Ekaterina Husser
О чём плачут на Руси
II
Тот день обычен был
и склоки,
от матери моей упрёки,
что пороки
свои я ей дарю.
Позорю.
Извожу.
Вот из берлоги
вновь показались мои щёки,
с постели я встаю,
иду
и слушаю в потоке,
в злосчастном монологе
поэмы недотроге,
которую едва переношу.
Молчу.
Всегда молчу.
Сказав хоть слово,
я разоблачу,
я разобью
и к истине любого приучу,
но не хочу,
мне кажется, что наказание сурово,
когда ни с кем не говорю,
ведь моё слово
ровень апостола святого
и мученика,
коим предстаю.
III
Не естся ничего,
не пьётся,
а что ещё мне остаётся,
когда я на краю стою…
Стук в дверь отвлёк.
О, как он смог?
Но я пустилась наутёк,
из дома прочь,
как ни пророчь,
нигде мне места нет.
В изгнанье
и в мастерской
ждёт лишь страданье,
с его дрожащею рукой,
которой он меня сжимает,
в которой смысл погибает,
он ею жизнь мою ломает…
Он знает,
он всё знает
и никогда не отступает,
в этом бою позиций не сдаёт.
Учебный, новый год
и в этот раз не поменяет
и ничего он не учтёт,
лишь гнёт
со мной живёт,
со мною в такт шагает,
все чувства упрощает
до фразы «всё пройдёт».
IV
Я так мечтала быть творцом.
Потом.
Когда нагрянет восемнадцать,
тогда смогу влюбляться
в свои скульптуры,
а сейчас лишь вкратце
я мир искусства постигаю
и впадаю, как в раю летаю,
иллюзиям блаженства отдаюсь,
обожествлять творцов я не боюсь,
художникам клянусь
в любви,
пока они на воле,
но доколе…
Доколе
в торжестве буду купаться,
доколе
мне в наивности скрываться?
До пропасти,
в которую сорвусь?
V
Он весел был всегда.
Зачем нам грусть?
Среди богинь искусств,
среди света от люстр,
среди великих строк,
что наизусть
его немолодые губы повторяли,
они так гипнотически шептали
и оттого лишали чувств.
Взрослые не замечали
юных душ,
своих детей не замечали,
вручали,
заживо толкали
в объятья к пауку,
готовому к прыжку,
к рывку.
Он начеку,
ты в его власти,
он знает все секреты страсти,
он чует все твои напасти,
он ведает, что одинок,
об этом ему песнь поёт,
тот ветерок,
что как пророк
из чаши сделав лишь глоток,
приблизив рок,
словно холодным выстрелом в висок,
всё предсказал,
в могилу тут же уволок.
Вот он крючок,
вот он силок,
вот он для мотылька сачок,
не важно, что ты за зверёк,
отныне ты не кто, а что
в руках его…
VI
Сперва, мне льстило
обольщенье,
мне верилось,
что исключенье,
что я рождаю озаренье
и лишь поэтому влеченье
я вызываю,
как творенье,
как верх таланта воплощенье,
поэтому и в предвкушенье
я столько месяцев жила
и догола
всю свою душу обнажила…
Зеркала…
Их было много,
я входила,
стояла молча,
опустила
свой взгляд,
когда пробил разряд,
когда губу я закусила,
когда был впрыснут яд…
Так длилось долго.
Вечерами
он оставлял меня с грехами,
совсем одну пред небесами
и я стыдилась,
он не мог,
ведь он был бог.
Перед столами
снова стояла
со слезами,
следила за его шагами,
скрепя молочными зубами,
ждала очередной толчок
после которого следами
всё тело осквернить он смог.
Я не умею говорить
и эта нить
сплетала нас уже годами,
кошмарами, не снами
и матерь за стенами
переставала жить,
если не выносить
одной мне эти муки.
Не верила в испуге,
что жизнь ей разобью
в миг, тем о чём молчу.
Сжимала рот руками,
избитая стенами,
по комнате кругами
ходила, но в чём толк,
когда в позоре дочь.
В позоре, не в беде
и в чёрной клевете
мерещится ей доля,
что разум распорола,
мать без дитя в огне.
VII
Давно бродили слухи,
никто не жаждал слушать,
не торопил распутать,
не думал наказать.
И осознав ничтожность,
забыв про осторожность
мне захотелось спать,
впервые,
сквозь тревожность,
спокойно, тихо спать,
нет, вам не описать
в чём сложность,
в чём эта невозможность
смогла вдруг перестать
часами угнетать,
но не сейчас,
насторожась,
самой себе я изумляясь,
от время отделяясь,
на подвиг соглашаясь,
за шанс мелькающий
схватясь
пойду на эту встречу,
которую так ждёт
он днями напролёт,
с тех пор как три недели я хвораю,
ему меня так сильно не хватает,
он письма нервно шлёт
и сок течёт,
и слюни изо рта стекают…
Я знаю,
я помню,
как мерзостью он истекает,
да головой качает
и просит свой цветок
ещё разок
дать вырвать лепесток.
Как умоляет,
я слышу, как вздыхает,
слышу языка щелчок
и ток по телу пробегает,
его ломает
и мысль мозг не покидает,
что б перед ним явясь
на казнь
и добровольно согласясь
в образе куклы затряслась
и подчинилась его воле,
забыв про все пароли,
в последний раз ему сдалась…
Он болен,
но оттого доволен.
Грязь
ему к лицу пришлась
и я приду,
лишь локон голубой прибрав…
VIII
Я стояла на пороге,
Слегка одёрнула рукав,
Волосы чуть с глаз убрав.
Он, напротив, он в тревоге.
У меня застыли ноги,
Сделав шаг, я затряслась,
Еле-еле удержась,
Вся подобно недотроге,
Помнив все его пороки
Шла за стены лишь держась,
В западне расположась,
Растворившись в эпилоге,
Задыхаясь в каждом слоге
Его плоть сильней рвалась,
Сквозь желание слилась
С моим телом, но в итоге
Он увидев взгляд мой строгий,
От бессилия топчась,
От него же огорчась,
Осознал, что месть в дороге…
В тот миг меня ласкала злоба,
мы знали оба,
до озноба,
она свела его до гроба.
Удар,
удар,
ещё удар!
Опасней, чем пожар
мой нож,
прошу вцепись и уничтожь,
ведь ты учтёшь,
ты всё внесёшь
в прощёный список,
который близок
вместе со смертью,
что так хватает сетью
и хоронит под твердью.
Его ты упокой,
долою изверга,
долой!
И захлебнись виной,
пусть порастёт травой
над глубиной,
твоя забудется могила,
гибнет постылая
и чернокрылая
погибель заберёт.
Смотрю, как чёрт бредёт,
мне улыбается,
зовёт
его по имени,
чёрт жаждет его выменять
и утащить на дно,
где было рождено
от сатаны отродье,
а я теперь свободна!
По тёмной подворотне,
забыв свой страх животный,
до дома томно шла,
пока не забрела
во двор чужой, безлюдный,
скрипят качели нудно,
мне стало неуютно,
но всё-таки кружусь,
то оглянусь,
то дымом наберусь
и выдохну,
сорвусь,
земли коснусь
и вновь пойду по переулку,
как на прогулке,
лишь дома диким воем разобьюсь
и в угол комнаты
со всех сил в миг забьюсь,
не шевелюсь
и в зеркала ведь больше не смотрюсь.
Её глаза, наполненные болью
себе позволю,
с ними я смирюсь,
её прощенье
принимать примусь
и в руки нежные вцеплюсь,
сольюсь
с родною матерью,
она сегодня
рану не сжигала солью,
довольно,
на помощь я приду.
И помощь мне
уже извне,
словно на жертвенной войне
спешит.
Её всё жду.
