Дмитрий Янковский
Не время умирать
Конечно, сам факт существования «Американки» также являлся тайной. Пичугин затем и сидел ночами за компьютером, роясь в Сети, чтобы вовремя выявить момент, когда это перестанет быть секретом. Пока этого не произошло, информация оставалась конфиденциальной, но не настолько, чтобы за одно это знание Пичугину могли грозить серьезные неприятности. Если только что-то не поменялось кардинально, если в стране не случился путч, или если американцы не разработали еще что-то более хитрое, и оно как-то ускользнуло от глаз аналитика. Вот в этом случае лишний свидетель может оказаться не нужен или даже опасен. И тогда жизнь Пичугина гроша ломаного не будет стоить.
Несмотря на жару, еще наполнявшую двор, у журналиста по спине пробежали ледяные мурашки. Но это лишь в первый миг, когда мысль о возможной смерти неожиданно выпрыгнула из глубин сознания и больно резанула по нервам. Уже в следующую секунду он сам себя успокоил. Не для того существуют конспиративные квартиры в Москве, чтобы на них убивать неугодных агентов. Куда проще было бы отвезти за город и там элементарно прикончить из пистолета с глушителем, а потом отправить в Клязьму с обломком бордюрного камня на шее. Нет, тут все же что-то другое. Но что?
Добравшись до подъезда, Кирилл нажал комбинацию кнопок на домофоне, отворил дверь и пропустил Пичугина вперед. Внутри было прохладно, над лестничной площадкой у лифта кружило несколько мух.
Аналитик, ощущая, как начинает болеть голова, вызвал лифт, но он оказался в самом низу, поэтому двери открылись сразу.
– Шестой этаж, – подсказал Кирилл.
Кабина тронулась, и это движение словно подтолкнуло мысли Пичугина в нужное русло.
«Что-то случилось с самим Бражниковым, – догадался он. – Или с проектом».
Это был наиболее правдоподобный вариант. Возможно, из-за какого-то происшествия с Бражниковым Ковалев оказался в неудобном для него положении. И хотел бы сохранить это в тайне. Но ему нужна информация, добыть которую можно поручить лишь собственному агенту, никого при этом больше не ставя в известность. Это самое логичное.
Пичугину стало легче. С одной стороны, это просто догадка, досужий вымысел. С другой – в нем действительно имелась вполне здравая логика.
На выходе из лифта Кирилл достал из кармана джинсов ключи и открыл замок стальной двери одной из квартир.
– Проходите, – велел он.
Квартира была небольшой, коридор выводил из прихожей прямиком на кухню, а слева располагались две двери. Одна закрытая, другая распахнутая настежь. За ней виднелась скромная, типовая для советской малогабаритки, обстановка гостиной.
– Разуваться не надо, ковров нет. – Кирилл запер входную дверь. – Проходите в гостиную.
Пичугин перешагнул порог комнаты и увидел Ковалева, в брюках и цветастой гавайке. Тот сидел в кресле и улыбался.
– Перепугался небось? – спросил он вместо приветствия.
– Было дело, не без этого, – сознался аналитик, невольно поморщившись от накатившей головной боли.
– Пиджак снимай и садись. Жарко. – Ковалев указал на диван у противоположной стены. – Кирилл, ты пока свободен. Только будь на связи. Если понадобишься, вызову по рации.
– Хорошо.
Провожатый покинул квартиру, оставив генерала наедине с журналистом.
– Я понимаю, что ты весь в догадках… – Ковалев хмыкнул. – Но у нас тут такое дело… Честно признаюсь, пока не хочется всех на уши поднимать. Ты же знаешь, как в моей работе легко прослыть паникером? И что бывает, если к тебе прилипнет такое клеймо.
– Да.
– Ну вот. Поэтому я решил: сначала собрать данные, потом их хоть как-то проанализировать, а потом уже делать выводы и представлять их начальству.
– С Бражниковым что-то? – напрямую спросил Пичугин.
– Экий ты догадливый! За что и ценю. Да. С Бражниковым. И именно «что-то». Точнее не скажешь.
– Пропал?
– Нет, вот тут мимо тазика. На месте Бражников. В бункере системы слежения. Секретный объект, как ты понимаешь. Его группа проводит серию экспериментов, как раз по «Американке». Но, как в известном анекдоте, есть нюансы. И заключаются они в том, что если мы не почешемся, не разберемся в ситуации и не купируем ее, может запросто начаться третья мировая война.
– Шутите? – Пичугин напрягся.
– Хотелось бы. Но что-то не весело. Во время очередного воздействия лазером один из обломков космического мусора, принимавший участие в эксперименте, сорвался с орбиты и теперь должен впечататься в действующий американский спутник. Причем изменение траектории произошло так круто, что любой мало-мальски грамотный баллистик отвергнет случайность произошедшего и легко вычислит, откуда у ситуации ноги растут. До реальной причины, может, и не докопаются, но начнут искать, и наверняка кому-то в голову придет та же идея. Тогда вся наша секретность накроется медным тазом. Это раз. А два, по факту, мы атакуем военный объект США. Первыми. Без объявления. Понимаешь, к чему все придет?
– Стоп, стоп! – Аналитик поднял ладони. – Но сам Бражников как это все объясняет? Он что, не может стабилизировать этот обломок?
– Что ты кривишься все время?
– Голова болит, – признался Пичугин.
– Это жара, – уверенно заявил Ковалев. – У меня тоже давит под черепом. Сейчас, подожди. У меня где-то было неплохое обезболивающее. Осталась как раз последняя пара таблеток.
Оставив журналиста, он скрылся на кухне, хлопнул дверцей шкафчика, звякнул стаканами. Вернувшись, протянул довольно большую капсулу в растворимой оболочке, а другую, такую же, проглотил сам, запив из стакана.
Пичугин тоже принял пилюлю.
– На, запей, – Ковалев протянул свой недопитый стакан. – Не бойся, я не заразный.
Отказываться Пичугин посчитал недопустимым, но с трудом поборол приступ брезгливости. Облизывать чужие стаканы он не любил, испытывая физиологическое отвращение. Но желание побороть головную боль и нежелание выглядеть чистоплюем в глазах генерала оказалось сильнее. Он вылил воду в рот, стараясь не прикасаться к стакану губами, и проглотил пилюлю.
– Беда в том, что Бражников действительно ничего не может. – Ковалев нахмурился.
– Но он же в бункере? – У Пичугина похолодело в груди.
– Да. И вот тут, дорогой мой, у нас, говоря по-русски и откровенно, начинается полная задница.
Генерал взял с журнального столика пульт управления DVD-проигрывателем и запустил запись на экране небольшого жидкокристаллического телевизора.
– Это запись с одной из камер в бункере, – пояснил Ковалев. – Строго секретная, разумеется. Посмотри. Войди в курс дела. А потом выскажешь мне свои соображения.
Пичугин ощутил, как головная боль начала сдавать позиции, отступая и освобождая сознание. Пилюля наверняка не из обычной аптеки, слишком уж быстро подействовала. Это было как нельзя кстати, теперь можно сосредоточиться на просмотре предоставленного материала.
Глава 3
В которой полковник Бражников ошибается в данных, так что ставит под угрозу мир на планете, а Пичугин предполагает невероятное.
Закончив расчеты, полковник Бражников несколько раз прокрутил на мониторе симуляцию столкновений с учетом погрешностей и остался доволен. Радовало, что разработанная им методология вычислений, воплощенная в уникальном программном обеспечении, в скором времени позволит выявлять пригодный для использования космический мусор в режиме реального времени любому оператору, не имеющему специальной подготовки. Вот это будет прорыв. Но пока не доведен до ума графический интерфейс, никто, кроме самого полковника, с системами «Американки» управиться не мог. Все данные пока приходилось вбивать вручную и построчно, создавая машинные коды для управления драйверами наземных лазеров.
Это была работа утомительная и кропотливая, требующая внимания, от концентрации иногда начинало рябить в глазах. Сначала создавалась математическая модель расположения объектов. Каждый оператор, ведущий по два обломка, вводил координаты, после чего просчитывалось состояние системы на момент лазерного импульса. Затем Бражников принимал решение, какие из обломков и как использовать. Они в виде математической модели также вводились в систему и обрабатывались серверными мощностями. Затем создавалась формула желаемого отклонения. Она просчитывалась и выводилась в виде наглядной симуляции с привязкой ко времени импульса. Результатом симуляции являлся необходимый для воздействия реактивный момент. Полковник передавал его оператору лазера, и тот задавал данные для вычисления мощности и длительности лучевого импульса, сверяясь с табличным значением материала того или иного обломка, его отражающей способности и прочих физических факторов.
Несмотря на работу системы кондиционирования воздуха, легче полковнику Бражникову не стало. Его то знобило, то кидало в жар, то и дело вырывался кашель. Голова тоже работала плохо. Но отменять столь важную серию экспериментов он не собирался.
«Надо взять себя в руки», – скомандовал себе.
Но сделать это оказалось намного труднее, чем подумать. Бражников понимал, что заболел. По всей видимости, сложилось несколько факторов, одним из которых, безусловно, стал алкоголь, а другим, скорее всего, сквозняк в квартире, когда, разгорячившись коньячком, полковник велел жене открыть дверь балкона. Летние ночи бывают коварны.
Собравшись, он передал оператору данные для формирования импульса. Компьютер начал обратный отсчет, после которого, в строго заданный момент времени, вычисленный с точностью до миллисекунды, сработал лазер, установленный в горах на Алтае.
– Есть попадание! – сообщил оператор. – Погрешность минус тридцать процентов.
– Компенсировать! – закашлявшись, приказал Бражников.
Вентиляторы серверов гудели, отводя тепло от нагруженных серверов. Механики, заметив прирост температуры, подключили дополнительную мощность от резервной цепи.
«Шустрых бандерлогов натаскал Еремеенко», – с благодарностью подумал Бражников, глянув на моргнувшие индикаторы.
Глаза у него слезились, веки припухли, начинала болеть голова.
– Есть расчет компенсации! – доложил оператор. – Обратный отсчет!
Второй импульс лазера добавил энергии обломку и вывел его на расчетную орбиту.
– Симуляцию на монитор! – приказал Бражников.
Операторы тут же ввели новые данные по всем ведомым объектам, создав массив для просчета симуляции изменившегося состояния системы.
После первого штатного столкновения начался космический бильярд, обломки меняли орбиты, сталкивались один с другим на строго рассчитанных скоростях, передавая заданную долю кинетической энергии. Но не в этом заключалась суть сегодняшнего эксперимента. Это уже неоднократно удавалось группе Бражникова со все большей точностью. Во время текущей серии полковник собирался вторгнуться в созданный им управляемый хаос еще одним объектом, чтобы проверить оперативные возможности системы в предельно сложных условиях.
– Загоняйте данные реперных точек с шагом в тридцать секунд! – приказал Бражников операторам.
Сам он, несмотря на ухудшающееся состояние, пытался выбрать самый подходящий из еще не использованных обломков.
– Работаем с обломком четыре-два, – сообщил наконец.
– Есть! – ответил оператор, в чье ведение входил выбранный объект.
Его пальцы застучали по клавишам, вводя данные для вычислений. Бражников потер лицо руками, ему становилось все хуже. Резко закружилась голова, из горла вырвался болезненный кашель. Во рту остался кровавый привкус.
«Что за черт? – с испугом подумал Бражников. – Может, что-то серьезное?»
Но когда на мониторе возникла симуляция столкновения, на основе которой рождались данные реактивного импульса, полковник отогнал тревожную мысль и сосредоточился. Считав параметры импульса, он передал их оператору лазера и решил доложить в штаб о резком ухудшении самочувствия.
– Есть попадание! – сообщил оператор. – Погрешность плюс шесть процентов.
«Шесть процентов, немного, – подумал Бражников. – В пределах допустимого».
Но, глянув на монитор, где менялось состояние всей системы, он оторопел. Обломок, вместо того чтобы плавно выйти на заданную орбиту, частично разрушился, а то, что от него осталось, набрало приличную скорость и по спирали начало удаляться от земли.
– В чем дело? – воскликнул Бражников.
На него все обернулись, ничего не понимая толком. Никто из операторов не знал, какой именно цели хотел добиться полковник, куда хотел отклонить обломок. Поэтому лишь по его виду все поняли, что произошла какая-то ошибка.
– Данные объекта четыре-два на расчет! – приказал Бражников, взяв себя в руки. – Полученные данные мне!
Серверы работали на пределе, вентиляторы прокачивали через систему кубометры охлажденного воздуха. В аппаратном зале было жарко, как в мартеновском цеху.
Когда данные о движении обломка поступили на монитор, Бражников сверил полученную орбиту с картой небесных объектов от смены наблюдателей. У него сердце замерло. Обломок, непонятно почему получивший значительно больший, чем надо, импульс, грозил столкновением с действующим американским спутником. Через сколько витков, и точно ли, это еще вопрос, требующий дополнительных вычислений, но уже ясно, что орбиты двух объектов пересекутся, и наступит это в течение ближайших суток.
Но что стало причиной? Поскольку обломок значительно потерял в массе, можно было предположить ошибку мощности и длительности лазерного импульса. Бражников хотел было рявкнуть на оператора, который ввел неверные данные, но закашлялся так, что заляпал монитор розоватой пеной с неприятным привкусом.
– Есть у кого-нибудь платок? – Полковник взглядом обвел наблюдателей.
Все пожали плечами.
– Что не так с импульсом? – морщась от головной боли, спросил Бражников.
– Все в порядке! Погрешность ответной реакции в пределах шести процентов!
– А чего он скакнул, как пьяная лошадь?
– Ну, так импульс вы какой передали? Конечно скакнет! На порядок больше обычного!
– Черт… – Бражников потер глаза и вгляделся в цифры на мониторе. В голове сильно шумело, и цифры на экране расплывались.
Стало ясно, что это он ошибся, а не оператор. Получив вычисленные по его алгоритму данные импульса, он неправильно установил положение десятичной точки, когда передавал их оператору. А тот, конечно, ввел, как услышал.
«Естественно… – Полковник понимал, что винить некого. – Оператор не телепат. Он не мог знать, что именно я хочу сделать, какой импульс придать объекту. Не мог он и понять ошибочность данных, для этого нужно знать алгоритм расчетов и быть мной».
Оставалось лишь сосредоточиться и принять верное решение. Но это было чудовищно трудно. Руки и ноги словно налились свинцом, глаза резало, дыхание давалось с трудом, то и дело переходя в тяжелый мокрый кашель. Пришлось сходить за туалетной бумагой, чтобы вытереть монитор. Но это мало помогло, цифры двоились в глазах, как с перепоя.
Собраться с мыслями не получалось. Стоило начать прорабатывать какой-то вариант выхода из создавшейся ситуации, мозг начинал генерировать бредовые ассоциации, логика в них вязла, путалась, не давая довести идею до конца. Очевидно было, что нужен либо импульс, сравнимый по мощности с роковым, либо другой обломок, который способен уничтожить опасный объект. Но и для того, и для другого необходим был расчет. Точный расчет.
– Вас вызывает штаб! – донесся голос оператора.
– Что? – полковник все хуже воспринимал реальность.
Он взял трубку, дрожащей рукой прижал к уху.
– Слушаю, Бражников. Я не знаю. Видимо, заболел. Чувствую себя ужасно. Кто сообщил? Черт… Дайте мне полчаса, я выведу этот чертов обломок на безопасную орбиту. Что?! Нет, погодите. Что значит, заблокировали управление лазером? Какого беса? Как я исправлю ситуацию, если вы меня лишили главного исполнительного устройства?
Он закашлялся, заляпав рубашку пеной.
– Верните мне лазер! – потребовал в аппарат.
Видимо, ответ его разозлил. Бросив трубку, полковник откинулся на спинку кресла. Перед глазами плыли красные круги.
«Надо же, какая гадость… – подумал Бражников. – Евпаторийский центр им сообщил об опасной траектории обломка. Перестраховщики хреновы. Ну, сами теперь и рассчитывайте импульс. Вся методология у меня. И хрен с ней кто-то разберется».
Он снова закашлялся. На зеленой форменной рубашке остались капли розовой пены. Но определить цвет на экране бытового телевизора было очень сложно, поэтому Пичугин, закончивший смотреть запись, лишь недоуменно хмыкнул.
– Что с ним? – осторожно спросил он у Ковалева.
– С этим сейчас разбираются. Дистанционно.
Пичугин удивленно поднял брови.
– Да, дорогой мой, бункер вскрывать не стали. Одна из версий – применение неизвестного бактериологического оружия. Никто, как ты понимаешь, не будет рисковать целым гарнизоном. Так что их заперли там, до выяснения обстоятельств. Но меня волнует другой вопрос. Не что с Бражниковым, а почему, и почему вдруг именно сейчас?
Пичугин напрягся. Тон куратора ему не понравился. Сквозила в нем угроза, хотя и не явная. Ковалев смерил агента взглядом и сказал напрямик:
– Я не верю в случайности. Бражников или отравился, или заболел. И то и другое время от времени случается с обычными людьми.
– Время от времени? – Пичугин нашел в себе силы усмехнуться. – Миллионы людей от этого умирают.
– Обычных людей. – Ковалев кивнул. – Но Бражников ведь к ним не относится. А уж то, что происшествие случилось в бункере, во время выполнения серии экспериментов, исключает, на мой взгляд, элемент случайности полностью. Понимаешь, у меня такая работа. Если где-то запахло серой, я просто обязан не обдумывать версии, а тут же принять самую страшную, то есть появление самого дьявола. И действовать исходя из этого. В данном случае я обязан принять версию террористического акта. Ты понимаешь, что это значит для тебя лично?
– Понимаю, – со вздохом ответил Пичугин. – Получается, что кому-то стало известно об изысканиях Бражникова, а я это проглядел.
– Именно так. Соображаешь. Хреновое дело, да?
– Хреновое, если это диверсия.
– А у тебя, значит, сомнения? – Ковалев вздернул брови.
– У вас ведь тоже сомнения, – спокойно ответил Пичугин. – Если бы у вас не было сомнений, вы бы сейчас уже озвучивали отчет в штабе, а не беседовали со мной. Максим Константинович, меня, чтобы мотивировать, совсем не обязательно брать за яйца, как вы привыкли. Я и так в достаточной мере мотивирован на сотрудничество с вами. Никогда и никому не давал повода считать себя скотиной неблагодарной.
– Ладно, остынь! – Ковалев усмехнулся, чтобы снять возникшее напряжение. – Привычка чекиста, ты же понимаешь. Видишь яйца, возьми в руку, а если взял, то сожми их, да покрепче. Тем более что один-то случай был. А такое пятно, сам понимаешь, смыть о-очень сложно.
– Я понимаю. Потому и говорю, что со мной это излишне. Если вам нужна моя помощь, я с удовольствием впрягусь без всех этих мотивирующих приемчиков, которые я, как и вы, проходил. А случай, который вы вспомнили, – это рок, невезуха, куча дерьма, в которую любой может вляпаться. И я за него уже расплатился с лихвой. И карьерой заплатил, и здоровьем. Хотя по выслуге мог бы уже до полковника дослужиться, а сейчас так и застыл на капитане запаса. Этого мало?
– Хорошо, хорошо. Я действительно хочу быть уверен. Ибо, если я заявлюсь в штаб с отчетом о вероятном применении бактериологического или химического оружия на сверхсекретном объекте, а потом это окажется ошибкой, меня самого возьмут за упомянутый тобой мотивирующий орган. Видишь, дорогой мой, я играю с открытыми картами. Так что хватит дуться. Не мальчики оба. И, поверь, даже если ты где-то что-то промухал, я не буду тебя за это прессовать. Но все обстоятельства выяснить надо. Чем скорее, тем лучше. Это ведь палка о двух концах. Перестрахуешься, поднимешь всех на уши без причины, дадут на орехи, сколько не унесешь. Но и если не отреагируешь вовремя на опасную ситуацию, получишь еще крепче. И еще, если я припомнил тебе старый грех, то и там, – генерал поднял палец, – припомнят.
– Но что конкретно вы от меня хотите? Я же не могу попасть в бункер и выяснить детали у Бражникова. Это вы бы и без меня сделали, если бы было возможно.
– Верно, – согласился Ковалев. – Но ты у нас в чем спец? В анализе разрозненных открытых источников. Подумай, на чем можно сфокусироваться, где ты или кто-то еще мог допустить прокол. Видео посмотри, может, заметишь какие-нибудь важные детали.
– Я уже заметил, – спокойно сообщил Пичугин. – На записи признаки болезни определяются только у Бражникова. Одно это ставит под большое сомнение если не теракт, то применение бактериологического оружия именно по бункеру – точно.
– Э, погоди. При чем тут это? Ни бактерия, ни вирус сразу не действуют. У любой болезни есть скрытый, то есть инкубационный, период. У Бражникова симптомы уже проявились, у других нет…
– В том-то и дело! – Пичугин бесцеремонно перебил своего куратора. – Во сколько смена вошла в бункер?
– В девять ноль-ноль.
– А признаки недомогания у Бражникова когда проявились?
– Кашлять он, судя по записи, начал часам к пятнадцати. Еще до выхода объекта на опасную орбиту.
– Раньше, – уверенно заявил Пичугин. – Надо еще раз просмотреть, свериться с показаниями времени. Косвенные признаки недомогания у него видны намного раньше, где-то с двенадцати или около того!
– Что-то разглядел?
– Да. Мотайте назад, я скажу, где остановить. Еще. Еще. Стоп!
– Вот! Даже десять пятьдесят, – озвучил Ковалев цифру времени в углу экрана. – И что тут такого видно?
– Еще чуть назад, где полковник появляется в зале. Вот. Смотрите. Он садится, сразу распускает галстук и расстегивает рубашку.
В кадре Бражников перебросился парой фраз с оператором по поводу духоты, потом велел техникам включить кондиционеры.
– Тут он уже почувствовал себя плохо, понимаете? – Пичугин глянул на Ковалева.
Тот выключил звук, а запись оставил.
– Не совсем, – признался он.
– Смотрите. В девять утра Бражников заступает на смену. А через два часа, в одиннадцать, он уже ощущает признаки недомогания. При этом в пятнадцать часов, то есть еще через четыре часа, никто из операторов еще явно не болен. Ловите суть? Если был атакован бункер, то все должны были заразиться одновременно.
– Получается, поражен был только Бражников? – Ковалев хмыкнул. – Надо выяснить, существует ли вирус столь избирательного действия.
– Вряд ли. Вариантов может быть масса, но, в любом случае, я уверен, что это не теракт.
– Но если атаковали именно Бражникова?
– Это больше похоже на правду. Но тогда это скорее отравление, чем заражение.
– Час от часу не легче. Инъекция?
– А каковы показания самого Бражникова?
– В этом и беда. Он не способен давать показания. Он очень плох. Бредит.
– И вы не пытаетесь оказать ему помощь? – ужаснулся Пичугин.
– Пожертвовав при этом всем гарнизоном? А может, городом? Областью? Что нам известно? Ноль! Мы вскроем бункер, чтобы спасти одного человека, пусть очень важного для страны, для науки, для обороны. Но что будет дальше?
– Но если это отравление, а не зараза? Он умрет, не получив помощь, а как вы себя будете чувствовать? Вы говорили о преступности паникерства, но разве запереть бункер – не то же самое? Может, он алкоголем отравился, едой. Не думали?
– Черт! – Ковалев поднялся из кресла и принялся мерить шагами комнату. – Я думал, что положение крайне хреновое. Тут появляешься ты, и оказывается, что на мне лежит еще больший груз ответственности, чем поначалу. И никаких зацепок…
Пичугин молча взял пульт и принялся просматривать запись в ускоренном режиме. В некоторых местах он останавливался, перематывал назад.
Генерал заинтересовался, уселся в кресло.
– Какая-то идея? – осторожно спросил он.
– Ну, есть, что привлекло внимание, – уклончиво ответил аналитик. – Вспомнил я кое-что, очень старое и почти забытое. Но такое начисто не забывается.
– Хоть намекни! – взмолился Ковалев. – Пожалей мои нервы!
– Пока не могу. Слишком уж неожиданно оно прозвучит… Хотя… Вы же помните, чем я занимался в Семипалатинске?
– Работа с плутонием по программе разоружения? Ну да. Какое это имеет… Погоди! Ты думаешь, это воздействие радиации? Его облучили? Поэтому никто, кроме Бражникова, не болен? Неужели полонием траванули?
– Нет. Я как раз не уверен, что никто, кроме него, не болен. Сказал про алкоголь, а потом заметил… Вот, тут, смотрите. Оператор кашляет. Худенький, второй от Бражникова. И вот тут еще.
– Внимательность всегда была твоей сильной стороной. И хорошая память. Два кашляющих в одном бункере – многовато.
– Но состояние Бражникова, в любом случае, заметно хуже, – уточнил Пичугин. – Часто кашляет, рубашку расстегнул, галстук снял. Туалетную бумагу притащил. Это говорит, что, выходя из дома, он нормально себя чувствовал. И еще это говорит о том, что заражение произошло не в бункере. Еще утром эти самые операторы не кашляли. А уже к трем квелые. Видите?
– С самим заражением ты, значит, уже согласен?
– Да. Но оно произошло не в бункере. Раньше. Наиболее вероятно, что это нападение лично на Бражникова.
– Нападение? – Ковалев хмыкнул. – Ты же сам только что версию теракта отвергал. Что поменялось?
– Вспомнилось кое-что, я же сказал. И если я прав, то такую инфекцию на улице в Москве не подхватишь.
– Какую, не томи?
– Можно увеличить вот этот кадр? – Пичугин поставил видео на том месте, где Бражников вытер куском туалетной бумаги монитор, заляпанный мокротой при кашле.
– Увеличить? Это же видео, не фотка.
– Есть технология, которая собирает пиксельную информацию из серии кадров в одну фотографию высокой четкости. Астрономы этим пользуются…
– А, понятно.
Ковалев набрал номер, связался с кем-то и передал метку времени кадра, вызвавшего интерес у Пичугина.
– Время нужно, – сообщил Ковалев, отложив телефон на журнальный столик. – Полчаса, час. Результат пришлют.
– Хорошо.
Пичугин уселся на диван, но лицо его было столь сосредоточенным, что у Ковалева не осталось сомнений – подшефный до чего-то докопался. И это что-то выходит за рамки обыденности.
– Я слышал на видео, ему лазер отключили? – выйдя из задумчивости, спросил журналист.
– Да. Мало ли что.
– Кто-то еще может провести стабилизирующее воздействие на сошедший с орбиты обломок?
– Скорее всего, нет. Там куча расчетов, методология которых известна только самому полковнику.
– Тогда надо немедленно включить лазер и дать ему возможность, пока он еще в состоянии, увести обломок с опасной орбиты.
Генерал сжал губы, опустил взгляд и ответил:
– Он уже не в состоянии. То бредит, то мечется, как чумной, требуя как раз то, о чем ты только что сказал.
– Как кто? – Пичугин невесело усмехнулся.
– Не понял.
– Вы сказали, он мечется. Как кто?
– Как чумной… Блин, ты что, совсем трехнулся?
– Я видел это в Семипалатинске. Мне нужен увеличенный снимок, тогда я скажу точнее. У нас там салаги поймали нескольких сусликов, зажарили и сожрали. Двое ничего, а один… Тогда тоже никто ничего не понял, пока салага кровавой пеной харкать не начал.
– Так вот что ты хочешь увидеть на снимке?
– Не хочу. Это то, что я боюсь увидеть на снимке.
– Бред! Это ты, дорогой мой, перегрелся. Мы в Москве, а не в Семипалатинске и не на Алтае. А Бражников, извини, не вокзальный бомж.
Минут через десять у Ковалева зазвонил телефон. Он поговорил, затем открыл вторую комнату, в которой дверь до этого была заперта. Там был установлен компьютер и еще ряд электронных модулей, назначение которых Пичугину было неизвестно.
– Лей, – велел Ковалев собеседнику по телефону.
Пичугин уселся за монитор, увеличил снимок. Ковалев крякнул от удивления. На туалетной бумаге, которой Бражников вытирал монитор, виднелись отчетливые розовые следы.
– Что-то похожее, но… – Ковалев упрямо помотал головой. – Я не могу это вывалить начальству! Вот ты сейчас, без преувеличения, дорогой мой, выглядишь в моих глазах идиотом. Наверняка есть еще до фига того, от чего человек может харкать розовыми соплями. Но я идиотом в глазах начальства выглядеть не то что не могу, а не имею права. Улавливаешь мысль?
– Их надо эвакуировать из бункера, – уверенно заявил Пичугин. – Иначе все умрут. И так же срочно надо выяснить, где он эту заразу подхватил. Наиболее вероятна ваша первоначальная версия. Теракт. Кто-то намеренно раздобыл штамм чумы и заразил полковника. Это логично, это наиболее вероятно. Но есть и другая вероятность. Ничтожно малая, но она есть. Это вероятность, что Бражников подхватил чуму в Москве. От официанта в кафе, от полицейского, который проверял у него документы, от таксиста, к примеру…
– Типун тебе на язык! – Ковалев изменился в лице. – Ты представляешь глубину жопы, меж двух половинок которой ты меня сейчас загоняешь? С одной стороны, я не имею права ставить всех на уши взятым с фонаря предположением. С другой, если описанное тобой правда, меня четвертуют за нерасторопность. Чет-вер-ту-ют! Ты меня понимаешь?
– Надо эпидемиологов подключить, у них есть специальные противочумные костюмы. Они могут взять анализы, и будут у вас доказательства.
– Чтобы их подключить, мне надо произнести слово. То слово, которое даже мы с тобой сейчас еще толком не произнесли. А это слово, само по себе, возлагает на того, кто его произнес, такую меру ответственности, что у тебя, дорогой мой, под ее тяжестью позвоночник в трусы осыплется.
– Чума… – хмуро произнес Пичугин.
– Вот! Ты можешь! Ты внештатный сотрудник. Как говорится в статье девятнадцатой закона о ФСБ, «лицо, оказывающее содействие». А я нет. У меня звездочки на погонах больше, чем у тебя рот откроется. И я не хочу их потерять.
– Значит, вам надо реагировать, – уверенно заявил Пичугин.
– Или сделать вид, что я не при делах, – высказал Ковалев свою версию. – В мои обязанности не входит курирование проекта «Американка». Я информационной безопасностью занимаюсь. И если бы Бражникову на Алтае лазер не отключили, и если бы это не прошло через подотчетную мне информационную структуру, я бы о происходящем в бункере вообще не знал. И знать я этого не обязан. Пусть с этим разбираются те, кому положено. А с тебя я возьму клятвенное обещание, что ты об этой нашей встрече и о том, что мы смотрели с тобой это видео, никогда никому не расскажешь.
– Время упустим, товарищ генерал! – взмолился Пичугин.
– Да, по большому счету, я в это вообще не имею права лезть, несмотря на мой допуск к секретности. Я тебя должен курировать и информационное пространство. Все.
Он еще не закончил говорить, когда у него на столике зажужжал телефон. Ковалев посмотрел на экран, номер незнакомый.
– Интересно… – произнес он и ткнул пальцем в иконку ответа на вызов. – Я слушаю.
Он намеренно не представился неизвестному абоненту, стараясь с ходу выяснить максимум о собеседнике.
– Максим Константинович?
Голос в трубке был женским и очень приятным, несмотря на заметные стальные нотки. Такой голос может быть у женщины, много на своем веку повидавшей, или у высокой начальницы. Но, несмотря на неравнодушное отношение к женскому полу, Ковалев встревожился.
