Екатерина Кузнецова
Скри-бог
В следующие несколько минут (а может и секунд, или часов…) за дверью комнаты и там, внизу, было тихо. Пугающая тишина. Злая тишина. Кровожадная. Она как будто требовала жертвы, не нарушаемая никаким шумом. И вдруг, внезапно, моё сердце забилось так громко, как никогда прежде. Я слышала эти удары, чувствовала его толчки. Мне казалось, что все, кто есть в доме, слышат его. Мне казалось, что оно хочет выскочить из тесной грудной клетки. Мне казалось, что оно разрывает меня изнутри, а его гулкий стук – снаружи. Мне захотелось спрятаться под кровать, или в шкаф, или за занавеску, или куда-нибудь ещё. Но там найдут, поймают, съедят (сама не знаю, откуда взялось это слово). Надо бежать! Мне хотелось выскочить в окно, убежать, скрыться… но я заставила себя сидеть на месте. Я заставила себя не двигаться. Я заставляла себя вспоминать какие-то приятные моменты из своей жизни. Я заставляла себя думать о Нём. Ничего не помогало. Панический ужас захватил моё сознание. Он приказывал спасаться, бежать, но я не могла, ведь Он должен вернуться. Он сказал, что скоро вернётся. Я должна дождаться. Сердце продолжало бешено отсчитывать время. Мне показалось, что мои рёбра уже начали трещать под его тяжёлыми ударами. Тишина напрягла все мускулы. Голосовые связки натянулись, готовые освободить крик отчаянья, затаившийся в горле. Я ждала. Мои пальцы до боли сжали одеяло. Костяшки побелели. Руки дрожали от напряжения. Я ждала. Я прекрасно понимала, что пока ничего не происходит, а если и происходит, то слишком тихо, чтобы быть опасным. И прошло слишком мало времени, чтобы можно было волноваться. Он вышел из комнаты всего несколько секунд назад. Две? Три? Пять? Не важно. Но почему мне кажется, что Его слишком долго нет? Почему время тянется так медленно? Волочётся, как улитка?
Я попыталась усилием воли разжать пальцы рук, успокоить сбившееся дыхание, расслабить напряжённые, непослушные мышцы. Лишь на мгновение сердце замерло и воцарилось спокойствие. Только на один момент. Следующий удар сердца оказался настолько силён, что я едва сдержала крик. На глазах выступили слёзы.
Я не слышала, скорее, почувствовала, как кто-то приблизился к двери. Каким-то внутренним зрением я увидела руку, прикасающуюся к двери, толкающую её. Ещё не зная, кто за дверью, я вскочила Ему на встречу. Я ощутила, что это Он. Я вскочила с кровати, и в этот миг Он вошёл.
"Что случилось?" – спрашивали мои глаза.
Он не ответил. Он прошёл через комнату и, лишь проходя мимо меня, прошептал беззвучно, одними губами: "Уходим".
Мы собрали свои немногочисленные вещи в рюкзаки и вылезли через окно на улицу. Лишь оказавшись снаружи, я услышала шум. Страшный грохот раздавался из дома. "Скри-и-и-и" – кричали стены, завывало, стонало внутри. У меня возникло ощущение, что весь дом вот-вот рухнет за моей спиной, сложится, как карточная пирамидка. Но я не оглянулась. Я не смогла заставить себя оглянуться. Это оказалось выше моих сил. Единственная мысль, которая осталась в моей голове – что случилось с Анной. Лари уже успел вернуться домой, но он возился в саду. Не знаю, слышал ли он грохот. Пошёл ли он тоже посмотреть, что происходит. Случилось ли с ним что-то плохое? А может он, как и я, оглох на насколько секунд и ничего не заметил? Может он и сейчас пропалывает любимые цветы Анны и думает о чём-нибудь приятном. И ничего не знает. А потом, в какой-то момент, он обернётся, услышав грохот, он посмотрит на дом и поймёт, что у него больше нет дома, что его дом разрушен. Может, он так и не узнает, что произошло с Анной. А она никогда не узнает, что произошло с ним.
Мы бежали. Я не знала, зачем, не знала, куда, не знала, от чего. Я знала лишь одно – если мы остановимся случится что-то ужасное. Что-то, чего по моим представлениям не должно было случиться. Что-то, выходящее за рамки моих представлений о реальной жизни.
Мы отбежали достаточно далеко, чтобы не слышать звуков, доносившихся из дома, чтобы не видеть дом. Он поймал такси. Я не знала, куда мы едем. Я лишь смутно понимала, что нужно уехать как можно дальше. Почему? Я не знала. Это было предчувствие близкой опасности, от которой можно только сбежать. Он назвал таксисту какое-то место. Я не поняла Его слов, я лишь услышала Его голос. Этого оказалось достаточно, чтобы осознать, что мы едем очень далеко отсюда.
Всю дорогу Он молчал и держал меня за руку. Слишком крепко, чтобы это успокаивало, но недостаточно крепко, чтобы причинять боль. Мы ехали несколько часов. Таксист всю дорогу о чём-то говорил, смеялся. Его не волновало то, что мы ему не отвечаем. Он чуял крупные деньги, понимал, что получит неплохой гонорар за эту поездку, и поэтому веселился.
Мы вышли из машины на берегу какой-то реки. Молча. Держась за руки. Водитель получил свои деньги и уехал, пожелав нам всего хорошего.
Мы дошли до реки и устало сели на песчаный берег. Было холодно и влажно. Дул пронизывающий ветер. Луна выкатилась на небо и ехидно смотрела на нас, усмехаясь. Я плотнее прижалась к Нему. Я хотела спросить, что произошло, от чего (или от кого) мы убегали. Что случилось в доме? Но голос не слушался меня. Я лишь бессвязно шевелила губами, не в силах произнести ни звука. Я посмотрела на Него в надежде, что Он поймёт, что расскажет, что объяснит. А Он смотрел на реку. Он как будто ничего не видел вокруг. Только реку, которая с лёгкостью проталкивает тяжёлые слои воды по своему руслу. Серые перекаты волн. Первые вспыхнувшие на небе звёзды, отражающиеся где-то в глубине. И луна. Она тоже сидела в реке, плыла по мокрому зеркалу. Она любовалась своим отражением, любовалась собой. Вдруг стало совершенно непонятно, где же на самом деле её отражение – на небе, или в реке.
