Дмитрий Юрьевич Суслин
Больница скорой помощи
Они уснули оба. Мать и дитя. Пока они вместе одно целое. И им хорошо везде.
2
Как древнее исполинское животное с множеством конечностей и корявым, свернувшимся в кольцо, туловищем Больница Скорой помощи погрузилась в сон. Было три часа ночи – время, когда не в силах бороться со сном ни те, кто на дежурстве, ни те, кто не может спать, потому что не позволяет этого боль. А больница просто наполнена болью. Боль царит на всех ее этажах, во всех уголках и подвальчиках. Боль царица больницы. Если бы не было ее, не было бы и этого здания. Но она была, и люди бессильны бороться с нею и поэтому весь мир покрывают такие больницы Скорой Помощи. Где они дорогие и многосильные, чистые и просторные. В них работают прекрасные люди, перед которыми боль иногда пасует, но тем сильнее ее торжество, если победу одержит она, а не человек. Другие больницы поскромнее, есть и вовсе маленькие и бессильные, где только и могут, что констатировать результат. Ну бывают и исключения. Как и во всем.
Эта больница была скорее из второй группы больниц. Прошло то время, когда она пользовалась уважением людей. Давно прошло. Теперь они приходили сюда, потому что больше идти было некуда. Другие больницы были не лучше.
Вот и царит здесь боль. И никакие лекарства ей не страшны.
Она боится только людей.
Есть такие люди, которые могут побеждать ее. Их немного. Раньше было больше. Намного больше. Они побеждали ее одним лишь только взглядом, двумя-тремя словами и теплой улыбкой. Стоило им только приблизиться к человеку, которого ломает боль, и та, почувствовав их приближение, вынуждена отступить. Сильные и великие это были люди. Теперь их почти не осталось. А здесь в больнице и вовсе нет. Два-три человека. В таком количестве они не опасны. Их можно обойти, обмануть, обезвредить. Потому что слишком много у нее, у боли союзников. Очень много. Они ей верно служат, и одним только словом, взглядом могут ударить, обидеть, убить. И их очень много. Особенно сейчас. Вот и обрела боль невиданную доселе силу и царит в Больнице Скорой помощи.
Но в это время даже она отступает, потому что у нее есть еще один страшный враг. Сон. Перед ним она чаще всего бессильна, и в полной злобе уползает в те места, куда сон еще не добрался. Например, в реанимацию. Здесь у нее еще много работы.
Есть в больнице еще одно место, где нет места для боли. Но она сюда и не стремится. Здесь находятся те, с кем она уже разобралась и справилась, и они ее больше не интересуют, как не интересует гурмана давно съеденный ужин.
Это морг.
Здесь тишина и покой. И по своему очень уютно. Потому что тихо. Даже лампы дневного света своим гулом только увеличивают эту тишину.
Ночью тут только дежурный медбрат. Он сидит за столом перед старой лампой и читает книгу. Он молод, но уже не юн. Сквозь стекла очков видно, как бегают по строчкам его глаза. Который раз он прочитывает книгу о французской девушке по имени Эммануэль. Ему мало понятны ее чувства, и он не чувствует к ней никакой симпатии. Просто книгу давным-давно принес его напарник, который уже здесь не работает, и он читает ее, потому что больше тут делать нечего. На нем белый, давно не стираный халат, на нагрудном кармане которого нитками вышиты корявыми буквами два слова:
«Решетников Виталий».
Это его инициалы.
Виталий не спал. Он уже успел выспаться. Никто ему тут этого делать не мешал. А теперь он бодрствовал. Он был один из немногих медбратьев в этой больнице, который не спал в это время суток. Наоборот он даже любил эти ночные дежурства. Они самые спокойные и длинные. Не надо было носить носилки, и выполнять множество других неприятных работ. То, что он делал днем, Виталий Решетников не любил. Но делал не без неприятия. Чаще всего здесь днем толпились студенты да родственники его подопечных.
А вот покойничков Виталий любил. Они никогда не доставляли ему беспокойства. Только радость. Они были его друзьями. Очень хорошими друзьями. Ради дружбы с ними он и пришел работать в морг. И для них он готов был сделать все на свете, потому что ближе их у него не было никого. Так продолжается уже семь лет. И он счастлив. Ему больше ничего не надо.
* * *
Десять лет назад он был обыкновенным подростком и даже не помышлял о морге. Был как все. Ничем от людей не отличался. Любил повеселиться на дискотеках, пофлиртовать с девчонками и так далее. Но в один прекрасный день все это для него кончилось.
Вернее в один прекрасный вечер. Он пошел в кино. Он не просто пошел в кино, а намеренно отправился, чтобы посмотреть фильм Федерико Феллини «Восемь с половиной». Это был фестивальный показ, и билетов, конечно же, к его приходу уже не было. К тому же было воскресенье. Виталий расстроился. Уходить было обидно. Он так давно мечтал посмотреть этот фильм. Столько о нем слышал.
И тут ему повезло. Его унылая физиономия привлекла внимания группы молодых людей.
– Лишний билетик не нужен? – спросил один из них, светловолосый худощавый парень в очках с очень тонкой оправой.
Другие смотрели на Виталия весело и хитро.
– Нужен, – обрадовался тот.
– Рубль, – сказал парень.
– Ладно, – не сомневаясь, сказал Виталий, хотя и отлично знал, что билет стоит семьдесят копеек.
Это удивило парня в очках, и он даже словно растерялся. Виталий быстро всучил ему рубль и забрал из рук вожделенный голубенький билет.
До сеанса оставалось еще полчаса, и Виталий побродил по окрестным улицам. Когда он зашел в кинотеатр и пробрался к своему месту, то на соседнем кресле увидел парня в очках. Увидев Виталия, тот почему-то сильно смутился и виновато с ним поздоровался.
Виталий, который уже начисто успел забыть этого парня, так как у него была отвратительная память на лица, тоже сказал ему:
– Привет.
– Слушай, – поспешно произнес парень, – мы пошутили. Ты просто очень быстро исчез.
И он протянул удивленному Виталию тридцать копеек. Тот деньги взял, и тут начался фильм, который полностью захватил Виталия, и на парня в очках он больше внимания не обращал.
Виталий смотрел фильм с огромным вниманием, потому что очень любил Феллини и считал себя большим интеллектуалом. Зато публике он явно не понравился. Она в этот воскресный вечер хотела смотреть явно не это, поэтому широкий поток покидавших зал, не иссякал все два часа. Когда занавес закрылся, Виталий покинул зал потрясенный. Финал картины его окрылил. Он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Может, так оно и было. Виталий был не единственный, кого потряс этот фильм. Он вышел на улицу и, вздохнув полной грудью холодного январского воздуха, наполненного снежинками, пошел к остановке. Очень долго ждал свой маршрут, но времени не замечал, все еще находясь под впечатлением от фильма, и видел перед собой мальчика, который играл на флейте, а за ним шли клоуны и всякий другой сброд. Душа Виталия пела, а в ушах звучала музыка Нино Роты. Наконец автобус все-таки пришел и раздвинул двери.
Он уже проехал больше половины пути, как за несколько остановок до той, которая была ему нужна, повернул голову. Так без внимания. Он почти ничего вокруг себя не видел. Но тут вдруг резкость в его глазах сфокусировалась на одном лице. Лицо ему улыбнулось. И тут Виталий Решетников снова вернулся в этот мир и не сразу, но узнал улыбнувшееся ему лицо. Это опять был все тот же светловолосый парень в очках, у которого он купил билет, и с которым вместе смотрел фильм.
– Это опять ты? – весело спросил парень.
– Я. – Виталий улыбнулся.
– Тогда нам наверно стоит познакомиться, – парень протянул руку. – Эдик.
– Виталий.
– Привет, Виталий, – сказал Эдик.
– Привет.
Так они и познакомились.
– Как тебе этот фильм? – спросил Эдик.
– Понравился, – честно признался Виталий.
– Ты где учишься?
– Я в десятом классе.
– Отлично. А я на медфаке. На третьем курсе. А что тебе конкретно понравилось в этом фильме?
Виталий растерялся от такого прямолинейного вопроса. Начал бормотать что-то из критических заумных статей из киножурналов. Но это явно не удовлетворило Эдика.
– Нет, ты мне скажи свое мнение. Что тебе понравилось, что ты понял.
Виталий задумался. Потом стал говорить более обдуманно. Он понял, что это не разговор с ровесником, школьником, пусть и с выпускником, а со студентом, а с этой публикой он прежде не встречался. Разговор принял другой более размеренный и откровенный со стороны Виталий характер. Эдик оказался отличным аналитиком. Вопросы ставил очень ясные и конкретные. Виталию даже понравилось. Он стал подстраиваться под Эдика. Беседа ему так понравилась, что он даже пропустил свою остановку. Решил, что сойдет на следующей, а до дома дойдет пешком. Сейчас прогуляться было совсем не грех, а в удовольствие. И погода стояла отличная.
Оказалось, что Эдику надо было слезать именно на этой остановке, где решил сойти Виталий. Они вышли из автобуса вместе. Виталий явно жалел, что пришло время расстаться с таким интересным собеседником. Эдик видимо это понял.
– Ты куда? – спросил он.
– Домой.
– Ты знаешь, я тут в очень интересное место сейчас пойду. Ты не хочешь со мной? Это не надолго.
Виталий подумал и согласился. Эдик повел его к современному зданию больницы. Оно находилось в сотне шагов от остановки. Виталия это не удивило. Он помнил, что Эдик студент-медик, так что ничего удивительного в том, что они идут в больницу не было. Но больницу они обошли. За ней было еще несколько зданий. Маленьких пристроек. К крыльцу одной из таких пристроек и привел Виталия его необычный знакомый.
Крыльцо было занесено снегом. Было темно. Фонари, которые ярко горели и освещали местность с той стороны больницы, здесь были мертвыми и безжизненными. Они встали перед дверью, и Эдик сначала долго искал по карманам ключи, потом также не сразу смог открыть дверь. Наконец они вошли внутрь.
Молодые люди оказались в небольшом кабинете, стены которого были выложены белой больничной кафельной плиткой. Но тут было даже по-домашнему уютно. На столе стояла большая лампа с розовым абажуром, а на стене висела отвратительная копия известной в нашей стране картины Рубенса «Союз Воды и Земли». Она была написана так грубо и можно даже сказать, неумело, что было ясно – это работа не профессионала. Впрочем, не мало есть и профессионалов, которые могут написать такую копию не чуть не лучше. В конечном счете, именно эта картина меняла облик больничного кабинета, на вполне милую домашнюю обстановку. Она и диван, стоявший у стены. Эдик сразу на него бухнулся и стал менять обувь.
– Я тут дежурю. Хочешь чаю?
Виталий кивнул. От подобных предложений он никогда не отказывался. Эдик включил электрический чайник со свистком. Виталий тоже снял верхнюю одежду и осторожно присел рядом с Эдиком. Теперь можно было оглядеться внимательнее. Но ничего нового он не увидел. Только еще одну дверь серого металлического цвета. Она была плотно прижата к стене, и Виталий сделал вывод, что она закрыта на замок.
Вскоре поспел чай, и они смогли продолжить прерванный в автобусе разговор. Но только теперь уже речь пошла не только о фильме. Они говорили обо всем. Эдик рассказывал про учебу в университете, Виталий про школу. Потом они нашли общих знакомых и сблизились еще сильнее. Скованность в их отношениях полностью исчезла, и они чувствовали себя, словно были друзьями много лет. После третьего стакана, Эдик посмотрел на часы и встал. Он немного замялся, потом, словно решился и произнес:
– Ты только не волнуйся, но я должен тебе кое-что сказать. Я забыл тебе сказать, где мы… вернее ты находишься.
Виталий посмотрел на него удивленно.
– Это морг.
Эдик сказал это и внимательно всмотрелся в Виталия. Он видимо ждал, какая будет реакция. Но реакции не было никакой. Виталий воспринял эту новость совершенно спокойно. Во всяком случае, внешне.
– Ага, – сказал он. – Поэтому ты до сих пор молчал? Не хотел меня пугать? Да?
– Точно. Но сейчас мне надо зайти туда, – Эдик кивнул на серую дверь. – Там они. Ты не будешь тут бояться один, пока я там?
Виталий внутренне вздрогнул, но не захотел показать, что ему не по себе.
– Да нет, иди спокойно. Я тебя тут подожду.
Эдик надел белый халат и сразу стал похож на молодого врача из рассказов Булгакова. Он еще раз посмотрел внимательным изучающим взглядом на Виталия и вставил ключ в замок серой двери.
– А может, ты со мной туда пойдешь? Или не хочешь?
Виталий подумал, что его хотят уличить в трусости. Он решил плюнуть на это и остаться на месте. Эдик ему сразу почему-то разонравился. Но язык сам собой пролепетал:
– Хочу.
– Вот и молодец, – обрадовался Эдик. – В жизни надо все посмотреть и узнать. Пошли.
Он первый вошел внутрь и включил свет. Тут были лампы дневного света. Они осветили длинную большую комнату. Здесь было холодно, но Виталий поежился не от холода. Он увидел столы, на которых лежали «они». Он их не видел, потому что все они были накрыты простынями, но он понял, что это «они».
– Я сейчас все проверю, и мы уйдем, – засуетился Эдик.
Он стал проверять температуру, а Виталий встал посреди комнаты и стал озираться по сторонам. Ему хотелось уйти отсюда поскорей. Взгляд его упал на стол, простыня на нем была меньше чем на других, и то, что лежало тоже. Это удивило Виталия и разбудило в нем любопытство. Как раз в эту секунду Эдик прошел мимо и неосторожно задел простыню, на которую смотрел Виталий. Простыня прилипла к его халату и приподнялась.
Виталий похолодел, потому что увидел ногу. Маленькую и белую. Он понял, что это лежит не взрослый покойник. От этого открытия ему стало еще страшней. Ноги сами собой двинулись к выходу.
А Эдик ничего не заметил, и прошел дальше, открыв тело чуть не на половину. Только тогда он остановился и стал отцеплять от себя простыню. Но простыня так плотно прилегла к его халату, что ему пришлось снять ее с тела полностью и распрямить.
Виталий увидел теперь мертвого ребенка полностью.
Это была девочка. Она была белая-белая и совершенно голая.
Казалось, что она спит. Просто спит.
Виталий поймал себя на мысли, что это очень красивая девочка. Если бы у него была такая сестренка, и она умерла, то Виталий бы сильно горевал. Ему стало очень жаль девочку. Так жаль, что даже защипало глаза. Он чуть не заплакал от жалости к девочке. Той было лет двенадцать-тринадцать, не больше. Былой страх куда-то улетучился, осталась только жалость. Он даже сделал к ней один шаг, но тут Эдик закрыл девочку простыней.
Виталий вздохнул. Ему снова стало страшно.
– Тут даже дети есть? – плохо слушавшим его языком спросил он.
– Тут все есть, – деловым языком ответил Эдик. – Интересный экземпляр, не правда ли?
Виталий кивнул. Говорить он не мог. Дыхание сперло.
Слова не лезли из глотки.
– Ее сегодня утром привезли с детского этажа, – продолжал Эдик. – Лечить было уже поздно. Запущена до невозможности. Впрочем, ты не переживай. Она ведь детдомовская, а они там как мухи мрут. Сам понимаешь. Особенно младенцы. Ну и такие бывают. Кто их там лечить будет? Только вызывают скорую, когда уже все… Завтра вскрытие сделаем и в анатомичку. Сегодня у прозектора выходной.
– Куда?
– В анатомичку. В лабораторию. Студентам на опыты. Не хоронить же ее? Из детдома всегда туда идут.
Тут зазвонил телефон. Он звонил за дверью, и звук его был приглушен, словно он звал людей туда, обратно в нормальный мир.
– Подожди меня, – быстро сказал Эдик и убежал туда, где свистел кипящий чайник, стоял диван, и висела картина Рубенса.
Виталий остался один. Он как-то не мог так сразу уйти. Ему захотелось еще раз посмотреть на мертвую девочку. Он осторожно дотронулся до простыни и открыл тело.
Теперь он смотрел на него долго и внимательно. Различные мысли и чувства бешенным темпом сменяли друг друга. Через несколько секунд Виталием овладело страстное желание дотронуться до трупа. Он испугался этого желания, но рука уже протянулась к лицу мертвой и коснулась ее щеки.
Прикосновение к холодной ледяной плоти заставило юношу вздрогнуть. Он подумал, что сейчас мертвец оживет и вцепится ему в палец, как это бывает в страшных детских историях, и в то же время он ясно осознавал, что этого не произойдет.
Девочка была мертва. Она больше никогда не сможет ничего сделать в этом мире. Она не скажет больше ни одного слова. Скоро ее вообще больше не будет, только различные конечности и органы расчлененного тела будут лежать в разных шкафах, помещенные в банки со спиртом.
Дрожь пробежала по всему телу молодого человека. Ему стало так холодно, как даже не должно быть в таком промерзшем помещении. Но только на несколько секунд. Рука Виталия от лица девочки пошла вниз к ее груди, прошлась по животу и по левой ноге направилась к колену. С каждым пройденным ею сантиметром Виталию становилось теплее, пока не стало совсем жарко. Сейчас его рука растопит холод в этом мертвом теле и оживит его. Он услышал как сильно и быстро бьется его сердце. По телу опять пробежала дрожь. Пробежала по всем нервным клеточкам и скопилась где-то чуть ниже живота. Такого он никогда не ощущал. Виталий положил другую руку на тело девочки, ему захотелось обнять ее, и вдруг он почувствовал то, что чувствовал много лет назад, когда в первый и в последний раз сделал то, что научил его дворовый приятель. Тогда он сильно, очень сильно испугался. Так испугался, что больше никогда этого не делал.
И вот сейчас с ним это опять произошло.
И опять Виталий сильно испугался. Только страх так смешался с наслаждением, что стало трудно стоять на ногах.
Послышались шаги. Это возвращался Эдик. Виталий почувствовал себя преступником, застигнутым на месте преступления. Он заметался и едва успел накрыть девочку простыней. При этом он чуть не упал, и когда Эдик снова был перед ним, зубы у Виталия стучали, а руки тряслись. Усилием воли Виталий заставил себя принять вид, что с ним ничего не произошло. Но Эдик был чем-то сосредоточен и поэтому ничего не заметил.
Виталий перевел дух.
Они вернулись в кабинет, Эдик запер серую дверь, и они снова стали пить чай. Разговор дальше почему-то не пошел. Виталий никак не мог сосредоточить мысли, и поэтому скоро заторопился домой. Эдик не стал его задерживать.
– Заходи сюда. Я дежурю каждые четвертые сутки, – сказал он, провожая Виталия.
– Обязательно приду, – вырвалось у того.
Когда он пришел домой, то все еще находился под впечатлением того, что с ним произошло. Он был так сосредоточен на этом, что больше ни о чем другом думать просто не мог. Ночью он почти не спал. На него навалилась бессонница со своими тяжелыми мыслями и раздумьями. Главное место в мыслях Виталия занимала мертвая девочка. Он в мельчайших деталях вспомнил все, что было и опять, когда мысленно прикоснулся к девочке, почувствовал те же симптомы, что и в морге. Только в этот раз, никто не помешал Виталию, и он благополучно кончил.
Боже! Он и не знал, что это так приятно – до конца прожить эти несколько секунд. И почему это он раньше такого не делал?
Прошло три дня. Каждую ночь Виталий прогонял в голове мысли о морге и мертвой девочке. Только в третью ночь воспоминания были уже не четкими, расплывшимися, и у него ничего не получилось. Виталий тогда чуть не расплакался от обиды. Напрягся, как мог, но это не помогло. Весь следующий день он был хмурым и злым, не мог никого видеть и ни с кем разговаривать. Когда на улицах стало темнеть, он понял, что ему надо делать. Ноги сами понесли его к больнице, вернее к той ее пристройке, где находился морг.
Эдика там не было. Он ткнулся в закрытую дверь, и долго не мог понять, что туда внутрь ему не попасть. А так хотелось. Ему до зуда вдруг захотелось еще раз посмотреть на ту девочку, а если повезет, то и потрогать. Но дверь, обитая железом, была закрыта. Виталий стал ждать, но прошло два часа, а никого не было. Он только промерз до костей. Наконец уже в полной темноте появилась какая-то фигура. Она направлялась к Виталию. У того от волнения забилось сердце.
Но это был не Эдик. Это был совершенно другой парень. Он окинул Виталия мрачным подозрительным взглядом. Тот даже съежился. Ему показалось, что этот парень в чем-то его подозревает.
– Мне Эдик нужен, – по-детски жалобным голосом пискнул он.
– Эдик сегодня не дежурит, – парень больше не смотрел на Виталия. Он возился с ключом; никак не мог попасть в щель замка и тихо чертыхался. – Завтра, кажись. А может послезавтра.
Донельзя разочарованный Виталий поплелся прочь.
На следующий день он снова появился у, ставшей уже вожделенной, двери. Она пропустила его внутрь, и к своей великой радости он увидел дремлющего на диване Эдика.
– Привет, – Виталий стал стряхивать с обуви снег, чтобы было легче скрыть смущение.
Но Эдик ему обрадовался, причем совершенно искренне.
– Чертовски рад, что ты пришел! Умираю здесь от скуки и одиночества. Больше всего на свете не люблю пить чай в одиночестве.
– Решил вот зайти, – пробормотал Виталий.
– Молодец! А то ведь мы, тогда как-то и не договорили.
И снова, как и в прошлый раз, они стали непринужденно и премило болтать обо всем на свете, как это и полагается двум молодым интеллигентным людям. Время шло незаметно. Пришел и долгожданный для Виталия момент, когда Эдик направился в покойницкую.
– Можно я с тобой? – как ни в чем не бывало, спросил Виталий.
– Что понравилось? – развеселился Эдик.
Виталий понял, что спасти его может только полная искренность.
– Ага.
– Тогда пошли.
И снова этот зал, и эти мраморные столы.
И «они». Манящие и соблазнительные даже под простынями. У Виталия сердце сжалось в предчувствии счастливого возбуждения. Но теперь он совершенно владел собой, и внешне был абсолютно спокоен.
– А что той девочки уже нет? – спросил он, когда не увидел знакомого очертания.
– Да ты что! Ее уже давно увезли.
– Жаль, – тихо сказал Виталий.
– Да брось ты, – беспечно отозвался Эдик. – Тут надо ко всему относиться спокойно, иначе с ума сойдешь. Ведь каждая смерть, по сути своей – трагедия. Каждый покойник огромный умерший мир, можно даже сказать – цивилизация. Вселенная.
– Да конечно, – поспешно согласился его собеседник. – А можно на них посмотреть?
– Да смотри, сколько хочешь, коли нравится. Мне не жалко. Только их сегодня не много. Так скажем, что смерть в этот раз собрала скудную жатву.
Эдик был наполнен юмором и весельем, как молодое вино воспоминанием о лете. Как все молодые медики он был большим циником.
Покойников действительно было немного. Всего три человека. Двое пожилых мужчин и одна молодая женщина. Увидев ее, Виталий тут же забыл про девочку. Все его внимание сразу же переключилось на новую покойницу…
* * *
Это было давно. Теперь Виталий Решетников уже старый некрофил, и одним созерцанием труппа давным-давно уже не удовлетворялся. После школы он сразу попытался поступить на медфак, не набрал нужное количество балов и провалился. Но это его не обескуражило. С результатами экзаменов он без экзаменов поступил в медучилище и окончил его с отличием, после чего поступил в морг. Дальше учиться он не стал. Цель была достигнута.
Вот и сейчас он был полон предвкушением новой встречи. Там его ждет великолепная любовница. Ее привезли совсем недавно, она уже остыла, и сейчас он пойдет к ней.
Решетников сбросил халат и стал раздеваться. В покойницкую он вошел совершенно голым. Тут было холодно, но он даже не поежился – годы работы в морге закалили его так, что он стал почти моржом. Да и какой холод! Сейчас ему будет жарко.
Мягкой походкой барса некрофил подошел к алюминиевому столу (из-за бедности здесь не было тех мраморных столов, как в той больнице, где он впервые полюбил мертвеца), и осторожно открыл обнаженное мертвое тело. Это была красивая блондинка. На вид ей было не больше тридцати. Хотя для него возраст не всегда имел значение. Она была мертва и поэтому прекрасна. Несколько минут Решетников Виталий просто молча стоял и любовался ею. Затем он взобрался на высокий стол и лег рядом с покойницей рядом. Замер и закрыл глаза. На лице у него появилась блаженная улыбка. Он сложил на груди руки и ушел в себя. Так он лежал минут пятнадцать. Совершенно не шевелясь и не издавая ни звука. Он стал мертвецом, и это положение давало ему массу приятных ощущений.
Но это была лишь прелюдия.
Когда ему надоело быть мертвым, он открыл глаза и повернулся лицом к женщине.
– О, как ты прекрасна! – не удержался он от восклицания. Почему такие красавицы так редко умирают? Но все-таки ты пришла ко мне. Правильно! Ведь я так долго звал тебя.
Он повернул покойницу к себе лицом и заглянул ей в глаза. Неважно, что ее веки закрыты. Он видит все, что ему нужно. Затем он прижал ее голову к себе и осыпал волосы поцелуями. От волос он перешел к лицу, затем прижался к ней всем телом, повалился на спину, и тем самым перевернул мертвую женщину на себя. Вот тут у него и наступил тот самый приступ страсти, которого он ждал. Виталий стал ласкать мертвое тело с такой страстью, с какой редко ласкают живых. Чудо, что покойница не ожила. Но ему это было и не нужно. С мертвой женщиной так хорошо. А вот как с живой, он и не знает. И не желает знать.
– Скорее, – шептал Виталий ей в ухо. – Нам надо сегодня кончить скорее. Скоро придет он, и ты больше уже не достанешься мне. Ты будешь принадлежать ему, этому ненормальному. О, как я его ненавижу. Его и всех тех, кто причиняет вам боль, лишает вас красоты и превращает в омерзительные куски мяса. Хорошо хоть он отложил вскрытие. Иначе бы я не успел.
Говоря эти слова, он вздыхал, стонал, вскрикивал от наслаждения. Сил у него было в избытке, и он не пропустил ни одной возможности сексуального общения с трупом. Он был очень изобретателен. Эта женщина наверно, когда была жива, и то не проделывала того, что он заставлял ее проделывать, играя с ней словно с куклой. Труп уже был почти закостенелым, но Виталий был сильным как бык, и без труда заставлял его принимать любое положение, которое ему было нужно. Когда он, наконец, закончил и утомился, пот с него тек ручьями. Он был горд собой. Сегодня он был как никогда полон сил и энергии. Столько раз у него было только в молодости. Вот, что значит красивая женщина. Он ее долго не забудет. Теперь осталось последнее. Ему надо было принять душ. Он взял покойницу на руки и понес ее с собой в душевую.
– Сейчас мы помоемся, дорогая, – шепнул он ей, кусая ледяную мочку уха. – Я сам буду мыть тебя. Тебе не придется трудиться. Ты это заслужила.
В душевой, под струей холодной воды, покойники любят только холодную воду, он прощался с ней со слезами на глазах. Он почти рыдал, обнимая и целуя ее.
– Почему счастье длится так недолго? Может быть, поэтому оно такое и сладкое, что мы оба знаем, что это единственный раз. Больше мы никогда не увидим друг друга. Никогда!
3
Через полчаса все было, как и прежде. Виталий сидел за столом и читал книгу. Он был одет, волосы его были сухие, потому что он высушил их феном, халат аккуратно застегнут на все пуговицы. Невозможно было постороннему лицу догадаться, что здесь было совсем недавно.
Электронные часы показывали четыре часа десять минут.
В дверь постучали. Уверенно и требовательно. Виталий нисколько этому не удивился, а пошел открывать. В морг пришел еще один человек в белом халате. Виталий почтительно с ним поздоровался. Тот даже не ответил на приветствие, как будто не слышал его. Тяжелым уверенным шагом он прошел в покойницкую. Виталий проводил его ненавидящим взглядом. Тут человек вдруг остановился и повернулся к Виталию. Тот сразу надел на лицо маску приветливого медработника, который разговаривает с лицом намного выше его по званию и должности.
– Температура в норме? – спросил пришедший.
– Так точно, Егор Васильевич.
Это и впрямь был заведующий хирургическим отделением. Он ничего не сказал, а просто плотно закрыл за собой дверь и щелкнул замком. Он не собирался показывать кому-либо, чем он тут занимается. В руках у него был чемоданчик, какие бывают у врачей машин скорой помощи. Егор Васильевич поставил его на один из пустых столов, а сам направился к телу, с которым полчаса назад занимался любовью Виталий Решетников. Открыл простыню резким точным движением и воззрился на труп. Отличный экземпляр! Хирург вернулся к своему чемоданчику. Щелкнули замки, и при свете ламп блеснули холодным медицинским светом инструменты. Егор Васильевич взял большой десятимиллиграммовый шприц и наполнил его коричневой слегка густоватой жидкостью. Подошел к телу и стал примериваться, куда сделать укол. После недолгого раздумья он уверено ввел иглу в руку покойницы, безошибочно найдя вену, с трудом влил туда все, что было в шприце. После этого он быстро приготовил еще один укол и наполнил шприц новым раствором, в этот раз прозрачным и совершенно бесцветным. Укол сделал не в вену, а внутримышечный. Теперь все было готово, чтобы приступить к делу, осталось подождать четверть часа.
Егор Васильевич снова занялся своим чемоданчиком. Он стал доставать из него инструменты и складывать их, как для операции. На это ему понадобилось не больше минуты, после чего он стал доставать приборы явно не медицинского характера. Это были электроприводы, датчики, стабилизатор и целый пучок длинных разноцветных проводов. Разложив все это в какой-то только ему известной последовательности, он вернулся к мертвому телу.
Если бы кто-то посторонний увидел бы труп в эту минуту, то ему бы стало не по себе. Женщина порозовела и потеряла тот иссини белый цвет присущий мертвецам. А градусник, который незадолго перед этим Егор Васильевич вставил ей во влагалище, показывал тридцать один градус по Цельсию. Взглянув на него, врач удовлетворенно причмокнул губами и что-то записал в своей записной книжке.
Время шло, но Егор Васильевич не замечал его. Ему было не до этого. Он работал. Работал вдохновенно, как художник. Да он и был в своем роде художником. Великим художником. То, что он делал, он – простой зав отделением в провинциальной задрипанной больнице, не делал никто в мире, в этом он был уверен.
Опутав мертвую проводами, и облепив ее присосками с датчиками, врач включил стабилизатор в розетку и стал настраивать напряжение. Стабилизатор был очень старенький, наверно сохранился с пятидесятых годов, но, несмотря на это был крошечный и работал отменно, без капризов. Напряжение регулировал с невероятной точностью. Такие наверно были у Королева на Байконуре, когда он работал с первыми спутниками.
Невидимыми бойцами побежали по проводам электрические заряды. Послышался легкий треск от соприкосновения их с человеческой плотью. Егор Васильевич сделал еще один укол мертвой, трудно теперь ее так назвать, блондинке, в этот раз в сердце, и стал прислушиваться. Он волновался. Очень волновался. Но вот его глаза засияли радостным блеском, в улыбке обнажились крупные, почти лошадиные, желтые с чернотой у десен зубы. В эту секунду он стал похож на демона. Пальцы его левой руки судорожно нащупывали пульс мертвеца, а ладонь правой уже явственно ощутила первый, совсем слабый, толчок сердца. По бывшему совсем недавно мертвым телу вдруг пробежала дрожь. Руки блондинки судорожно согнулись, Егор Васильевич с трудом разогнул их и стал массировать.
