bannerbannerbanner
Три анархиста: П. А. Кропоткин, Мост и Луиза Мишель

Екатерина Брешко-Брешковская
Три анархиста: П. А. Кропоткин, Мост и Луиза Мишель

VII

Снова ездила по России, звали то в ту, то в другую губернию по делу выборов в Учредительное собрание, и за эту поездку я насмотрелась на приемы большевистских агентов, не только демагогические, но и безгранично нахальные. Вот тут я испытала свое бессилие. Меня, привычную к правдивому, честному отношению к народу, ошеломляла ложь, подтасовка, наглая лесть и самая грязная инсинуация, с какой подосланные, платные «ораторы» выскакивали на всех собраниях и «переманивали» одураченных слушателей на свою сторону.

Но и та часть публики, что улавливала фальшь и корысть в речах псевдозащитников классовой борьбы и ее моментального применения, и та часть вдумчивых крестьян и солдат сидела, печально понурив головы, предчувствуя недобрые результаты подобного экстаза, и треска, и стука в открытую дверь. Ведь все было в руках народа: и земля и свобода, не было только терпения и твердости, чтобы удержать их за собой. Доверия не было, и откуда было ему взяться.

С тяжелым сердцем возвращалась я в Петроград, а за несколько часов до выезда я уже знала о взятии Зимнего дворца и последствиях. Хотелось узнать подробно об участи оставшихся там, и благодаря сообразительности сопровождавшего меня холодного грузина-офицера я благополучно пробралась в город и прожила там около двух месяцев; зная, что большевики меня ищут, я потому была весьма осторожна. В декабре я переехала в Москву, благодаря Н. В. Чайковскому – тоже благополучно, и поселилась в укромном доме, где жила моя старая соратница, С. А. Иванова. Скоро я узнала, что недалеко от нас поселился Петр Алексеевич, тоже покинувший Питер, и что его пока что оставили в покое.

Но идти к нему я не решалась, чтобы не навлечь слежку, и только дала знать о месте своего жительства. Это было уже к концу зимы, и он вместе с Софьей Григорьевной пришел навестить меня. Ему трудно было ходить, особенно в теплой одежде: одышка мучила его, сердце постоянно грозило припадком.

Встретились мы радостно, точно только Что выпущенные из тюрьмы, и стали осведомляться, что делаем. И в Питере и в Москве я продолжала писать в газетах за своей подписью, писала и воспоминания свои. Петр Алексеевич собирался выпускать отдельными листками изложение своих взглядов на предстоящий федеративный строй Российского государства. Он говорил, что есть у него сотрудники, что издательство налажено и скоро должно появиться в свет. Я радовалась тому, что вот раздастся голос, который обратит на себя внимание молодежи и направит умы на обсуждение вопросов широкого масштаба, а главное, заставит молодежь, – тогда так жадно бросившуюся на применение анархического учения наизнанку, – обратиться к первоисточнику этого учения и получить от него правильное толкование искаженной теории. Разговор на эту тему затянулся, и восстановился пред нами живо, ярке предательский переворот в октябре 1917 года и последовавший за ним позорный Брест-Литовский мир.

Мы глубоко вглядывались друг в друга.

– И как хватило сил пережить все это. Как хватило – не знаю. Ведь я задыхался… задыхался, – Петр Алексеевич понизил голос. – Знаешь ли, была минута, когда я вынул револьвер из стола и положил возле себя… так было невыносимо жить. Только страх подать пример малодушия остановил меня…

Я ужаснулась, но и вполне поняла его. Все мы проводим кошмарные дни и ночи, и то, что переживалось в душе под ударами, постигшими нашу чудесную, прекраснейшую в истории человечества революцию, – не может быть превзойдено никакими мучениями.

Побеседовали мы, Софья Григорьевна угостила нас чаем, и, когда расстались, Кропоткины согласились с тем, что лучше мне к ним не заходить, а они еще наведаются, как только будет ясный солнечный день.

Несмотря на мое затворничество, ко мне приходило немало друзей, знакомых и вновь представляемых интересных лиц. Пришел ко мне и Артюр Булард, шеф Американского информационного бюро в Москве. Я с ним подружилась в мой первый приезд в Америку, потом переписывалась из ссылки; посетил он меня в Петрограде и теперь, узнав мой адрес от зятя Кропоткиных, служившего переводчиком в миссии, – захотел повидаться. От него я узнала, что американский посол м-р Фрэнсис в Москве, что ведет переговоры с большевиками, но что определенных взглядов и решений не высказывает. Мне показалось, что и сам Булард либо не имеет еще определенных отношений, к большевистскому воцарению в России, либо питает склонность считать его скорее благотворным для России, чем вредным. Во всяком случае, эта встреча навела меня на мысль изложить положение вещей в России в его настоящем виде и подать это изложение на рассмотрение м-ру Фрэнсису. Записка моя была готова, когда ко мне снова зашли Кропоткины, в квартиру С. А. Ивановой. Это было в марте или апреле 1918 года, когда московские распорядители переселили Петра Алексеевича уже на третью квартиру.

Рейтинг@Mail.ru