Дмитрий Янковский
Не время умирать
© Звонков А., Янковский Д., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
* * *
Посвящаем нашим родителям, тем, кто с нами, и тем, кого с нами нет.
Пролог
Июльская ночь накрыла бескрайнюю казахскую степь, словно перевернутым закопченным казаном. Тонкая кисея облаков заслоняла звезды, делая тьму временами и вовсе непроницаемой, но в облачной дымке прятался тонкий серп стареющей луны. Воздух под этим куполом, в полном безветрии, казался душным и вязким, его густо наполнял аромат ковыля, полыни и пряных летних трав, поднимавшийся от перегретой земли. Казалось, что небесная твердь даже гудит, едва слышно, подобно котлу, над которым дуют звездные ветры Вселенной. На самом деле степь наполняли ночные звуки. Звенели цикады, шуршали еле слышно змеи и ящерицы, издавали свист и щелкающие звуки полевки, суслики и тушканчики. Светлячки, будто пытаясь заменить скрытые за облаками звезды, загадочно мерцали в зарослях.
Для большого тушканчика, осторожно выбравшегося из норы, света луны вполне хватало, ведь миллионы лет эволюции научили его предков безошибочно ориентироваться в ночной степи. А когда зрение не справлялось с определением источника возможной опасности, помогал слух. Зверек приподнялся на длинные задние лапы, принюхался и прислушался, поводя огромными ушами. Глаза его всматривались, отмечая привычную картину, как тянутся слева распаханные поля, покрытые волнами пшеницы, овса, проса, а справа полоса степи сменялась лесистой низиной, в которой за густым кустарником пряталось длинное соленое озеро. Но что-то встревожило ушастого зверька, словно воображаемый гул небесного котла стал для него чем-то вполне реальным.
И вот физический гул действительно донесся с юга – по шоссе на приличной скорости мчался автомобиль, толкая перед собой звук старого мотора, а позади оставляя вонь выхлопных газов. Над дорогой показался свет фар, отбрасывая подвижные тени от травы и клубящейся мошкары. Зверек в страхе застыл, а потом, на всякий случай, прижался к остывающей земле пушистым брюшком. Но волновался он зря – страшная машина-зверь без остановки промчалась мимо, оставив в ночном воздухе оседающую пыль, запах разогретой резины и бензинового угара. Тушканчик снова осторожно приподнял голову и почесал укушенный блохой бок. Блох в этом году развелось особенно много. Это тушканчика заботило куда больше, чем промчавшийся автомобиль.
Парень, сидящий за рулем старого «жигуленка» четвертой модели, выкрашенного в цвет спелого баклажана, выжимал из плохо отрегулированного мотора все возможное. И хотя способен он был уже не на многое, стрелка спидометра все равно уверенно держалась возле отметки сто десять километров в час. Номера на машине висели здешние, да и внешность парня выдавала в нем сына степей. Из динамиков радиоприемника лилась музыка, причем композитор, ее сочинивший, тоже был вдохновлен местным колоритом – звуки домбры и кабыза переплетались с современными европейскими ритмами. Парень за рулем негромко подпевал солисту по-казахски, отсветы индикаторов на приборной панели контрастно высвечивали его миловидное лицо с раскосыми, но крупными глазами. Черные прямые волосы были стянуты в тугой длинный хвост. Нефритовые четки из тридцати трех бусин оплетали его левое запястье.
Затем начался выпуск новостей, парень наклонился к приемнику, сменить волну, отвлекшись от дороги всего на миг, но и этого оказалось достаточно – из полосы кустарника вырвалась похожая на дракона тень и метнулась к шоссе. Водитель заметил ее слишком поздно, только успел снять ногу с педали акселератора и судорожно надавить на тормоз. Но для остановки этого уже не хватило. Выжать сцепление парень забыл, поэтому движок хрюкнул и заглох, машину понесло по пыльной дороге юзом, скорость падала, но недостаточно быстро. Водитель попытался удержать ее на трассе, поворачивая руль, но это не помогло. Через мгновение произошел сильный толчок, автомобиль словно налетел на упругую стену, которая приняла удар, а потом что-то тяжелое, но мягкое навалилась на капот, сминая его. От страха парень инстинктивно закрыл глаза. Если бы не ремень безопасности, он непременно ударился бы грудью о руль, а так лишь голова резко качнулась вперед, неприятно потянув мышцу на шее.
Машину от удара закрутило, водитель растерялся, и вместо того, чтобы отпустить тормоз, сильнее нажал на него. Из-под заблокированных колес в воздух взмыли клубы пыли и дыма, машина, окончательно предоставленная воле действующих на нее сил, все-таки сорвалась в степь и лишь там остановилась, выломав в кустарнике брешь. Не перевернулась она только чудом.
Водитель отстегнул ремень и, перемежая казахские ругательства с русскими, выбрался из машины. Был он худым, даже тощим, высоким и очень молодым. На вид ему и двадцати не исполнилось. Чуть прихрамывая на левую ногу, он обогнул машину, изучая повреждения. Из-под смятого капота, наскочившего краем на треснувшее лобовое стекло, выбивался пар, правая фара погасла, лобовое стекло было густо забрызгано кровью и желтоватыми фрагментами мозга. Но водителя это не испугало, он прекрасно понимал, что сбил все-таки не человека, а какое-то животное, и вероятнее всего, потерявшегося верблюда, сбежавшего с одной из ферм. Мелькнула мысль: «В Эмиратах за сбитого верблюда смертная казнь. Хорошо, что я не в Эмиратах».
Так и было, сбитое животное оказалось старым двугорбым верблюдом. Ударом тушу откинуло на обочину, и в темноте ее почти не было видно. Приглядевшись, парень заметил, что от головы животного ничего не осталось. Видимо, перед самым ударом верблюд споткнулся, или наклонился, или даже упал передними коленями на асфальт, отчего удар бампером пришелся именно в череп и шею. А может быть, верблюд уже был слеп и шел, ощупывая мягкими губами остывающую землю, изредка скусывая зеленую поросль. Из разорванных артерий на дорогу выплескивалась вялыми толчками последняя кровь, мосластые ноги еще дергались и скребли мозолистыми ступнями по песчаному грунту.
Водитель задумался, вернулся в машину. К счастью, мотор оказался не поврежден и завелся. Под смятым капотом загремело и забулькало, но движок не глох, и это обнадеживало. Покопавшись в бардачке, парень вынул китайский налобный фонарь. Там же нашлась запасная лампа для фары, но водитель сунул ее обратно, затем, не без труда, с удара, открыл багажник и достал моток толстой веревки, использовавшейся как буксировочный трос. Убедившись, что есть чем оттащить тушу с дороги, водитель сдал задом, подогнав машину поближе к верблюду. Осторожно, чтобы не измазать одежду кровью, привязал к ноге животного веревку «коровьим узлом», другой конец привязал к буксировочной проушине под бампером. Со второй попытки ему удалось проехать через пробитую в кустарнике брешь и затащить следом тушу, а чтобы ее не было видно с дороги, парень уперся и скатил труп верблюда в небольшую ложбинку. Отвязав веревку только от бампера и бросив ее, он вернулся за руль и снова выехал на шоссе. Там он достал из багажника пятилитровую бутыль воды и плеснул на лобовое стекло, чтобы очистить его от крови и жира. Потом включил «дворники», они довели стекло до прозрачности. Когда уже тронулся с места, понял, что потерял четки, их не было на запястье. Но возвращаться и бродить в темноте, пытаясь их отыскать, не имело смысла. Мелькнула мысль, – плохая примета. Но что поделаешь?
Вскоре стало очевидно, что от удара сильно поврежден радиатор – стрелка температуры двигателя неуклонно ползла вверх. Чтобы усилить охлаждение, парень включил печку и отворил окно, морщась от вторгшегося в салон запаха пригоревшей крови. Он обнаружил, что руки, лицо и одежда в мелких кровавых брызгах. Пришлось остановиться и умыться, а остатки воды из бутыли вылить в радиатор. Печка продолжала работать, загоняя в салон, вместе с вонью тосола и крови, кисею пара. Вылетая в окно, он конденсировался, образуя в остывающем степном воздухе шлейф, как за паровозом.
Через полчаса в свете фар мелькнул синий дорожный указатель «Кенсахара-20». Парень заметно повеселел и поддал газку, уже не обращая внимания на показания температуры. Но не прошло и получаса, как мотор начал постукивать. Стало ясно, что долго ему не протянуть. Не дожидаясь, пока двигатель заклинит, парень свернул с дороги, загнал машину в глубокую балку, некогда промытую водами древней реки, взял с заднего сиденья дорожную сумку, при помощи молотка и отвертки пробил бензобак в двух местах, вымочил в струях ветошь, поджег импровизированный фитиль и, отойдя подальше, кинул его в лужу выливающегося бензина.
Машина вспыхнула, а полупустой бак, в котором скопилась смесь топливных паров и воздуха, ухнул гулким взрывом, выбив в черное небо огненно-дымный столб. Парень не рискнул идти ночью через степь, изрытую норками сусликов и байбаков, там недолго и ноги переломать. Он вернулся на трассу и, подсвечивая путь налобным фонарем, как фарой, зашагал по остывающему асфальту на север. Опасаться надо было змей, выползающих на дорогу, чтобы погреться, но это уже ближе к утру. Какое-то время огонь пылающей машины освещал ему путь, но постепенно на степь вновь опустилась непроницаемая тьма.
Глава 1
В которой полковник Бражников собирается играть в космический бильярд, а дембель Еремеенко дрессирует бандерлогов и отказывается помочь полковнику.
В черноте космоса, на фоне безмятежно голубого земного диска, расписанного спиралями облаков, двигался по орбите старый советский спутник-шпион. Он давно отработал свое, а потому слепо таращился в бездну Вселенной помутневшими от космических излучений линзами объективов. Солнце, бьющее подобно театральному прожектору из глубины темной сцены, играло бликами на когда-то зеркальных, а теперь потемневших боках, равномерно прогревая обшивку по мере неспешного хаотичного вращения аппарата. Спутник давно уже стал космическим мусором, ожидающим неизбежной участи – постепенного схождения с орбиты и сгорания в плотных слоях атмосферы. Полным оно будет или частичным, предугадать было сложно. Как это уже случалось со старыми аппаратами серии «Космос», то в Канаду залетят обломки, то в Мексику, то над Новой Зеландией пронесутся огненным дождем. Впрочем, этот патриарх космической разведки мог бы кружить над планетой еще несколько лет.
Но внезапно, словно ударила молния, – короткая яркая вспышка сверкнула на гладкой обшивке спутника. Тот дернулся едва заметно, выбросив в окружающую пустоту струю испаренного металла, а на месте сполоха образовалась в обшивке заметная лунка. В ее центре медленно остывал добела раскаленный металл. Получив импульс, аппарат прекратил хаотичное вращение по одной из осей, заняв определенное положение относительно орбиты.
– Есть попадание! – доложил оператор, сидящий за монитором в бункере, входящем в российскую систему слежения за объектами ближнего космоса. – Цель стабилизирована по основной орбитальной оси.
– Симуляцию движения на мой монитор! – приказал полковник Бражников, руководивший экспериментальным проектом.
– Параметры луча в пределах нормы, – добавил оператор, в чьи обязанности входило контролировать энергетику и длительность импульса мощного неодимового[1] лазера, предназначенного для дистанционного изменения траекторий движения неуправляемых орбитальных объектов вроде старых спутников и другого космического мусора.
Сама идея такого воздействия была не нова, и технологии для ее воплощения в жизнь имелись еще в восьмидесятых годах, но технически довести до ума весь комплекс оказалось сложнее, чем это выглядело в теории. Поначалу задача состояла лишь в поиске способа расчистить околоземное пространство от потенциально опасных объектов. Это само по себе уже могло иметь немалую практическую пользу, но в процессе проработки практической стороны вопроса выявились дополнительные аспекты, способные иметь военное применение. Тут-то к проекту и подключили подполковника Бражникова – талантливого инженера и программиста, которому удалось не только алгоритмизировать процесс, но и собрать воедино технические и программные решения. В результате появилось то, что сотрудники группы Бражникова и высшее руководство именовали кодовым названием «Американка». А на погонах Бражниква появилась еще одна звезда.
По сути, «Американка» представляла собой способ сбивать вражеские орбитальные системы любой массы и сложности вообще без применения ракет. В одном из своих первых отчетов полковник Бражников писал, что для уничтожения вражеских спутников нет ни малейшей необходимости запускать что-то в космос, поскольку там и без того находится масса потенциально опасных объектов, которые чудом не сталкиваются ни с чем.
Конечно, никакого чуда в отсутствии столкновений не было, просто орбиты спутников рассчитывались таким образом, чтобы космический мусор им не грозил. Множество станций слежения, и российских, и американских, постоянно наблюдали за ближним космосом, зорко высматривая угрозу и высчитывая орбиты опасных тел. В случае внезапных изменений ситуации всегда оставалось время на коррекцию орбиты действующего спутника или космической станции. Проблема, конечно, существовала, но пока еще ближний космос не был захламлен до такой степени, чтобы не успеть среагировать, а потому столкновений удавалось избежать.
Полковник Бражников, придумывая новый вид космического оружия, исходил из того, что если воздействие на космический мусор сделать внезапным, трудно предсказуемым, а главное – мощным, круто меняющим траекторию объекта, противнику не хватит времени на коррекцию орбиты атакованного аппарата. Вот только произвести такое воздействие было непросто. Конечно, ракетный удар точно бы решил проблему, но именно он не годился по ряду причин. Главная из них – заметность ракетного пуска и предсказуемость снаряда на активном участке траектории. Эта причина являлась столь веской, что другие, такие как дороговизна запуска и относительно длительная подготовка к нему, можно было уже не рассматривать.
Поэтому полковник с самого начала думал о возможности применения мощного лазерного луча для изменения орбит уже имеющихся космических обломков. Тогда они, подобно снаряду, могли попасть во вражеский спутник на огромной скорости и полностью разрушить его за счет кинетической энергии.
Правда, и на этом пути возникли сложности. Беда состояла в том, что мощности современных лазеров, может, и хватило бы на придание обломку достаточного импульса, но в этом случае от самого обломка мало что осталось бы. Его бы почти полностью испарило, и он перестал бы представлять серьезную угрозу для вражеских космических аппаратов.
При использовании менее мощных лазеров снижалась степень их воздействия на объект. С одной стороны, хорошо – обломок не испарялся. Но с другой – толку от слабого импульса было мало – параметры орбиты менялись едва заметно. Но полковник Бражников сумел найти выход из столь противоречивой ситуации. Так и родился сначала проект «карамболь», а затем и «Американка», суть которой можно было сравнить с сутью рычага, выраженной в простой формуле – проигрываем во времени, выигрываем в силе воздействия.
Бражников предложил облучать обломок космического мусора относительно слабым лазером инфракрасного спектра. Удачное, точно рассчитанное попадание с Земли превратило бы в плазму и металлический пар лишь небольшую часть массы объекта, что при этом создало бы кратковременную реактивную тягу и придало бы телу незначительный импульс движения в нужную сторону. Орбита обломка изменилась бы, хотя и весьма незначительно. Казалось бы, какой от этого толк, если противник неизбежно отследит медленное изменение орбитальных параметров и произведет маневр уклонения? Но в том и дело, что принимать меры, тратить топливо стали бы лишь в случае прямой угрозы. Тогда как полковник Бражников не собирался ее устраивать.
В разработанной им схеме отклоненный обломок являлся лишь первым звеном цепи, а целью становился не вражеский спутник, а другой обломок космического мусора. Попав в него на строго расчетной скорости, первый обломок, за счет значительной массы, придал бы второму мощный кинетический импульс. Такой удар изменял траектории обоих фрагментов. Первый ушел бы к Земле или в открытый космос, а второй предназначался для непосредственного поражения вражеского спутника. Причем при столь резком изменении орбиты обломка-снаряда противник уже гарантированно не успевал ни отклонить свой спутник, ни заметить, чем, кем и откуда наносился удар.
Но все это идеально выглядело только в теории – эдакий космический бильярд. На практике же, как и в обычном бильярде, подобная внезапная атака требовала длительного наблюдения, детального выбора «шаров» для такой «игры» и очень точного подбора параметров лазерного луча – удара кием в нужную точку и с тщательно рассчитанной силой.
Необходимость постоянного контроля околоземного пространства предопределила выбор места для развертывания лаборатории полковника Бражникова. По мнению высшего руководства, задачам лучше всего соответствовал секретный бункер, входивший в систему слежения ВКС РФ. Располагался он в ближнем Подмосковье и входил в число объектов московского противоядерного щита. В изобилии военных частей и замаскированных подземных сооружений спрятать лабораторию Бражникова оказалось делом не сложным.
К бункеру сходились все данные от систем обнаружения околоземных объектов, а сам он был напичкан специальной вычислительной аппаратурой, предназначенной для проведения орбитальных расчетов. Кроме того, линии передачи шифрованных данных связывали бункер с несколькими наземными базами, расположенными высоко в горах. Там стояли мощные инфракрасные неодимовые лазеры. По команде из бункера они могли придать космическому обломку необходимый, строго заданный кинетический импульс.
На начальном этапе разработки «Американки» лаборатория Бражникова располагалась в его родном институте, и управление наземными лазерами осуществлялось оттуда же. Но это не позволяло достаточно оперативно получать особо секретные данные с радаров системы слежения. Кроме того, в случае реального боевого применения вычислительный и командный центры системы должны были иметь хорошую, в том числе и противоядерную, защищенность, которую не могла обеспечить институтская лаборатория. Эти причины привели к окончательному решению перенести центр управления «Американкой» в бункер, что и было проделано в несколько этапов, дабы не прерывать полностью ход экспериментов. Сначала перевели вычислительную часть, решив передавать в институт не весь массив строго секретных данных с радаров, а лишь небесные координаты конкретных обломков и старых спутников, которые секретными не являлись. Затем, окончательно локализовав систему, перенесли в бункер органы управления лазерами, а самому Бражникову выдали необходимый допуск секретности. Когда нужно было составить очередную подробную карту расположения потенциально пригодных для «игры» объектов, Бражников передавал данные параметров в бункер специалистам по слежению, а лазерами управлял из лаборатории в институте, довольствуясь старыми, не секретными, координатами с предыдущих карт.
Обычно же работа по программе Бражникова происходила в два этапа. В первый день бункер занимала первая смена, в задачу которой входил анализ карт, составленных специалистами по слежению, а также выявление потенциально пригодных для эксперимента объектов в околоземном пространстве. Один из выбранных объектов назначался мишенью, а несколько других выполняли функцию «шаров» в «американке». Роль кия всегда отводилась пущенному с земли лазерному лучу.
В самых первых удачных экспериментах фигурировала только одна мишень и два обломка в качестве «бильярдных шаров». Но успехи на этом пути побудили Бражникова усложнить схему, включить в нее большее количество элементов. Это могло значительно расширить возможности «Американки». Увеличивая число взаимодействующих объектов и лазеров, Бражников решал важную задачу, он мог как бы дотянуться до тех вражеских спутников, которые невозможно было поразить меньшим числом соударений. Конечно, это требовало куда более сложных расчетов, но чем сложнее была вычислительная задача, тем больший интерес она представляла для Бражникова. В эту смену он планировал поразить целые две мишени, а потому задействовал рекордное число взаимодействующих объектов. На экранах компьютеров эти мишени отображались красным цветом, а «прицельные шары» – желтым. Высшая задача игры на этом космическом бильярде – одному «прицельному шару» уйти в нужном направлении, заранее смоделировав координаты цели, разместив контрольную точку, тогда как второй непременно должен уйти «в лузу», то есть – сгореть в плотных слоях атмосферы Земли. Битки же почти всегда разрушались полностью.
Заступив на смену в девять утра, он сразу взялся за необходимые расчеты, передавая данные операторам своей группы. Их было одиннадцать человек. Десять из них контролировали по два объекта, а одиннадцатый занимался работой наземных излучателей. Военнослужащих срочной службы среди них не было, только контрактники, поскольку характер получаемых ими данных предполагал высокий уровень допуска к секретности. Его невозможно было доверить мальчишкам, которые через несколько месяцев вернутся к гражданской жизни.
Но совсем без срочников в бункере тоже было не обойтись – отделение механиков нескольких военно-учетных специальностей обеспечивало работу систем охлаждения, вентиляции и электроснабжения. В их задачу входило не только и не столько пассивное наблюдение за режимами работы отлаженной автоматики, но и постоянный контроль агрегатов на быстро меняющихся и пиковых режимах нагрузки.
Столь ответственное дело требовало относительно длительного обучения, что несколько раз уже давало о себе знать. Нерасторопность солдат-срочников во время проведения серий экспериментов выводила Бражникова из себя, поскольку грозила срывом работы с последующими длительными и сложными пересчетами параметров орбит. Поэтому техников полковник отбирал в свою команду лично, отдавая предпочтение бойцам, имеющим опыт соответствующей специальности на гражданке, сообразительным и мотивированным. К сожалению, даже с такими не всегда и не все проходило гладко, потому что призыв на один год мало способствовал достаточной степени овладения навыками обращения со сложной техникой. Время от времени солдат и сержантов Бражников проверял лично, неожиданно для них вторгаясь в технические помещения бункера, и там, с матерком, с задором, раздавал люлей нерадивым механикам.
Особенно сложно было с молодыми призывниками, которые и на гражданке не успели получить должного опыта, и на месте службы еще не освоились. И хотя полковник Бражников не приветствовал неуставные взаимоотношения среди личного состава, но вынужден был признать, что живая передача опыта от старослужащих к молодым являлась наиболее эффективной в плане практического обучения. Уж точно эффективнее, чем зубрежка конспектов, исписанных в учебных классах.
Лидером на этом, весьма специфичном, фронте педагогической науки Бражников считал дембеля Еремеенко. Тот, не жалея живота своего, подготовил уже три поколения специалистов по вентиляции и кондиционированию воздуха в замкнутых системах бункера. Причем «не жалея живота своего» следовало понимать в буквальном смысле, поскольку дембель Еремеенко разработал уникальную систему муштры, где в качестве отрицательного подкрепления использовался не дружеский пинок и не крепкое словцо в адрес боевого товарища, а система пищевых штрафов. Если кто-то из молодых бойцов тупил или косячил на вахте, дембель Еремеенко облагал его пищевой податью, заставлял мчаться в гарнизонный солдатский буфет и тащить оттуда банки с томатным соком, сочники с творогом, печенье, сметану и прочие вкусности, доступные исключительно за наличный расчет. Сам Еремеенко называл подать куда более политкорректным словом «вкусняшка», и поглощал он эти вкусняшки с таким азартом и в таких количествах, что молодые бойцы за глаза его звали Питоном, а он, прознав, стал без затей называть молодняк бандерлогами. Калорийные вкусняшки никак не отражались на тощей комплекции старшего сержанта, ибо все сгорало в его утробе, как в паровозной топке, но, к счастью, уходило не в пар, а в эффективную педагогику. Поэтому прозвище «Питон» к длинному и гибкому дембелю подходило идеально.
Стабилизировав спутник-мишень, полковник Бражников покинул операторский зал и отправился проверить вотчину механиков. Серия экспериментов предстояла насыщенная, и он не хотел ее срыва по причине выхода из строя систем охлаждения серверов или из-за срабатывания электрических нагрузочных автоматов, если кто-то из «бандерлогов» вовремя не включит резервную цепь.
Где находится страшный сержант Еремеенко, понять было несложно по его мощному командному баритону, доносившемуся с площадки главного бассейна системы кондиционирования воздуха. Из него же вода поступала на градирни охлаждения серверного зала.
– Слышите ли вы меня, о бандерлоги? – вкрадчиво спрашивал Еремеенко, раскачиваясь как маятник.
– Так точно, товарищ старший сержант! – дружно отвечали молодые механики, не читавшие Киплинга и не видевшие мультфильма о Маугли.
– Кто из вас, бандерлоги, умудрился сломать драгоценный предохранитель силового автомата?
– Я сломал, товарищ сержант! – уныло ответил голос молодого механика.
– Как же ты умудрился это сделать, о корявейший из бандерлогов?
– Он всей жопой на него сел! – Кто-то прыснул смехом.
Остальные дружно заржали.
– Хорошо, я предполагал это. Ибо нежное керамическое тело предохранителя не могло выдержать тяжести такого неуважительного обращения! А кто мне скажет, бандерлоги, чем в трудную минуту можно заменить драгоценный предохранитель силового автомата? – поинтересовался сержант Еремеенко.
Молодые начали наперебой блистать познаниями в марках проводов и в их сечениях, а также описывать технологию создания надежного и вместе с тем безопасного жучка, способного заменить штатный предохранитель.
Заметив вошедшего полковника, кто-то из молодых крикнул: «Смирно!»
Все, кроме дембеля, вытянулись по струнке вдоль границы технического резервуара с водой.
– Вольно! – скомандовал Бражников. – Еремеенко, со мной, остальным готовить технику. Сегодня будет трудный день.
– Запорете серию товарищу полковнику, побежите ему самому вкусняшки покупать. Только уже не из солдатского буфета, – пригрозил Еремеенко и, вспомнив фильм «ДМБ», добавил: – Это вам не это!
Солдаты разошлись, а полковник с сержантом перебрались в старый планшетный зал, заброшенный в конце девяностых годов за ненадобностью. Бражников выглядел старше своих сорока четырех, гигантского роста, с седеющими висками и густыми брежневскими бровями на круглом лице. Под массивными надбровными дугами прятались колючие серые глаза, «вынимающие душу», как метко определил один из операторов. Голос у полковника тоже был командирский, металлический баритон, с оттенками легированной стали. Команды его слышны были в любом зале и отсеке огромного подземного бункера. И вот они с тощим дембелем уединились – пошептаться – в пустующий планшетный зал.
Помещение было разделено надвое прозрачной стеной из акрила, на которой виднелось выгравированное изображение географической карты центральной части России. Когда еще не было продвинутых мониторов, на которых офицер, принимающий решения, мог бы видеть любую нужную ему информацию, эта прозрачная стена, называемая планшетом, была необходима. Собственно, она и заменяла монитор.
Радисты, по одну сторону планшета, получали данные с радарных станций телеграфным методом, в виде планарных или полярных координат, а солдаты-планшетисты специальными карандашами отмечали на карте проекции целей, их траектории, параметры скорости и высоты. По другую сторону от планшета сидели офицеры, принимающие оперативные решения. Демонтировать зал не стали, даже мебель оставили. Может, на всякий случай, может, просто время и силы никто не хотел тратить попусту.
– Что-то вы неважно выглядите, товарищ полковник, – произнес Еремеенко, оседлав один из стульев в комнате радистов.
– Ночка выдалась непростая, – пробурчал Бражников и присел на край стола. – Брата жены встречал. Принесла его нелегкая на ночь глядя. Посидели чутка. Ладно, это все не важно. Ты с молодыми закончил, как обещал? Справятся без тебя?
– Да, их сколько ни учи, умнее, конечно, не станут, – невесело фыркнув, ответил Еремеенко. – Бандерлоги они и есть бандерлоги. Но рубильник от причинного места отличают, это я вам гарантирую. Хотя один сегодня умудрился предохранитель жопой раздавить.
– Ты себя молодым вспомни, – отмахнулся Бражников. – Зачеты, вводные, практику сдали?
– Куда они денутся? Сдали, конечно. Ребята расторопные, не дебилы, а остальное – дело опыта и навыка.
– Может быть, останешься еще на сутки? – напрямую спросил Бражников. – Сегодня очень важный день.
– Да вы что, товарищ полковник? – Дембель покачал головой. – Я и так на сутки больше нашего уговора остался!
– Так ты за это и получаешь по тысяче в сутки!
– Нет. Не могу. Вот здесь у меня уже вся эта армия. – Еремеенко выразительно провел пальцем по горлу. – Домой хочу. В гражданке погулять, девчонок потискать! Удава выгулять надо, товарищ полковник.
Бражников не сразу понял, о каком удаве ведет речь дембель, а когда понял – хохотал до слез.
– Не горячись, сержант, – отсмеявшись, продолжил он. – Говорю же, сегодня день особый. Важная серия экспериментов. Сервера будут нагружены по самую маковку. Если молодые прошляпят что-то и система охлаждения не справится с нагрузкой, мне заново придется переделывать все расчеты, ждать еще смену, когда отследят все пригодные для эксперимента объекты. Хочешь, за сегодняшний день заплачу тебе три тысячи?
Еремеенко призадумался, но покачал головой.
– Спалят нас, – уверенно заявил он. – Мне, в общем-то, по фигу, а вот вас жалко. Вы с тремя дежурными по части договорились, но сегодня в семнадцать часов заступает капитан Витухин… сами понимаете…
– Да, с ним не договоришься… – согласился Бражников. – Капитану Витухину карьера важна, и он ради нее не пожалеет ни мать, ни отца. Но до семнадцати часов время есть, отстреляемся, закончим, и гуляй на все четыре стороны. Возьмешь билет на ночной поезд, и ту-ту домой. А?
– Мне еще на электричке трястись до Москвы, у коменданта отмечаться. А время скоро за полдень.
– Одиннадцати нет еще, – поморщившись, ответил Бражников. – Как маленького тебя уговариваю. Три дня выгораживал, магарычи раздавал, чтобы закрыли глаза на пребывание в части демобилизованного солдата…
