Егор Нервозный
Опять зима
Мне кажется, что больше нет ни прошлого ни будущего. Ни о чем не жалеть и ни на что не надеяться; не бегать за Ней, стараясь выловить момент для разговора или просто нахождения рядом; не завидовать, если Она с кем-то обнимается; не хотеть, чтобы все вокруг исчезли и мы остались вдвоем; не убиваться, если не получается затеять разговор и мы идем молча; не навязываться насилу, а просто быть рядом – так близко, как меня подпускают; искренне пытаться помочь, подбодрить, развеселить, когда кажется, что это очень нужно, но не печалиться, если Она того не хочет; не отчаиваться от осознания того, что из-за моей же глупости Она все воспринимает через призму моих чувств, не отчаиваться, что знание человека о чувствах другого разрушает все; не ломаться, если Она не хочет что-то рассказывать, потому что не может открыться; не думать, что все могло быть иначе, не думать о том, что Она просто не пробовала и все бы могло получиться; наслаждаться тем, что дается; благодарить за то, что дается; умеренность и только умеренность; не требовать от другого сердца больше, чем оно может мне дать; не требовать от другой головы никаких перестроек, если она сама того не хочет; не верить в чудеса; не задавать вопросов бессловесному миру; просто быть; просто общаться с Ней; просто быть; полное принятие и полный мир.
Я продолжал слушать Apocalypse. И в уме слагался диалог, тихий, томный, личный, какие бывают только ночью:
– Ведь что бы ты ни говорил, во всем будет подтекст. Что бы ты ни говорил – в Ее глазах ты всегда будешь влюблен. Может быть, Она и думает, что ты общаешься с Ней только из-за этого. Любое твое действие объясняется только так. Она вынуждена соблюдать правила, чтобы не отдалить тебя и не приблизить одновременно. Она ведь наверняка почти ничему не верит. Посмотри, до чего ты Ее довел.
Я со светлой грустью улыбнулся и качнул головой.
– Что я могу с этим сделать? Ничего. Я могу только сказать, что это лишь полуправда. Не все можно объяснить этим. Уже не все. Далеко не все. Я могу лишь быть открытым и говорить все так, как есть. Она сама решает, как это воспринимать.
– Самому-то не надоело?
Я коротко усмехаюсь.
– Мне никогда не надоест чувствовать.
– Ты же понимаешь, насколько ограничиваешь Ее поведение? Она же сто раз подумает, что и как сделать, чтобы не давать тебе надежду. Ведь она даже давно перестала заигрывать с тобой.
– Надежда всегда связана с будущим, именно поэтому сейчас ей нет места в моей жизни. Верит Она тому или не верит, но я ни на что не надеюсь. И что бы Она ни делала – я ни на что не надеюсь.
– Надо же, как сильно можно вогнать себя в зону дружбы.
Я коротко усмехаюсь.
– Да пошел ты. Впрочем, так оно и есть.
– И чего же ты тогда хочешь?
– Чтобы Она чувствовала себя хорошо и свободно, чтобы улыбалась, чтобы не загоняла себя мыслями, чтобы настоящее, в котором Она живет, приносило только радость и комфорт, чтобы…
– …а что ты хочешь?
– Я хочу жить сейчас. Просто чувствовать то, что могу чувствовать в данный момент; делать то, что делается в данный момент; думать о том, что происходит сейчас, а не о том, что было, и что может быть. Радоваться тому, что дает мне Бог, радоваться тому, что дает мне Она и не пытаться вырвать больше положенного. Умеренность и только умеренность.
Я улыбаюсь. И ведь такой стиль жизни я открыл только благодаря Ней. За одно это я должен молиться за Ее здоровье и счастье.
Будь что будет. Я не прощаюсь с Ней (хотя конечно для воплощения первых желаний должен сделать это), я лишь прощаюсь с будущим и прошлым и приветствую настоящее, в котором почти никогда не жил. Я славлю его, благодарю его за то, что происходит и за то, что есть. И славлю и благодарю Ее за все то, что Она дает.
Я просто благодарен, я благодарен за все. Я чувствую эту гармонию, это принятие и смирение, и полностью отдаю себя во власть того, что происходит. Мне больше не нужно бежать ни в прошлое, ни в будущее. Меня больше нет вчера, и завтра меня тоже нет. Я есть только сейчас. И во мне нет ни жалобы, ни упрека, ни разочарования, ни боли, во мне только тихая нежность и светлая грусть – пусть все славится, пусть все будет свято.
Отныне есть только настоящее. Только весна. Есть только то, что дается. И я за это благодарен, несмотря ни на что.
А что будет завтра – лучше или хуже – не все ли равно?
«…краснею при воспоминании о моей дерзости… когда Вам я осмеливался писать глупые и дикие письма.... Теперь во мне осталось только благоговение.... Я умею теперь только желать ежеминутно Вам счастья и радоваться, если Вы счастливы. Я мысленно кланяюсь до земли мебели, на которой Вы сидите, паркету, по которому Вы ходите, деревьям, которые Вы мимоходом трогаете… У меня нет даже зависти ни к людям, ни к вещам. Еще раз прошу прощения, что обеспокоил Вас длинным, ненужным письмом. Ваш… покорный слуга».
