До
Пляска несвятого Витта
Засыпать напротив зеркала было страшно. Всякий раз Филиппу казалось, будто он лежал напротив открытого окна, из которого на него кто-то смотрел. Ему чудилась идущая от зеркала прохлада, как сквозняк из другого мира. Пожилой пианист, не выходивший на сцену без маленького кусочка фортепианной струны, которую он, будучи ребенком, подобрал в музыкальной школе, теперь нарушал самую главную заповедь суеверного человека – отражал свой сон.
Заливающее спальню солнце не мешало сознанию проваливаться в тяжелую зыбучую дремоту. Филипп ощутил ставшую непривычной расслабленность тела, и через какое-то время первые образы будущих сновидений пронзили темноту под опущенными, еще влажными веками.
Перед ним из темноты показался сад, небольшая скамейка под яблоней и корзина, полная плодов возле нее – все это оставила бабушка, которая только что зашла в дом и закрыла дверь на ключ. Филипп увидел себя, играющего в саду. Сознание, еще не определившись, воспоминание это или уже сон, продолжало погружаться в тот прохладный день в самом конце августа, когда после обеда Филю отправили дышать тревожным предосенним воздухом, под на набегающие с севера тучи. Закрытый на замок дом отгородился от него, пряча в дальней спальне спящего отца, которому утром снова стало нехорошо.
Бледный, полустертый образ тех событий постепенно становился полноцветным и полнозвучным. Увиденное заставляло дыхание спящего старика учащаться. Во сне начинался дождь. Порыв ветра с размаху бросил первые тяжелые капли, и погруженное в сон тело невольно вздрогнуло. Мир, воссозданный быстрым сновидением, ограничился для Филиппа единственной потребностью – уберечься от холодного ливня. Он боялся его, потому что знал, из-за него он побежит к дому, столкнется с запертой дверью, а затем окажется у окна и то, что он увидит…
Он лежал почти прижатый к зеркалу. И поначалу не мог понять, что видит. Убрал с мутных после сна глаз спутанные волосы и встретился с собой взглядом – на этот раз он узнал себя сразу. Седой, лохматый и затравленный. Отражение не шевелилось, точнее шевелилось так же, как и сам Филипп – поднимало с тяжелым вздохом грудь, сжимало край одеяла в длинных пальцах.
Внезапно он вспомнил все, что не успел увидеть во сне.
Как прятался от ливня, как стучал в запертую дверь, но его не пускали в дом. Как услышал мамин крик и побежал к окну. Вспомнил, что увидел в мутноватой от задернутой тюли спальне родителей еще одного папу у огромного зеркала, которое держала бабушка. В постели тоже лежал папа, невозможно было понять спит он или нет, но бабушка кричала так громко, что он не мог не проснуться:
«Забирай все, что не ему носить!», и чем чаще и громче она повторяла это, тем дальше второй папа отходил от зеркала. Мать стояла на коленях, держа в руках открытый черный мешок, и когда двойник стал забираться в него, резко поднялась, сомкнув ткань над его макушкой. Испуганным бледным пятном перед мальчиком вспыхнуло лицо бабушки, и комната тут же скрылась за шторой. Через несколько секунд раздался звон стекла, а спустя пару минут мама вышла из дома и отправилась куда-то сквозь серую стену дождя, согнутая под большим мешком на плечах.
Старик тяжело вздохнул и перевернулся на спину, убрал одеяло с груди – от выпитого на голодный желудок тошнило, а под этой тошнотой загнанно бухало сердце. Филипп медленно повернул голову и снова встретился со своим отражением. Старик в зеркале продолжал лежать вплотную к стеклу и кутаться по подбородок в одеяло. Он улыбался.
