– Конечно, можно. Мы лишь не в то время и не в том месте. А ведь уже глубокая ночь, считай.
Jenya ему улыбнулась, высвободилась и спрыгнула на пол.
– Пойдем внутрь. Мы совсем засиделись.
Они обычно никогда не говорили о смерти, и теперь с таким равнодушием пробовали нечто новое, дли них совершенно обычное. Для них все быстро стало обычным за последние шесть дней. И Хитц глядел на свою подругу-избранницу грустными улыбчивыми глазами, черными, свесив ноги с подоконника, но так и не спрыгнув, застыв. Он ничего не слышал, а потом быстро сдернулся вместе с пледом, и они скрылись за шумоизоляционной полустеклянной стеной. Хорошие были дома, пусть и дешевые, тут уж не поспоришь. Как же велик труд человека.
В нагретой комнате сразу захотелось спать, и Jenya в пижаме, поцеловав Хитца в губы и в глаз, сразу же грохнулась в постель, подальше, к углу. Хитц сел на низкую напольную кровать, ему не хотелось переодеваться из домашнего в спальное. Но они почти всегда так делали. Он знал, что сейчас Jenya повернется к нему и будет смотреть, если не заснет раньше, чем он переоденется. И позади послышалось тихое шуршание: она повернулась. Тогда он обернулся к ней и сел на постели.
– Давай спать при свете? Я хочу, чтобы сегодня был свет.
– Угу, – Jenya недотянула кивок.
Хитц, не расстегивая пуговиц, скинул на край кровати рубашку и забрался под одеяло под острый взгляд Jenyi. Его лицо выглядело угрюмым против света. Как только он коснулся подушки, открыл глаза: Jenya уже спала. С того момента, как он оказался в ее руках. Убедившись в этом, Хитц хотел коснуться ее щеки или волос, но заснул так резко, как бывает, внезапно умирают люди от старости. А через полтора часа вставал и курил в зале, впервые и один, возвращался снова, смотрел на развалившуюся из-под мягкого капюшона копну седых недлинных волос строителя «Орхидеи», менял свет фиолетовый на красный. Хотя, сначала он включал салатовый, но быстро убрал и поставил лампе красный, почти испуганно. Потом вовсе выключил свет, лег поверх одеяла, обхватив рукой отвернувшуюся Jenyu. И проснулся перед самым рассветом, глаза его горели желтым отчего-то, правда, он не помнил никаких снов. Его женщина все так лежала к нему спиной, а у него сна не осталось ни капли. Он приволок обыкновенную яркую лампу и напечатанные на простой бумаге без обложки тексты.
Лампа выглядела как прямой белый цилиндр высотой сантиметров пятнадцать и с металлическими серебристыми поддонцами. Тексты он брал, когда в редкий-редкий случай бывал в барах. Там можно было купить запрещенные, но очень хорошие книги. Он не любил тех мест, куда сочились неформалы, но его тянуло к чему-то необыкновенному. И книги были действительно очень хорошие. Jenya их тоже читала, но чаще она задерживалась на работе, они нередко выходили домой не вместе. Хитц вздохнул, покосившись на нее. Женщину, которую он любил, он знал крайне честной, в особенности перед собой, и ему нравилась эта честность. Или еще: она была благородной. Это то, что зацепило его, когда он только вступил в новую жизнь: в 13-й город, в проект, ради которого жил этот город, во что-то взрослое. А жизнь была грубой. Он не разделял ее нравов.
Jenya очень скоро проснулась, через десять минут, хотя он не тронул ее за все время и старался не разбудить. Почему-то ее взгляд тоже оказался тотчас же светлым. Хитц ей улыбнулся.
– Привет, – она думала, что выдавить это из себя будет тяжело, но ошиблась.
– Доброе утро, – Хитц снова был одет и умыт. И готов. Он почти не спал. – В столовой сигареты, и там на одну меньше. Скоро начнется рассвет, еще немного, и я бы тебя разбудил.
– Да-а, такое нельзя пропускать, – серьезно сказала Jenya и потянулась, словно нефть, в ванную.
Он знал, что такое пропускать нельзя. Ведь они потратили на это два с половиной года. Хитц так же уныло и свободно при этом побрел в столовую, чтобы закинуть фрукты в блендер, зерна, сахар и лед, и выдавить в стаканы прохладный завтрак. Вставать затемно было непривычно. Не удержавшись и стоя перед бушующим блендером с желтой спелой грушей в зубах, он пытался петь что-то бессмысленное и невразумительное. Вошла Jenya.
– Сегодня мы умрем, Хитц. Что ты читал?
– М-м-м, – он нехотя вынул грушу, – «Записки покойного охотника».