Дмитрий Янковский
Чумной поезд
– Валя! – произнес он, едва произошло соединение. – Замолчи и слушай. Я ничего не буду объяснять. Сейчас ты приедешь домой, соберешь детей, и вы уедете к моим старикам в деревню. Срочно! Не спорь! Прямо сейчас, даже если тебя уволят за это. Собралась и вышла. Ясно? Да, делай, как я сказал, и молчи! Не до причитаний! Как-как? Хорошо! Ладно, отпуск возьми! За свой счет! Хоть на три дня! Только быстро. Чем быстрее, тем лучше. Да по херу! Не заставляй меня ругаться. Уезжайте! Я ничего не могу объяснить! Ты знаешь, где я работаю. Знаешь? Повтори, где я работаю? Вот. Осознала? Молодец. А теперь срочно валите из города. Просто сделай, как я сказал.
Он нажал кнопку отбоя, вытер со лба пот и выпил еще стакан воды. Снова бросил взгляд на стационарный телефон, но задумался. Нужно дать фору жене с детьми. Полчаса она будет чухаться, баба есть баба. Еще полчаса ей понадобится, чтобы выбраться за черту города. Если позвонить сейчас, то тревогу объявят примерно через час, а еще через полчаса силами полиции, МЧС, а может, и армии полностью блокируют город. Хорошо. В принципе, она успевает. Но, на всякий случай, лаборант решил дать им еще минут десять.
Он сходил в туалет, уселся на унитаз и пожалел, что обещал жене бросить курить. Хотелось затянуться дымом. До одури. До дрожи в пальцах. Но сигарет при себе не было, да и негоже было нарушать данное слово.
«Все! – решительно подумал лаборант. – Больше тянуть нельзя».
Он вернулся в кабинет, снял телефонную трубку и набрал внутренний номер заведующего.
– Георгий Шарифович, хорошо, что вы не ушли, – произнес он. – Зайдите, пожалуйста, в мою лабораторию.
– Субординацию забыли? – пробасил Георгий Шарифович.
– Форс-мажор у меня. Точнее, у нас. Так что давайте пока отложим субординацию, правда. В городе очаг по форме А20.
В трубке тут же раздался грохот пластика и частые гудки. Похоже, Георгий Шарифович не просто бросил трубку, а она выпала из его рук, а сам он помчался в лабораторию.
Через три минуты заведующий распахнул дверь и перескочил через порог.
– Вы уверены?! – спросил Георгий Шарифович у лаборанта, пытаясь совладать со сбившимся дыханием. – Уверены в том, что сообщили мне по телефону?
– Вот стекла. Смотрите. – Лаборант кивком указал на микроскоп.
– Откуда доставили образец?
– Из больницы «Скорой помощи», травматология.
– Господи? Да при чем тут травма?
– Вот направление. Видите? Отделение травматологии, диагноз двухсторонняя пневмония. Материал – мокрота. В мокроте сами увидите…
– Что я увижу? – Георгий Шарифович наклонился к микроскопу. – Не перекрашивали? Может, на других стеклах выглядит иначе?
– Везде одинаково. На перекрашивание уйдет еще час. Пять стекол, и везде как на ксероксе. Причем, судя по количеству эритроцитов и бактерий, это уже «малиновый мусс». Макрофаги набиты ими, как гранаты зернами. Детрит в лизосомах есть, но это разгар воспаления. Если верить руководству Евдокимовой из НИИ, то это пик воспаления.
– Хочешь, чтоб я произнес? – Георгий Шарифович оторвал взгляд от окуляров микроскопа и разогнулся.
– Давайте вызовем еще кого-нибудь. Я ведь с этой бактерией дела не имел. Теоретически только. Лекции, семинары, учения по нашей линии и МЧС. Может, это и не она?
– Чертовски похожа. – Георгий Шарифович пустил струйку воды из кулера, набрал в ладошку и умыл скуластое лицо. Затем покосился на лаборанта и добавил: – Может, сперва удостоверимся на электронном микроскопе?
– Как скажете. – Лаборант достал из шкафчика коробочку с материалом и уложил ее в герметичный пакет. – Вот материал. Но подумайте. Я помню, что при малейшем подозрении, даже по клинике, сначала поднимается тревога, а потом ищется подтверждение. Вас ведь никто не накажет, если мы сообщим о выявлении возбудителя в материале.
– Не накажет, – согласился Георгий Шарифович.
Он посмотрел на пакет таким же взглядом, каким бы окинул водородную бомбу на боевом взводе с работающим часовым механизмом.
– А вот если мы переосторожничаем, ваша голова слетит первой, – закончил мысль лаборант. – Уж простите за откровенность.
– Электронную микроскопию в любом случае надо делать. И антигенное типирование. Сейчас или позже, все равно надо точно выяснить, к какому серовару относить эту дрянь.
– Вы полагаете, что это может оказаться обычным иерсиниозом? – Лаборант усмехнулся. – Тех-то я очень хорошо знаю. Тоже не киски, но «зрачка» нет.
– Ладно, время работает против нас. Когда взяли материал?
Лаборант разгладил полиэтилен на баночке, чтобы лучше было видно направление.
– Двенадцать сорок пять, – ответил он.
– А сейчас семнадцать тридцать три. Прошло пять часов без малого. Два отделения, «Скорая помощь», можно сказать, в числе контактных. Это только навскидку, а если по инструкции, то весь корпус закроется. Бригада «Скорой» инфицирована на сто процентов. Ладно, пиши заключение по микроскопии, рапорт на мое имя, руководству я позвоню сам. И вот что еще. Это помещение пойдет под мойку. Ты попадаешь в категорию контактных. Как все чашки и среды уложишь в термостат, поедешь в карантин. Понял? Семье сказал?
Лаборант промолчал, но заведующий по глазам понял, что это его подчиненный сделал первым делом. Нарушение инструкции, разумеется. Но стоит ли его за это винить?
«Звонить своим? – подумал Георгий Шарифович. – Город ведь закроют».
Он ощутил, как голова вдруг наполнилась звоном, а в глазах замелькали звезды. Левая рука онемела, за ней словно исчезла вся левая половина тела. Он, не находя опоры в левой ноге, начал заваливаться и рухнул посреди лаборатории. Уголок рта безвольно опустился. Георгий Шарифович захрипел на полу, нелепо размахивая правой рукой.
Лаборант все понял. Налицо имелись все признаки инсульта. Пришлось вызвать «Скорую», и только после того, как начальника увезли, лаборант толкнул дверь в кабинет Георгия Шарифовича.
Переступив порог, он подумал немного, затем решительно снял трубку «красного телефона», служившего для прямой связи с главой областного Роспотребнадзора.
– Людмила Сергеевна? – не представившись, произнес он. – У нас два ЧП. Во-первых, Георгия Шарифовича хватил инсульт, и я отправил его на «Скорой». Во-вторых…
Он сделал паузу, собираясь с духом.
– Что такое? – раздался в трубке взволнованный женский голос.
Лаборант закрыл глаза, словно собираясь шагнуть в бездну, и доложил:
– На основании микроскопического анализа материала легочной мокроты, доставленной из больницы «Скорой помощи», у нас очаг по форме А20.2. Пока только по стеклам, серию на средах надо переделывать в условиях лаборатории особо опасных инфекций. Георгий Шарифович в курсе, собственно, я выполняю его распоряжение.
Лаборант хотел назвать свое имя и должность, но услышал в трубке частые гудки.
– Вот и все. Машинку запустил – пробормотал он себе под нос. – Главное, чтобы семья успела уехать в деревню.
Он набрал номер жены, но, едва услышав ее голос, понял, что она осталась на работе, а не едет в электричке с детьми.
– Не уехали? – спросил он.
– Ты что, серьезно? – Интонация была сварливая и скандальная. – То есть я должна все бросить?
– Нет, ты уже ничего не должна. Город закроют самое позднее через полчаса. Через час максимум. На въезд и на выезд. Меня не жди. Сидите дома, на улицу не выходи и детей не выпускай.
– Что ты несешь? Ты выпил, что ли?
– У нас в городе очаг чумы. – Он наконец выдавил из себя слово, которое никто пока так и не мог произнести. – Легочная форма. Передается воздушно-капельным путем при любом контакте. Смертность у нее почти сто процентов. Девяносто девять с гарантией. Это если не лечить. А если лечить, то девяносто пять. То есть если из вас кто-то заболеет, то уже не выживет, скорее всего, никто. Так тебе ясно?
– Ты что, не мог это прямо сказать? – В голосе жены послышались истерические нотки.
– Не мог, – устало ответил лаборант. – Иногда надо просто делать, что тебе говорят. Впрочем, наверное, теперь уже все равно.
Он полностью выключил мобильник, понимая, что жена теперь не устанет названивать, облокотился спиной о стену и снова закрыл глаза. В ушах гулко отдавались удары пульса.
Запущенная им машина действительно не только тронулась с места, но и начала набирать обороты. В городе, один за другим, в разных местах начали звонить телефоны, разнося тревожную весть. Страшное слово, которое пока осмелился произнести лишь лаборант в разговоре с женой, не звучало впрямую, все, кого это касалось, знали буквенно-цифровой код «А20.2», означавший легочную форму чумы.
Людмила Сергеевна Шиловская, возглавлявшая областной Роспотребнадзор, была, как про нее говорили, «тертым калачом». Чиновник со стажем. Врач-эпидемиолог еще с советских годов, когда молоденькая Людочка Шиловская после ординатуры организовывала карантины по ящуру и бруцеллезу в Воронежской области. Диссертаций не защитила, но получила «высшую категорию» и «Заслуженного врача России». С особо опасными инфекциями дело имела, и не на бумаге, а в поле. И город закрывать ей было не впервой. Хуже было, что случай, как ни крути, выпал особый и пришелся на самое жаркое время лета. Кроме того, пугала и крайне высокая смертность, и легкая передача при контакте. С одной стороны, это требовало решительных действий, с другой – нельзя было допустить панику.
Главное, что следовало выяснить, откуда в Воронеже появился больной, где и как он заразился? Людмила Сергеевна перелистала подшитые листы ксерокопии истории болезни, подколотую карту «Скорой», рапорт полиции с места обнаружения и протоколы опроса свидетеля. Заключение эксперта и лаборанта. Информация о больном нулевая. Фотография, сделанная цифровым фотоаппаратом, опись вещей, его состояние, избитое лицо, отсутствие документов крайне осложняли ситуацию, делая невозможным установление личности. Отпечатки пальцев сняли, но в базе их нет, значит, никогда ни к чему не привлекался. Никаких зацепок. Полный ноль.
Сидя в своем кабинете, пока еще в одиночестве, Людмила Сергеевна взвешивала различные варианты дальнейших действий. Она уже отзвонилась всем, кому посчитала нужным, подняла на ноги полицейское руководство и руководство МЧС, отдала распоряжения по возможным местам заражения, в «Скорой помощи» и в больнице, куда был доставлен больной. Уже без ее участия ответственные должностные лица собирали штаб при отделении Роспотребнадзора, но для него она выделила другое, более просторное, чем кабинет, помещение. Доложила она о ЧП и руководству Роспотребнадзора, даже метку себе поставила в ежедневнике: «Доложено о А20.2 в 18.07».
И все же, несмотря на все, вроде бы выполненное, сохранялось ощущение, что чего-то не хватает. Что-то забыли. Или коварная болезнь чем-то перехитрила, опередила, и никак не удавалось понять, где и в чем. Из-за этого Людмила Сергеевна ощущала нечто, очень похожее на медленно заползающий в сознание ужас. Она старалась подавить это чувство, сосредоточиться на решении текущих задач, но удавалось это с огромным трудом. В отличие от большинства обывателей она, как специалист и чиновник на ответственном посту, прекрасно понимала, чем может грозить городу любой неконтролируемый очаг чумы. А есть ли он или нет, никто не знает. Кроме того, томило ожидание сообщения о новых вспышках там или тут… Людмила Сергеевна заперла дверь, раскрыла окна и, в нарушение собственного приказа по городу, закурила, скрываясь от случайных свидетелей за занавеской. Руки дрожали.
За окном тревожно прозвучала сирена «Скорой».
«Вот так живешь, делаешь свою работу, а потом все в одну минуту переворачивается, – подумала Людмила Сергеевна. – И та земля, которая все твои сорок лет честно держала тебя, вдруг проваливается под ногами, и ты летишь, как во сне, в бездонную пропасть. А уцепиться не за что, потому что никто, кроме тебя, еще не оказывался в такой ситуации. И надо что-то решать. И не просто решать, а в узком пространстве между «еще нельзя» и «уже нельзя». И то, на что ты раньше просто не обращала внимания, уплотняется до сокрушительной плотности, а то, что казалось незыблемым и важным, превращается в прах».
Она понимала, что ей теперь придется удерживать равновесие, что называется, на лезвии бритвы, чтобы и не прошляпить ничего, и не впасть в перестраховку, которая порой может навредить больше, чем недосмотр.
С одной стороны, сам факт нахождения опасной бактерии в пробе мокроты надо еще подтвердить. Изображение в окуляре оптического микроскопа может напугать лаборанта и даже привести к инсульту заведующего, но это нельзя принимать как безоговорочную доказательную базу. Надо еще десять раз перепроверить и убедиться, с чем конкретно придется иметь дело. Электронная микроскопия и исследование на мышках расставят точки над «i». Но на это нужно время. Если отсечь все, чего мы не знаем, то времени у нас много. По поликлиникам и больницам разъехались врачи с докладами. Заместитель Людмилы Сергеевны поехал на городское радио и в телецентр, там записал объявление для жителей города. Мол, не паникуйте, граждане, дело привычное, инфекция не впервой встречается, поборем. Только вот не болтайтесь без дела по городу, и если температурка поднимется, кашель появится, не тащитесь на работу или в гости, а вызовите врача из поликлиники или в «Скорую» позвоните.
С другой стороны, если сейчас недожать, дескать, еще ничего не ясно, не будем делать резких движений, то это может закончиться не отдельными очажками, а частичным или почти полным вымиранием города. Без всяких преувеличений. В общем, осторожничать тоже нельзя. К тому же имелось несколько фактов, с которыми тоже приходилось считаться. Во-первых, в микроскоп смотрел не только лаборант. В него смотрел и заведующий лабораторией. И увидел там такое, от чего его тут же хватил инсульт. Факт косвенный, но Людмила Сергеевна не привыкла такие вещи скидывать со счетов. Во-вторых, десять минут назад она звонила в Москву, в Главное управление Роспотребнадзора. Говорила с Думченко, и тот подтвердил, что означенная в циркулярах «атипичная пневмония» на самом деле не что иное, как А20.2[9], то есть легочная форма чумы. Думченко также сообщил, что первичный источник нашли, вычислили всю цепочку контактных и заболевших, в общей сложности госпитализировали около трехсот человек. И добавил, что утечек быть не должно, мол, ищите у себя. Но голос Думченко дрогнул. И Людмила Сергеевна поняла, что нет стопроцентной уверенности. Слишком много людей. Исключить утечку невозможно. Чума в Москве и чума в Воронеже, скорее всего, – это не отдельные вспышки, а звенья одной цепи. Но что, если нет? Вдруг один заразный поехал в Москву, а другой в Воронеж? Случайность? Запросить подробный материал по вспышке в Москве? Не дадут, там все засекречено.
Таких случайностей не бывает, это понятно. Поэтому Людмила Сергеевна для себя решила, что дополнительные исследования, в создавшейся ситуации, не более чем формальность. На девяносто процентов в городе очаг чумы, да еще в легочной форме. Да еще с безымянным и бессловесным больным, от которого невозможно пока ничего узнать, а может, и не получится никогда узнать.
Мысль шла по кругу. Неизвестный в травматологии… Местный или приезжий? Фото с разбитым лицом ничего не даст. Сам он говорить не может. Полиция пока ничего не сообщила.
И все же придется принять одну версию, принять ее как рабочую, иначе действовать вообще будет сложно. Скорее всего «Удав», как обозначено на титульном листе истории болезни, доставил чуму из того же источника, который вызвал очаг в Москве. Ведь даже один источник так далеко от природных очагов можно назвать невероятной, роковой случайностью. Два разных уже находились бы за пределами научно обоснованной теории вероятностей. Это значит, что часть зараженных от одного источника осталась в Москве, и все они локализованы, по словам Думченко. Другая часть как-то попала в Воронеж, ввязалась в драку, и один из них попал в «Скорую».
«Нет, так быть не может, – подумала Людмила Сергеевна. – В такой стадии все, кто заразился одновременно, будут пребывать в одинаково тяжелом состоянии. То есть в коме».
Это означало, что либо заболевший один, либо где-то лежат в коме еще несколько человек. Необходимо было дать распоряжения полиции, «Скорой», чтобы чутко реагировали на любой подобный сигнал, но Людмила Сергеевна не успела это сделать. Зазвонил телефон прямой связи с Москвой.
– Да! – ответила он, подняв трубку. – Остап Тарасович? Слушаю.
– Очевидно, у нас с вами один источник заражения, – сообщил Думченко.
– Да, я как раз об этом думала. Два разных – это было бы чересчур.
– Судя по вашему докладу, обнаруженный больной находится в тяжелой стадии. Это значит, что заразился он, скорее всего, или в самолете, когда вместе с первичным летел из Оренбурга в Москву, либо в аэропорту «Домодедово», опять же от первичного. Иначе по времени не сходится. Судя по состоянию, он один из ранних заболевших.
– Да, согласна. Но что из этого следует?
– То, что он в очень заразном состоянии как-то добрался от Москвы до Воронежа. И я боюсь даже представить, сколько он оставил после себя контактных и зараженных. Очень важно выяснить его маршрут и контакты! – Думченко сделал паузу, то ли думал, то ли кому-то что-то говорил. – Да! Сейчас жизненно необходимо выяснить весь этот след и локализовать всех контактных. В Москве нам удалось это сделать, хотя не без труда, меньше чем за сутки. И ключевую роль в этом сыграла Наталья Евдокимова, главный специалист по чуме. Нам даже ФСБ пришлось привлекать.
– У нас город поменьше, – нахмурившись, ответила Людмила Сергеевна. – Мы уже закрылись на въезд и выезд. Воронеж проще закрыть, чем Москву.
Она поняла, к чему клонит Думченко. Впрочем, стоит ли отказываться от помощи? Вряд ли. Не та ситуация.
– Хотя я понимаю, о чем вы, – призналась она. – И если вы хотите предложить мне серьезного специалиста, я не буду делать вид, что мне не нужна помощь. Нужна. Только я не знаю, чем тут может помочь специалист по чуме. Нам бы сюда Шерлока Холмса, прямо из книжки.
– Никаких зацепок в установлении личности?
– Пока никаких, – со вздохом ответила Людмила Сергеевна.
– Удивитесь, но замену Шерлоку Холмсу я тоже могу предложить.
– Шутите?
– Нет. Выявить всех контактных с первичным больным нам помог Олег Иванович Пичугин. Аналитик из ФСБ. Голова у него, скажу я вам, дом советов. У нас тут была своя теория поначалу о первичном зараженном, так они с Натальей Евдокимовой, на пару, перевернули ее с ног на голову, и именно это предотвратило большую беду в Москве.
– Звучит сильно, но не очень обнадеживающе.
– Отчего так? – В голосе Думченко послышалась едва заметная ирония.
– Зацепок нет, Остап Тарасович, – повторила Людмила Сергеевна. – Вообще никаких. Физиономия у парня разбита так, что по фото не опознать. Если он наш, воронежский, вернулся, к примеру, из Москвы в родной город и привез заразу, был бы шанс опознать его по фото на формуляре в паспортном. А так – пальцем в небо. Это раз. Никто о его пропаже не заявлял. Это два. Документов при нем никаких. Вообще. Это три. Даже личных вещей нет, кроме блистера с бисептолом и разбитого смартфона. Его полицейские обещали реанимировать, может, есть какие-то в нем контакты. Но пока нет результатов. Понимаете? Сам парень в коме, показаний никаких дать не в состоянии. За что тут можно зацепиться? Тут даже Шерлок Холмс ничего бы не смог сделать. Он в своей дедукции опирался на факты. А тут фактов ноль.
– И что думаете делать?
– В первую очередь закрыли город. Слово «чума» говорить не будем, но и легендой насчет учений, как вы обошлись, мы тут ограничиться не сможем. Это вы сомневались, дескать, оно не оно. Но раз у вас оказалось оно, то и у нас оно. За рабочую берем версию, что кто-то от вас ускользнул и приехал к нам. Вы можете нам точно сказать, что из природного источника выехали не двое?
– Да, тут грех не согласиться. Нам удалось выяснить про одного. Один прилетел из Оренбурга в «Домодедово». Двоих не было.
– Уже легче, получается, что нам просто придется объявлять эпидситуацию. Если мы станем невнятно мямлить про учения, половина народа просто пошлет нас подальше и разбежится по деревням и дачам. Ищи их, свищи.
– Согласен. С моей стороны, однозначно «добро». В данном случае перестраховкой тут и не пахнет. Но Евдокимову с Пичугиным я к вам все же пришлю. Тут есть еще один аспект, о котором пока никто особо не знает.
– Плохое? – насторожилась Людмила Сергеевна.
– Нет, хорошее. Разработка НИИ Чумы. У Натальи Викторовны есть методика лечения, которая способна снизить смертность с девяносто пяти процентов до пятидесяти в самых трудных, запущенных случаях. Методика пока на стадии эксперимента, но промежуточные результаты очень обнадеживающие.
– Шутите?
– Нисколько. И автор этой методики Наталья Евдокимова.
– Тогда вообще вопросов нет. Когда они будут?
– Часа через полтора. Мы их скорыми темпами доставляем на военную авиабазу «Астафьево» под Москвой, оттуда военным бортом к вам. Так что, как говорят, прошу любить и не жаловаться.
– Спасибо.
Людмила Сергеевна положила трубку, затем, уже по мобильному, связалась с начальником городского УВД и попросила подготовить кортеж для встречи «московских гостей с особыми полномочиями».
