Екатерина Берг
Источник вдохновения. Сборник малой прозы

Полная версия

Тайные грезы²⁷

Принципы или чувства?

Эта пресловутая дилемма крутится в моей голове уже почти год. С сентября. Когда наши группы в универе переформировали и я стала видеть Гришу не мельком, пару раз в месяц, а практически каждый день.

На лекциях он гость нечастый – слишком уж занятой, молодой бизнесмен, – а в те редкие случаи, когда удостаивает поток своим присутствием, обычно садится на галерке. Не в пример мне, занимающей место ближе к лектору, в надежде, что меня запомнят и поставят галочки там, где надо. Впрочем, даже при таком раскладе я нередко оборачиваюсь, чтобы украдкой – хотя кого я обманываю, никогда не получалось у меня отвести взгляд сразу, – полюбоваться на своего не в меру харизматичного одногруппника.

А вот на семинарах проникнуться лучами его неимоверно яркой личности намного проще. Любой доклад, групповая работа, презентация, дискуссия на тему, в которой он хоть что-то понимает, – и Гриша, как говорится, занимает эфир.

Этот глубокий голос с неизменной хрипотцой, нотки которого будто проникают под кожу, взбудораживая сознание… Каким-то образом я даже умудряюсь вникать в суть его речей, которые, вне зависимости от темы, западают мне в душу, все больше распаляя мое восхищение.

Казалось бы, в чем дилемма?

Дело в том, что еще на первом курсе у Гриши появилась девушка. И расставаться они как-то совершенно не планируют. По крайней мере, почти всегда появляются вместе на вечеринках нашего факультета, и каждый раз выглядит их пара так, словно только сошла с обложки глянца.

А я никогда не считала себя вправе разрушать чужое счастье.

Хотя теперь, оборачиваясь назад, я полагаю, что шанс начать с Гришей отношения у меня все-таки был. Ведь со мной он познакомился раньше, чем со своей нынешней девушкой.

Вот только… Я на первом и на третьем курсе – это, если не разные, то очень отличающиеся друг от друга люди. К третьему я уже выбросила, как минимум, половину балласта в виде лишнего стеснения и неуверенности в себе, которые отягощали мою студенческую жизнь на самой ее заре.

Словом, впервые увидев Гришу, я даже помыслить не могла себя рядом с ним. В нем всю красоту, уверенность, харизму, привлекательность я разглядела сразу. В себе же этих качеств я тогда не признавала.

Я не знаю, какими глазами он смотрел на меня на первом курсе, когда мы еще оба ни с кем встречались и могли свободно общаться. Он охотно рассказывал мне обо всем, что я хотела знать: о Москве, о путешествиях, о бизнесе, о прошлых отношениях – да, его жизненный опыт к первому курсу был заметно ярче моего, – но каких-то недвусмысленных знаков внимания с его стороны я не замечала. Может, они и были. Но раньше в том, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, я понимала слишком мало. По правде говоря, Гриша был первым парнем в моей жизни, с кем я просто пошла вдвоем гулять. Даже не называя это свиданием.

Наше общение довольно быстро сошло на нет – возможно, это как раз было связано с его начинавшимися отношениями. А я – довольно быстро выбросила его из головы, найдя парня попроще и поскромнее. Правда, с ним у меня не сложилось и совсем скоро его место заняли мужчины, больше похожие на Гришу. Но сам Гриша практически исчез и из моего круга общения, и из моих мыслей.

До тех пор пока я не увидела его фамилию в новых списках групп.

Его образ тут же возник в моей голове. А та неуверенная симпатия, которая только зародилась, не успев развиться, в мои невинные семнадцать, стала приобретать совсем иной характер.

Всепоглощающий. Исполненный восхищения, обожания, восторга. Загорающийся, как невзначай брошенная спичка. От его проникновенного голоса, который я невольно слушаю с затаенным дыханием. От его черт лица: острых, будто выточенных скул, зеленых глаз с хитрым прищуром, уложенных набок каштановых волос. От его высокого, тонкого стана, который он так часто скрывает под массивной кофтой.

Наверное, мне стоило бы посочувствовать. Вот только я вовсе не хочу лишаться этого. Не имея возможности быть с ним, ни в отношениях, ни в постели, просто находиться в одной аудитории, с отстукивающим глубокий ритм сердцем, когда он говорит. Безуспешно бороться с соблазном в очередной раз обернуться к нему, рискуя, что он поймает мой затуманенный химией взгляд. Изредка заговаривать с ним, получая, пусть короткий, но уверенный, пропитанный тонкой иронией ответ.

Он есть в моей жизни, и это прекрасно. Его роль в ней отнюдь не последняя, хотя он, наверное, о том не подозревает.

Я не хочу бояться* сильных чувств. Не хочу бояться любить, влюбляться. Сердце будто бы слишком мягкое, чтобы существовать без формы. Эти чувства держат его в тонусе. Этот образ заряжает его, запускает тысячи электрических зарядов. Что и делает меня самой собой.

Образ возлюбленного спасает от одиночества. Особенно когда ты человек творческий, и твои чувства, твое воображение развиты необычайно.

Проблема начинается лишь тогда, когда начинаешь запрещать себе и это.

Сначала то, что было в реальной жизни, – наши прогулки, встречи в кафетерии и библиотеке, переписки, пусть даже больше по деловым, чем по личным вопросам, – становится более недоступным, превращается в мечту. Тщательно лелеемую, яркую, будоражащую. В нее вплетаются сюжеты, которых в реальной жизни и не происходило. Для которых я была слишком юна, когда преграды в виде его отношений еще не существовало.

Затем ты запрещаешь себе лишний раз подходить к нему. Потому что неловко, потому что бесполезно, потому что давно стоит оставить эти несчастные попытки хотя бы по-приятельски общаться.

Потом – запрещаешь себе взглянуть на него. Вдруг становится не все равно, если он заметит, если поймет. Если ему будет неудобно.

И наконец – запрещаешь себе мечтать. Потому что вряд ли он бы этого хотел. У него есть девушка, а с учетом того что они встречаются не один год, наверняка любимая. Может, Гриша вовсе не находит меня привлекательной. Я, конечно, знаю себе цену, но, факт, я не уделяю столько времени, сколько его девушка, поддержанию безупречного внешнего вида – словно чтоб в любой момент быть готовой к съемкам в журнале.

В конце концов, пресекши на корню возможность реальных отношений, я принялась душить и свою фантазию.

По сути, часть самой себя.

***

Мы отгуляли выпускной уже месяц назад. Я съехался с Кирой, в повседневных разговорах то и дело мелькают намеки на свадьбу. В конце концов, четыре года в отношениях – чем не причина?

Меня смущает только одно. То, что Мила не выходит из моей головы. Хотя последний раз я видел ее как раз на выпускном.

Да, она была без пары. Но какое это имеет значение, когда я сам без пяти минут жених?

Я слукавлю, если скажу, что думаю о Миле постоянно. Скорее, время от времени. Но явно больше, чем предполагал*.

Я нередко ловил ее взгляды, порой уж очень смело устремленные на меня, в универе. Как будто так и надо. Будто в этом нет ничего неловкого, страшного, запретного.

Полагать, словно она не знала, что я в отношениях, было бы странно. Мне кажется, об этом знали все. Кира редко упускает возможность выйти со мной на какое бы то ни было мероприятие. Ревнует.

Иногда я все-таки не могу отказать себе в невинном соблазне: помечтать о том, как бы все сложилось, если б я выбрал не Киру.

Я ведь купился на ее красоту. На обложку. На первом курсе мы часто пересекались на внеучебных проектах – жаль, в них не участвовала Мила, быть может, тогда мое внимание переключилось бы на нее? – Кира же всякий раз стремилась оказаться рядом. Такая манящая, грациозная, при этом веселая и легкая на подъем.

Я слишком долго был один, после прошлых отношений, которые, несмотря на школьные годы, оказались не по возрасту серьезны. По крайней мере, для меня. В одиннадцатом классе, еще будучи несовершеннолетними, мы даже исхитрились слетать вдвоем заграницу на выходные – один из моих первых стартапов окупился солидной суммой. Но потом моя бывшая поступила в Чехию и помахала мне ручкой. Я бы мог ездить к ней, но она ясно дала понять, что не хотела этого.

Поэтому, уже в универе увидев знаки внимания Киры, я, долго не думая, предложил ей встречаться и окунулся в эти отношения с головой. Хоть я и не был влюблен в Киру, я был уверен, что при ее крайне притягательной внешности и взрывном характере круговорот сумасшедших чувств не заставит себя ждать.

Отчасти я оказался прав. Так и случилось. Правда, длилась эйфория недолго. Буквально через полгода наши отношения стали скатываться в рутину. Постоянные попытки контроля и ревность с ее стороны чередовались отчаянными попытками загладить вину, нередко через постель. Со временем я привык и к этому. Все-таки, когда знаете друг друга так долго и так близко, вместе часто бывает хорошо. Уютно. Привычно.

А самое главное, в этом будто бы не заключалось никакой трагедии. Мы оба знали, что так было, так есть и так будет.

И чем дольше продолжались наши отношения, тем меньше я верил, что когда-то прерву этот порочный круг. Что когда-то, поймав взгляд Милы, не отведу глаза, а улыбнусь ей и позову гулять после пар – мы ведь нормально общались последний раз на первом курсе, но я думаю, за эти годы она стала еще интереснее как личность. А о том, что Мила стала еще привлекательнее как девушка, и гадать не приходится. Она правда изменилась с начала нашей учебы.

Вот где была моя главная ошибка. Мила оказалась такой – что подтверждает даже ее имя – милой, доброй. В каком-то смысле простой. Она только к первому курсу переехала в Москву и с понтами не имела ничего общего. Не была такой загадочной, такой привлекательной, такой сексуальной, какой предстала передо мной Кира.

Только потом Мила раскрылась, как прекрасный цветок, а я уже сделал свой выбор. Оставаться в нынешних, пусть и далеко не идеальных отношениях.

Я боялся сближаться с ней, пока встречаюсь с другой. Я был уверен, что тут же влюбился бы в Милу, если б снова начал с ней общаться, подхватил бы ее аккуратную инициативу, которую я, конечно, не мог не заметить. Моя неопределившаяся симпатия к Миле, которая то появлялась, то исчезала, когда мы только познакомились, вспыхнула бы ярким огнем.

Такое чувство, будто на окраинах моего сознания лежит незажженный костер, в который время подбрасывает все больше дров, в ожидании, когда я наконец решусь прийти и чиркнуть спичкой. Чем позже – тем сильнее разгорится пламя.

А ведь прошло четыре года. Получается, свою ловушку я создал сам.

Я боялся, что, выйдя из отношений, могу получить от Милы отказ. Или разочаровать ее со временем. Или что мне самому может не понравиться с ней. Тогда я не понимал, что ее доброта, ее открытость, ее искренность – это главное*. Что без этого никакое счастье в отношениях невозможно. Что глубина ее личности в тысячу раз интереснее красоты этих гламурных девушек, будто сошедших с красной дорожки, которых на нашем потоке немало, помимо моей Киры. Что Милина красота в тысячу раз обаятельнее и теплее.

Почему только теперь, когда Мила так далеко, я понимаю, что она никогда не причинила бы мне зла*, ни случайно, ни, тем более, намеренно?

Почему я боялся влюбиться в нее, но не суметь построить счастливые отношения, больше, чем попасть в отношения пустые, в которых любви нет и не будет?

Почему я чувствую себя на каком-то перепутье, хотя, вроде бы, уже все решено?

***

Мы отгуляли выпускной уже месяц назад. На мое счастье, как я и полагала, когда я перестала регулярно видеть Гришу, мои чувства поутихли. Или ушли куда-то в бессознательные глубины. Так или иначе, больше я на ситуацию повлиять не могу. Я и так ограничила себя не только в реальных действиях в его сторону, но и в своих мыслях. А уж контролировать то, что находится за пределами сознания, точно не в моих силах.

Все было нормально. До тех пор пока в один прекрасный вечер, переходивший в ночь, я не получила сообщение из одного слова:

«Мила?»

Однако, не успела я с замершим сердцем разблокировать телефон, как сообщение исчезло.

Какое-то время я смотрела в одну точку на стене, пытая себя вопросом, а не могло ли мне померещиться.

Спустя несколько минут, я догадалась открыть профиль Гриши. Он вышел из сети ровно в ту минуту, когда я увидела сообщение – 23.59, четыре цифры четко отпечатались в моей памяти.

Видимо, не померещилось. Это хорошо. Значит, я все-таки контролировала границу между своими, уже вроде бы придушенными фантазиями и реальностью.

Полночи прошло в неистовой борьбе моей совести с вновь вспыхнувшими чувствами – одно мелькнувшее слово на экране телефона стало подобно искре, брошенной в давно оставленный костер. В итоге совесть одержала верх, убедив мое воспаленное сознание в том, что это сообщение наверняка отправила с Гришиного телефона Кира, устроив своего рода проверку. И это отнюдь не моя паранойя: с учетом того, что я слышала про их отношения, такая версия вполне претендовала на правду, тем более, Кира знала, что мы с Гришей когда-то неплохо общались. А пролистав нашу переписку – по большей части состоявшую из сообщений со времен первого курса, – я нашла второе, пусть и косвенное, подтверждение своей теории: он никогда не начинал диалог сообщением из одного слова.

Однако, даже если своим ночным вторжением меня потревожил не сам Гриша, а его девушка, на то должна была иметься причина. Почему она решила проверить, есть ли что-то между нами? Наверняка Гриша упоминал обо мне…

Следующей недели мне хватило, чтобы отстроить в своем сознании целый дом воспоминаний*. И фантазий, которым я снова дала волю. Не могла не дать. Они ворвались штурмом, рассеяв былые убеждения в пух и прах.

«Сердце к сердцу, глаза в глаза – разве такое может быть под запретом?»*

Сколько раз наши глаза встречались: на лекциях, на семинарах, в коридоре в дверях – я до сих пор помню, как тогда растерялась от его голоса, который будто зазвучал мягче, чем обычно, обращаясь ко мне.

Почему я была так несмела, так неуверенна?

Я ведь пленилась им с первой же встречи. Но в возможность каких-либо отношений с Гришей я не верила. Верила в другое, более близкое ко мне, казавшееся более реальным, но менее соблазнительное. Из-за него, из-за Гриши я боялась потерять то, что было доступно. Из-за того, что он был и есть чертовски хорош. Человек чести и негаснущей сексуальности.

Я боялась продолжать общаться с Гришей, именно потому что он настолько сильно зацепил меня. Как бы банально это ни звучало, он для меня казался слишком крут. Я не чувствовала себя достаточно взрослой. Я была ужасно юна.

Я опасалась его. Я верила, что Гриша – хороший человек, но вместе с тем видела все меньше подтверждений, что у нас могло быть что-то общее. Все, что он говорил мне на первом курсе, не соответствовало тому, что я видела со стороны на третьем, когда мы оказались в одной группе. В коллективе он так часто прятался за маской сарказма и самоиронии, что я не находила возможным добраться до него настоящего. А потом стала все больше сомневаться в том, что настоящий Гриша – каким я увидела его, когда мы только познакомились, каким он себя показал, – вообще существует.

Когда-то я была уверена, что этот человек будто по природе своей не может причинить мне зла*. А теперь я не решалась даже написать одно короткое сообщение, на которое уж точно имела право:

«Что это вообще было?»

***

Я еще долго думала о нем. Рассуждала о мистических явлениях, о целостности Вселенной, искала какие-то упущенные моменты в нашей с ним эфемерной истории.

Но пришла к одному, пусть и немного печальному выводу.

Вся наша призрачная связь строится на том, что мы помним друг друга. Вспоминаем друг о друге. На моей вере в то, что я есть в его памяти. На его вере в то, что он есть в моей.

Вся наша история – это дом фантазий и воспоминаний*, который мы построили вместе, но не сговариваясь. Дом, который уже не разрушить, но и не претворить в жизнь.

Потому что мы так решили. Оба отступили, оба испугались. По сути, самих себя.

Что ж, быть может, нам обоим это нужно для чего-то более реального.

Простая философия²⁸

Правда – то, что может привести все к трагическому концу*.

Эта удручающая симфония неустанно звучала у меня в голове*, вот уже последние месяца три, с того момента как я осмелился намекнуть о чувствах своей подруге, а она – сразила меня ответным намеком на то, что не может быть со мной.

С тех пор я и стал изменять себе. Всю жизнь, до моих золотых двадцати лет, я был уверен, что я хороший человек. В глобальном смысле. Понятно, что мы все не идеальны. Но с деструктивными эмоциями стоит бороться, а я вместо этого раскрутил их на максимум, чтобы заглушить тоску в душе, чувство несправедливости – ведь мы были с ней так похожи, быть с ней вместе казалось так правильно, будто с точки зрения самой судьбы.

В итоге я начал проявляться так, как сам от себя никогда не ожидал. За эти три месяца я успел, будто в грязи*, закопаться далеко не в самых хороших поступках. Я намеренно избегал ее, выбирая других девушек в свою компанию – по сути, разменял ту, в которую влюблен, на тех, кого почти ненавижу*. Ведь в них нет и половины прекрасного, что есть в ней.

Она не просто умна и красива – таких собирается немало в ведущих вузах страны.

Она не просто оперирует фактами, она ведет целую историю, сплетая ее из того, что знала и что поняла сама, путем долгих и упорных размышлений. Говорит так, что заслушаешься, потеряешь счет времени. Одним словом – писатель. К слову, когда мы познакомились, почти полгода назад, первым делом стали обсуждать книги, а за вовлеченной дискуссией обменяться контактами стало делом очевидным.

Она не просто говорит о себе – она заявляет о себе открыто, не боясь озвучить то, что глубоко в душе, и это доверие пленяет. Не знаю, заслужил ли его каким-то образом именно я, или она в целом не имеет привычки скрывать свою биографию. Когда говорят, что в девушке должна быть загадка, чтобы оставаться интересной, обычно имеют в виду, что нужно что-то недоговаривать. Она же не оставляет никаких недомолвок, готова открыть душу настолько, насколько ей это позволишь. Но своими откровениями становится только привлекательнее, открывается из раза в раз с новой стороны. И как ей это удается?

Однажды она говорила, что в ее жизни был так называемый темный период. «Секс, наркотики, рок-н-ролл – по классике. Разве что, из наркотических веществ я не баловалась ничем жестче никотина. Но от него зависимость была жуткая…» А я смотрел на нее и не мог в это поверить. Она то смелая – в своих словах, в своих признаниях, – то робкая – опускает взгляд на полуслове, боясь, что зашла слишком далеко в неотделимой от нее искренности. Такая милая – эти зеленые глаза с прищуром и ямочки на щеках. Такая хрупкая – с миниатюрной фигуркой и аристократично тонкими пальцами, которыми она, сама не замечая, накручивает пряди русых волос, когда увлечена своими рассказами. Такая нежная – ее искренняя улыбка заражает, а томный, порой меланхоличный блеск в глазах заставляет задуматься о том, что творится в ее душе.

Словом, все в ней, казалось бы, отрицает наличие каких-то действительно темных эпизодов в жизни. Даже ее имя – Ангелина – аки ангел.

В моих глазах она всегда будет ангелом. Пусть не тем праведным, чистым до невозможности – мы ведь все-таки люди, – но тем человеком, в котором светлое всегда довлеет над томлениями души.

А что сделал я? Едва получив отказ, я будто подселил в свою душу демона. Пытался забыться, а на самом деле – отдалиться от нее, чтобы выкорчевать в себе надежду, стать противоположностью своей возлюбленной.

Благо, Ангелина учится не со мной и даже не подозревает, что с недавних пор я приобрел в своем универе имидж Казановы. Это оказалось совсем несложно. С моей активностью в коллективе меня многие знали и замечали с начала первого курса, но тогда я себя преподносил иначе – как серьезный молодой мужчина, который не тратит свое время на пустые приключения на личном фронте. А стоило позволить себе пофлиртовать с парой девчонок на потоке – как общественное мнение обо мне резко изменилось, видимо, в ту сторону, каким меня всегда хотели видеть.

Мой яркий, бесшабашный образ продавался как долгожданная путевка на летний курорт*. Будет весело, горячо и, вообще, очень круто. Но недолго. Максимум – недели две.

Думаю, неудивительно, что в какой-то момент я стал противен сам себе. И получилось-то, что привела к этому не правда, которой я до дрожи боялся, а затянувшаяся ложь – себе и людям вокруг. Вроде бы получил высший балл и по философии, и по психологии, а в собственной жизни и мировоззрении навел полный кавардак. И зачем тогда, спрашивается, это высшее образование?*

Благо, к концу учебного года я набрался решимости пообещать себе, что с наступления каникул больше не стану ввязываться в подобные истории.

На грядущее лето у меня появилась задача поважнее – вернуть себя настоящего, правдивого. Причем, уверен, смена обстановки этому поможет.

Как же удачно мы с друзьями, еще весной, запланировали сразу после летней сессии поездку в Турцию, на пару недель.

***

Море. Черное, Красное, Балтийское, Средиземное – так ли это важно для моей истории? Скажу лишь, что на этом море почти все время отпуска волны бушевали не на шутку.

А в день моего приезда – когда мы встретились с Егором на пляже, когда я завороженно наблюдала за ним, рассекающим водную гладь, когда мы с радостью разделили нашу общую страсть к этой природной стихии, – на море стоял полный штиль.

И оно принадлежало нам.

Жаль, мы не принадлежали друг другу. Плавая в этом прекрасном море, казалось, успокоившимся только для нас, я была вынуждена держать пионерскую дистанцию. Хотя что мне мешало как бы случайно вскользь провести ножкой по его красивому торсу?

Но я продолжала держаться роли хорошей девочки. Ради своего спокойствия. Чтобы не разрушить, по крайней мере, нашу дружбу. О большем мне оставалось только мечтать.

Егор. В нем, кажется, нашло свое воплощение все, что я хотела бы видеть в мужчине. Пусть даже этому мужчине всего двадцать, а мне – немногим больше.

Харизматичный, умный, веселый, симпатичный – когда я его впервые увидела, подумала, что у такого парня наверняка было много девушек. Его жизнерадостность – на лице неизменно дружелюбная улыбка, в голосе игривые нотки – очень притягивает, на эту энергию хочется идти за ним, быть рядом, стать частью этого праздника жизни, который будто сам по себе создается вокруг него.

Время показало, что он хороший друг. Всегда готов поддержать, выслушать, ободрить, помочь и словом, и делом. В каком-то смысле Егор – тот еще авантюрист. Спонтанно поехать в другой город с человеком, которого знал пару дней; вписаться в проект своих друзей, невзирая на собственные дела; прибыть на подмогу в туристический лагерь, получая все инструкции уже по дороге в Московскую область, – подобных его историй я помню немало. Однако, как выяснилось, со своими авантюрами любовный фронт он обходит стороной.

Когда я рассказала Егору о своем прошлом, он пожал плечами – мол, бывает, однако его такое не коснулось. Меня даже кольнула обида, но не на него – на жизненные обстоятельства. Мне, чтобы стать такой открытой, яркой, временами смелой, пришлось пройти огонь, воду и медные трубы. А он, похоже, родился с нерушимой уверенностью в себе и умением нести себя в этот мир – без череды ненужных побед в виде плененных сердец. И неизбежно задетого – своего.

Я не раз смотрела Егору вслед, не отрывая глаз, когда он уплывал вглубь лазурного моря, демонстрируя мне очередную технику – одним словом, профессиональный пловец. Егор был в воде как рыба, как человек-амфибия. Я и не пыталась его догнать, лишь пользовалась возможностью полюбоваться – его мощные, широкие плечи, выглядывающие из-под водной глади с каждым замахом, моя память любезно запечатлела с фотографической точностью. И еще не раз ставила перед моим взором эту притягательную картину, стоило только вспомнить Егора.

Когда мы наконец с легкой, приятной усталостью вышли из воды, у нас завязался какой-то простой дружеский разговор. О наших впечатлениях от страны и от отдыха в целом.

Кто бы мог подумать, что я даже не попытаюсь украдкой взглянуть на его фигуру и буду смотреть лишь в глаза? Но я не хотела лишней неловкости. К тому же, его незамысловатый, но искренний и веселый рассказ притягивал мое внимание, а радостный блеск карих глаз заставлял задержать на них взгляд. На них и на таких милых смольно-черных кудрях, которые начали виться, едва его волосы успели высохнуть на ярком полуденном солнце.

Я таки улучила момент провести по ним рукой – в якобы игривом дружеском жесте.

***

«Волны неустанно закручиваются в мощные, грохочущие спирали, вбиваясь в галечный берег. Разливаются белоснежной пеной, обрушиваясь на усеянную камнями землю, стремительно просачиваясь между каждого из них. Ярчайшие блестки, подаренные небесным светилом, манящим треугольником ложатся на водную гладь – взгляд тянется к его основанию, а тело порывается проследовать за ним, в бескрайнюю даль, заключенную в линии горизонта. Но гладь непокорна. Она размывает четкие линии, скручивается в обманчиво мягкие округлые формы, на мгновение украшая их белыми нитями – мрамор лазурно-зеленого оттенка, мистический вид твердой материи, которая меняет свой облик в моменте. Спираль, разлетающаяся на миллионы капель, наполняющих воздух запахом соли, беззаботности и свободы. Искрящиеся берега, накрываемые морской водой, излюбленной солнцем. Завороженный взгляд, устремленный к морю, старающийся запечатлеть каждое движение этого беспрестанного танца, который, при всем своем буйстве, так мягко, незаметно расслабляет тело и душу».

Да уж, море производит на меня неповторимое впечатление. Стоит остаться наедине со своими мыслями у его берега – и моя творческая натура окунается во власть водной стихии. В такой чарующей атмосфере даже от написанных в моменте небольших зарисовок чувствуешь себя прямо-таки воодушевленно. К тому же, на волне вдохновения обычно проще уплыть от не самых легких мыслей. Только Егор упорно вторгается в поток моего сознания, но я бы слукавила, сказав, что мне это не нравится. Даже если мысли о нем довольно волнительны.

Мы договорились встретиться завтра. Погулять по округе в свете вечерних огней. Похоже на свидание. Или на мою разыгравшуюся фантазию, помогающую видеть то, что так хочется?

Какое же сожаление пронзило меня тогда, в нашу встречу на пляже… Каким вообще образом я исхитрилась ответить Егору отказом, когда он намекал на свои чувства, да еще так, что я теперь не видела в его поведении ни малейшего признака былой влюбленности?

Впрочем, ничего удивительного. Хорошие девочки ведут себя до скуки, до одури, до изнеможения… хорошо*. И остаются ни с чем. По крайней мере, так было со мной раньше, пока я не изменила свое поведение.

Поведение. Не натуру.

Это все изначально было во мне.

Как однажды сказал Егор, «правда в том, что делить человека на светлую и темную сторону изначально не имеет смысла. Как инь не существует без янь, так и личность человека неделима, а все его качества дополняют друг друга». Раньше я была уверена, что западная культура мне ближе. Однако, услышав столь нужное моей истомившейся душе изречение, пообещала себе добраться до восточной философии. И осознала, что мудрости у Егора – совершенно не по годам. Тогда мне стало понятно, откуда проистекала эта легкость и уверенность.

А еще я поняла, что, если бы поверила в это раньше – что нет смысла навешивать на себя ярлыки хорошего и плохого человека – то отказывать Егору и не пришлось бы.

Еще до знакомства с ним я кардинально поменяла свой образ серой мышки, который сопровождал меня вплоть до первого курса. А стоило мне пристраститься к сигаретам, алкоголю, яркому макияжу и слегка развязной манере общения, как я оказалась окружена мужским вниманием, с чем раньше почти никогда не сталкивалась. Несколько ярких коротких романов захлестнули меня в поток эмоций, который прежде и не снился. Однако один из них развернулся довольно трагично: я призналась парню в чувствах, он действительно проник в мое сердце, в отличие от прошлых моих пассий, время с которыми стало казаться мне поразительно пустым. Но получила отказ.

С тех пор моей уверенности и яркости заметно поубавилось. Я не была готова переживать подобное снова. К тому же, в душу закрался червь сомнения: а не могло ли быть причиной то, что он считал меня совершенно неподходящей партией? Что я стала слишком свободолюбива, развязна и откровенна? Слишком не вписываться в образ девушки, которой можно доверять.

И я снова закрылась. Конечно, возвращаться в подростковый образ пресловутой серой мышки я не собиралась. Багаж провокационных историй за плечами было никуда не деть, и я не раз им пользовалась, когда хотела утвердиться в кругу людей, которые, что называется, брали от этой жизни все.

Но Егор… он ведь совсем другой. Когда произошел этот эфемерный диалог о чувствах, я не чувствовала в себе права ответить взаимностью, как и уверенности в том, что такие отношения могут взрасти.

Словом, я видела только два пути*. «Хороший» – поступить как бы по совести и сохранить с ним дружескую дистанцию. «Плохой» – ответить ему, еще и проявив инициативу самой, чтобы скорее разжечь огонь между нами… и поневоле сжечь все дотла, разочаровав его тем, какая я есть.

Я не могла помыслить об иных вариантах развития событий. Даже потом мне было сложно убедить себя, что могло сложиться иначе. Впрочем, наш общий друг, которому я незадолго до поездки решилась поведать эту незадавшуюся love story, дал понять, что был бы рад, если б из нас вышла пара*. Каково же было мое удивление.

Возможно, наше прошлое не так уж фатально для нашего настоящего? Даже если это части жизни с совершенно разными ценностями и приоритетами. Как инь и янь на оси временного измерения.

В общем, мне нужна была хорошая перезагрузка. Смена образа, для начала – внешнего. Чтобы и внутренние изменения не заставили себя ждать.

***

Я смотрел на стрелку наручных часов, и сердце отстукивало ей в такт, но с двойной частотой. Мне верилось, что я назначил свидание, хотя Ангелине ничего не помешало бы воспринять нашу встречу как дружескую, если б она так захотела. Однако я должен был сделать все, что в моих силах.

Спасибо нашему общему другу, который прибавил мне уверенности в том, что из нас с Ангелиной пара все-таки может получиться: «Даже если с ее стороны прозвучал отказ, это было довольно давно. К тому же, с каких пор ты останавливаешься при первой неудаче?»

И правда, не такой уж показательной была прошлая попытка. Если мы не решили это спокойно и легко, с полуслова, значит, настало время начинать сражение за свои чувства*. Касающееся только нас двоих, своего рода дуэль. Вот только в дуэли порядок действий известен заранее, а здесь приходилось действовать по ситуации, подгадать момент.