же на престол возводят женщину, чье происхождение более чем сомнительно, причем провозглашают ее не регентшей, а императрицей.

И посмотрите, как Прокопович обосновывает такое решение:

1) Екатерина была не просто женой, но помощницей Петра во всех его делах и начинаниях. 2) Петр сам короновал ее императорской короной.

3) Она способна продолжить все начинания Петра.

Екатерина Алексеевна не вошла в историю, как прославленная правительница. Но слова Феофана Прокоповича «женская плоть не мешает тебе быти подобной Петру Великому» можно смело поставить эпиграфом ко всему XVIII в. в русской истории.

Правление императрицы Екатерины I ни долгое, ни славное. Бо́льшую часть его она провела, пьянствуя с Настасьей Голицыной. То, что при жизни Петра было лишь кратким и редким развлечением, стало после его смерти потребностью. По-видимому, Екатерина искренне и глубоко привязана к своему «старику», и с готовностью сошла за ним в могилу, но она приняла участие в торжественном открытии Петербургской Академии наук, и тем хотя бы отчасти оправдала ожидания, возложенные на нее Феофаном Прокоповичем.

Другой верный сторонник и помощник несчастной императрицы – А.Д. Меншиков. Перед смертью Екатерина написала в завещании: «Цесаревнам и администрации вменяется в обязанность стараться о сочетании браком великого князя с княжною Меншиковою». Светлейший уже видел свою дочь Марию следующей императрицею, и думал, что будущее его и семьи обеспечено. На самом деле никто не мог предсказать капризов истории.

Царь-сирота

Мать Петра II умерла сразу же после его рождения, отец – три года спустя. Дедушка не рассматривал его как наследника, т. к. еще жив его сын от Екатерины I, младенец, которого родители ласково звали «Шишечкой»^[15], но тому не суждено прожить долго. Подрастая, Петр, как и его дед, развлекался, играя с ружьями, пушечками и корабликами – возможно, его воспитатели хотели сделать приятное его деду, и заставить того обратить внимание на внука, но не преуспели в этом. Кстати, воспитатели эти по большей части люди случайные: дядькой назначили некого Маврина, бывшего при Дворе пажом, позже носившего звание камер-юнкера, а учителем – венгра Зейкина.

После смерти Екатерины размолвок при Дворе не возникло, и Петра короновали при единодушном согласии всех приближенных, и не мудрено – мальчик, законный сын венчанных родителей. На заседании Верховного тайного совета (учрежденный орган управления при Екатерине), юный царь произнес речь, в которой обещал стать добрым государем: «Богу угодно было призвать меня на престол в юных летах.

Моею первою заботою будет приобресть славу доброго государя. Хочу управлять богобоязненно и справедливо. Желаю оказывать покровительство бедным, облегчать всех страждущих, выслушивать невинно преследуемых, когда они станут прибегать ко мне, и, по примеру римского императора Веспасиана, никого не отпускать от себя с печальным лицом».

Петр II

Страной правит Верховный тайный совет, возглавляемый Меншиковым, которому юный царь пожаловал звание генералиссимуса. Кроме Александра Даниловича в Совет входят: генерал-адмирал граф Федор Матвеевич Апраксин, государственный канцлер граф Гавриил Иванович Головкин, князь Дмитрий Михайлович Голицын, барон Андрей Иванович Остерман и герцог Карл Фридрих Голштинский – муж старшей дочери Петра Анны.

Меншиков тут же обручил Петра со своей дочерью Марией и переселил юного царя в свой дворец на Васильевском острове. Его наставником становится барон Остерман, опытный политик, не раз заслуживавший одобрение Петра I. Закон Божий преподает Феофан Прокопович. Возможно, именно он написал речь, с которой Петр II обращался к Совету. Но Остерман и Прокопович уже не молоды и слабы здоровьем, а 14-летнему мальчику нужны друзья его возраста. Кроме того, он скучает в разлуке с сестрой-погодком Натальей, которая прежде была его верным другом. Сейчас он находится в доме Меншикова фактически на положении почетного узника. Остерман, пользуясь тем, что имеет доступ к царю, подбирает ему подходящих друзей – тех, чьи старшие родственники смогут составить оппозицию Меншикову.