Дэвид Митчелл
Утопия-авеню
Мушкетер заговаривает первым:
– Меня зовут Гэз, и мои дедуктивные способности подсказывают, что вы – «Тупик Утопия».
– «Утопия-авеню», – поправляет его Дин, опуская усилок на пол.
– Шутка, – говорит Гэз.
«Укуренный в дым», – думает Дин.
– Я – Левон, менеджер. Мы договаривались с Тигром…
– Тигру пришлось отлучиться по неотложному делу, но он поручил мне сопроводить вас на сцену. Она вон там… – Он указывает в конец зала.
– Меня зовут Джуд, – с характерным протяжным выговором жителей юго-западной Англии представляется брюнетка; oна не под кайфом. – Эльф, я обожаю «Ясень, дуб и терн».
– Спасибо, – отвечает Эльф. – Но сегодня мы будем исполнять песни иного рода. Покруче, чем мои сольные номера.
– Покруче – это здорово. Когда Тигр упомянул, что в группе ты, я ему сразу сказала: «Эльф Холлоуэй? Приглашай их немедленно».
– Ага, так и сказала, – подтверждает Гэз, по-хозяйски хлопая Джуд ниже талии.
«Жаль», – думает Дин.
– Ну, я пойду звук проверю.
– Наяривайте погромче, – говорит Гэз. – Здесь вам не Альберт-Холл.
Эльф смотрит на сцену:
– Прости, а где… где фортепьяно?
Когда Гэз морщит лоб, его брови сходятся на переносице.
– Фортепьяно?
– Тигр меня дважды клятвенно заверил, что для сегодняшнего выступления на сцене установят и настроят фортепьяно, – поясняет Левон.
Негромко присвистнув, Гэз говорит:
– Ну, Тигр много чего обещает.
– Но без фортепьяно совершенно невозможно… – начинает Эльф.
– Обычно к нам приезжают со своей аппаратурой, – перебивает Гэз.
– Пианино никто за собой не возит, – говорит Грифф. – Для него нужен мебельный фургон.
– Меня не интересует, какими такими неотложными делами занимается Тигр, – говорит Левон. – Ему платят за организацию концерта. Тащи его сюда, хоть тушкой, хоть чучелом.
– У Тигра метаморфоза, – объясняет Гэз. – Третий глаз открылся. Вот здесь. – Он тычет себя в лоб, над переносицей. – Тигр как ушел в прошлый вторник, так его больше и не видели. Во вселенском масштабе…
– Слушай, Гэз, – говорит Левон. – Мне плевать на вселенский масштаб. У нас сейчас одна забота – пианино. Организуй пианино.
– Чувак, ну че ты агрессию разводишь?! Я че, у тебя на побегушках? Охолони. И губу закатай. Я Тигру сделал одолжение. За организацию досуга отвечает он, а не я. И вообще, пошли вы все на фиг. – Он косится на Джуд.
Она смущенно отводит глаза, и Гэз направляется к выходу.
Дин бросается следом за укурком:
– Эй, мудак! Не…
– Не гоношись… – Левон хватает Дина за рукав. – В студенческих клубах еще и не такое случается.
– А на хрена ты вообще этот концерт организовал?! Зачем оно нам?
– Студенческие клубы платят неплохие деньги даже за выступление относительно неизвестной группы. И не жульничают. Поэтому мы здесь.
– Ну и как же Эльф без пианино? Как мы сет отыграем?
– Вот я так и знал, что надо было брать «хаммонд», – говорит Грифф.
– А если ты знал, мистер Всезнайка, – огрызается Дин, – то какого черта молчал? Я же спрашивал: «Ну что, берем „хаммонд“?» – а все такие, мол, не надо, Левон дважды проверял, там есть клавиши.
Гриф, набычившись, подступает к Дину:
– Не, ну а ты чего возбухаешь? У тебя-то все в порядке, бас-гитара при тебе. Это Эльф надо возмущаться, а она вон молчит.
– Ладно, проехали, – говорит Эльф. – В следующий раз возьмем «хаммонд». Левон, так что будем делать? Отменять выступление?
– Тогда студенческий клуб отзовет чек, а по закону я не смогу его вытребовать. Вот если вы отыграете хотя бы час, то деньги наши. Сорок фунтов на всех пятерых.
Дин вспоминает о долгах и пустом банковском счете.
– А давайте представим, что это репетиция, – предлагает Джаспер. – Здесь же нет ни журналистов, ни музыкальных критиков.
– Да? И что мне исполнять? – Эльф чешет в затылке. – Была бы гитара, я б спела пару фолк-песен…
Игроки в настольный футбол разражаются восторженными воплями.
– Извините, что встреваю, – подает голос Джуд, которая не ушла с Гэзом, – но у меня гитара с собой. Могу предложить. Если хочешь.
Эльф на всякий случай уточняет:
– У тебя гитара с собой?
– Да, – смущенно говорит Джуд. – Я хотела попросить, чтобы ты ее подписала.
Рэя по-прежнему нет. Из автомата в вестибюле Дин звонит Шенксу (у Рэя нет телефона) – узнать, выехали они или нет. Трубку никто не берет. «Они задержались, стоят в пробке, колесо спустило, забыли… да мало ли что». В зале, за длинным рядом окон, сгущается ночь. «Все тепло на улицу уходит…» Над сценой висит примитивное осветительное оборудование, но светотехник бастует, поэтому зал освещен тусклыми лампами дневного света.
– В морге и то веселее, – говорит Дин.
Грифф возится с ударной установкой. В чулане, пропахшем сыростью и хлоркой, Эльф настраивает акустическую гитару Джуд и смотрится в зеркальце, поправляет помаду.
– Твой брат приехал?
Дин мотает головой.
– Давай уже начинать.
– По-моему, больше никто не придет, – говорит Джуд.
– Чем раньше начнем, тем быстрее вернемся домой, – говорит Грифф.
– Ну, чтоб без сучка без задоринки, – говорит Левон.
– Дайте мне дубинку, я тут всем бока намну, – бормочет Дин.
На сцену ведут три ступеньки. Вокруг столпились человек семьдесят. Джуд начинает аплодировать, к ней присоединяется еще несколько человек. Дин подходит к микрофону. Зал на девяносто процентов пуст. Дину становится не по себе. В последний раз он выступал на сцене в «2i’s», a тогда они исполняли ритм-энд-блюзовые стандарты. Сегодня им предстоит играть свои собственные вещи: «Оставьте упованья» и «Мутную реку», которую Дин написал еще в «Броненосце „Потемкин“», непроверенные на публике «Темную комнату» и инструменталку «Небесно-синяя лампа», которые сочинил Джаспер, Эльфин «Поляроидный взгляд» и написанный для фортепьяно, но сегодня исполняемый без фортепьяно «Плот и поток» и еще парочку фолк-песен.
– O’кей, – говорит Дин в микрофон, – сегодня мы…
Микрофон фонит, пронзительно завывает. Зрители морщатся.
«Вот поэтому всегда нужен саундчек».
Дин поправляет микрофон, отодвигает его на шаг от себя.
– Мы – «Утопия-авеню». Наша первая вещь – «Оставьте упованья».
– Мы так и сделали, чувак! – выкрикивает студент у барной стойки.
Дин беззлобно показывает ему два пальца. В публике одобрительно улюлюкают. Дин обводит взглядом Джаспера, Эльф и Гриффа. Грифф подносит к губам бутылку крепкого пива «Голд лейбл», делает большой глоток.
– Мы подождем, – говорит ему Дин.
Грифф показывает ему средний палец.
– И раз, – начинает Дин, – и два, и раз, два, три…
Грифф хоронит финальные аккорды «Оставьте упованья» в грохоте барабанов. «На репетициях у Павла звучало гораздо лучше», – думает Дин. Зрители аплодируют с прохладцей, но группа и этого не заслуживает.
Дин подходит к Гриффу и говорит:
– Ты слишком частил.
– Нет, это ты тянул, как сонная муха.
Дин раздраженно отворачивается. Гитарные переборы Эльф были совсем ни к чему, да и с гармониями у нее не ладилось. Соло Джаспера не зажигало. Вместо трехминутного фейерверка получилась жалкая хлопушка, которая так и не разорвалась. Сам Дин забыл слова третьего куплета и попытался скрыть это неверными дребезжащими аккордами. Еще недавно он считал «Оставьте упованья» своей лучшей вещью, но сейчас… «Кого я дурю?» Он подходит к Эльф и Джасперу посовещаться. К ним присоединяется Левон.
– Хреново, ребята, – вздыхает Дин.
– Ну, не так уж и… – начинает Левон.
– Без фортепьяно «Темная комната» стухнет, – говорит Дин.
– «Дом восходящего солнца»? – предлагает Джаспер.
– Без синтезатора? – уныло откликается Дин.
– Это старинная американская народная песня, – напоминает Эльф. – Написанная лет за шестьдесят до того, как ее исполнили The Animals.
«Достала уже», – думает Дин.
– Эй, мы вас не задерживаем? – орет кто-то у барной стойки.
– Ну а что ты предлагаешь? – спрашивает Эльф.
Выясняется, что предложений у Дина нет.
– Значит, «Дом восходящего солнца».
– А как разогреются, исполним что-нибудь из своего, – говорит Джаспер.
Дин подходит к Гриффу, который открывает еще одну бутылку «Голд лейбл».
– Забудь про сет, играем «Дом восходящего солнца».
– Да, сэр, нет, сэр, шерсти три мешка, сэр.
– Короче, играй.
Джаспер подступает к микрофону:
– Наша следующая песня о притоне в Новом Орлеане, где…
– Есть в Ноооо-вом Орлеане… дооооом оооооодин… – пьяно вопят игроки в настольный футбол – матч не прерывался с начала концерта.
– Никогда ее не слышал, – ехидно заявляет студент у барной стойки.
Дин всегда считал, что «Дом восходящего солнца» невозможно испортить, но «Утопия-авеню» наглядно демонстрирует обратное. Голос Джаспера звучит зажато, манерно и жеманно. Голос Эльф совершенно не к месту в песне о мужчине, снедаемом чувством вины. Дин слишком далеко отходит от усилка. Провод его долбаной басухи выскальзывает из гнезда долбаного усилителя. Дин бросается втыкать его обратно. Зрители хохочут. Джаспер, вместо того чтобы прикрыть задержку проигрышем, запевает второй куплет, без басового сопровождения. Грифф лениво колотит по барабанам. «Это он нарочно, – думает Дин, – в отместку за то, что я на него наехал». Народ в зале не танцует и даже не раскачивается в такт музыке. Все просто стоят, и в их позах ясно читается: «Ну и фигня». Люди начинают расходиться. Джаспер вяло отыгрывает соло. «Если бы он так играл в „Ту-айз“, – думает Дин, – я бы ни за что не присоединился к этой группе». Распахнутые двери у бара так и не закрываются. Народ уходит. «Мы всех распугали». Дин начинает третий куплет, надеясь, что Джаспер поймет намек и заткнется. Джаспер продолжает играть, перебирает струны на последних четырех тактах, как Эрик Бердон из The Animals во вступлении, но это лишь подчеркивает убогое звучание. «Хрень, а не сценическое мастерство, – думает Дин. – Полная лажа».
На последней строке на усилки идет перегруз, они хрипят и завывают, но не стильно, как у Джими Хендрикса, а непрофессионально и беспомощно, как громкоговоритель на сельской ярмарке. Из зала кричат: «Лажа!» Дин согласен с этой оценкой. Он косится на Левона. Тот стоит, скрестив руки на груди, и смотрит на расходящуюся публику. Участники группы обступают ударную установку.
– Хреново, – говорит Грифф.
– И это еще мягко сказано, – говорит Дин.
– И что дальше? – спрашивает Эльф. – Без фортепьяно «Плот и поток» никто не услышит.
– А если электрическую версию «Куда ветер дует»? – предлагает Левон. – В клубе «Зед» звучало неплохо.
– Да мы так, просто баловались, – говорит Дин. Вообще-то, он считает, что коронной песне Эльф сопровождение ударника нужно, как пропеллер альбатросу.
– Ну, нам терять нечего, – говорит Грифф.
По сравнению со всем остальным «Куда ветер дует» звучит вполне приемлемо. Грифф задает темп, куда медленнее, чем на записанной Эльф версии, Джаспер расцвечивает каждую строку гитарными переборами. Дин наконец-то попадает с Гриффом в такт. Акустической гитары почти не слышно, но к этому времени в зале осталось человек двадцать. Джуд стоит, прижав руки к груди, улыбается Дину. Он изображает ответную улыбку. Внезапно двери распахиваются, и в зал вваливаются человек шесть или семь. «Приплыли», – думает Дин. Судя по всему, новоприбывшие – не студенты, а моды. Бармен складывает руки на груди.
– Пять бутылок пива! Че, плохо слышишь? – гаркает один, перекрывая музыку.
Зрители оборачиваются. «Утопия-авеню» продолжает играть. Дин отчаянно надеется, что кто-нибудь вызовет блюстителей порядка и что за порядком в Брайтонском политехе следит кто-нибудь покруче одышливого охранника.
– Чё, не будешь нас обслуживать? Тогда мы сами себя обслужим! – доносится от барной стойки.
Пространство у бара стремительно пустеет. Даже игроки в настольный футбол торопливо отходят подальше. Моды расхватывают бутылки пива. Пора вызывать полицию, но копы вряд ли приедут вовремя. Песня заканчивается, Джуд и еще несколько человек вежливо аплодируют. Остальные слушатели расступаются, пропуская к сцене модов с бутылками пива. У вожака бычий загривок, крысиные зубы и акульи глаза. Он тычет бутылкой в Эльф:
– Давай, заголяй сиськи!
– Вы не в тот клуб пришли, – говорит Эльф.
– Посетитель всегда прав, лапушка, – заявляет Акулий Глаз. – Ну чё, ребята?
Моды берут друг друга под локотки и начинают отплясывать канкан, со злобными подергиваниями, характерными для закинутых спидами. Шеренга танцующих приближается к сцене и внезапно останавливается.
– Слабайте чего-нибудь, – требует мод в пиджаке из британского флага.
– Только без этих ваших хипповых заморочек, – предупреждает другой.
Левон подходит к краю сцены:
– Ребята, мы играем то, что играем. Если вам не нравится, дверь вон там.
– Америкос, что ли? – притворно удивляется Акулий Глаз. – Фигассе. Как тебя сюда занесло?
– Я канадец, – отвечает Левон. – Менеджер группы. Так что…
– Если выглядит, как педрила, – Акулий Глаз смачно сплевывает на пол, – одевается, как педрила, и пищит, как педрила…
– Скорее всего, наша музыка не усладит ваш слух, – говорит Джаспер. – Будьте так любезны, уходите.
– Будьте так любезны… Уйдите, противные! – передразнивает его Британский Флаг. – А это еще что за маленький лорд Фаунтлерой?
– Эй! – Грифф приподнимается из-за барабанов. – Не мешайте работать!
Майка и всклокоченная шевелюра придают ему угрожающий вид, но Акулий Глаз покатывается со смеху:
– Охренеть! Педрила-америкос, занюханный аристократишка, хипповая телка и йоркширский троглодит… Прям как из анекдота. А ты кто будешь? – Он тычет пальцем в Дина. – Еще один гомик?
Сбоку взмахивает чья-то рука, бутылка летит в Дина. Он вовремя приседает, а Грифф хватается за голову и под звон тарелок падает на барабаны.
– Сто восемьдесят! – выкликает Британский Флаг, будто объявляя очки на турнире по дартс.
Моды торжествующе вопят и улюлюкают, но Грифф не шевелится. Левон с Эльф бросаются к нему. Дин смотрит на Гриффа: лицо рассечено, из раны сочится кровь. «Либо пивной крышкой задело, либо о край барабана разбил», – думает Дин.
– Грифф? – окликает Левон; его рубашка тоже в крови. – Грифф!
– Вотщаскаквстану… – бормочет Грифф.
– Бармен! – кричит Левон. – Вызывайте «скорую»! Немедленно! Ему глаз выбили!
«Непохоже, чтобы глаз… – думает Дин. – Но моды-то этого не знают…»
– Я позвонил охраннику, – откликается бармен. – Он вызовет «скорую» и полицию!
Дин обращается к зрителям, тычет в модов пальцем:
– Запомните их лица!
Моды больше не ухмыляются.
– Будете свидетелями! А вам, уродам, вот за это… – Дин указывает на Гриффа. – Впарят срок. За тяжкие телесные повреждения. Лет пять, не меньше.
Сверкает вспышка. Джуд наводит фотоаппарат на модов.
Еще одна вспышка. Моды отступают на шаг, другой, пятятся к выходу. Все, кроме Акульего Глаза, который подступает к Джуд и рявкает:
– Дай сюда!
Дин отбрасывает «фендер», спрыгивает со сцены. Акулий Глаз пытается отобрать фотоаппарат у Джуд.
– КОМУ ГОВОРЯТ, СУКА! – орет он.
Джуд даже не сопротивляется – бесполезно. Дин выхватывает бутылку эля у какого-то студента и бьет Акульего Глаза по башке. Что-то хрустит. Акулий Глаз выпускает фотоаппарат, поворачивается, тупо глядит на обидчика. «Вот же ж хрень… – думает Дин. – Это я теперь в тюрягу на пять лет загремлю…» К счастью, дружки Акульего Глаза поспешно уводят своего вожака с места преступления.
Моросит дождь, холодной мокрой пеленой окутывает парковку студенческого клуба и всех, кто на ней еще остался. Почти все студенты разошлись. Моды скрылись в ночи.
– Рана вашего приятеля выглядит хуже, чем она есть на самом деле, – поясняет фельдшер «скорой», – но его наверняка оставят в больнице на выходные. Сделают рентген, наложат швы. Проверят, нет ли сотрясения. Хорошо хоть глаз не выбили.
– В общем, забирайте его, а я поеду следом, – говорит Левон.
– Я с тобой, – заявляет Эльф.
– Не надо, – говорит Левон.
Эльф не принимает возражений.
– Дину надо вести Зверюгу в Лондон, а… – Она осекается, и Дин понимает, что она чуть не сказала: «От Джаспера все равно никакого толку». – Короче, я поеду с тобой.
– Ну хоть попрощаться-то с ним можно? – спрашивает Дин фельдшера.
– Можно, только по-быстрому. И не надейся на содержательную беседу.
– Так он же барабанщик, – говорит Дин, обходит машину «скорой» и заглядывает внутрь, в сверкающую белизну. Грифф с перебинтованным лицом сидит на каталке.
– Вот черт, – вздыхает Грифф, увидев Дина. – Это ты. Я умер и попал в ад.
– Не расстраивайся, – говорит Дин. – Шрам заживет, и ты станешь звездой в фильмах ужасов.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Эльф, беря Гриффа за руку. – Бедняжка.
– У нас в Гулле бутылка в голову – обычное дело, – хмыкает Грифф. – А где моя ударная установка? Не доверяю я этим студентам.
– Уже в Зверюге, – говорит Джаспер. – Мы ее ко мне отвезем.
– А если сыграешь в ящик, загоним твоей замене, – говорит Дин.
– Где ж вы найдете ударника, который сможет задать ритм – тебе?
– Извините… – произносит девичий голос.
Дин оборачивается. У дверей «скорой» смущенно переминается Джуд:
– Можно, я…
– Залезай, – говорит Левон.
– Простите, пожалуйста. Мне… Как все ужасно получилось…
– Вот пусть студенческий клуб перед нами извиняется, – говорит Эльф. – А ты ни в чем не виновата.
– Вы классно играли, – говорит Джуд, заправляя за ухо непослушную прядь. – Пока эти грубияны не…
– Спасибо за комплимент, – говорит Дин. – Хоть мы его и не заслужили.
– А вы вернетесь? Ну, чтобы продолжить концерт? – спрашивает Джуд.
Все переглядываются.
– Пусть сначала за этот заплатят, – говорит Дин.
Левон фыркает:
– Вот когда Грифф выздоровеет, тогда и подумаем.
Джуд смотрит на Дина:
– Ну, тогда до встречи…
«Кошачьи глаза» вдоль шоссе А23 по дуге убегают под колеса Зверюги. «То они есть, то их нет…» Усилки, барабаны и гитары ездят по салону. «Уезжали вчетвером, – думает Дин, – а возвращаемся вдвоем». Джаспер ушел в себя. Или спит. «А какая разница?» Жаль, что радио не работает. Дин усиленно размышляет. «Хорошо, что Рэй не видел нашего позора». Шенкс, Рэй и остальные справились бы с модами, но стали бы свидетелями провального дебюта группы. На репетициях – все классно, а на сцене – лажа. Группа становится группой, если все ее участники в нее верят. А Дин подозревает, что он сам, Джаспер, Эльф и Грифф в группу не верят. Они не состыковались. Да и как им состыковаться? Что у них общего? Дин с Гриффом оба из рабочих семей, а Джаспер – как с другой планеты. С планеты экстравагантных чудил. Дин живет в его квартире уже восемь недель, но до сих пор так и не понял, что он за человек. Эльф считает Дина невежей. А как иначе? У нее самое страшное ругательство – «черт возьми». Если она не удержится на плаву в шоу-бизнесе, родители ей всегда помогут. У нее есть на кого положиться. Даже Гриффу есть на кого положиться.
– А мне не на кого, – бормочет Дин.
– Что-что? – спрашивает Джаспер.
– Ничего.
Зверюга въезжает в туннель из стволов и ветвей.
По дорожному полотну размазана тушка фазана.
«Остальные нужны мне больше, чем я нужен остальным», – думает Дин. Джаспер может хоть завтра все бросить. Его запросто возьмут в любую лондонскую группу. «И тогда прости-прощай дармовое жилье в Мэйфере». Грифф вернется в джаз. Эльф будет выступать соло. У Левона есть «Лунный кит», контора на Денмарк-стрит и, наверное, серьезные сомнения в том, стоит ли тратить деньги на заведомо провальный коллектив. «А у меня что?» – думает Дин. «Утопия-авеню». Сегодня был дан старт его будущему.
А будущее взорвалось на стартовой площадке. Разлетелось на мелкие кусочки.
Вдребезги.
Мона Лиза поет блюз
– Мы же час назад решили, что третий дубль – самый лучший, – стонет Эльф.
– А шестой точнее, – говорит Левон по селектору из аппаратной. – Дин смазал нисходящий аккорд.
– Так и надо, – настаивает Эльф. – Как раз тогда, когда Джаспер поет «сломан». Такая вот счастливая случайность…
– На шестом дубле Джаспер звучит лучше, – говорит Левон. – И у Гриффа там четче слышно «тик-так, тик-так».
– Если тебе нужен «тик-так, тик-так», поставь в угол гигантский патлатый метроном, наряди в майку и записывай себе на здоровье.
– Эй, дайте слово гигантскому патлатому метроному! – Грифф растянулся на продавленном диване; на левом виске алеет шрам. – Мосс своей бас-гитарой глушит мой рабочий барабан. Давайте сделаем седьмой дубль, только с абсорбером.
– Я специально не ставил абсорбер, – говорит Диггер, звукоинженер «Пыльной лачуги». – Чтоб было как у «Стоунзов». Они всегда так делают.
– Подумаешь, «Стоунзы». – Дин, сидя на усилке, без всякого стеснения ковыряет в носу. – Мы их копия, что ли?
– Брать пример со «Стоунзов» вовсе не означает, что вы их копируете, – заявляет Хауи Стокер, загорелый белозубый совладелец «Лунного кита», будто сошедший со страниц «Плейбоя».
– Ну да, они нашли свой звук, Хауи, – говорит Дин. – Потому они и золотое дно. А не потому, что повторяли за другими, как попугаи.
– Ага, в «Чесс-рекордз» никто не скажет, что «Стоунзы» – попугаи. – Грифф выдувает колечко дыма.
– Да не в этом дело! – Эльф не может вырваться из водоворота кошмара. – Давайте просто…
– Ребята, у меня есть идея, – заявляет Хауи Стокер, резко взмахивая рукой. – Вместо «В темной комнате, как во сне, с тайн срывают покровы века» пойте: «Ша-ла-ла-ла-да, ша-ла-ла-ла-ба…» На прошлой неделе я ужинал с Филом Спектором, он говорит, что «ша-ла-ла» сейчас снова в моде.
– Прекрасная мысль, Хауи, – говорит Левон.
«Только через мой труп», – думает Эльф.
– Дин, это твоя партия, тебе и выбирать. Третий дубль или шестой? Решай уже.
– Я их столько раз слушал, что уже уши плывут.
– Вот именно поэтому Господь Бог создал продюсеров, – заявляет Левон. – Диггер, Хауи и я – за шестой.
– Но мы же все соглашались, что третий… – Эльф изо всех сил сдерживается, чтобы не сорваться на крик, как истеричка. – Пока ты не…
– Да, третий дубль уверенно лидировал, – заявляет Левон, – но шестой поднапрягся и обошел его на финишной прямой.
«Господи, дай мне силы…»
– Спортивная метафора – еще не аргумент. Джаспер, это же твоя песня. Третий дубль или шестой?
Джаспер выглядывает из вокальной кабины:
– Ни тот ни другой. На обоих я звучу как Дилан с гайморитом. А надо с хрипотцой. Давайте сделаем еще один дубль.
– У Фила Спектора есть любимая присказка, – говорит Хауи Стокер. – Не жертвуйте лучшим ради хорошего. Прав он или как?
– Какая звучная фраза, Хауи! – говорит Левон.
«Ну ты и жополиз!» – думает Эльф.
– Слушайте, была бы у нас неделя, я согласилась бы еще на пятьсот дублей. Но у нас всего… – (на часах 8:31), – всего четыре часа и двадцать девять минут, чтобы записать еще две песни, потому что мы столько времени угрохали на эту.
– «Темная комната» – на первой стороне, – напоминает Левон. – Именно она пойдет в эфир и будет звучать из миллионов радиоприемников. Она должна быть безупречной.
– А может, сначала послушать наши с Дином песни, а потом решать, что будет на первой стороне? – спрашивает Эльф. – Иначе…
– Да, но… – начинает Дин.
Эльф не выдерживает, хлопает по клавишам и заявляет:
– Тому, кто меня еще раз перебьет, я засажу «фарфису» прямо в жопу.
Все, кроме Джаспера, ошеломленно разевают рты, а потом понимающе переглядываются, мол, ну да, у кого-то критические дни.
– Мисс Холлоуэй? – В дверь заглядывает Дейрдра, секретарша студии «Пыльная лачуга». – К вам пришла сестра.
«Ее сам Бог послал, иначе я бы точно кого-нибудь убила», – думает Эльф.
– В общем, делайте с этой песней что хотите. Мне все равно. Я иду в «Джоконду». Вернусь в девять.
– Иди, иди, – говорит Левон. – Развеешься.
– Мне твое разрешение не требуется. – Эльф берет пальто и сумку и, не оборачиваясь, выходит.
В приемную врывается свежий ветерок с Денмарк-стрит. Беа стоит у стены, рассматривает фотографии знаменитых клиентов студии «Пыльная лачуга». Эльф нравится новая стрижка сестры, фиалковый берет, сиреневый пиджак и сапоги до колен. Губная помада и лак на ногтях темно-сливовые, в тон.
– Ну ты даешь, сестренка!
Они обнимаются.
– Я не перестаралась? Хотела, чтобы было как у Мэри Куант, но, по-моему, получилось «Мэри, Мэри, все не так…».
– Если бы в приемной комиссии сидела я, то место в академии было бы тебе обеспечено. За необычайное изящество наряда. Ты просто гений.
– Ну, ты судишь пристрастно. – Беа показывает на фотографию Пола Маккартни. – Слушай, а может, волны всеобщего обожания его снова сюда занесут? Я здесь поторчу подольше…
– Пустая надежда, – говорит Дейрдра. – Они здесь провели всего одну сессию, в марте, да и то потому, что на «Эбби-роуд» случилась какая-то накладка.
– Пойдем завтракать, – говорит Эльф. – Съем сэндвич с беконом, глядишь, расхочется загрызть продюсера.
Из студии выходит Хауи, поддергивает брюки:
– Ух ты! И кто эта очаровательная незнакомка?
– Моя сестра, Беа, – говорит Эльф. – Беа, это мистер Стокер, который…
– Породил «Лунного кита». – Хауи обеими руками сжимает ладонь Беа. – Но у меня вообще руки загребущие.
Беа высвобождает ладонь:
– Оно и видно.
Улыбка Хауи ослепляет.
– И какие великие приключения происходят в твоей жизни, Беа?
– Оканчиваю школу, собираюсь поступать в театральное.
– Превосходно. Я всегда говорил, что главная обязанность красоты – являть себя публике. Ты хочешь сниматься в кино?
Дейрдра с грохотом переводит каретку пишущей машинки.
– Может быть, в отдаленной перспективе, – говорит Беа.
– Между прочим, совсем недавно мой старый приятель Бенни Клопп – большой человек на студии «Юниверсал» – попросил, чтобы во время моего пребывания в Лондоне я подыскал для него талантливых юных актрис среди английских красавиц. Вот ты, Беа, явно одна из них. У тебя крупный план с собой?
– Что-что? – недоуменно переспрашивает Беа.
– Ну, фотография крупным планом, вот так. – Хауи складывает пальцы в рамочку на уровне груди Беа. – Бенни ищет актрис для фильма про Калигулу. Про римского императора. В тоге ты будешь просто обворожительна!
– Вы мне льстите, – говорит Беа. – Я еще даже не поступила в театральное. Завтра у меня выпускной экзамен в школе.
– В шоу-бизнесе главное – вовремя обзавестись связями. Верно, Эльф?
– Верно. Только связи должны быть надежные. Проверенные. В шоу-бизнесе хватает всяких акул, авантюристов и аферистов. Верно, Хауи?
– Ах, Беа, твоя сестра мудра не по годам! – говорит Хауи. – Ты знаешь Мартас-Винъярд?
– Нет, – отвечает Беа. – А туда тоже дотянулись ваши руки загребущие?
– Мартас-Винъярд – курорт в Массачусетсе. У меня там дом. Частный пляж, частный причал, яхта. Трумен Капоте – мой сосед. У меня возникла прекрасная мысль. Когда «Утопия-авеню» отправится завоевывать США, – Хауи складывает руки в индийском жесте «намасте», – ты поедешь с ними и погостишь у меня, в Мартас-Винъярд. Я познакомлю тебя с Бенни Клоппом. С бродвейскими знаменитостями. С Филом Спектором. – Хауи облизывает уголок рта. – И твоя жизнь изменится, Беа. Поверь мне. Поверь своей интуиции. Вот что она тебе сейчас говорит обо мне?
– Я чуть было не сказала ему: «Кастрируй себя ржавой ложкой, старый извращенец», – Беа глядит по сторонам, переходя Денмарк-стрит, – но подумала, что все-таки он босс моей сестры, и смолчала.
– Строго говоря, он босс Левона, но действительно может пережать нам кислород, так что спасибо.
Мимо проезжает курьер на мотоцикле.
– А папин приятель-юрист уже проверил ваши контракты?
– Еще проверяет. Надеюсь, что он дотошный. Если честно, я не знаю ни одного музыканта, которого бы не облапошили.
– Экстренный выпуск! – сипло выкрикивает продавец в газетном киоске. – Гарольда Вильсона обнаружили в гробу, с колом в сердце. Экстренный выпуск!
Беа и Эльф останавливаются и ошеломленно глядят на продавца.
– Я просто проверяю, слушают меня или нет. Люди разучились слушать. Да вы сами посмотрите!
Майским днем по Денмарк-стрит спешат прохожие.
– Может, они тебя слышат, но просто думают: «А, в Сохо еще один чудак объявился», – говорит Эльф.
– Не-а, – отвечает продавец. – Люди слышат только то, что ожидают услышать. Большая редкость встретить человека с таким слухом, как у вас двоих.
В дверях «Джоконды» трое парней уступают дорогу сестрам и пялятся вслед Беа. Судя по их одежде и обтрепанным папкам, это студенты школы искусств Святого Мартина, которая находится неподалеку, на Чаринг-Кросс-роуд. Беа шествует мимо, будто их и не существует, и парни уходят.
– Что тебе заказать? – спрашивает Эльф.
– Кофе. С молоком, но без сахара.
– И это весь завтрак?
– Я дома съела половину грейпфрута.
– Отец наверняка поинтересовался бы, достаточно ли этого перед собеседованием. Возьми булочку.
– Нет, не стоит. У меня и так в животе екает.
– Ну как хочешь.
Эльф заказывает сэндвич с беконом и два кофе. Миссис Биггс, хозяйка и матриарх «Джоконды», передает заказ на кухню. Сестры занимают столик у окна.
– А какую декламацию ты выбрала для прослушивания?
– Монолог Жанны д’Арк из шекспировского «Генриха Шестого, часть первая». А музыкальным номером – премилую песенку «Куда ветер дует», сочинение английской фолк-исполнительницы Эльф Холлоуэй. Правда, я не спросила ее позволения. Как ты думаешь, она не будет возражать?
– По-моему, мисс Холлоуэй – кстати, я с ней немного знакома – будет польщена. А почему ты выбрала именно эту песню?
– Она прекрасно звучит без сопровождения. Вдобавок я слышала, как ты ее сочиняла – и об этом я случайно обмолвлюсь на собеседовании, потому что мне совершенно не стыдно хвастаться знакомством со знаменитостями. А где здесь туалет?
– Вниз по ступенькам, вон там, под «Моной Лизой» на стене. Ты там поосторожнее, это как путешествие к центру Земли.
По радио The Kinks запевают «Waterloo Sunset»[29]. Эльф глядит в окно, на Денмарк-стрит. Сотни людей проходят мимо. «Действительность стирает себя и записывает заново, – думает Эльф. – Время не хранит воспоминаний». Она достает из сумки блокнот и записывает: «Воспоминания ненадежны… Искусство – воспоминание, выставленное напоказ». В конце концов время побеждает. Книги рассыпаются в прах, негативы истлевают, пластинки запиливаются, цивилизации погибают в огне. Но пока существует искусство, то песни, образы, чьи-то мысли или переживания тоже продолжают существовать, а значит, ими можно делиться. И другие смогут сказать: «Я тоже это чувствую».
Через дорогу, в кирпичной арке, под рекламой чулок «Берк-шир», целуется парочка. Похоже, кроме Эльф, их никто не видит: они стоят в глубине арочного проема, а прохожие спешат мимо. Они прижимаются лбами, о чем-то говорят. «Нежный лепет, прощанья, обещанья, уверенья…» Он стандартно симпатичен, а вот она – будто первый день весны в женском обличье. Поза, одежда, порывистость, темные волосы до плеч и озорная улыбка – в этом вся она.
«Ты пялишься…» Эльф роется в сумочке, достает пачку «Кэмел», находит зажигалку и прикуривает сигарету. «Ничего я не пялюсь, просто смотрю…» Эльф вспоминает голос, услышанный в прошлом январе, на Кромвель-роуд, в салоне автобуса маршрута 97.
