Егор Букин
Блик на сердце
Запись 15
Но я не справляюсь.
Такого не было даже в прошлые разы, когда я был моложе, чувственнее, наивнее. Я думал, что сейчас все совсем по-другому. Половодье чувств все слабее, кровь кипит все реже, – так почему я мечусь по комнате, беру книги и кладу их обратно, и не могу найти себя места, царапаю грудь руками, намереваясь ее разорвать, потому что внутри что-то противно скребется?! Я бегу к холодильнику, чтобы унять тревогу. Но единственное, что может показать на алкотестере что-то больше нуля – кефир. Тогда я бегу к шкафу и быстро одеваюсь, потому что эта сумасшедшая тревога пинает меня, гонит, подначивает на жуткие мысли.
Не дожидаясь лифта, я лечу вниз по лестнице, несколько раз практически падая.
На улице еще темно. Небо только-только окрашивается в светлые тона. Перебегаю дорогу на красный. Слышу разъяренный гудок клаксона. Я бегу в церковь. Чувствую, что если не добегу, то сгорю.
– Всего вам хорошего, счастья, здоровья, удачи, любви, – говорят мне попрошайки, всегда сидящие у ворот.
Я спешно кидаю благодарность и желаю им того же.
Перед высокими деревянными дверьми снимаю шапку и крещусь. Захожу. Покупаю пять свечей по двадцать рублей и иду к иконам. Вижу, что пришел прямо на службу. Людей слишком много. Мне не по себе. Чувствую, как потею, как дрожат руки, сжимающие свечи, как трясутся колени. Священники в золотых рясах читают молитвы. Пожилые люди сидят и слушают, либо стоят и крестятся. Я засматриваюсь на неровное дрожание огоньков возле икон и молюсь – о спокойствии, о любви, но больше молюсь о Ней, чтобы у Нее все было хорошо. Ставлю четыре свечи и смотрю службу. Ко мне подходит женщина в черном платке:
– Еще не решили кому поставите? – кивает она на последнюю свечу у меня в руке.
– Пока нет.
– Поставьте Богородице. Скоро начнется служба.
Я киваю и иду к оной. Зажигаю от другой свечи и ставлю. Крещусь.
Паршивое скребущее чувство по-прежнему сидит в сердце, – но по церкви я метаться не могу.
Когда начинается служба, я тихонько выхожу обратно в морозный день. Последний раз крещусь у входа, надеваю шапку и ухожу. И вдруг, как озарение, в голове возникает мысль о том, что скоро все разрешится, что все будет хорошо (по крайней мере не так плохо) и, куда важнее, приходит спокойствие, словно всю гадкую тревогу я оставил где-то здесь.
Запись 16
Казалось бы, я давно стал тёртым калачом в этих делах. Я несколько раз разбивался об это чувство, пережил сотни перестроек, и теперь был точно уверен, что буду спокойным…
Но вот я стою рядом, чувствую, как все внутри дрожит и передает эту дрожь рукам, которые жаждут хотя бы на мгновение коснуться Ее, а потом не выдерживают, касаются – и чувствуешь себя одновременно прекрасно – поскольку ощутил под пальцами ее кожу – и ужасно, ненавидишь себя – потому что не смог сдержаться.
И откуда эта дикая аккуратность, преисполненная нежности и заботы, когда Она кажется сделанной из стекла, – одно неловкое движение и разобьешь? Ведь такой аккуратности не было никогда и ни к кому.
И откуда этот страх, дурацкий, мерзкий, несвойственной достаточно уверенному в себе мужчине?
И это желание, заглушающее все остальные, – Господи, пусть Она поймет (ведь Она знает), что́ я чувствую, пусть Она услышит стук моего сердца, пусть Ее накроет волна нежности, которую я еле-еле сдерживаю, пусть что-то внутри Нее переключится…
Запись 17
Я разгоняюсь по трассе и переключаю передачи. Вокруг – блестящие на солнце снежные поля. В радио играет «Please, Please, Please Let Me Get What I Want» The Smiths.
– Ну вот, сходишь на этот концерт, может, найдешь себе кого-нибудь. Конечно, неизвестно, кто на них ходит, но…
– …я не могу кого-то искать. У меня есть Она.
– А что Она?
– В сущности ничего… Ну то есть мы общаемся, вроде все хорошо.
– Слушай, ну нельзя же все время находиться в подвешенном состоянии. Будь чуть решительнее и пусть она сразу скажет: «Да-да; нет-нет». Чтоб было понятнее. А то оставил бы ты ее да шел дальше.
– Я не могу так просто переключиться на кого-то другого, если мне кто-то нравится. Не могу даже в том случае, если понимаю, что к хорошему это не приведет. Если вижу, что отдаю любовь не тому человеку. Сердцу не прикажешь, знаешь ли.
– Это очень плохо.
Я ничего не ответил.
Запись 18
Мы сидели в какой-то кафешке после пар всей нашей шоблой и разговаривали. Она – напротив меня. Я говорил и неотрывно смотрел Ей в глаза, не замечая, кажется, остального лица, чуть тронутого светом; Она улыбалась, чуть показывая зубы; задавала вопросы и дополняла меня. Волшебство момента пронизало меня, превращаясь в пьянящую атмосферу надежд и желаний, смешанных воедино, – светлых, счастливых.
Я знаю, что в мире нет справедливости и знаю, что все всегда случается просто так. Но сейчас я отказывался верить, что это чувство возникло просто так, просто как вдохновение. Ведь оно возникло после того, как я видел в любви спасение, чтобы укрыться от самого себя, после того, как я покалечился об это чувство, после того, как прошел через ненависть, отвращение и равнодушие к нему, после того как наконец полюбил себя и перестал в любви нуждаться, но понял, что, появись она, жизнь станет намного красочнее и лучше, и наконец открылся этому чувству и сразу его получил, такое светлое, исполненное такой огромной, небоскребной нежностью. Неужели такое чувство могло возникнуть просто так?.. Я не хочу, чтобы оно проходило, я хочу, чтобы оно росло, и очень хочу разделить его с Той, к кому оно направлено, хотя вижу, что в Ней ничего не происходит. Может быть, только пока не происходит? Господи, ведь оно не могло возникнуть просто так, иначе зачем все это было?..
Когда разговор зашел в тупик, а я – болван – не смог придумать ничего нового, Она повернула голову и слушала, что говорили одногруппники за соседним столом.
Запись 19
– Слушай, да пошла она… Имей гордость. Ты ей столько нежностей пишешь, а она… Впрочем, она ничего не сделала, но все равно – ну ее. Ха-ха-ха-ха.
– Реально, – соврал я.
Наверное, нужно бороться до конца, поскольку это единственное, что остается делать человеку в этой свалке, названной жизнью. Бороться за то немногое, что ему дорого, за то немногое, что дает детскую радость. Бороться до того момента, пока шансов совсем не будет. И даже тогда – бороться еще хотя бы немного.
Запись 20
«Да, ты прав. Я не вижу тебя дальше друга».
Я не знаю, в какой момент все начало стремительно рушиться. Но это символично случилось первого числа.
Я узнал слишком много правды, слишком много обещаний дал (не пытаться – самое главное из них). Результат очевиден – не выдержал. Кинулся на улицу. Сразу же показалось, что я герой дешевого романа, потому что вокруг наблюдал только улыбающиеся парочки, которые одним своим существованием глубоко меня оскорбляли и подмывали кого-нибудь избить.
Несколько часов я бродил по ночному городу, от злости и бессилия мечтая схватить туберкулез, и если не умереть, то уж точно загреметь в больницу – вот тогда-то Она попляшет! Я знал, что это очень по-детски, но ничего не мог с собой поделать. Тяжело осознавать, что ты человеку правда нравишься и приятен, но не в том смысле, в котором хочется. Тяжело осознавать, что ты уже, может, распланировал каждый день будущего лета вместе и даже знакомство с семьей мельком представлял, но тебя не видят дальше друга… И всегда все упирается в это проклятущее НО. Либо все взаимно, НО человек отношений не хочет и потому тебе отказывает. Либо «может, что-то и будет», НО все-таки в человеке ничего не просыпается и твое чувство остается невзаимным. Либо и то и другое вместе.
На мгновение я подумал, что проклят. Затем на минуту. Теперь я думаю об этом все время, ведь то, что повторилось трижды, – уже закономерность.
