Екатерина Алешина
Лирелии – цветы заката
– Да к черту мою речь! – не на шутку кипятился Вальгард. – О Боги-и! Брат, разуй глаза и посмотри по сторонам – вокруг уйма прекрасных женщин, в конце концов, если тебя тянет на блондинок, найди себе светло-русую красотку и будь счастлив!
– Меня не тянет на блондинок. Дело не в цвете волос и не в красоте, хотя Ингерд для меня по сей день остается идеалом красоты.
– А в чем же?
– В личностных качествах. В характере, манерах. Особом шарме, присущем только ей, особом магнетизме.
– Значит, найди себе женщину, похожую на Ингерд характером и привычками.
– Не-е-е-т, Вальгард, ты меня не понял, – покачал я головой. – Мне не найти никогда девушки, подобной Ингерд. Потому что таких нет! Мне не нужна бледная копия, мне нужен неповторимый оригинал! Это все равно что сравнивать дешевый стеклянный страз с бриллиантом высшей пробы! Мне нужна та самая Ингерд, которая была моей женой. Ингерд, а не похожая на нее блондинка, понимаешь? Либо она, либо никто! Другого не дано!
– А вдруг ее пророчество было ошибочным? – задал мне вопрос Вальгард, обреченно глядя на меня. – Она сама, по твоим словам, считала себя не очень сильной провидицей.
– Я уверен, что в тот момент она все увидела верно. Но если допустить подобное, то я все равно не изменю своих принципов. Если мне суждено слететь с катушек, так и не дождавшись ее, значит, такова судьба. Вы с Астрид, уверен, не оставите меня наедине с поехавшей крышей. Сдадите в дурку в Альтарре, будете апельсины присылать портальной почтой. Только выбирайте такие, с кислинкой. Не очень люблю сладкие, ты знаешь.
Вальгард шумно выдохнул, глядя на меня так, словно я уже повредился рассудком и за мной выехала санитарная бригада Дома Милости Альтарры.
– И почему у меня за все эти годы временами возникает такое чувство, будто ты сгорел вместе с ней на том погребальном костре? – брат пытался вызвать меня на откровенность.
– Может быть, потому что в этом есть доля правды? Часть меня действительно погибла вместе с ней. Потому что теряя того, кого любишь всем сердцем, ты всегда теряешь часть себя. Тот день полностью перечеркнул мою жизнь. С тех пор я никогда уже не был прежним Эриком. Странно, что ты этого не заметил.
– Мы все меняемся с годами, тем более что речь идет о сотнях лет, – философски заметил брат. – Когда-то мы считали, что самая достойная смерть – это гибель на поле боя, как и подобает настоящему мужчине. Мы жили в битвах. А теперь мы живем уже без малого восемьсот лет, наслаждаемся мирной жизнью и о смерти даже не помышляем. Даже в сорок первом на Земле, уходя воевать, мы ведь надеялись выжить. Все меняется, Эрик. Если не все, то многое.
– А что-то остается неизменным, – заметил я. – Вновь и вновь за летом приходит осень. И так будет хоть через тысячу лет. И через тысячу лет мое сердце будет во власти Ингерд. Она обещала вернуться. А я обещал дождаться. Ты же знаешь, я никогда не даю пустых обещаний. Так нас с тобой воспитали.
– Ой, демонова ма-а-ать, – Вальгард закатил глаза. – И снова старые песни о главном. Это глупо. И весьма утопично, – он сокрушенно покачал головой.
– Это не глупости, брат. Перед смертью она говорила, что ее душа будет звать меня, когда возродится. Не так давно я слышал ее зов. Во сне. Мы шли навстречу друг другу в парке Эриналлин, и она звала меня по имени. А потом сказала: «Я здесь». Мне кажется, что Ингерд сейчас жива! Хотя нет, не кажется, я в этом уверен! Она жива и находится в столице Южной империи или, может быть, скоро там будет.
– И поэтому ты в срочном порядке засобирался в Альтарру?
– Именно.
– Это армагеддец, просто полный армагеддец. Ты – наивный придурок, Эрик. Негоже быть наивным придурком в твои годы!
– Дожили! – воскликнул я, стараясь не смеяться. – Младший брат читает старшему мораль и учит жизни!
– А что поделать, если твой котелок совсем того на почве давней любви?
– Армагеддец, чердак, котелок… Ну и жаргон, Вальгард! Ты же аристократ!
– Хренократ, твою дивизию! – огрызнулся братец. – Значит, так, никаких возражений даже слышать не хочу. Так и быть, жду буквально пару месяцев и начинаю знакомить тебя с потенциальными избранницами. Благо, что у Астрид имеются свободные кузины и приятельницы.
– Ох-хо-хо-о-о-о! – я не смог сдержать хохота. – Сводничество по-эсфирски. Ой, умора! Ой, не могу! Держите меня семеро, пока я не упал! Мне осталось только рубашечку погладить и шнурочки затянуть на своем колете!
Меня накрыло очередным приступом хохота. Вальгард устало смотрел на меня, качая головой.
– У тебя жена вот-вот родит на днях, так что я сильно сомневаюсь, что тебе как главе семьи, которая скоро станет многодетной, через пару месяцев будет дело до моей личной жизни, – выговорил я, еле держась, чтобы снова не рассмеяться.
Вальгард в ответ лишь возвел к потолку глаза.
– Раз уж мы заговорили о детях, то у меня к тебе тут просьба небольшая, – начал он. – Я намерен ехать в госпиталь вместе с Астрид, когда придет время, а наша нянька сама недавно стала матерью, и замену ей мы пока не нашли. Не мог бы ты посидеть с Рагнаром и Эйнаром, пока мы будем в госпитале? Ты лучше всех из родни ладишь с близнецами.
– Без проблем, – ответил я брату. – Не впервой. Напишешь, когда у вас все начнется, я приду сразу.
– Что начнется? – заторможенно промолвил Вальгард.
– Кино начнется, Валик! – воскликнул я, захохотав. – О-о-о, я смотрю, ты подустал чуток. Я пойду к себе, мне еще вещи перенести нужно. А ты иди отдохни.
– А тебе не нужна моя помощь с переездом?
– Мне Оля и Стефан помогут, не беспокойся.
Выйдя из портала, я оказался в спальне своей питерской квартиры. В полумраке комнаты луч уличного фонаря освещал портрет, с которого на меня с загадочной полуулыбкой смотрела Ингерд. Этому портрету исполнилось больше пятисот лет, и в первозданном виде его сохраняли чары стазиса, которые постоянно мной обновлялись. Пятьсот лет назад я всерьез увлекся живописью и, освоив это искусство, написал портрет своей жены. Я изобразил ее такой, какой она сохранилась в моей памяти, – гордая и смелая северная принцесса с нежным и чутким сердцем, завораживающим взглядом ярко-зеленых глаз и волной платиновых волос. Ее лебединую шею украшало изящное ожерелье из золота и розовых опалов – мой подарок для нее, с которым она была потом погребена. Ее правая рука держала цветок лирелии с сиреневыми лепестками – эсфирский аналог земной пионовидной розы. Не знаю, почему именно этот цветок мне захотелось тогда изобразить на портрете Ингерд. На Земле лирелий нет, она не знала этих цветов, но почему-то неизменно ассоциировалась у меня именно с ними с тех пор, как я впервые увидел растущие лирелии на лугу неподалеку от усадьбы Вальгарда и Астрид.
– Я иду к тебе, Ингерд, – улыбнулся я красавице на портрете. – Раз, два, три, четыре, пять. Выхожу тебя искать…
Глава 7
Ингерд
Герда
– Потрясающе! Блеск, шик, красота! – вынесла свой вердикт леди Арилиш, у которой мы всегда заказывали наряды для самых значимых событий.
Когда пришло время заказывать пошив платьев для свадьбы Мариуса и Эмилии, персона Эвиль Арилиш даже не обсуждалась. Эта изящная нимфа являла собой безусловный талант в мире моды Южной империи и даже начала набор желающих у нее обучаться. Сегодня мы забирали уже готовые платья для нескольких мероприятий, предварительно их померив.
– Юные леди, своим неповторимым шармом вы не оставляете шансов дебютанткам завтрашнего императорского бала, – Эвиль сделала нам комплимент, еще раз придирчиво пройдясь опытным взором по нашим фигурам.
– Да ладно вам, леди Арилиш, – улыбнулась я женщине. – Бал дебютанток для того и существует, чтобы в этот вечер все внимание было направлено на них.
По давно сложившейся традиции на бал дебютантов гости приходили в одеждах темных оттенков, а дебютанты – в светлых пастельных.
Бережно упаковав все наряды, хозяйка ателье поручила своему помощнику отнести все это к экипажу Эмилии, в котором мы приехали, и увидела, что к ателье приближается небезызвестная нам Арианна Лэнгфилд.
– О нет, только не эта зюрла[3], – тихо промолвила леди Арилиш, закатив глаза. – Самая тяжелая клиентка, честное слово. Если бы гонор и высокомерие светились, то эта леди могла бы осветить собой огромный бальный зал. Каждое общение с ней для меня словно акт героизма!
Арианна Лэнгфилд – главная светская охотница за мужскими головами. Тьфу ты, то есть сердцами. Бывшая балерина, которая, по ее скромному мнению, блистала своим талантом в Большом Императорском театре. На деле же талантом как таковым там и не пахло, и главные партии ей были обеспечены благодаря покровительству одного высокопоставленного любовника. Но, как говорится, сколько веревочке ни виться, этого любовничка за казнокрадство отправили в пожизненную ссылку на Дальние острова, опечатав его магическую силу. Арианна уже к тому времени успела надоесть всему театру и разругаться со всеми вплоть до режиссера и худрука, и еще до того, как ее покровитель был схвачен, склочную артистку уволили из театра без сожалений. Теперь опальная для всех театров балерина неумолимо и безвозвратно превращалась в главную звезду самых грязных светских сплетен.
– О нет, я не хочу сейчас с ней пересекаться, – многозначительно сверкнув глазами в сторону приближающейся Арианны, выпалила Мари, и мы, еще раз поблагодарив Эвиль за ее мастерство, поспешили покинуть салон.
Уйти от столкновения с бывшей балериной не удалось. Мы пересеклись почти у самого входа в салон леди Арилиш.
– Что, девушки, решили пополнить свой гардероб? – насмешливо вскинув смоляную бровь, произнесла она в попытке нас уколоть.
– Да, – ответили мы в один голос, продолжая идти в сторону экипажа.
– Как жаль, что природный магнетизм, обаяние и шарм не идут в комплекте с новым платьем, – уже громче сказала она, обернувшись к нам и хищно улыбаясь уголками губ с темно-бордовой помадой.
– Мы с вами абсолютно согласны, леди Лэнгфилд, и искренне сочувствуем вашей проблеме, – ответила я и забралась в экипаж.
– Как жаль, что нет такого салона, где вы все это могли бы приобрести, – с притворным вздохом промолвила Эмилия, последовав за мной в салон экипажа, в упряжке которого уже стояли наготове крылатые духи-лошади.
– Желаем вам, леди Лэнгфилд, такого же приятного дня, как и вы сами! – с премилой улыбкой пожелала Марьяна ей на прощание, присоединившись к нам.
Не успела я сесть, как дверь экипажа захлопнулась следом за мной, отрезая нас от ответных «приятностей» бывшей балерины. Ездовые духи тронулись в путь. Наши питомцы сидели тише воды ниже травы, ловя каждое слово в нашей небольшой перепалке с леди Лэнгфилд. Молча переглянувшись, мы зашлись хохотом.
Взаимная неприязнь нашей троицы и этой женщины зародилась в прошлом году, когда Арианна сначала без стеснения и внаглую решила приударить за Мариусом, а потом, поняв, что ничего ей от этого мужчины не добиться, то ли от зависти, то ли от злости стала болтать про Эмилию разные неприятные вещи. Мариус это быстро пресек, и светской сплетнице пришлось угомониться. Но недолго длилось затишье, вскоре опальная балерина принялась с неистовым усердием критиковать наши выступления в театре и на фестивалях, естественно, у нас за спиной. Критика ее, ясное дело, неизменно была весьма жесткой и безапелляционной. Подавалась под не слишком изысканным соусом якобы авторитетного мнения великой артистки балета всех времен и народов.
– Девчонки, как вы смотрите на то, чтобы ненадолго съездить погулять у моря? – предложила Эмилия, и мы охотно согласились.
У нас троих оказалось много общего – во вкусах, привычках, характерах и даже чувстве юмора. И, конечно же, у нас была общая любовь к морю. Меня всегда тянуло к нему и в радости, и в печали. Знакомый с детства берег неизменно манил шепотом волн и бездонной глубиной неба. Здесь я всегда ощущала себя наедине со своей родной стихией – водой, даже если была не одна на берегу. Казалось, что я сливаюсь с ней воедино и ее живительная энергия наполняет мою душу до краев, даря покой и умиротворение. Наши питомицы Сандра и Бастет резвились с прыгающей игрушкой, брошенной им Эмилией. Белка Марьяны предпочла созерцать гладь моря, сидя на камне в стороне от всех, и в этом желании я с ней была полностью солидарна. Золотой шар солнца плавно уходил за горизонт, разливая по небу розовый свет заката. Свежий бриз играл складками плаща и развевал пряди волос.
Протянув руку к воде, я лишь слегка пошевелила пальцами, не произнося даже заклинания. Мне этого не требовалось для того, чтобы управлять родной стихией. Тонкие нити воды поднялись высоко вверх, сплетаясь воедино и образуя витиеватую надпись «М+Э». Послышался одобрительный смех Эмилии, заметившей результат моего маленького колдовства. Встретившись взглядами, мы улыбнулись друг другу. Воздев руки к небу, я держала водяные буквы, но как только опустила руки, надпись разлетелась фейерверком брызг, блеснув радужными бликами в лучах заходящего солнца.
Подставляя лицо его прощальным лучам, я погрузилась в свои мысли. Закат. Время встречи Бога Солнца Аш-Таара и Богини Луны Ар-Лиинн. Время, дарованное влюбленным Богам самим Демиургом, создавшим этот мир.
– Свенельд, привет! – донесся до меня голос Марьяны.
Обернувшись, я увидела своего брата, идущего к нам.
– Привет, ты что здесь делаешь?
– Ничего особенного, – улыбнулся Свен, присев рядом со мной. – Здесь совсем недалеко отличная таверна с отменной кухней и красивым видом из окна. Мой одноклассник, Энрар, ты его вряд ли вспомнишь, ненадолго приехал в Альтарру на время праздника и предложил мне увидеться и посидеть где-нибудь, вспомнить школьные годы. Мы как раз уже уходили, и я увидел вашу компанию из окна. Дай-ка, думаю, схожу узнаю, чего это моя сестрица тут загрустила.
– Я? Загрустила? Вовсе нет! – воскликнула, стараясь выглядеть искренне изумленной словами брата.
Он смерил меня недоверчивым взглядом:
– Мне-то можешь не рассказывать, что все в порядке. Ты выросла на моих глазах, и поверь, я знаю тебя от и до.
Можно было сколько угодно хорохориться и делать вид, что поступок Дарэна меня не особо затронул, но дело даже не в Дарэне, а в том, что третий раз подряд, делая выбор между мной и кем-то, предпочитают не меня. И эта неприятная мысль упорно не выходила у меня из головы, как бы я ее ни прогоняла. Почему? Хоть все и говорили, что этот вопрос глупо себе задавать, я все же им задавалась: что со мной не так? Может, я что-то неправильно делаю? Я продолжаю улыбаться и говорить, что все в порядке. Но стоит признаться хотя бы самой себе, что в душе теперь остался горький осадок, превратившийся в холод, что угнездился где-то под сердцем.
– Я теперь никогда никому не поверю. Просто не смогу, – призналась я Свенельду. – Не хочу снова ощутить себя так, словно меня обняли для того, чтобы нож вогнать в спину.
– Ну-у, сестричка, такого для себя никто не хочет, – промолвил Свен, слегка погладив меня по макушке, как в детстве. – Что же, ты теперь запретишь себе влюбляться?
Я в ответ пожала плечами:
– А где гарантии, что очередная история любви не обернется горьким разочарованием?
– Увы, Герда, в любви никаких гарантий нет. Это же не новая лампа или эмберотип. Невозможно, впервые встретив кого-то, сразу знать, что это твоя судьба. И ты такая – о, прекрасно, можно смело влюбляться, меня не обидят! Так не бывает. Ты просто живешь и любишь без оглядки, надеясь, что тебя так же любят в ответ, – вздохнул Свенельд, приобняв меня. – Представь, что перед тобой закрытый пирог с начинкой. Она, может быть, вкусная, а может быть, и нет. Но ты не узнаешь этого, пока не попробуешь кусочек. В любви без страховки и гарантий живут миллиарды смертных и бессмертных в сотнях миров. Такова наша жизнь. Тебе просто нужно это принять.
Наш разговор прервал звонок кристаллофона. Свен принял вызов.
– Папа звонит, – пояснил он шепотом. – Да, конечно, я проконтролирую процесс, – ответил он. – Да, да, понял.
Свенельд поднялся, поправляя камзол:
– Так-с, мне нужно идти в порт. Необходимо проверить, как идут дела на наших жемчужных плантациях. Сегодня как раз очередная выемка жемчуга. Не грусти, Герда. В этой жизни есть еще тысячи вещей, ради которых стоит улыбнуться.
И поцеловав меня в щеку, Свенельд направился в сторону порта.
– Свен, ты придешь сегодня со своими девочками к нам? – крикнула ему вдогонку Марьяна.
– Они придут без меня. Я, возможно, опоздаю, но все равно потом приду, – ответил он и ускорил шаг.
– Море, море, – прошептала я на выдохе. – Я так тебя люблю! Надеюсь, что хоть эта любовь в моей жизни взаимная.
Накатившая на берег волна зашептала, зашумела, зарокотала, с шипением пробежав по мелкой гальке, и принесла с собой ответную волну тепла, обнявшую меня, как домашний плед.
– Нам пора возвращаться домой, – сказала Марьяна, посмотрев на часы. – Через полтора часа к Лиаль и Джордано придут гости на музыкальный вечер, а мы с вами еще не переоделись. А еще нужно перепроверить, все ли готово к завтрашнему балу дебютанток.
Вдалеке маячила пара странно одетых мужчин. Черные шляпы, красные рубашки и черно-красные мантии-плащи. Кажется, я знаю, кто эти господа. Таких в нашей империи всего лишь два.
Вновь сотворив крылатых лошадей в экипаже, Эмилия открыла дверь, и в нее сразу же проворно юркнули наши звери. Сидя внутри, я смотрела в окно на волны, отодвинув занавеску. Покидать это место совсем не хотелось, но нам действительно нужно было поторопиться. Душу мою бередило необъяснимое маетное чувство, похожее на предвкушение чего-то важного. Словно я сейчас собираюсь на свидание. И что это со мной происходит в последнее время?
Эрик. XII век, территория современной Швеции
Прохладный ветер с моря забирался под рубаху, но я не чувствовал холода. На улице смеркалось, и, скорее всего, ночью ударят первые морозы. Щеки горели после небольшой разминки с братом на мечах, пока мы, неспешно и в шутку толкая друг друга в плечо, шли домой.
– О чем отец хочет поговорить с тобой? – спросил Вальгард.
– Сам не ведаю, – честно ответил я.
– А вдруг о женитьбе? Он ведь не раз уже заговаривал об этом, – предположил брат. – Я слышал, как он еще на прошлом тинге говорил с Бьерном о его дочери Ингерд. Понимаешь ведь, к чему это?
Я промолчал, пожав плечами.
– Не хочешь жениться? – задал вопрос Вальгард.
– Пока что не хочу. Мне никто не нравится, – честно ответил я.
– Да как такое может быть?! – выпалил брат. – Ты только посмотри, как много вокруг славных, прелестных девушек! А что эта Ингерд? Совсем не мила тебе?
– Трудно сказать. В последний раз я видел ее больше трех лет назад. Ей тогда четырнадцать было. Или уже пятнадцать. Не помню. Обычная девчонка. Милая, хорошая. Но совсем девчонка ведь! Тальхарпу только повсюду таскала за собой. И просила братьев сразиться с ней на мечах, представляешь?
Вальгард в ответ усмехнулся. Договорить нам не дали, потому что его позвал кто-то из домашней прислуги. Отец ждал меня в главном зале. Знать, точно меня ждет непростой разговор.
– Двадцать шестой год уж пошел тебе, сын мой, – заговорил отец, и, видит Бог, я уже знал, к чему он клонит. – Ты уже давно стал взрослым мужчиной, у тебя скоро будет собственный дом, ты прославился в боях, сумел нажить богатства. Пришло время тебе стать мужем. Ты готов стать главой своей семьи?
Вальгард как в море глядел… Да и я подозревал, о чем пойдет речь.
– А если я пока не хочу?
Отец изумленно воззрился на меня, а затем нахмурил брови.
– Мне показалось или ты сторонишься женщин, Эрик? Они тебя не привлекают?
– Нет! – воскликнул я. – Ты не так меня понял, отец. Я пока не желаю спешить с женитьбой.
– Ах, вот оно что. Спешить не желаешь, – промолвил он задумчиво. – Так я тебя и не тороплю. И все же как родитель настоятельно советую задуматься о том, чтобы создать свою семью. Сейчас для этого благополучное время. Да и твоему будущему дому без хозяйки никак. Запомни, сын, женщина – душа дома. Без нее твоя обитель, что очаг без огня.
Отец хитро прищурился, глядя на меня:
– На свадьбе Ньорда и Хильды будет много семей и достойных незамужних девушек. Прекрасный шанс найти ту самую, которая взволнует твое сердце. Кстати, там будет и мой друг Бьерн Гордый со своей дочерью. Если ты помнишь, ее зовут…
– Ингерд, – сказал я, прежде чем отец успел назвать ее имя.
– Верно. Присмотрись к ней. Ей недавно исполнилось восемнадцать, и она слывет завидной невестой.
– И чего же такую завидную невесту раньше не выдали замуж, коль она так хороша? – задался я вопросом.
– Бьерн весьма придирчив в выборе супруга для своей любимой дочери и, прежде чем дать согласие на ее замужество, как следует все узнает о претенденте на ее руку и сердце, – пояснил мне отец. – Ингерд выросла истинной красавицей. А также она весьма умна и образованна. Я уверен, вы поладите.
– Я понял тебя, отец. Ты хочешь, чтобы я женился на Ингерд?
– Я хотел бы, чтобы наши с Бьерном дети поженились, – признался он. – Но выбор оставляю за тобой. Такова моя воля и последняя воля моей Хельги. Она желала, чтоб ты выбрал в жены ту, что будет мила твоему сердцу. Послушайся моего отцовского совета. Я уже сказал, что на завтрашней свадьбе будет много незамужних девушек. Приглядываясь к ним, обрати внимание на ту, что без смущения гордо встретит твой взор, не опустив глаз. Кажется мне, это будет именно Ингерд. Все же она истинная дочь своего отца. Пора, Эрик. Пора найти свою гавань.
Главный зал я покинул в смешанных, неясных чувствах.
И вот я сижу прямо напротив нее за соседним столом и не могу отвести взгляд. Я не сразу узнал Ингерд, увидев сначала со спины, но по какой-то таинственной причине именно она притянула меня с самого начала, когда я еще даже не понял, кто эта девушка. И дело вовсе не в желании наших отцов устроить наш союз. Сегодня на свадьбе присутствует множество знатных семей с девицами на выданье, столько достойных девушек вокруг, но именно Ингерд, дочь Бьерна Гордого, я постоянно ищу глазами среди гостей.
Прошедшие годы очень изменили ее. От угловатой девчонки-сорванца не осталось и следа. Горделивая осанка, царственная поступь и сияющий взгляд бездонных зеленых глаз меня пленили. Ингерд меня околдовала, совершенно не ведая об этом. На первый взгляд она кажется ледышкой, однако точно таковой не является. Ее истинный темперамент выдает задорный смех, что звучит столь заразительно, что не может не вызывать у меня улыбку. А как изящно она слегка наклоняет голову в сторону собеседника, внимательно слушая! Как небрежно откидывает назад волосы, обнажая белоснежную шею! Истинная лебедь! Мысль о том, что я и жениться-то не очень хотел, сейчас уже казалась мне глупой. Не я один залюбовался ею, нет сомнений, и стоило мне подумать об этом, как в груди загорелся огонек ревности, на которую у меня пока что не было никаких прав, и сердце забилось быстрее при мысли, что ею может завладеть кто-нибудь другой. Ей же словно было все равно, смотрят на нее мужчины или нет. Если других это явно заботило, то Ингерд это будто и не волновало, во всяком случае с виду.
Девушки, встречаясь со мной взглядом, все как одна покорно опускали взор, пряча смущенную улыбку. Помня слова отца, мне самому стало интересно, как поступит горделивая красавица Ингерд. Улучив момент, я поймал ее взгляд, и в этот миг, когда наши глаза встретились, меня словно окатило с ног до головы морской волной и весь мир вокруг перестал существовать. Исчезло все. Были только она и я. Ингерд смотрела прямо и без стеснения. Ошеломленный ее прямотой, я забыл обо всем. Почему-то мне не верилось до конца, что она не постесняется моего взгляда. Но вышло именно так, как говорил отец. Она так и смотрела в мои глаза, и казалось – в самую душу, переворачивая там все вверх дном. Неизвестно, сколько бы еще продлился наш молчаливый поединок взглядов, но ей нужно было выйти на помост, где сидели музыканты. Кто-то из слуг уже нес ее любимую тальхарпу. Бьерн гордился искусной игрой своей дочери, говоря, что ее руками водит сам Создатель. Вставая из-за стола, она опустила ресницы, но голову не склонила.
– Ты смотри, какая непокорная! А как смотрит! Точно орлица! Сразу видно – с характером! – тихо промолвил Вальгард, склонившись ко мне. – С такой женой не соскучишься.
– Своенравные женщины рождены не для слабых мужчин, – ответил я брату, наблюдая, как Ингерд гордо шествует к помосту. – Покорные тихони меня никогда не волновали.
– Ты уже все решил, не так ли? – спросил Вальгард.
В ответ я лишь улыбнулся. Брат, усмехнувшись, под столом незаметно пихнул меня легонько в бок.
– О чем же нам поведает в своей балладе прекрасная Ингерд, дочь Бьерна Гордого? – послышался чей-то голос из толпы гостей.
– О любви, конечно же, – ответила она, с улыбкой окинув гостей взглядом. – В такой день, когда соединяются два сердца, сам Бог велел славить великую силу любви.
Смычок коснулся струн, и низкие глубокие звуки мелодии наполнили просторный зал, в котором вдруг стало необыкновенно тихо. Казалось, гости перестали дышать, ловя каждый звук тальхарпы, которой вторил бархатный голос Ингерд. Она же, ловко перебирая струны изящными тонкими пальцами, смотрела то на свой инструмент, то в зал поверх голов, и от этого казалось, что она одновременно смотрит на каждого и вместе с тем ни на кого.
– Торвальд так и пожирает ее взглядом, – шепнул мне на ухо Вальгард, стрельнув глазами в сторону того, о ком говорил.
Нехотя оторвав взор от Ингерд, я посмотрел на Торвальда: его взгляд, которым он то и дело окидывал девушку с тальхарпой, говорил красноречивей слов, и огонек ревности в моей груди ярко вспыхнул, превратившись в пылающий костер.
– Не стоит тянуть с предложением о свадьбе, – вновь шепнул мне брат. – На этот лакомый медовый хлеб уже слетаются пчелы.
– Сегодня же поговорю с ее отцом, – ответил я брату. – Не собираюсь никому ее уступать.
Вальгард, улыбнувшись, похлопал меня по плечу. В тот самый вечер я еще не осознал в полной мере, что за чувство меня посетило, но одно мне было известно точно – я никому ее не отдам.
Эрик, наши дни.
Эсфир, город Альтарра
– Не устаю восхищаться этим домом. У тебя хороший вкус, – промолвил мой питомец, деловито оглядывая окружающее убранство. – Питерские апартаменты тоже были весьма стильные.
– Спасибо. Только не разнеси этот дом, пожалуйста, – пошутил я, потрепав огромного пса по холке.
– Я тебе что, дикарь неотесанный? Или слон в посудной лавке? – возмутился он. – Я благороден и воспитан.
– И чертовски интеллигентен, – добавил я, глядя вместе с ним по сторонам.
– Вот видишь, ты сам это признаешь, – заметил Тор и пошел в кухню.
Питомец, наделенный частицей моего разума, появился у меня совершенно неожиданно. За месяц до моего отъезда в Альтарру Оля и Стефан нашли на улице раненого немецкого дога. Огромная угольно-черная гладкошерстная собака с белой манишкой на шее. Как такая махина оказалась на улице? Исцелив дога с помощью магии, они стали искать его хозяев, но те так и не нашлись. Со слов Стефана, пес частенько грустил и подолгу сидел у большого панорамного окна, глядя на улицу. Стефан считал, что так пес просится гулять, но даже после прогулок животное так же обреченно смотрело в окно. Вечером за пару дней до переезда Ольга и Стефан пригласили меня к себе, и когда мы сидели в гостиной, пес изрядно удивил нас: подошел, виляя из стороны в сторону гладким хвостом, и положил голову мне на колени. Я погладил его между остро стоявшими ушами, и он блаженно прикрыл глаза.
– Кажется, он нашел в тебе родственную душу, – сказала Оля, наблюдая за нами. – Вы оба такие важные, вальяжные, степенные и временами немного грустные. Посмотри на них, Стеф, – обратилась она к мужу. – Две деловые колбасы.
– Ага, – согласился с ней Стефан, улыбаясь.
Мой уход Тора явно расстроил. Это стало понятно, когда он взял в зубы мои ботинки и потащил их прочь от парадной двери. Забрав у него ботинки под гомерический смех моих созданных, я вернулся в прихожую. Пока я обувался, пес утащил мой плащ.
– По-моему, он весьма прозрачно намекает, что ему крайне приятно твое общество, – смеясь, заметила Оля, наблюдая, как я безуспешно пытаюсь уйти домой.
– И что мне теперь делать? – спросил я Олю и Стефана.
– Забрать его себе, – предложила девушка. – Тем более что на Эсфире в твоей усадьбе ему будет намного просторней, чем у нас.
Пес гавкнул, словно соглашаясь с ее словами.
– Но это же ваша собака теперь вроде как.
– Эта собака уже выбрала себе хозяина, – промолвил Стефан. – Правда, Тор?
Тор в ответ снова гавкнул и, подойдя ко мне, завилял хвостом.
– Мы его, конечно, любим, но он имеет право на собственное мнение, – сказала Оля, погладив собаку по спине. – Нам ничего не остается, как склонить покорно головы перед волей великого громовержца Тора! – пафосно провозгласила она, вызвав у нас волну смеха.
Так в моей жизни появился большой четвероногий друг с пронзительно-умными глазами. Идея сделать его разумным мне пришла накануне переезда на Эсфир.
– Это я теперь по-человечьи, что ль, могу говорить? Занимательно, однако, – были его первые слова.
Я кивнул в ответ. И сразу же спросил, почему в тот вечер он выбрал меня.
– Оля и Стефан – классные ребята, я им благодарен за то, что они спасли меня, но ты мне будто бы родней. Как если бы я родился человеком, то был бы таким, как ты.
Я улыбнулся, проведя рукой по гладкому, лоснящемуся боку.
– А как ты вообще на улицу попал?
Пес фыркнул, опустив морду.
– Не хочется о грустном, – вздохнул он. – Но давай я все расскажу сейчас, пока мы с тобой собираем вещи, и больше вспоминать об этом не буду. Жил я в очень богатой семье, но там до меня никому не было дела. Как будто меня завели в качестве мебели. Сборище эгоистов, которым плевать друг на друга. Что уж говорить о собаке. Зачем они взяли меня? Не пойму. Я был пустым местом. Меня вечно ругали, даже могли ударить, несмотря на мои габариты. Это, знаешь ли, неприятно, мягко говоря – когда тебе делает больно тот, от кого ты ждешь ласки. Как-то раз я плюнул на все и убежал на улицу через поднятые ворота. Бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги. Потом по касательной столкнулся с машиной и убежал во двор старинного дома. А двор такой, как колодец. Просто страшный сон для тех, у кого клаустрофобия. Там уже понял, что приложился о машину сильнее, чем мне показалось сначала. Мне стало тяжко дышать, и несколько часов я просто лежал на земле. А потом меня нашли Оля и Стеф и забрали к себе.
– А мы думали, что ты грустишь по прежним хозяевам, когда ты тосковал.
– Нет, мне просто было паршиво и мерзко на душе, и от этого хотелось выть, – признался Тор. – В какой-то момент я думал, что все люди поголовно ужасны. Но ты и твои созданные меня переубедили. Хоть вы и не совсем люди, но когда-то же были ими.
