Екатерина Берг
Источник вдохновения. Сборник малой прозы
«Амур, готовься подавать стрелы, а уж я постараюсь попасть точно в цель».
К слову, может, мне и показалось, но, когда я отплыл в море относительно далеко от Ангелины, а потом резко развернулся… Я будто на миг увидел искру в ее взгляде.
В конце концов, если так подумать, друзья нередко хотят, чтобы мы в них влюбились*.
Вспоминается, что мои родители в универе долго были друзьями, а встречаться начали только на последнем курсе, и то не сразу, а после пары отказов, потому что «а вдруг ничего не получится и мы разрушим дружбу». Сейчас, разумеется, мы всей семьей смеемся над этим.
С таким настроем я и направился на наше место встречи – городскую набережную, оживленно сияющую вечерними огнями.
Увидев ее, на первые секунды я замер в немом… удивлении, восторге?
На фоне морского пейзажа передо мной стояла рыжая нимфа. Завитые волосы развевались на ветру, губы, окрашенные красной помадой, поневоле приковывали взгляд, а зеленые глаза с длинными черными ресницами смотрели на меня в ожидании. Но едва я успел приготовить слова, Ангелина приподняла руку, убирая волосы назад, и моему взору открылась татуировка от самого плеча* – крупная змея, извивающаяся вдоль руки, с головой на кисти и длинным языком в направлении пальца. Присмотревшись, я понял, что татуировка была временной, но менее эффектной от этого она не выглядела.
Такой вот ангел на Земле.
С моих губ поневоле сорвался короткий смешок – не от ее образа, а от моего былого представления о ней. Она приподняла бровь, не отрывая от меня своих выразительных глаз.
В тот момент стало ясно, что дуэли определенно быть.
Осыпав Ангелину комплиментами, я повел нас вдоль набережной. Возможно, было бы тактичнее завести какой-то разговор на стороннюю тему, но столь неожиданная смена образа не давала мне покоя. К тому же, я пообещал себе действовать решительно. И спросил, что ее побудило так изменить свою внешность.
– Я решила, что больше не хочу прятаться, – все, что она ответила. Впрочем, ее ехидная улыбка сказала даже больше, чем слова.
Не сразу заметив, как взял руку Ангелины крепче, я довел нас до самого тихого и живописного места на набережной и предложил запечатлеть ее новый образ. Ангелина с озорным блеском в глазах протянула мне свой телефон. Только в процессе, когда я старался задействовать все свои минимальные навыки фотографа, я вспомнил: однажды она мне говорила, что терпеть не может камер. Но на сей раз, без сомнений, все было иначе – на фотографиях она сияла, как восходящая звезда.
– А теперь селфи! – задорно заявила, подбежав ко мне. Подойдя к ограждению и развернувшись спиной к морю, мы устремили горящие глаза на экран телефона. Наши плечи слегка соприкоснулись.
Я забыл, каково чувствовать себя рядом с ней*.
Будто электрические заряды, брошенные в кровь, – теперь я и не пытался подавлять их. Глядя в ее глаза, я был уверен, что она чувствует то же самое.
Едва Ангелина опустила телефон, я накрыл ее губы своими.
Тихий стон – от удивления или от захлестнувших эмоций, наконец получивших свое воплощение, – утонул в тягучем поцелуе. Как легкие, но неумолимые волны на пороге ночи – наши губы встречались из раза в раз. Как водная гладь сливается с берегом – льнули друг к другу наши тела. Как морская пена обрамляет гребень волны – наши руки касались лица, шеи, плеч…
Нам было мало этого вечера, этого поцелуя. Мы шли к этому слишком долго. Слишком долго я мечтал о ней. И запрещал себе мечтать.
По ее шаловливому взгляду я заключил, что она разделяла мои желания. Первый шаг увенчался успехом. Теперь вся ночь была нашей.
Я хотел чувствовать ее всю*. И она хотела того же.
Наконец-то мы оба в этом признались.
Все-таки друзья нередко влюбляются.
Озарение души29
Ты так захотел завладеть моими мыслями?*
Не знаю, намеренно ли, но ты сделал для этого очень много.
Сначала показал мне свой город. Открыл для меня новый мир в столице страны, которую раньше я считала совершенно непримечательной и отнюдь не близкой для себя. «Я знаю в Тбилиси каждый камешек», – как сейчас помню, это была одна из первых твоих фраз, когда мы встретились.
Мы впервые взялись за руку, когда шли по Инжирному ущелью, – перешагивая ручей по скользким камням. Ущелье вело к горному водопаду – уголку природы прямо в центре города, как ты сказал тогда.
Мы впервые обнялись, когда стояли на холме Сололаки – я заставила тебя приложить силы, когда, воодушевленная, рванула вверх по крутой дороге длиной в километр. Стоило нам остановиться у памятника «Мать-Грузия», а мне – отвести взгляд в сторону открывшегося с высоты города, как ты подошел со спины и заключил меня в объятия. «Не помню, когда так хотелось кого-то обнимать», – сколько нежности было в твоем голосе.
Мы впервые поцеловались в каком-то парке, в полумраке сумерек, после ужина в ресторане на проспекте Руставели, где я нетонко намекнула, что на объятиях можно не останавливаться.
Мы впервые – я, по крайней мере, впервые в жизни на первом свидании – так откровенно говорили о сексе, шагая вдоль длинной городской набережной, до которой я вообще не заметила, как мы дошли. Мои мысли тогда были заняты другим.
Впрочем, как и сейчас. Каждый день с момента, как мы познакомились. Они заняты тобой. Они заполняют мое сердце, мою душу, разжигают кровь, иногда вплоть до горячего румянца на щеках, но этот румянец – отнюдь не от стыда.
На второй день мы выяснили, что стыда у меня нет. Как и у тебя.
В распростертые объятия. В пламя страсти. С четким осознанием, какой это важный выбор. Не случайная связь. Лично бы заставила прикусить язык того, кто посмел бы произнести такое в нашу сторону.
Ты говоришь, что я хочу этого всегда?* В шутку называешь меня нимфоманкой. А чего ещё, скажи на милость, мне хотеть, когда мы видимся раз в полгода? Однако нашей страсти не стало помехой и расстояние. В своих стихах я просто кричала о том, как хочу пойти за тобой. Накипело. Соскучилась. Полюбила.
Ты знаешь, только благодаря нашей связи меня наконец озарило, что та часть меня, которую я раньше считала темной, плохой, развратной, – на самом деле по сути своей светла*. Каждый ли через пару дней после самого «развратного» секса в своей жизни пойдет молиться за возлюбленного, с которым даже не состоит в отношениях? Вот там, в маленькой грузинской церкви*, стоя со слезами на глазах у неизвестной мне иконы напротив горящей свечи, я и поняла, что разврата не существует. Именно в том смысле, в котором понимала его я и в котором понимает множество людей – не рискну утверждать, что большинство.
Если тебе глубоко небезразлична жизнь того, с кем ты спишь, это не может называться развратом. Разврат – это эгоизм и жестокость, проявляющиеся в сексуальном поведении. Точка.
Мне было о чем молиться, потому что я знала твою историю. Твои мысли, твои заботы, твои планы. Я и до знакомства с тобой видела, как люди теряют себя в погоне за успехом, растрачивают свою человечность. И отчаянно желала, чтобы твой путь был совсем иным. Ведь я разглядела в тебе так много хорошего, свет и сложность быть рядом. «Я себя теперь знаю, я Бога просила, чтоб сберечь твою самую суть», – наверное, это одни из самых сильных строк, которые я когда-либо писала. Я уже и не помню, сколько стихов посвятила тебе.
Удивительно ли теперь, что ты завладел моими мыслями? Стал под руку с моей музой?
Ты считаешь меня сексуальной, но не развратной. Ты видишь в себе глубокий порок*, а я вижу поглотившие тебя усталость и смятение. Ты часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо30. Воланд в человеческом обличье – да простят мне мою богатую фантазию. А я бы неплохо смотрелась в образе булгаковской королевы*. Может, не так же смела, но и эпоха у нас совсем другая, требующая иных поступков.
Ты называешь меня хорошей девочкой, а себя считаешь исчадием ада на земле. Пока я карабкаюсь по чистилищу, ты бродишь по сумрачному лесу, но, слава Богу, откликаешься на мой голос. Я, конечно, не претендую на роль Беатриче31, но мольбы мои сильны, а связь с тобой, между стран и меж мировоззрений, я чувствую, только крепнет.
Спрашивать, чего тебе не хватает*, кажется глупым. Спросишь это же у меня – я озвучу без запинки. Я готова вкладывать душу, чтобы убедить тебя менять свою жизнь к лучшему, отойти от убеждения жизни для других и прийти к жизни для себя. Быть может, в ней будет место для меня как для твоей спутницы. Хотя роль верной подруги и страстной любовницы тоже напитала меня сладостью и, верите ли, мудростью.
Жизнь такая непредсказуемая, но зачастую она ведет нас туда, где мы откроем свою истину, обретем свое счастье.
Так ты готов завладеть моими мыслями?* О том, как ты стал важен для меня.
Источник вдохновения32
Крепкий горячий чай согревает горло, в то время как дрожь в не на шутку промерзшем теле постепенно утихает. Моя верная подруга, или любовница, девушка, госпожа? – не знаю, как правильнее называть свою извечную спасительницу, – смотрит на меня пронзительным взглядом. Пытается укорить, но в зеленых глазах читается такая забота, что перед ней хочется разразиться скорее в бесконечной благодарности, чем в бесполезных извинениях за свое легкомысленное поведение.
Я люблю дождь. Мелкий, крупный; тихий, шумный; короткий, буквально на пять минут, или затяжной, на пару дней; чуть накрапывающий или льющий как из ведра. Как раз под последним я и пошел сегодня к ней в футболке и тонкой кожанке на другой конец города, конечно же, без зонта. А иначе в чем прелесть прогулок под дождем?
Когда я наконец добрался до ее квартиры, то засомневался, стоило ли вообще возвещать о своем приходе: казалось, что мои зубы стучали сильнее, чем сможет кулак. Но это такие мелочи, не правда ли?
Судя по тому, с каким беспокойством она протащила меня в квартиру, с какой быстротой стянула с меня мокрые вещи, принеся взамен теплый халат, и с какой спешкой побежала заваривать чай, она была со мной не согласна.
– Мелочи, говоришь? Ну почему ты иногда ведешь себя, как идиот? – Сказано это было, скорее, в шутку, но в каждой шутке, насколько всем известно…
– Не идиот, а творческий человек, – парировал я. – У нас другое восприятие мира. Вот для тебя прогулка под дождем – это глупость, а для меня – источник вдохновения.
На последней фразе мои зубы предательски стукнули особенно сильно. Из-за этого прозвучало не очень убедительно.
– Твое вдохновение порой слишком дорого тебе обходится.
Черт, вот как у нее получается так влиять на меня? Ни перед кем в подобной ситуации мне бы не было стыдно, даже если б меня обвиняли в открытую. А с ней… мне достаточно лишь услышать тревожные нотки в этом довольно деликатном упреке – и мое сердце уже сжимается из-за чувства вины. Ведь я столько раз заставлял ее за себя волноваться.
Прийти насквозь промокшим под проливным дождем* – это правда мелочь. Вот когда я заявился к ней под кайфом, с бесконтрольной тревогой и неотступной паникой, – это было событие. Событие, перевернувшее мою жизнь, которая, по сути, могла и вовсе легко оборваться.
Она была единственной, кто не оттолкнул меня, кто не стал ругать на чем свет стоит, говоря, какой я безответственный и ничтожный. Она просто была рядом. Помогла пережить этот момент. Помогла побороть желание прыгнуть в петлю, чтобы закончить все страдания разом. Бедная юность…* Когда я был подростком, я совсем по-другому представлял свои грядущие молодые годы.
Не знаю, было ли это чудо – или любовь? – но после того случая я твердо решил бросать. Видимо, мне просто нужно было увидеть, что кто-то в этом мире еще в меня верит. Что кому-то я еще важен, даже такой: молодой несчастный композитор, который хотел лишь выйти из творческого кризиса, давившего так нестерпимо, что я решился на крайние меры. Думал прибегнуть к этому средству только пару раз, а в итоге попался в ловушку наркотической зависимости. Так ведь происходит почти у всех, я лично видел много примеров среди своей братии. Но был уверен, что меня эта опасность обойдет стороной. Вообще, она права: я и правда идиот.
– Потанцуем? – бросаю я с улыбкой. После кружки горячего чая я наконец перестаю дрожать, отчасти вернув контроль над собственным телом. – Музыка у тебя такая классная играет.
Она беззлобно усмехается: знает, что иначе я сказать не мог. Playingtheangel, мой любимый исполнитель. Как же я его понимаю… У всех творческих людей есть что-то общее.
– Как ты танцевать собрался под лирикой33?*
– Медленно и с чувством.
Лишая свою любимую подругу права отказа, я встаю из-за стола и, как есть, в ее розовом халате, который наверняка смотрится на мне очень смешно, подхожу к ней, протягивая руку. Она кладет свою ладонь в мою. Такая теплая. Такая родная.
Танцем это, конечно, назвать сложно. Обнявшись, мы плавно переминаемся под песню «Бедная юность», а звуки не утихающей за окном грозы* аккомпанируют давно полюбившейся мне мелодии, которая так точно описывает мою жизнь. Вернее, нашу с ней жизнь, в какую я ее поневоле втянул.
Вскоре наши губы встречаются. Забываясь в мириаде звуков и ощущений, мы ласкаем друг друга. Медленно и с чувством, как я обещал. Нам обоим это слишком нужно. Мне – чтобы было, ради чего жить. Ей – честно говоря, без понятия, зачем. Без меня она явно была бы счастливее. Но, когда я говорю ей об этом, она не соглашается.
Сами того не вполне замечая, мы перемещаемся в спальню. Как-то закономерно оно происходит, из раза в раз. Но сейчас – по-особенному романтично. Я невольно усмехаюсь своим мыслям. Она устремляет на меня вопрошающий взгляд.
– Никогда раньше не мог назвать романтикой то, чем мы с тобой занимаемся.
– Ты об этом? – буднично спрашивает она, отходя от меня и доставая из комода наручники. – Чем же не романтика?
– Встречать с тобой рассветы, привязанным к кровати?* – выдаю я с ироничным смешком. – Ну да, ты права, это действительно очень романтично.
– Какой-то ты сегодня непривычно разговорчивый, – молвит она с дружеской издевкой. – Прегабалины на твою речь уже не действуют?
– Я снижаю дозу, – отвечаю, вмиг сменив тон на непреклонно серьезный. Борьба с наркотиками стоит мне слишком больших усилий, чтобы шутить об этом. – Не вечно же на них сидеть.
Неотрывно глядя на ее губы, я вижу, что она собиралась отпустить еще одну колкость. И даже предполагаю, какую: обычно люди, начав принимать лирику, со временем увеличивают дозу, а не уменьшают. Но мне правда надоело это. Я больше не могу смотреть на то, как она мучается из-за моего поведения. Если уж решилась связаться со мной и связывать меня, то пусть знает, что это все не зря. Что я правда пытаюсь подняться со дна, хотя ломка порой бывает невыносима.
– Согрелся? – Я киваю. – Тогда сними уже этот чертов халат, я без смеха смотреть на тебя в нем не могу.
– Рад, что я вызываю у тебя не только грусть, но и смех, – произношу я искренне, с тенью сожаления за все проблемы, которые доставил верной подруге в недалеком прошлом. В спешке повесив одежду на кресло, я остаюсь в одних боксерах.
– Думаю, в будущем веселых моментов у нас с тобой станет еще больше, – говорит она с теплой улыбкой, как бы невзначай касаясь моего теперь уже оголенного плеча. Я, не сдержавшись, кладу руку на ее затылок и притягиваю к себе, с напором целуя эти восхитительные губы. Губы, которые столько раз вдыхали в меня жизнь, когда, казалось, черпать силы было уже неоткуда.
– Ну, что ты, не торопись, еще успеем, – дразняще протягивает она, быстро отстраняясь. Но – вижу по лицу – моей выходкой она довольна.
– Ложись на кровать. – Ее голос вмиг становится более властным. Однако не теряет неразрывную с ней мягкость.
Расположившись уже привычным образом на постели, я завожу руки назад – она, умело орудуя двумя парами наручников, приковывает меня к изголовью. Мой взгляд падает на ее высокую грудь, скрытую лишь под тонкой домашней майкой. Пытаюсь игриво коснуться губами зоны декольте, но она, заметив мое намерение, успевает подняться. Я изображаю разочарование – подруга коротко усмехается.
Кажется, я знаю, о чем она думает сейчас: еще не так давно я приходил к ней полностью разбитым. И связывать мне руки приходилось не ради изощренного развлечения, а буквально для того, чтобы я не потянулся к наркотикам, ведь раньше в кармане у меня всегда лежала доза – на случай если внезапно накроет. Теперь ситуация изменилась в лучшую сторону. Но мне все еще это нужно. Нужно на время отдать свою жизнь во власть человека, которому я доверяю больше, чем себе. Так я могу восстановить силы, чтобы бороться дальше. Благо, она понимает это, как никто другой.
Оставив меня на минуту наедине со своими мыслями, которые теперь, к счастью, и близко не стоят с тем ужасом, который я испытывал в одиночестве раньше, она возвращается с парой свечей и миниатюрным ножиком в руках. Что-то новенькое. Но мне даже не хочется тратить время, чтобы выспросить, для чего это все. Она лучше меня знает, что делать.
– Обойдемся сегодня безо льда, ты и так достаточно охладился, – произносит она с шутливым упреком, намекая на мою недавнюю прогулку под ливнем. – А вот разогреть перед поркой тебя придется. Заодно, может быть, откроешь для себя новый источник вдохновения.
Подруга говорит искренне, без тени издевки. Вот она – такая, какая есть. Она, по сути, не домина, да и я вряд ли сабмиссив в полном смысле этого слова. Хотя любой человек из моего окружения, узнав, что я позволяю девушке выпороть себя, с этим наверняка бы поспорил. Но строго говоря, мне плевать. Никто из них даже не пытался мне помочь. Это сделала только она, и она же продолжает до сих пор.
Зажегши свечи и поставив их на прикроватную тумбу, моя госпожа – в подобные моменты хочется называть ее так, хоть она и против, – раскатывает по ладоням несколько капель ароматного масла и медленно проводит по моему торсу, приглаживая волосы на оголенной груди. Под ее томными прикосновениями я не могу сдержаться, чтобы тихонько не застонать – она, видя, как быстро я расслабляюсь, довольно улыбается. Ее руки волшебны, я клянусь. И в этой фразе нет ни тени пошлости.
Закончив покрывать тонким слоем масла тело и ноги, она, наклонившись ко мне, оставляет несколько влажных поцелуев на шее. Я срываюсь на откровенный стон – мне кажется, она уже может вслепую найти все мои самые чувствительные точки. В такие моменты непреодолимо сильно хочется сжать ее в крепчайших объятиях и неистово целовать в ответ, пока из ее протяжных стонов будет сплетаться лучшая мелодия для моих ушей.
Поэтому, наверное, она меня и связывает. Иначе любая ее попытка создать долгую, чувственную прелюдию попросту бы пресекалась моим безудержным порывом страсти. Вообще, она первая девушка в моей жизни, которая нашла способ контролировать меня, причем делать это так, чтобы я оставался в полной мере доволен.
– Может, снимешь майку? – произношу хрипловатым от накатившего возбуждения голосом. – А то в масле замараешься.
– Не рискну. Иначе, мне кажется, ты разорвешь наручники, – отвечает она, усмехаясь. И я с ней согласен. Я уже чертовски ее хочу. Сообщать об этом не нужно – бугор, торчащий из-под боксеров, красноречиво говорит сам за себя. Но с ней торопиться не получится. Да и зачем, когда у нас впереди вся ночь.
Взяв одну из свечей, она наклоняет ее над моей грудью, и горячий воск капает на кожу. Стекая ниже кремовыми дорожками, он разносит тепло по телу. Я делаю глубокий вдох, раскрывая губы в легкой улыбке. Удовлетворенная моей реакцией, она выливает новую порцию воска на мои ребра – я невольно выгибаюсь. Но нежная кожа горит лишь пару секунд, а потом накатывает волна таких приятных ощущений, что я вновь начинаю тихо стонать. Подруга проводит ладонью по моей щеке – я, не задумываясь, касаюсь губами ее руки. Покрыть бы ее поцелуями с головы до ног… Но для этого еще будет время.
Отставив свечу в сторону, она неожиданно садится сверху. Я чувствую, как возбужденный член впивается ей в промежность, закрытую короткими шелковыми шортиками. Так дразнить меня слишком жестоко. Я невольно дергаю руками в бессознательном порыве снять этот мешающий кусок ткани, но в запястья тут же впивается металл. Боль немного отрезвляет, но вместе с тем – обостряет ощущения.
Ехидно улыбаясь моей выходке, она хватает меня за плечи и впивается в губы. Целует так жадно, с нещадной силой сминая их и норовя сплести наши языки. Я отвечаю с двойным жаром, скольжу языком по ее деснам, кусаю эти сладкие губы, заставляя ее простонать в поцелуй. Как же она восхитительно стонет…
Но длится это безумие недолго. Как ни в чем не бывало, совсем скоро она поднимается. Единственное, что ее выдает, – сбитое дыхание. И вставшие соски, которые теперь просвечивают через майку. Прекрасная картина.
Без лишних церемоний стянув с меня боксеры, она берет в руки обе свечи. Коротко приказав мне развести ноги в стороны, подносит свечи к моим бедрам и выливает на них порцию скопившегося в свечах воска. Из моей груди вырывается целая гамма звуков, начавшаяся с резкого крика боли. Но с каждым мгновением градус удовольствия и мимолетной эйфории лишь повышается. А как только ощущения начинают спадать – она, прочитав все на моем лице, подносит свечи максимально близко к телу и проливает воск на живот – мышцы пресса инстинктивно напрягаются. Меня вновь пронзает сладкая, тягучая боль. Это чем-то напоминает симфонию.
Цикличность, нарастание и утихание звуков…
Она была права. Не шутила, говоря про источник вдохновения. Все это несравненно лучше наркотиков.
Неожиданно улетев в свой водоворот мыслей, и я не замечаю сразу, что моя бесценная подруга отошла в другой угол комнаты. Сидя в кресле и подперев руками голову, она глядела на меня немного уставшим, но светлым взором. Видимо, ждала, пока я вернусь в реальность. Клянусь, я предложу ей встречаться, когда окончательно выберусь из зависимости. Девушки лучше нее для меня в этом мире нет и не будет.
– Как себя чувствуешь? – спрашивает она, поднявшись, и, подойдя ближе, в совершенно невинном жесте проводит рукой по моим вьющимся волосам.
– Как восставший из пепла феникс, – отвечаю без намека на сарказм. – Наверное, завтра сяду писать новую композицию.
Лицо моей дорогой подруги озаряется самой восторженной улыбкой из всех, что я видел у нее последнее время. Иногда мне кажется, что она радуется за меня больше, чем я сам.
– Я же говорила, что есть намного более приятные и безопасные способы поймать вдохновение, – декламирует она, впрочем, не скрывая своего облегчения. – А эти ваши наркотики – глупость и банальщина.
– Тысячу раз права… – выдыхаю я, невольно потупив глаза. Вина перед ней за свой наркотический период все еще не отпускает меня. – Кстати, ты не хочешь снять наручники? Клянусь, что сразу со всей страстью набрасываться не буду, – добавляю с непринужденной улыбкой.
– В это, конечно, поверить сложно… – произносит она, бросая на меня настороженный взгляд. – Но в любом случае тебя уже пора высвободить.
Едва успела щелкнуть вторая пара наручников, как мои руки, немного затекшие из-за долгого пребывания в одном положении, тут же хватают подругу за талию. Приподнявшись, глядя на нее снизу в восхищении ее красотой, я медленно, сам поражаясь своей выдержке, провожу ладонями вверх по ее телу, едва касаясь груди, лишь дразняще задевая большими пальцами возбужденные соски. Я вижу, как на этом моменте у нее задерживается дыхание, а глаза невольно закатываются в предвкушении. Я увожу руки ниже – она протяжно выдыхает, почти сорвавшись на стон. Мои руки проскальзывают ей на ягодицы и чуть сжимают их, в то время как я испытующе смотрю в ее глаза, не отрывая взгляда.
– Я все поняла, – произносит она на рваном выдохе, наконец принимая свое поражение. – Сдержал слово. Не набросился. Заставил меня хотеть этого самой. Мастер.
– Как ты там говорила, это называется? – спрашиваю я, по-доброму рассмеявшись, получив столь бескомпромиссный ответ. – Когда сначала ты виртуозно исполняешь роль верхней, а потом признаешь власть другого человека над тобой?
– «Свитч» это называется, – повторяет она с притворной обидой за то, что ее так бесцеремонно разоблачили. – Кстати, ты тоже вписываешься в эту категорию. Переключаешься между ролями так быстро, что я следить не успеваю.
– Ну… ты все еще можешь выпороть меня, если хочешь, – выдаю я, сам не задумываясь, в шутку или всерьез.
– Нет уж, на сегодня порка отменяется. Ты уже и так достаточно… вдохновился, – заявляет она, пытаясь звучать уверенно. Но язык женского тела предательски выдает, что теперь, по крайней мере, на ближайшее время ей самой совершенно не сдалась роль домины.
– Значит, я могу наброситься на тебя со всей страстью? – в шутливом тоне задаю вопрос, казалось бы, риторический.
– Позволишь хотя бы убрать воск с твоего красивого тела? – Лестью берет, хитрая. – Иначе, поверь, будет, как секс на пляже, только вместо песка…
– Понял. Так уж и быть, на пару минут придержу свой страстный порыв.
Взяв с тумбы маленький ножик, отведенный, видимо, специально для такой процедуры, она начинает в спешке, но явно умелыми движениями счищать уже застывший воск. Прикосновения прохладного металла приятно играют на контрасте с разгоряченным телом, в то время как в моей голове пульсирует мысль о том, насколько я доверяю человеку, которого подпускаю к себе с ножом, пусть он, похоже, и не особенно острый.
Но долго раздумывать об этом мне не приходится. Подруга довольно скоро заканчивает и, только она успевает отложить нож – я делаю то, чего хотел едва ли не с начала вечера. Резко сдернув с нее майку, я прижимаю ее к своей груди, наслаждаясь соприкосновением обнаженных тел, и впиваюсь вампирским поцелуем в ее шею и плечи, вырывая из ее губ череду протяжных стонов. Она крепче сжимает мою спину, льнет ко мне, каждым движением своего тела выдавая более не сдерживаемое желание почувствовать себя в моей власти.
Перевернув нас, я оказываюсь сверху и нападаю с жадными поцелуями на ее манящую грудь. Сжимаю ее в ладонях, закусываю соски – она извивается на постели и стонет так сладко, что я сдерживаюсь из последних сил, чтобы продлить прелюдию для нее. Моя рука проникает под шорты и белье, два пальца с легкостью входят внутрь, в то время как большой – массирует клитор. Она, притянув меня за шею, вовлекает в поцелуй, нещадно кусая мои губы. Я резко проникаю пальцами глубже, заставив ее простонать так громко, что этот звук подстегивает наше и так накалившееся возбуждение до предела.
– Презервативы в тумбочке, – все, что она говорит, разрывая поцелуй. Но намек предельно ясен.
Одним рывком открыв ящик, я вскрываю упаковку и быстро надеваю защиту. После чего, в жутком нетерпении стянув с подруги шорты и белье, беру ее на руки и, посадив на подоконник, резким движением вбиваюсь в ее тело. Она прогибается в спине – я, пользуясь моментом, приникаю к ее груди. Вбираю твердые соски губами, прикусывая их до той боли, от какой она заливается в стонах. Продолжаю медленно двигаться, лаская клитор, и сам улетаю все ближе к вершине наслаждения, видя, как ей хорошо со мной. Ее стоны – лучшая симфония. Ее глаза, закатывающиеся от восторга, ее тело, подрагивающее после оргазма – лучшая картина.
С подоконника мы перемещаемся на стол, а оттуда – на кровать, где теперь она двигается сверху, прижавшись к моей груди. Ускоряет темп, приближая меня к разрядке, сжимает внутренние мышцы так, что я не в силах сдерживать протяжные стоны. Еще пара ее движений – и я кончаю. Она, остановившись, целует меня, я вовлекаюсь в поцелуй, с нежностью сминая ее губы, скользя ладонями по прекрасным изгибам ее тела.
Едва подруга успевает подняться – я притягиваю ее к себе, укладывая рядом с собой, и начинаю ласкать ее пальцами. Она, сладко застонав, кладет голову мне на плечо, прижимаясь ближе. Свободной рукой я поглаживаю ее грудь, затем стягивая соски – она сходит с ума от контраста нежных прикосновений и легкой боли. Извиваясь в моих руках, стонет, не переставая, в то время как ее тело начинает дрожать в предвкушении оргазма. Я вбиваюсь пальцами сильнее, задевая ее самые чувствительные точки, – и совсем скоро ее захлестывает волна оргазма с моим именем на губах.
Мы еще долго лежим, обнявшись, слишком выбившись из сил, чтобы говорить. За окном шумит гроза, которая пару часов назад аккомпанировала нашему танцу на кухне, а теперь – мерному дыханию в постели.
С ней моя юность – не такая уж и бедная*. Она прекрасна в этом моменте, и я уверен, что, раз моя любовь рядом, мне хватит силы воли, чтобы окончательно избавиться от зависимости.
И тогда мы с ней вместе будем проводить не отдельные вечера, а целую жизнь.