bannerbannerbanner
Жар предательства

Дуглас Кеннеди
Жар предательства

Но я продолжала убеждать себя, что, если буду еще сильнее любить и поддерживать мужа, проблемы сексуального характера улетучатся, наш брак окрепнет и…

Уму непостижимо, какие только доводы мы не придумываем, доказывая себе, что будем счастливы в браке, который по сути, как мы прекрасно понимаем, обречен.

Наш брак с Дональдом окончательно рухнул в тот вечер, когда он затемно вернулся из редакции, опьяневший после восьми бокалов виски, и заявил:

– Дело в том, что, сколь б я ни консультировался с сексологами, чего бы они мне ни прописывали, никакие пилюли на свете не подавят отвращения, что возникает у меня каждый раз, когда ты близко подходишь ко мне.

Я зажмурилась, пытаясь убедить себя, что он не сказал того, что я услышала. Но, разжав веки, увидела странную полуулыбку на лице Дональда. Его слова посеяли в моей душе боль и смятение, и он с молчаливым наслаждением наблюдал за моей реакцией, что открыло мне неприглядную правду: Дональд сказал это, зная наверняка, что, как только он сделает свое заявление, путь назад будет отрезан.

– Вот теперь ты действительно меня ненавидишь, – наконец прошептал он.

– Мне просто тебя жаль, Дональд.

Утром следующего дня я напросилась на прием к главному редактору и сказала, что, если еще в силе предложение об увольнении по собственному желанию с получением компенсационных выплат, которое было озвучено несколько месяцев назад во время волны сокращений, я готова его принять.

Спустя десять дней, имея на счету в банке годичное жалование, я села в свой автомобиль и покатила на север, в Монреаль. Я решила выучить французский и поселиться в городе, где европейский традиционализм сочетался с мироощущением Нового Света. И жизнь здесь была дешевая. Я нашла маленькую квартирку во франкоязычном районе Плато и записалась на ежедневные курсы французского языка при Монреальском университете, на которых я усердно осваивала этот сложный замысловатый язык. Этот процесс пошел значительно быстрее и эффективнее, когда я начала встречаться с мужчиной по имени Тьерри, который владел магазином подержанных пластинок на улице Сен-Дени и периодически пытался писать великий квебекский роман. Он был обаятелен и вполне хорош в постели – особенно в сравнении с Дональдом, – но неисправимо ленив, что перечеркивало все его достоинства.

Через год мне удалось продлить студенческую визу. Мои знания французского ширились, и я стала подумывать о том, чтобы переехать в Париж, попробовать получить carte de sejour[11] и снова найти работу в качестве…

И в этом состояла трудность. Чем я намерена дальше заниматься в своей жизни? Я записалась на прием во французское консульство в Монреале и оказалась лицом к лицу с очень petite fonctionnaire[12], которая посоветовала мне даже не думать о том, чтобы попытаться найти работу в Париже, не имея европейского паспорта или супруга-француза. Канадская студенческая виза позволяла мне устроиться на работу на время учебы в университете. Я нашла место секретаря-референта в бухгалтерской фирме, где требовались сотрудники, владеющие английским и французским языками, и начала приобщаться к миру цифр, который меня заворожил. Я понимала, что, переучившись на дипломированного бухгалтера высшей квалификации, я снова попаду в мир людских судеб, который я поклялась себе избегать, когда уходила из журналистики. Тем не менее после полуторагодичного пребывания в Квебеке я решила вновь пересечь американскую границу и поступить на бухгалтерские курсы в Буффало. Я знала, почему возвращаюсь. В Буффало я чувствовала себя спокойнее. На сегодняшний день этот город был единственным местом в моей жизни, где я пустила корни. А поскольку в СМИ я работать не собиралась, шанс где-то ненароком столкнуться с Дональдом сводился к нулю. Я все еще страдала из-за развода, мною владела глубокая неизбывная печаль, усугубляемая мыслью о том, что я должна была, но не сумела изменить бывшего мужа. Равно как и моя потребность найти для себя в жизни некое практичное серьезное занятие была результатом осмысления всего того, что я чувствовала по отношению к отцу. В Буффало у меня оставались добрые друзья и много знакомых – мои потенциальные клиенты, если со временем я открою небольшую аудиторскую фирму.

Посещая двухгодичные бухгалтерские курсы, я, желая доказать себе, что я – ответственная молодая женщина, устроилась помощником к одному из местных сертифицированных бухгалтеров-аудиторов. Это позволило мне на деньги, оставшиеся от выходного пособия, внести 50-процентный платеж за хорошую квартиру в старом доме, построенном в викторианском стиле (в Буффало цены невысокие), и даже отремонтировать кухню и ванную, а также обставить комнаты простенькой подержанной мебелью. Когда пришло время – и я стала официально считаться сертифицированным специалистом в области финансового учета, – у меня уже было семь клиентов, которые обратились ко мне за помощью в первый же день работы моего офиса.

Потом, два года спустя, ко мне пришел Пол.

– Вот мне интересно… а не ошибка ли все это?

Его слова, когда мы приземлились в Марокко. Куда мы отправились по его инициативе. Сюрприз, которым он меня огорошил буквально через пару недель после того, как заплатил большую часть долгов и поклялся не сорить деньгами. Я только-только вернулась с занятий по йоге, которые посещала два раза в неделю. Пол колдовал на кухне, из которой по дому распространялись пряные ароматы Северной Африки. Он стоял у плиты. Я подошла к нему, поцеловала и сказала:

– Дай-ка угадаю… таджин?[13]

– Потрясающая наблюдательность.

– Моя наблюдательность не идет ни в какое сравнение с твоими кулинарными способностями.

– Твои сомнения в собственных талантах трогательны, но не основаны на реальности.

Таджин из мяса молодого барашка в исполнении Пола, как всегда, оказался выше всяких похвал. Он приготовил его с консервированными дольками лимона и черносливом – по рецепту, который узнал во время своего двухлетнего пребывания в Марокко. В тот период – ему тогда было лет двадцать пять – двадцать шесть – он и сформировался как художник.

Это произошло в начале восьмидесятых. Окончив Школу дизайна имени Парсонса в Нью-Йорке, Пол предпринял попытку преуспеть как художник в тогда еще полусветском Алфабет-сити[14], который находился в экстремальном районе Ист-Виллидж[15], а потом решил, что ему необходима радикальная смена обстановки. В отделе по вопросам профессионального развития Школы дизайна он узнал, что художественному училищу в Касабланке требуется преподаватель по технике рисунка: контракт на два года, три тысячи долларов в год, небольшая квартира рядом с училищем.

– Мне сказали, что это, пожалуй, лучшая художественная школа в Марокко, «хотя это мало о чем говорит». И все же это давало мне возможность пожить в атмосфере экзотики, избавиться от серости существования, попутешествовать и хорошенько потрудиться над собственными произведениями под раскаленным добела солнцем Северной Африки.

В общем, Пол уволился с работы, сел в переполненный самолет и ночным рейсом прилетел в Касабланку – и там с первого взгляда возненавидел буквально все. Ибо Касабланка – разбросанная, уродливая, состоящая из бетонных сооружений, – ни в чем не походила на тот яркий сказочный город, который показывали в фильмах. Художественное училище оказалось второразрядным заведением с деморализованным преподавательским составом и в целом бездарными учениками.

– На первых порах друзей у меня практически не было, если не считать французско-марокканского художника по имени Роман Бен Хассан. Для перспективного алкоголика он весьма талантливо творил в жанре абстрактного экспрессионизма. Но именно Роман нашел для меня учителя французского и заставлял разговаривать на языке, на котором общались окружающие. Именно благодаря Роману я перестал жалеть себя. Он ввел меня в круг художников, местных и эмигрантов. А также заставил продолжить работу над собственными творениями.

 

В конце концов Пол адаптировался в новых реалиях, начал новую жизнь. Сошелся с местными художниками – марокканцами и эмигрантами, – частенько проводил с ними время. Среди его студентов нашлись двое, которые, на его взгляд, подавали надежды. Но главное, он усердно трудился, создавая поразительную серию литографий и линейных рисунков, в которых отображалась хроника того квартала, где он жил в Касабланке. Администрация художественного училища хотела, чтобы Пол и дальше работал у них, а он выставил эти свои работы, дав циклу название «Белый город», в одной из нью-йоркских галерей.

На трехнедельные каникулы между семестрами в художественной школе Пол отправился на юг, в приморский город-крепость Эс-Сувейра.

– Я словно перенесся в Средневековье и очутился в самом настоящем городке художников.

Эс-Сувейра всегда была одной из «дежурных тем» Пола. Он любил рассказывать, как снял номер в фантастически дешевом захудалом отеле «с местным колоритом». Там был огромный балкон, с которого он обозревал необъятную ширь океана и средневековые крепостные стены этого необычного притягательного города, где «Орсон Уэллс[16] снимал своего „Отелло“, а Джимми Хендрикс накачивался наркотой, кайфуя в своеобразной атмосфере марокканской Атлантики». Те три недели Пол работал над второй серией линейных рисунков – «В лабиринте», – запечатлевая паутину улочек Эс-Сувейры. Джаспер Пирни, владелец галереи на Манхэттене, в которой выставлялся Пол, сумел продать тридцать из его литографий.

– На деньги, что я выручил от литографий, можно было бы прожить еще два года в Эс-Сувейре – так все тогда там было дешево. А я как поступил? На факультете изобразительных искусств Университета штата Нью-Йорк в Буффало появилась вакансия. Конечно, тут сыграло свою роль то, что я знал декана, который, собственно, меня и порекомендовал… в общем, мне предложили должность доцента с возможностью бессрочного контракта через шесть лет, если все это время мои литографии и рисунки будут выставляться. Но, собирая вещи в Эс-Сувейре – после того, как я телеграммой сообщил на факультет, что принимаю их предложение, и уведомил художественное училище в Касабланке, что к ним я не вернусь, – я уже знал, что когда-нибудь буду жалеть о своем решении.

Я отчетливо помню, как в тот момент накрыла его ладонь своей – тогда впервые кто-то из нас осмелился проявить к другому ласку. Странно, да, что я бросилась утешать мужчину, который признался, что он сам загнал себя в угол? Может, потому что я тоже чувствовала себя загнанной в угол и потому что Пол был представителем богемы, человеком, наделенным творческой жилкой, который мог бы приглушить мою врожденную осторожность, потребность во сне составлять списки и раскладывать все по полочкам. В ответ на мою нежность он наклонился и поцеловал меня, а потом переплел свои пальцы с моими и сказал: «Ты восхитительна». Тогда мы впервые провели ночь вместе. После печального опыта с Дональдом близость с Полом стала для меня откровением и вызвала пьянящий восторг, ибо я предавалась любви с человеком, который вел себя уверенно в постели и умел доставить женщине наслаждение.

Когда мы во второй раз проводили вместе ночь, Пол приготовил для меня таджин из мяса барашка. Таджин он приготовил для меня и полтора месяца назад, когда расплатился по долгам, чтобы отпраздновать со мной это событие. В тот вечер он также устроил мне маленький сюрприз.

– Как ты смотришь на то, чтобы этим летом месяц провести в Эс-Сувейре? – спросил Пол.

Я сразу подумала, что мы уже заплатили пятьсот долларов за аренду домика близ пляжа Попэм в Мэне. Читая мои мысли, Пол сказал:

– В Попэме мы тоже успеем отдохнуть пару недель. А в Марокко полетим на несколько дней раньше того срока, в который собирались отправиться в Мэн. Билеты я заказал.

– Ты купил нам два билета до Марокко?

– Хотел сделать тебе сюрприз.

– Что ж, сюрприз удался. Ты хотя бы уточнил, свободна ли я.

– Если б стал уточнять, ты нашла бы повод отказаться.

Увы, в этом Пол был прав.

– А ты вообще хотя бы на минуточку подумал, что у меня бизнес, клиенты? И на какие шиши мы полетим в Марокко?

– На прошлой неделе Джаспер продал еще четыре мои литографии.

– Почему я впервые об этом слышу?

– Сюрприз он на то и сюрприз, чтобы не раскрывать карты раньше времени.

Я уже была заинтригована. Не считая Монреаля, где я жила какое-то время, и Ванкувера, который я как-то раз посетила (не ахти какая заграница), за пределами Америки я больше нигде не бывала. А тут вот муж предлагал увезти меня в Северную Африку. Но я понимала, что дело не только в деньгах. Да, я была осмотрительна во всем, что касалось финансов, но мою пресловутую осторожность обострял страх. Страх иноземного. Страх оказаться в мусульманской стране, которая, что бы Пол ни говорил про ее современность, согласно всему, что я читала, по-прежнему находилась в тисках своего североафриканского прошлого.

– В Эс-Сувейре мы запросто проживем целый месяц на две тысячи долларов, – сказал Пол.

– Я не могу уехать на столь долгий срок.

– Пообещай своим работникам хорошие премиальные, если они будут держать оборону полтора месяца.

– А что скажут мои клиенты?

– Кому нужны услуги бухгалтера в период с середины июня до Дня труда?[17]

Резонный довод. В моей фирме это – самая спокойная пора. Но уехать на полтора месяца? Казалось, это бесконечно долгий срок… хотя умом я понимала, что, по большому счету, это ерунда, что Мортон (мой помощник) и Кейти (мой секретарь) прекрасно справятся и без меня. Человеку, который стремится все держать под своим контролем, очень трудно свыкнуться с мыслью о том, что в его отсутствие конец света не наступит.

– Я должна подумать.

– Нет, – заявил Пол, беря меня за руку. – Ты должна сейчас же ответить согласием. Знаешь ведь, что это будет изумительная поездка. Ты покинешь свою зону комфорта, посмотришь мир, который видела только в своем воображении. А у меня появится возможность поработать над новой серией рисунков, которые Джаспер, по его словам, сумеет продать минимум за пятнадцать тысяч долларов. Чем не стимул? Но главное – это нам пойдет на пользу. Нам обоим не мешает проветриться, побыть вдвоем, отдохнуть от повседневности.

Марокко. Мой муж вез нас в Марокко. В Эс-Сувейру. Разве могла я не отмахнуться от своих сомнений и не соблазниться идеей североафриканской идиллии в средневековом городе-крепости на побережье Атлантики? Очарование фантазий. А разве все наши фантазии произрастают не из надежды оказаться, пусть ненадолго, в таком месте, которое лучше, чем то, где мы живем сейчас?

И я сказала «да».

Очередь на паспортный контроль двигалась нестерпимо медленно, но неумолимо. Спустя почти час после приземления мы наконец-то подошли к ее началу. Полицейский в кабинке устроил мужчине из Мавритании настоящий допрос. Разговор становился все более жарким, на повышенных тонах. Полицейский кому-то позвонил по телефону. Откуда ни возьмись материализовались двое сотрудников полиции в штатском (из-под пиджаков у них выпирало оружие), которые повели рассерженного и испуганного мавританца в специальную комнату для допросов. Отвлекшись от разыгравшейся на моих глазах драмы, я посмотрела на мужа. Тот со страхом наблюдал за процедурой прохождения паспортного контроля.

– Думаешь, меня пропустят? – прошептал он.

– Почему тебя должны не пропустить?

– Оснований никаких, никаких. – Но в его голосе слышалось беспокойство.

В этот самый момент полицейский в кабинке пригласил нас подойти, протягивая руку за нашими паспортами и иммиграционными картами. Пока он просматривал документы, периодически поглядывая на компьютерный монитор, Пол – я видела – силился скрыть свою тревогу. Я взяла мужа за руку, стиснула ладонь, заставляя его успокоиться.

– Сколько намерены пробыть здесь? – осведомился полицейский по-английски, с рублено-ритмичными интонациями в голосе.

– Quatre semaines[18], – ответил Пол.

– Работать приехали?

– Нет-нет. В отпуск.

Полицейский снова глянул на монитор. Потом внимательно просмотрел все страницы наших паспортов. Пол, я почувствовала, напрягся еще сильнее. Потом: шлеп, шлеп… и полицейский вернул нам паспорта.

– Bienvenu[19], – сказал он.

И мы ступили в Марокко.

– Видишь, пропустили, – заметила я, улыбаясь во весь рот. – Чего ты так нервничал?

– По глупости, по глупости.

Но, когда мы направились к месту выдачи багажа, я услышала, как он пробормотал себе под нос:

– Идиот.

Глава 4

Июль в Северной Африке. Иссушенный раскаленный воздух пропитан зноем, пылью и выхлопными газами. Именно это – смрад бензина, плавающий в горячем неподвижном кислороде, – ударило мне в нос, едва мы покинули здание аэровокзала. С небесной выси на землю насылало палящие лучи утреннее солнце. И хотя Касабланка находится на побережье Атлантики, это не имело значения. Когда мы вышли на улицу из прохлады зала прилета, ощущение было такое, будто я шагнула в доменную печь.

– Угодили в самый ад, – заметил Пол, пока на автобусной остановке, где скопилась толпа народу, мы ждали автобус, идущий в центр города.

– Ты ведь когда-то жил здесь в июле, так? – напомнила я.

– В Эс-Сувейре будет прохладнее.

– Туда мы приедем через несколько дней. А в нашем отеле в Касабланке наверняка есть кондиционер.

– Не обольщайся. Это Северная Африка. Дешевизна предполагает определенный дискомфорт.

– Тогда найдем отель с кондиционерами.

– Или сразу поменяем наши планы.

– Что?

– Я сейчас.

С этими словами Пол исчез в толпе. Я хотела последовать за ним, но рядом стоял наш багаж – четыре объемных чемодана с нашей одеждой на месяц и принадлежностями для рисования моего мужа, а также двенадцатью книгами, которые, как мне представлялось, я буду читать, созерцая водную ширь Атлантического океана. Оставить без присмотра чемоданы и броситься вслед за мужем – это все равно что преподнести подарок ворам и навлечь на нас неприятности с первых минут нашего приключения, которое и без того уже казалось сомнительным. Поэтому я просто окликнула Пола, но мой голос потонул в гвалте собравшихся на остановке: женщин с закрытыми лицами, мужчин разных возрастов в несуразных костюмах, парочки туристов с рюкзаками, двух на вид по-отечески добродушных стариков в развевающихся одеждах и трех черных африканцев с дешевыми парусиновыми сумками, в которых, вероятно, лежал их нехитрый скарб. Мне сразу подумалось, что африканцы, возможно, приехали сюда в поисках работы; судя по замешательству на их лицах, они чувствовали себя такими же потерянными, как и я сама.

Автобусы, в основном очень старые, подъезжали и уезжали. Выпуская клубы ядовитого дыма, они увозили пассажиров по разным направлениям. Я всматривалась в даль, но мужа нигде не видела. Прошло десять, пятнадцать минут. Боже, неужели он и впрямь решил сразу улететь домой? Наверняка сейчас стоит у кассы в аэровокзале и расплачивается кредитной картой, покупая для нас обратные билеты.

 

Но потом на многолюдной сцене уличного театра появился высокий мужчина. Пол. Он шел ко мне в сопровождении тщедушного человечка, чей полуобритый череп обтягивала вязаная шапочка. Сжимая в почерневших зубах сигарету, на одной руке он нес помятый оловянный поднос с двумя приземистыми стаканами, в другой – чайник. Мужчина робко улыбнулся и поставил поднос возле меня на свободный пятачок на облезлой, исцарапанной скамейке, затем поднял чайник на целый фут над стаканами и принялся церемонно наливать в них зеленую жидкость. Я мгновенно ощутила пьянящий аромат крепкого чая.

– Thé à la menthe, – объяснил Пол. – Le whisky marocain.

Мятный чай. Марокканское виски. Улыбаясь, мужчина протянул мне поднос с двумя стаканами. Я взяла один, Пол – второй.

– Прости, что убежал, – извинился он, чокнувшись со мной.

Наклонившись, Пол поцеловал меня в губы. Я не сопротивлялась и не высвободила руку, когда он взял ее в свою ладонь. Потом я сделала первый глоток le whisky marocain. Ощутимый вкус мяты разбавляла сахаристая сладость. Я не люблю ничего очень сладкого, но этот чай мне понравился своей душистостью, к которой примешивался медовый аромат. Божественный напиток – особенно после ужасного перелета и ожидания на солнце.

– Одобряешь? – спросил Пол.

– Одобряю.

– Наш приятель одолжил мне мобильный телефон. Наши планы меняются.

– В какую сторону?

– Мы едем сразу в Эс-Сувейру. Через двадцать минут туда отправляется автобус.

– А как же Касабланка?

– Ты немного потеряешь, уж поверь мне.

– И все же это Касабланка, о которой ты нескончаемо твердишь мне с тех пор, как мы вместе.

– Касабланка подождет.

– Но до Эс-Сувейры отсюда… сколько?., четыре, пять часов езды?

– Да, примерно. Я только что уточнил… в отеле Касабланки кондиционера нет. И до трех часов они все равно нас не поселят – значит, почти пять часов придется торчать в кафе. Так мы за это время успеем доехать до Эс-Сувейры. Тем более что парень, продающий билеты, сказал, что в автобусе, который туда идет, кондиционер как раз таки есть.

– То есть то, что мы едем в Эс-Сувейру, это уже свершившийся факт? Ты все решил за нас обоих?

– Он сказал, что билеты почти распроданы. Не надо так остро реагировать, прошу тебя.

– Да я не остро реагирую. Просто…

Я отвернулась. Ночной перелет через Атлантику в сидячем положении, жара, духота, вонь лишили меня остатков сил. Еще один глоток мятного чая смягчил горло, в котором опять пересохло.

– Ладно, – раздраженно буркнула я. – Пусть будет Эс-Сувейра.

Двадцать минут спустя мы уже сидели в автобусе, следовавшем на юг. Салон был набит битком, но Пол сунул парню, который проверял билеты, десять дирхамов одной купюрой, и тот нашел нам места на самом последнем сиденье. Кондиционера не было.

– Ça se déclenchera une fois le bus aura démarré, – ответил парень, когда Пол спросил у него – на вполне приличном французском, – разгонит ли прохладный воздух удушающую жару. Начнет дуть, когда поедем. Но когда автобус тронулся, из вентиляционных отверстий арктическим холодом не повеяло. Автобус был не очень старый, но и не новый. И до отказа набит людьми и вещами. Напротив нас сидели две женщины в паранджах и девочка, у которой все руки были искусно расписаны знаками и символами. Рядом раскачивался взад-вперед на своем узком сиденье жилистый старик лет семидесяти пяти. В темных очках, он молился почти беззвучно, сосредоточенно взывая к силам более могучим, чем этот духовой шкаф. Рядом с ним сидел молодой парень – с желтушной кожей, с пушком на лице и неприступным взглядом «не зли меня», – слушавший арабскую поп-музыку, сочившуюся в салон из его огромных наушников. Он подпевал исполнителям, и его громкое фальшивое гудение сопровождало нас всю дорогу на юг.

Вещи пассажиров были уложены между креслами, почти не оставляя места для ног. Но, поскольку мы сидели на самом длинном заднем сиденье, Пол, извернувшись под углом, сумел вытянуть ноги. Я устроилась рядом. Он обнял меня и произнес:

– Ошибся я насчет кондиционера.

– Прорвемся, – отозвалась я, хотя мы еще и десяти минут не ехали, а одежда на мне уже взмокла от пота.

– Конечно. Как всегда, – сказал Пол, крепче обнимая меня и целуя в голову.

Молодой парень, заметив это проявление супружеской ласки, закатил глаза, а сам продолжал все так же монотонно подпевать. Я посмотрела в окно. Мимо тянулся североафриканский городской пейзаж. Белые облупившиеся многоквартирные жилые здания. Ряды белых облупившихся перенаселенных домиков. Салоны по продаже автомобилей. Склады. Пробки на дорогах. Белые облупившиеся торговые центры. Белые облупившиеся селения. А потом…

Сон.

Или нечто подобное.

Я отключилась.

Вдруг – толчок. Автобус, должно быть, наехал на рытвину или что-то в этом роде. Мы катили по открытой местности, каменистой, пустынной, унылой. На горизонте стелились низкие холмы. Мир снова исчез, потом пробуждение, когда…

Закричал ребенок. Его мать – молодая женщина в цветастом платке – сидела перед нами. Было видно, что она страдает от недосыпания. Боязливая, она все пыталась успокоить младенца, которому было не больше трех недель от роду. И малыш имел все основания чувствовать себя несчастным. То скудное количество кислорода, что еще оставалось в автобусе, поглощал смрад потных тел и выхлопных газов. А жаркий спертый воздух был до того плотным, что казался осязаемым, увесистым и тестообразным, как хлеб четырехдневной свежести.

Я удобнее устроилась между ног Пола, и меня вдруг пронзило острое желание – не только страсть к мужу, но еще и жгучая потребность иметь ребенка. Разумеется, в прошлом у Пола были женщины. С одной, университетской коллегой, он жил около двух лет. Пол мало рассказывал о ней – упомянул только, что они расстались не по-хорошему. А так он всегда давал понять, что не склонен обсуждать историю своих романтических отношений. Правда, он сделал одно важное заявление: что я первая женщина, от которой он хотел бы иметь ребенка.

Автобус наехал на очередной ухаб. От встряски мой муж проснулся и увидел, что моя рука лежит на его пахе.

– Ты что-то пытаешься мне сказать? – спросил он.

– Может быть. – Я потянулась к его губам.

– Где мы?

– Понятия не имею.

– Давно едем?

– Очень.

– И по-прежнему без кондиционера.

– Ты не виноват.

Коснувшись моего лица, он произнес:

– Даже не верится, что мне так повезло.

– Нам обоим повезло.

– Ты правда так думаешь?

– Правда.

– Хотя порой я свожу тебя с ума.

– Пол… я люблю тебя. И хочу, чтобы у нас был счастливый брак.

– Если переживем эту чертову поездку в автобусе, нам все будет нипочем.

Я рассмеялась и прильнула к нему в страстном поцелуе. Автобус снова тряхнуло, оторвав меня от губ мужа, и я увидела, что все вокруг нас либо от смущения прячут глаза, либо смотрят с неодобрением.

– Простите, простите, – шепотом сказала я старику, сидевшему перед нами. Тот повернулся ко мне спиной.

– В Эс-Сувейре народ более терпимый, – прошептал мне Пол. – Люди там более привычны к чокнутым хиппи-иностранцам.

– Мы вряд ли тянем на хиппи.

– Поправка: ты вряд ли тянешь на хиппи.

Я снова рассмеялась и поцеловала мужа, снискав новую порцию неодобрительных взглядов. Я обожала такие дивные мгновения, как это, когда между нами, казалось, все просто идеально. Они грели душу, ободряли, вселяли надежду. Пол был прав. Если мы переживем эту автобусную поездку, нам не страшны будут никакие преграды.

Десять минут спустя наш автобус въехал на крошечную бетонную автостанцию, стоявшую чуть в стороне от дороги. Вокруг каменистая почва, низкорослые кустарники, никаких возвышенностей, сплошь однообразие – невдохновляющий пейзаж.

– Думаешь, здесь есть туалет? – спросила я Пола.

– Не знаю. Но вон там огромная очередь.

Он кивком показал на десяток женщин, – все, за исключением троих, в паранджах, – выстроившихся перед одиноким домиком.

– Потерплю, пожалуй.

– Нам ехать еще полтора часа. Давай попробуем за автостанцией.

Что мы и сделали. Прошли за домик и увидели клочок земли, усеянный мусором, разбитыми бутылками, золой от двух выгоревших костров и даже дохлую мышь, обуглившуюся на солнце.

– Ты предлагаешь, чтобы я села прямо здесь? – спросила я Пола.

– Есть еще туалет.

Зловоние, окутавшее нас – смрад испражнений и гниющего мусора, – было сродни отравляющему газу. Но у меня едва не лопался мочевой пузырь. Поэтому, найдя относительно чистый пятачок – без мусора и осколков стекла, – я расстегнула свои широкие брюки-карго и опустилась на корточки. Пол, стоя в нескольких футах от меня, мочился в стену.

– Много ли для счастья надо, да? – рассмеялся он.

Водитель стал сигналить. Пора было возвращаться в автобус. Но, поднявшись в салон, мы увидели, что наши места заняли двое крепких молодых парней – обоим лет по двадцать, оба на вид злые, грозные, в нейлоновых ветровках в пояс и солнцезащитных очках с черными пластмассовыми стеклами. Они заметили, что мы направляемся к ним по узкому проходу, обходя сумки и двух собак с клочковатой опаленной шерстью (немецких овчарок, совершенно вялых от жары). Когда мы пробрались в конец автобуса, Пол по-французски уведомил парней, что они сидят на наших местах. Те никак не отреагировали на его слова. Я огляделась. Все остальные места в автобусе были заняты. Пол спокойным тоном попросил парней освободить наши места. Те вели себя так, будто нас вовсе не существовало.

– Vous êtes asis à nos places, – повторил Пол, более раздраженно. – Vous devriez en chercher d'autres[20].

Снова никакой реакции.

– S'il vous plaif[21], – добавил Пол.

Наглецы насмешливо переглянулись, но промолчали.

Тут уж не выдержал парень, что подпевал своему айподу. Он повернулся и сказал хулиганам что-то по-арабски. Один из них коротко ответил ему – очевидно, предупредил, чтобы не лез не в свое дело, судя по его угрожающему тону. Парень с айподом и глазом не моргнул – просто покачал головой и снова надел наушники.

Но тут внезапно наш сосед старик разразился на арабском гневной тирадой. Столь гневной, что взгляды всех пассажиров обратились на нас – двух иностранцев, стоявших в проходе. Тот же парень, что шикнул на нашего приятеля в наушниках, теперь что-то сказал старику, причем настолько хамское, что несколько человек поблизости – в том числе дородная женщина, полностью скрытая за паранджой, – стали что-то кричать этой наглой парочке. Те молчали и не думая освобождать места, отказываясь внимать доводам людей, полные решимости доиграть свой спектакль до некоего неприятного конца.

– Пойду за водителем, – сказал мне Пол.

Но водитель – изможденный, щуплый мужчина с запавшими глазами и тонкими усиками – уже сам направлялся к нам, и вид у него был недовольный. Его мгновенно окружил галдеж: старик, женщина в парандже и еще трое пассажиров наперебой принялись описывать сложившуюся ситуацию. Водитель скороговоркой уточнил что-то у Пола по-французски. Пол так же быстро ответил, объяснив, что он вежливо попросил тех двух парней (им было лет по семнадцать, не больше) освободить места, на которые мы сели еще в Касабланке. Водитель принялся кричать на хулиганов, глядя в их пугающе черные солнцезащитные очки. Но те и на него не реагировали. Сердитый голос водителя вознесся на октаву выше. Он приблизил к парням свое лицо, и тот из них, кто говорил больше, сделал нечто из ряда вон выходящее: плюнул в водителя, слюной залепив ему глаз.

Водитель оторопел. К его чести, он не набросился на негодяя с кулаками, не впал в ярость, что было бы вполне естественно. Со спокойным достоинством он достал из кармана носовой платок, вытер глаз, вернулся к выходу и пошел в здание автостанции.

Парень в наушниках встал. Тронув меня за плечо, он кивком предложил мне занять его место.

– Ce n'est pas necessaire[22], – отказалась я, опробуя свой французский.

– J'insiste[23], – настаивал он.

11Carte de séjour – вид на жительство (фр.).
12Petite fonctionnaire – миниатюрная служащая (фр.).
13Таджин – блюдо из мяса и овощей, популярное в странах Магриба, а также специальная посуда для его приготовления.
14Алфабет-сити (Alphabet City) – название нескольких кварталов Нью-Йорка, расположенных в районах Ист-Виллидж и Нижний Ист-Сайд в Нижнем Манхэттене. Название происходит от авеню А, В, С, D, вдоль которых располагается район.
15Ист-Виллидж (East Village – букв, «восточное поселение») – район Манхэттена в Нью-Йорке (к востоку от Бродвея, с центром – площадь св. Марка). Получил известность в 1960-е гг. как центр нью-йоркской контркультуры. Сейчас это район небогатых художников, хороших театров и выставочных залов. Населен различными этническими группами, крупнейшую из которых составляют украинцы.
16Уэллс, Орсон (1915–1985) – амер. актер и режиссер театра и кино, сценарист. Постановщик экранизаций, психологических фильмов. Новатор киноязыка. Лауреат премии «Оскар» (1941 г., 1970 г.).
17День труда (Labor Day) – национальный праздник в США и Канаде, отмечается в первый понедельник сентября.
18Quatre semaines – четыре недели (фр.).
19Bienvenu – добро пожаловать (фр.).
20Vous êtes asis à nos places. Vous devriez en chercher d'autres. – Вы сидите на наших местах. Поищите себе другие (фр.).
21S’il vous plait – Пожалуйста (фр.).
22Ce n'est pas necessaire. – В этом нет необходимости (фр.).
23J'insiste. – Я настаиваю (фр.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru