Екатерина Вэ
Чиновничек
– Раздевайтесь по пояс! – крикнул Рауф Исмеилович.
Солнышкин послушно стянул штаны. В таком виде он стоял, как ему показалось, целую вечность. Ни врач, ни медсестра не спешили. Его начало слегка трясти и от холода, и от волнения. Ничего другого Эдуард не придумал, как сделать портретное селфи из процедурного кабинета и выложить фото в сеть с надписью «Все ненужное оставляем в уходящем году». Далее последовал эмодзи, изображавший загадку.
В процедурный кабинет по очереди вошли врач и медсестра. Рауф Исмеилович сел на стул на колесиках и подъехал к стоящему Солнышкину.
– Поворачиваемся ко мне другой стороной. – скомандовал он.
Далее Солнышкин ничего не видел, но слышал звуки металлических предметов на подносе. Доктор перебирал инструменты. Вдруг, что-то холодное и мокрое коснулось той самой пылающей ягодицы Эдуарда.
– Ай-яй! – знакомым уже нам фальцетом от неожиданности и боли очень громко вскрикнул он.
– Вот это да! Вы чего кричите? Я только спиртом обрабатываю ваш фурункул. Елена Сергеевна, давай обезболивающее. Тут пациент нервный.
Солнышкин представил, как сейчас будет больно. От этих мыслей голова пошла кругом, в глазах потемнело. Ему пришлось опереться о стену руками, чтобы не упасть в обморок.
– Ну, что вы как ребёнок? У меня на приемах дети так не дрожат. – заключил врач и без всякого стеснения всадил шприц с обезболивающим Эдуарду.
– Ай, ай, ай! Как же больно! – завопил Солнышкин от боли, поднимаясь на носочки.
Непроизвольно слёзы хлынули из глаз. Мысли не было ни одной, даже случилось некое состояние забвения. Приглушенно были слышны звуки металлических инструментов, падающих на поднос. Голос Рауфа Исмеиловича, обращённый к Елене Сергеевне, звучал также приглушенно. О чем они говорили, Солнышкин даже не пытался разобрать. Он словно забрался в раковину как рак-отшельник и мечтал, чтобы его скорее оставили в покое.
– Пациент! Пациент! Очнитесь! – Елена Сергеевна обращалась к Солнышкину. – Надевайте брюки! Завтра до 12 придёте к дежурной медсестре на перевязку. Ваш фурункул Рауф Исмеилович вскрыл, гной убрал. Вы бы побереглись! Где только так умудрились простыть?
Натянув брюки, Солнышкин почти не хромая вышел из процедурного кабинета в смотровой, где уже не было врача. Попрощавшись с медсестрой, он проследовал в гардероб. Счастливый, почувствовав огромное облегчение, он хотел выйти на улицу, но услышал за спиной:
– Бахилы! Бахилы сыми! Во чудак! Сначала не одевает, потом не сымает!
Все та же сердобольная старушка на выходе обращалась к Эдуарду.
Когда он вышел на улицу, уже было темно и очень тихо. В свете фонарей, освещавших улицу, красиво кружился пушистый и густой снег.
– Какая красота! – подумал Солнышкин, достал свой телефон, сделал фотографию и выложил ее в социальную сеть с подписью «Ночь, улица, фонарь, аптека… Известные слова известного автора». Чьи именно слова, Солнышкин писать не стал, потому как сам забыл.
